Номер 1(14) - январь 2011
Евгений Беркович

Евгений Беркович Работа над ошибками.
Заметки на полях автобиографии Томаса Манна

Тридцать лет испытательного срока

Томас Манн нелегко сходился с людьми. Поздравляя с семидесятилетием своего давнего друга и бывшего мюнхенского соседа, а теперь товарища по американскому изгнанию, знаменитого дирижера Бруно Вальтера[1], Томас Манн сетует на несовершенство английского языка: «Дорогой друг, это досадно. Только что мы после строгого испытательного срока длиной в 34 года договорились в дальнейшем обращаться друг к другу на ″ты″, а теперь я должен писать тебе письмо по случаю дня рождения, в котором это прекрасное начинание вообще не проявляется, так как на этом проклятом сверхцивилизованном английском даже к своей собаке обращаются ″you»[2].

Томас Манн (справа) и Бруно Вальтер в 1955 году

Не будем придираться к нобелевскому лауреату по литературе за то, что он в этом блестящем пассаже, открывающем поздравительное письмо, ради «красного словца» или по забывчивости, увеличил на пару лет и без того чудовищно огромный «испытательный срок». К семидесятилетию Бруно Вальтера в августе 1946 года знакомству с ним Томаса Манна никак не могло быть более тридцати двух лет.

В Мюнхен Бруно Вальтер переехал в 1913 году и был назначен главным дирижером королевского симфонического оркестра и художественным руководителем Мюнхенского оперного театра. Личное знакомство Томаса и Кати Манн с прославленным дирижером произошло не раньше 1914 года, ибо состоялось оно, когда семья Маннов уже поселилась в недавно построенном доме по адресу Пошингерштрассе, 1. В эту трехэтажную виллу в мюнхенском Герцогпарке Томас Манн переехал с детьми – Катя лечилась на курорте Ароза в Швейцарии – в первых числах января. В письме брату Генриху от 7 января Томас сообщает: «Я с детьми перебрался в наш дом – без Кати, отчего половина удовольствия полетела к чертям»[3].

Вилла Томаса Манна в Герцогпарке

Катя Манн в своих «Ненаписанных воспоминаниях» рассказывает, как забавно началось знакомство с генеральным музыкальным директором королевской оперы:

«Мы были соседями по Герцогпарку. <…> Познакомились мы с Бруно Вальтером при смешных обстоятельствах. Его дети, обе девочки, ходили в школу вместе с Эрикой и Клаусом, это была частная школа Эбермайера. Так как она располагалась довольно далеко от Герцогпарка, то было установлено, что дети всегда будут ходить в школу и возвращаться обратно домой в сопровождении одной из гувернанток. Вальтеры совсем недавно переехали, и мы с Бруно Вальтером лично совсем не были знакомы, и вот в один прекрасный день он нам позвонил. Я сказала:

Очень рада с Вами познакомиться, господин Вальтер. Что случилось?

Да, я бы хотел сказать следующее: это абсолютно недопустимо, что Ваш Клаус на пути в школу дергает мою Гретель за волосы. Это произошло сегодня, но в будущем не должно повториться, не так ли? У меня в голове не укладывается, что Клаус такое может сделать.

На это я отвечаю:

Это для меня новость, и я предприму решительные шаги. Мы предупредим Клауса, и он точно не будет этого больше делать. Это не должно повториться, господин Вальтер, мне очень жаль.

Это была наше первое знакомство, после этого мы подружились на всю нашу жизнь»[4].

Катя Манн с шестью детьми, 1925 г.

Воспоминания Кати Манн еще минимум на пять месяцев отодвигают дату знакомства, так как после курорта она вернулась домой только 12 мая 1914 года[5].

Герцогпарк сегодня. Река Изар в районе Герцогпарка. Фото автора

Показательно, что в это же время в десятой «Записной книжке»[6] Томаса Манна появилась лаконичная запись: «Вальтер» и номер телефона 40 234[7]. Потом эта запись была повторена в самом начале одиннадцатой «Записной книжки»[8].

Томас Манн и Бруно Вальтер оставались верны дружбе до самой смерти. Почти ровесники – Бруно был только на год моложе Томаса – в музыке и, более широко, в искусстве они имели общие пристрастия и близкие взгляды.

