Фотохудожник Юрий Лев: «Фотографирование людей всегда было моей любимой темой»

– С чего начнем, Юра?

– С Чукотки стоит начать, потому что, собственно, моя фотография началась с Чукотки. Я был геологом в то время, и год провел на Чукотке. Там у меня впервые появились деньги, чтобы купить нормальную камеру. Купил «Зенит». Все чукотские фотографии сделаны, когда я жил в поселке на севере. Весной, в начале марта всем совхозом (все, кто мог) поехали к тундровым чукчам – оленеводам, помогать им разделять стадо оленей. Нужно было отделить важенок от самцов и годовалых оленей. Эта поездка была рассчитана на два дня, но из-за пурги мы там застряли на две недели. Эта двухнедельная жизнь в яранге – такой опыт, которого не забудешь.

Чукотка

– Ты работал геологом – это была твоя профессия? Или ты, как Кукин, поехал за туманом?

– Я закончил геологоразведочный институт по специальности «автоматизированные системы управления и программирование». Автоматизация геологоразведочных работ только начиналась. Я уже проработал 5 лет на кафедре... и вдруг понял, что в плавном течении моей жизни нужно сделать перерыв, собраться с мыслями. И я уехал с геологоразведочной партией просто рабочим. Когда закончился сезон, я там остался. Работал официально сторожем, но еще и в совхозе – кочегаром. Когда я уехал с Чукотки, то уже не вернулся в геологию, а занялся чисто программированием. Но и эта моя деятельность закончилась через 5 лет, и я занялся только фотографией.

– Ты почувствовал какой-то вкус к этому делу?

– Я когда начал фотографировать, у меня с самого начала это стало получаться неплохо. Среди моих друзей было много людей пишущих, журналистов. Они часто меня просили сходить с ними на репортаж, сделать съемку. Так вот все больше и больше я втягивался в профессиональную фотографию.

– В твоей галерее на сайте www.yurilev.com в серии “Selected works” я увидел интересный снимок «Тайная жизнь велосипедов». Расскажи о нем.

– Это, пожалуй, моя первая художественная фотография. Серия «Чукотка» – это все-таки больше репортажная фотография. А здесь я уже стал что-то придумывать, размышлять. На этой фотографии запечатлен момент, который в жизни застать трудно... чтоб все совпало и чтобы я там оказался. Однажды я увидел велосипеды, вот так стоящие в обнимочку, и я подумал: как это похоже на настоящую жизнь! Мне захотелось эти предметы одушевить. Короче, я придумал эту фотографию, мальчик и девочка – мои соседи – вызвались мне помочь. Мы провели полдня, выбирая правильное место, правильную тропинку, композицию. Они были так увлечены этим совместным делом, что у них начался роман, который завершился браком.

Секретная жизнь велосипедов

– Твоя серия «Закат диаспоры» производит очень сильное впечатление. Там такие лица у стариков, совершенно поразительные. Как долго ты над этим проектом работал?

– Фотографирование людей всегда было моей любимой темой. А эту серию считаю своей самой важной фотоработой. Я снимал ее 2 года. А начиналась она так. В какой-то момент я понял, что мы, живя в России, ничего не знаем о еврейской истории, о еврейской традиции, о религии. Знали, что есть несколько еврейских праздников, можно сходить в синагогу на Архипова, увидеть таких же, как мы. Но, что, почему, откуда – никто над этим не задумывался. А если и задумывался, то ответ не лежал на поверхности.

Вот, я и решил открыть для себя и другим рассказать о том, что еще сохранилось из традиций, из еврейской культуры. С этой целью я объездил всю Россию, Литву, Белоруссию, Украину, Молдавию. Побывал в Средней Азии и, даже, до Биробиджана добрался.

– То есть, у тебя уже была идея, и под эту идею ты организовывал свои поездки?

– Да, все это я делал за свой счет, года за два с половиной перед моим отъездом. И продолжал бы это делать, если бы нас внезапно не отпустили. Мы, ведь, в отказе просидели 10 лет.

– Юра, почему ты назвал свой цикл «Закат диаспоры»? Ты считаешь, что с этими стариками, которые у тебя на снимках, заканчивается диаспора в России?

– Я поясню. Я считал, что диаспора за годы советской власти пришла к упадку. Может быть, сейчас идет возрождение. Но я видел, что синагоги были разрушены, или в них были размещены какие-то посторонние учреждения. Вот фотография, где старик стоит на крыльце. Это на Украине, в городе Бершадь. Этот старик всю жизнь там прожил, ему посчастливилось уцелеть во время оккупации. Раньше в этом маленьком городке было 16 синагог. В то время, когда я там снимал, осталась одна. Туда ходят старики.

Еще один месяц

Я снимал там старое заброшенное кладбище, камни. Исключительно интересное оказалось камнерезное искусство. На надгробьях вырезались совершенно замечательные композиции.