По мнению знавших его людей, Вальтер был очень приятный в общении человек, немного наивный, страшно темпераментный, легко увлекающийся, переполненный музыкой. Катя вспоминала: «Музыка родилась вместе с ним. Меня всегда это поражало, и я спрашивала себя, как это могло получиться, что музыка может пленять человека так полностью и каждый раз по-новому»[9].

Вместе с тем, Бруно Вальтер понимал Томаса Манна ‑ человека и художника – как никто другой. В книге воспоминаний «Тема с вариациями» Вальтер дал точную оценку творчества своего друга: «...то, как владел Томас Манн своим инструментом, языком, могло подтолкнуть его рассматривать человека и судьбу только как материал для некой виртуозной литературы; существовала опасность ″башни из слоновой кости″ эгоистического художественного гурмана, но от этого соблазна его уберегли моральная сила и гуманизм его глубокой личности»[10].

Томас Манн тоже не раз писал о Бруно Вальтере, например, в очерках «Музыка в Мюнхене»[11] (1917), «Письма из Германии»[12] (1923). Специальную поздравительную статью писатель подготовил к пятидесятилетию дирижерской деятельности музыканта[13].

Бруно Вальтер, 1947 г.

И Томаса, и Катю восхищало отношение Вальтера к музыке. Катя вспоминала: «Каждый раз, когда он заново разучивал какую-то работу, оперу, симфонию, концерт, он был полностью этим переполнен. Он целиком отдавался новой вещи, и она становилась для него чем-то выдающимся. Он хвалил ее, любил, удивлялся ей, восхищался. И если он к нам приходил, то часами играл ее на фортепьяно, подпевал, объяснял нам действие или указывал на особенные красоты произведения...»[14].

Томас Манн не раз повторял, что если бы он стал дирижером, то вел бы себя точно так же, как Бруно Вальтер. В уже упомянутом поздравлении великого дирижера с его семидесятилетием писатель еще раз подчеркивает: «Будь я рожден музыкантом, то я сочинял бы музыку, как Цезарь Франк, и дирижировал – как ты»[15].

Взаимное уважение только укрепляло товарищеские отношения, а баварские обычаи окрашивали эти отношения в романтические тона. На так называемых «академических концертах» Бруно Вальтер дирижировал королевским симфоническим оркестром, одновременно являвшимся оркестром Мюнхенской оперы. В Мюнхене с давних пор существовала традиция перед такими концертами посылать за дирижером королевскую карету, запряженную парой лошадей. Рядом с кучером в голубой ливрее всегда сидел так же разодетый слуга. И не было случая, чтобы музыкальный директор королевской оперы не заехал за соседями Маннами, чтобы отвезти их в королевской карете на свой концерт[16].

Катя Манн довольно быстро перешла с Бруно на «ты», дети Маннов стали называть Вальтера, как и его дочери, «Куци» (Kuzi), но Томас оставался непреклонен: в обращении к соседу-дирижеру он использовал только вежливое «Вы». Потребовалось более тридцати лет, чтобы на смену холодному «вы» пришло сердечное «ты».

Можно сказать, Бруно Вальтеру еще повезло. С другим Бруно – Франком[17] – писателем, который занял в 1925 году квартиру Вальтера после того, как дирижер с семьей перебрался в Берлин, Томас Манн до конца своих дней был на «вы». А ведь доверительно-дружеские отношения между ними установились еще до переезда Франка в Мюнхен. В период с 1919 по 1923 годы Бруно Франк не раз был гостем Томаса Манна в пансионате на берегу Штарнбергского озера. Молодой писатель стал близким другом сына Томаса Манна – Клауса. В американском изгнании Бруно Франк вновь оказался соседом Томаса Манна. И хотя Катя давным-давно говорила Франку «ты», и для ее детей оба Бруно считались старыми друзьями семьи, строгий Мастер оставался «застегнутым на все пуговицы» и не отступал от своего правила: «ты» для него было отражением редчайшей интимности, которую разделяли с ним немногие избранные.