– Вот здесь я вижу фотографию с козой на камне.

– Да, это старое еврейское кладбище, и на нем пасут коз. Я видел и успел снять кладбище, которое сносили, бульдозером стаскивали могильные камни в одну кучу. Я спешил все это снять, чтобы осталась какая-то память об этих старых могилах. Пока я снимал, я узнал очень много о символике, это само по себе очень интересно.

Забытые камни

– Юра, поездки по старым еврейским местам как-то повлияли на твою жизнь?

– Да, безусловно повлияли. И это впоследствии сказалось. Ну, во-первых, я же это больше для себя, чем для других, хотел открыть и изучить. Я, ведь, абсолютно ничего не знал о еврействе, ноль. И только, когда я совершил эти поездки, я узнал и историю, и традиции. Я стал членом еврейского исторического общества. И, кстати говоря, к тому времени наметилось какое-то возрождение, была учреждена в Москве еврейская культурная ассоциация, которая потом выросла во всесоюзную и до сих пор существует. Это была, вообще, первая еврейская общественная организация в Советском Союзе. Я был одним из учредителей, и этим горжусь очень. Возглавлял ее Михаил Членов.

– Какие у вас отношения были с властью?

– Сложные отношения. Нам позволили зарегистрироваться, но, когда мы выезжали за город, чтобы на природе поговорить о своих делах, нас КГБ довольно плотным кольцом сопровождало. Все митинги в Москве КГБ снимало просто откровенно. Они с удовольствием резали шины, когда кто-то приезжал на машине. Помню, нужно было провести первое, учредительное собрание. Какое помещение мы бы не снимали, там непременно то труба прорывала, то потолок обваливался, то еще какое-нибудь стихийное бедствие... Нет, я не могу назвать наши отношения душевными.

Надо вспомнить время, когда все это происходило. В те же самые годы образовалось и общество «Память». На той же волне перестройки. И эта «Память» приходила со своими заслонами на наши – как они назывались? – объединительные конгрессы. Были довольно неприятные моменты, когда нужно было проходить через эти заслоны.

– Можно ли сказать, что у тебя есть какая-то фотографическая специализация?

– Когда я жил в Москве я занимался, в основном, репортажной съемкой. Художественная фотография меня не интересовала. Только здесь, в Америке, я, пожалуй, стал этим интересоваться.

– Как ты считаешь, есть ли разница между художником и человеком с камерой?

– Да, нет, не вижу я принципиальной разницы. И тот, и другой желают либо выразить свои эмоции, либо остановить мгновение. Разница лишь в художественных средствах.

Дверь

Говорит коллега Юрия Михаил Геллер:

«Произведение искусства отличается от факта на величину души автора», написал М. Анчаров – настоящий поэт. Если кто-то спросит, что такое эта душа, я не отвечу. Потому что гармония алгеброй, увы, не описывается.

Художники и критики, утверждающие, что выполнение формальных требований гарантирует художественность, лукавят. Если бы это было так, не было бы мук творчества и бессонных ночей. Делай по науке, и все будет в порядке. Ни фига не будет. Есть наука, но есть и что-то еще, не формализуемое и невербализируемое. Есть Тайна.

– Попутный вопрос. Сейчас практически любому доступна фототехника очень хорошего качества. Что же, все-таки, отличает художественную профессиональную фотографию от любительской, от того, что называют свадебный фотограф?

– Это хороший вопрос. (Смеется). Сейчас время от времени раздается такой вопль на фотофорумах: «Братцы, смотрите, какую крутую камеру выпустили! Это ж теперь каждая фотография будет шедевром». Нет, совсем не так. Искусство хорошего фотографа заключается в умении увидеть то, мимо чего другой человек пройдет, не заметив. Это еще умение передать то, что увидел. Недостаточно взять в руки, пусть самую распрекрасную, камеру. Надо знать основы композиции, света и еще кучу необходимых вещей.

– Ты работаешь цифровой камерой или пленочной?

– Последние 3 года я целиком переключился на цифровую камеру. Считаю изобретение цифровой техники одним из величайших достижений последних лет, потому что она позволяет делать то, чего раньше просто невозможно было делать. Ты не мог раньше знать, получилось ли у тебя то, что ты задумал. В тот момент, когда ты это узнавал, было уже слишком поздно, ты не мог вернуть сюжет. И потом, я счастлив, что ушел от старой лабораторной техники. Теперь на компьютере я могу делать все быстрее и лучше. Я считаю, что пленка официально умерла. На нее снимают последние романтики.

– Юра, какое твое самое замечательное достижение в искусстве фотографии?

– Мое самое замечательное достижение – это моя дочь Надя, которую я научил основам фотографии, и которая нашла свое, очень интересное, на мой взгляд, направление. Около двадцати ее работ уже стояли на обложках журналов, выходит онлайновая версия ее журнала о современном искусстве. Сейчас она готовит бумажную версию этого издания. Я все больше перехожу в статус отца «той самой Нади Лев».

Фото Нади Лев

– Твоя старшая дочь, кажется, служила в армии?

– Да, она восемь месяцев провела в Ираке, недавно демобилизовалась в чине капитана и работает в министерстве юстиции.

– Я был на фотофоруме www.photoline.ru, где ты выставляешь свои работы. Там по поводу твоей фотографии «Сельский цирюльник» была такая рубка, чуть не до рукопашной.

– Расскажу историю этой фотографии. Я на острове Корфу провел всего один день. Договорился с мужиком в порту, что он повозит меня вокруг, покажет остров. Ездим, показывает он мне красоты разные туристические. Через какое-то время я говорю: мол, все это здорово, но хотелось бы посмотреть, как в глубинке живут, в стороне от туристских троп. «Ладно», – говорит. И привозит меня в глухую деревню. Там скукота, улицы пустые, домишки стоят унылые. Но один домик выделяется. Покрашен красиво, наличники подновленные, цветы везде. Так и светится тихим счастьем. Подходим ближе, смотрим – цирюльня. Пока я домик снимал, вышел хозяин, стал смотреть. Потом говорит: «Хочешь зайти? Давай, не стесняйся». Мне, конечно, очень любопытно было. Зашли. Он меня дальше удивляет: «Давай твою жену в кресло посадим, я сделаю вид, будто ее стригу, а ты снимешь меня будто за работой». И деликатно добавляет: «Я стричь не собираюсь, знаю, что вы торопитесь. Мне ничего не надо, я помочь хочу».

Попробовали. Чувствую, что-то не так. Как-то обыденно все стало. Акцент смещается с обстановки на действие. Тогда я его попросил: «А не могли бы вы показать мне, что делали до того, как мы приехали?» Он и показал. Вот это я и снял.

Сельский цирюльник

Самое же удивительное случилось потом. Когда мы прощались, я сделал попытку дать ему денег. Знаете, что он мне сказал? Он сказал: «Не надо мне денег, и не надо благодарить меня. Это я хочу поблагодарить вас. Я хочу поблагодарить вас, и в вашем лице всех, кто приезжает на наш остров. Вы приносите в наши края жизнь. Без вас нам было бы плохо. Пусть вы у меня ничего не купили, не постриглись, мне этого и не нужно. Но вы приехали сюда, вы дали работу на целый день вот этому парню, который вас возит, а он потом пойдет в лавку другого человека и купит себе что-нибудь на ужин. А у того будут деньги, чтобы прийти ко мне и постричься. Низкий поклон вам за это». Вот что сказал мне простой сельский цирюльник. И вот что пытаюсь сказать здесь я среди этой брани и ссор.

Мне кажется, я уже говорил раньше, что фотография – это высказывание в графической форме. Не имеет особого значения, о чем именно. Это может быть высказывание о красоте или уродстве, о доброте или насилии, о формах, о мыслях, о любви, о жизни. Остановленный момент или искусственно созданная ситуация. Неважно. Главное, доносит фотография авторскую мысль до зрителя, или нет.

Если фотография остановила и заставила задуматься, цель достигнута. Оставила равнодушным – не достигнута.

Другое дело если есть замысел, но нет композиции или качество настолько низкое, что никаких чувств, кроме раздражения, не будит. Это тоже случается. Но мне все же кажется, к данному случаю не относится. Поэтому я и выставил ФОТОГРАФИЮ на ФОТОГРАФИЧЕСКОМ сайте. Это совсем не значит, что она должна всем нравиться. Совсем необязательно, чтобы она ВООБЩЕ КОМУ-ТО нравилась. Фотография коллеги Котовского о больных детях кому-нибудь нравилась? Нет, потому что на нее было больно смотреть. Надо было ее публиковать? ДА. Обязательно. Потому что она рассказывала нам о чем-то, о чем мы, возможно, не задумывались.

– Скажи, фотография – это твоя профессия? Ты этим зарабатываешь на жизнь?

– Когда мы приехали в Америку, Оле (жене) нужно было готовиться и сдавать экзамены, чтобы работать врачом; девочек надо было кормить и учить – тогда я пошел по проторенному многими эмигрантами пути. Я работал программистом и занимался компьютерной графикой. Потом жизнь наладилась, Оля работала врачом, дочери стали самостоятельными. А однажды мой друг, писатель Виктор Шендерович, с которым мы путешествовали по Испании, сказал мне: «Что ты дурака валяешь! Человек должен заниматься тем, что у него лучше всего получается». Так я вернулся к фотографии. Нет, фотография не приносит мне дохода. Конечно, без поддержки Оли я бы на это не решился.

– Ну, и напоследок – традиционный вопрос. Что у тебя в планах?

– Первым делом я надеюсь, все-таки, издать мою серию «Закат диаспоры» альбомом. Я просто обязан это сделать.

Беседовал Владимир Крастошевский