Бруно Франк

Заканчивая этот небольшой рассказ о Бруно Вальтере, нельзя хотя бы кратко не упомянуть еще об одной ниточке, связывавшей великого дирижера с семьей Маннов. Речь идет о тайном романе Вальтера с Эрикой, старшей дочерью Томаса и Кати. Бруно годился Эрике в отцы: он был старше ее почти на тридцать лет. К началу сороковых годов двадцатого века оба опять оказались соседями, как и четверть века назад. Тогда оба семейства – Манны и Вальтеры ‑ жили в мюнхенском Герцогпарке, теперь – в американском изгнании. На смену восторгу десятилетней девочки, с которым она смотрела на сорокалетнего друга ее отца, пришла страстная любовь тридцатипятилетней женщины к шестидесятипятилетнему музыканту[18].

Эрика могла только брату Клаусу да матери признаться, что это «безумство», «дьявольская шутка» ‑ сильнейшее чувство в ее жизни.

Брак Бруно и Эльзы Вальтер с самого начала оказался несчастливым. Томас Манн не раз называл его «вальтеровской преисподней». Эльза была болезненно ревнива, еще в мюнхенские времена постоянно закатывала мужу сцены ревности, устраивала немыслимые скандалы по поводу и без повода.

Глубоко несчастным сделала Бруно Вальтера трагическая судьба его дочери Греты, или Гретель, как ее звали в семье. Младшая дочь Вальтера и Эльзы была замужем за кинорежиссером Робертом Неппахом[19], но влюбилась в оперного певца итальянца Эцио Пинца[20]. Когда в августе 1939 года Гретель пришла к Неппаху просить развода, ревнивый муж убил ее выстрелом из пистолета, а потом застрелил себя.

Любовь к Эрике Манн оказалась для Бруно спасительным лекарством от непереносимой тоски. В Калифорнии влюбленным приходилось встречаться тайком от всех, во время гастролей Бруно или выступлений Эрики в других городах. Скрывать чувство нужно было не только от ревнивой Эльзы, не менее страшны были пересуды калифорнийского общества, неодобрение родителей Эрики, непредсказуемая реакция ее ближайшей подруги Лотты, дочери Бруно Вальтера.

Эрика Манн, 1942 г.

В 1945 году Эльза Вальтер умерла от инсульта, однако ее смерть, освободив Бруно от несчастного брака, не сделала Эрику счастливой. Бруно так и не решился на смелый поступок ‑ связать свою жизнь со старшей дочерью своего друга. Неопределенность в отношениях Эрики и Бруно продолжалась еще три года, и все три года молодую женщину не оставляла надежда на счастье. Но осенью 1948 года Бруно Вальтер решился, наконец, «вернуть наши отношения на их естественную, так сказать, отцовскую основу», как иронично написала Эрика брату Клаусу[21].

Бруно Вальтер утешился со своей давней знакомой, певицей Делией Райнхардт[22], которую он знал с 1915 года. Для Эрики это был страшный удар. К этой беде добавилась еще одна трагедия – в 1949 году покончил жизнь самоубийством ее любимый брат Клаус. Трудно сказать, как пережила бы Эрика эти потрясения, если бы не новая любовь – на этот раз к женщине, американской военной журналистке и разведчице Бетти Нокс (Betty Knox). Как мы увидим ниже, однополая любовь была не редкостью в семье Маннов.

Бруно Вальтер, Томас Манн и Артуро Тосканини, Зальцбург, 1935 г.

На письменном столе Эрики до конца ее жизни стояла редкая фотография обнимающихся Томаса Манна и Бруно Вальтера, сделанная 5 июня 1955 года на праздновании восьмидесятилетия писателя, за два месяца до его кончины. Бруно Вальтер неожиданно для всех прилетел тогда из Нью-Йорка в Швейцарию, чтобы с цюрихским оркестром исполнить в честь юбиляра моцартовскую «Маленькую ночную серенаду»[23]. Томас Манн был тронут таким подарком старого друга.

***

Предвижу, что в этом месте какой-то нетерпеливый читатель может прервать рассказ и задать давно мучивший его вопрос: «Что же, неточность нобелевского лауреата в продолжительности "испытательного срока" – это повод автору данных заметок устроить "работу над ошибками"?».

На это я отвечу решительно и твердо: конечно, нет. Это, так сказать, присказка, а сказка – впереди.

Без сомнения, неточность Томаса Манна заслуживает обсуждения, но не потому, что два года – срок не малый. Показательна реакция на эту неточность со стороны «манноведов», точнее, отсутствие какой-либо реакции. Судя по количеству литературоведческих работ о Томасе Манне – а еще несколько лет назад библиография произведений о творчестве писателя включала более двадцати тысяч (!) наименований статей и книг[24] – проанализирована уже каждая строчка, каждое слово Мастера. Объем комментариев давно превысил объем написанного Волшебником, как называли Томаса Манна его старшие дети. И, тем не менее, никто не заметил несоответствия дат в обращении великого писателя к великому дирижеру.

В Большом комментированном франкфуртском издании сочинений Томаса Манна само поздравительное письмо занимает семь страниц[25]. Комментарий к этому письму потребовал не намного меньшего пространства шести страниц[26]. Однако о неточности числа 34, которым Манн оценивает продолжительность «испытательного срока», в комментариях не говорится ни слова.

Настолько велик авторитет нобелевского лауреата по литературе, что сказанное им практически никем не подвергается сомнению. Ниже мы еще раз столкнемся с этим явлением.

А пока отметим простую, но важную мысль, вытекающую из рассказанной истории: в жизни Томаса Манна было немного людей, с которыми он был на «ты». По его собственным словам, их можно было «пересчитать по пальцам одной руки»[27].

Обращению на «ты» писатель придавал особое значение. Описывая в романе «Иосиф в Египте» состояние влюбленной в Иосифа жены Петепра, автор отмечает, как «пугающе сладостно и увлекательно было для нее уже одно то, что она говорила с ним, говорила "мне" и "тебя", "ты" и "я" преодолевая те два шага, которые разделяли их тела»[28].

Совсем иное дело, когда на «ты» обращаются друг к другу посторонние люди, которым полагается говорить «вы». Устами доктора Сеттембрини из «Волшебной горы» Томас Манн осуждает такую манеру: «это отвратительная дикость, игра в первобытность, распущенность, которую я ненавижу, так как она, в сущности, направлена против цивилизации и прогрессивного человечества – нагло и бессовестно»[29].

«Тыкание» месть сатаны. В «Докторе Фаустусе» музыкант Леверкюн, о котором мы еще поговорим ниже, так беседует с чертом:

«– Кто называет меня на "ты"? – спрашиваю я сердито.

– Я, – отвечает он. – Я, в знак благосклонности. Ах, это ты потому, что сам со всеми на ″вы″, даже со своим юмористом, джентльменом, кроме одного только верного друга детства, который называет тебя по имени, а ты его нет? Ничего, потерпи. Такие уж у нас отношения, чтобы быть на "ты"»[30].

При таком отношении к фамильярности не удивительно, что среди знакомых Томаса Манна только немногие удостаивались дружеского «ты». Одним из них был Пауль Эренберг[31]. Пожалуй, ни с кем не был писатель в годы своей молодости так близок, как с этим начинающим художником. Вот о нем и пойдет дальше речь в наших заметках.

«Зима, неслыханно тревожная внутренне»

В седьмой записной книжке писателя есть многозначительная запись: «П. – мой первый и единственный друг среди людей. До сих пор у меня были друзья лишь среди демонов, кобольдов, завзятых колдунов и призраков, глухих к голосу жизни – иными словами, среди литераторов»[32]. Без упоминания Пауля эта фраза практически слово в слово вошла в новеллу «Тонио Крёгер»[33].

В авторитетном собрании сочинений Томаса Манна в тринадцати томах[34] имя Пауля Эренберга встречается только один раз – и то в немного зашифрованном виде. В «Очерке моей жизни», опубликованном в 1930 году, писатель пишет о событиях тридцатилетней давности, заменяя фамилию Пауля буквой «Э.»:

«В ту пору самыми близкими мне друзьями были двое юношей из того кружка молодежи, где вращались мои сестры, сыновья дрезденского художника, профессора академии художеств Э. В моей привязанности к младшему из них, Паулю – тоже художнику, тогда учившемуся в Мюнхенской академии у знаменитого анималиста Цюгеля и вдобавок превосходно игравшему на скрипке, казалось, воскресло чувство, которое я некогда питал к тому белокурому, бесславно погибшему школьному товарищу[35], но благодаря большей духовной близости оно было намного радостнее. Карл, старший, музыкант по профессии и композитор, в настоящее время – профессор Кельнской консерватории. Когда я позировал его брату для портрета, он в своей столь характерной манере изумительно плавно и благозвучно играл нам "Тристана". Я тоже немного пиликал на скрипке, и мы вместе исполняли сочиненные им «трио», катались на велосипедах, во время карнавала вместе посещали "Крестьянские балы" в Швабинге[36] и зачастую превесело ужинали втроем то у меня, то у них. Им я обязан тем, что познал дружбу – и переживание это, если бы не они, вряд ли выпало на мою долю. С легкостью, порожденной высокой культурой, преодолевали они мою меланхоличность и раздражительность, просто-напросто воспринимая их как положительные свойства, неотделимые от способностей, внушавших им уважение. Хорошее было время»[37].

Обложка журнала с "Очерком моей жизни" Томаса Манна

Семьи Маннов и Эренбергов стояли примерно на одной ступени общественной лестницы и были связаны множеством невидимых нитей отдаленного родства и общих знакомых. Встреча молодых людей из этих фамилий, почти ровесников – каждому из них было в то время около двадцати пяти – должна была рано или поздно состояться и, в конце концов, состоялась.

Будущий нобелевский лауреат по литературе познакомился с братьями Карлом и Паулем Эренбергами в конце девятнадцатого века, в самом начале своего долгого писательского пути. Шла к концу почти трехлетняя работа над первым романом «Будденброки», который через несколько лет принесет автору известность и славу. Но в то время мало кто верил в успех огромного – 65 авторских листов – романа.

В «Очерке моей жизни» Томас Манн вспоминал: «Иногда у матери, в присутствии братьев и сестер, а также друзей нашей семьи, я читал вслух отрывки из рукописи. Это было такое же семейное развлечение, как всякое другое; слушатели смеялись, и, помнится, все считали, что за это пространное, упорно мною продолжаемое повествование я взялся только ради собственного удовольствия, шансы на выход его в свет ничтожны, и в лучшем случае – это длительное техническое упражнение в искусстве слова, нечто вроде музыкального этюда, развивающего беглость пальцев. Не могу с уверенностью сказать, держался ли я сам другого мнения»[38].

Роман был закончен 18 июля 1900 года и 13 августа отправлен по почте в Берлин издателю Самуэлю Фишеру, с которым Томас Манн чувствовал себя связанным со времен своей первой опубликованной в издательстве Фишера новеллы «Маленький господин Фридеман». Так же назывался и первый сборник рассказов Томаса Манна, вышедший у Фишера. По признанию самого автора, «рукопись ["Будденброков"] была безобразна: написанная на обеих сторонах листа, <…> она поэтому казалась не такой огромной, но для рецензентов и наборщиков представляла огромные трудности»[39].

Современных технологий копирования тогда не существовало, а переписывать от руки громадный по объему текст автор не стал и сильно беспокоился за судьбу своего произведения. Упаковывая на почте единственный экземпляр рукописи, он от волнения капнул на руку расплавленным сургучом, сильнейший ожог долго напоминал Томасу о том дне, когда он расстался со своим сокровищем. Вот как вспоминает Томас Манн отправку романа издателю:

«Именно потому, что она имелась только в одном, первом и единственном экземпляре, я решил застраховать ее и рядом с пометкой «рукопись» проставил на пакете ценность, определив ее чуть ли не в тысячу марок. Почтовый чиновник усмехнулся в окошке»[40].

А потом начались долгие недели и месяцы неопределенности и сомнений – Самуэль Фишер не решался издавать огромный роман, просил сократить его вдвое. Томас Манн, лежа на койке военного лазарета, написал ему отчаянное письмо с категорическим отказом. «Письмо это, написанное поспешно, в сильной тревоге, дышало волнением и было вызвано крайней необходимостью; оно не замедлило оказать желанное действие»[41].

Самуэль Фишер

Эти воспоминания были написаны спустя тридцать лет после описываемых событий, и автору вполне тогда могло казаться, что «желанное действие» было оказано незамедлительно. На самом деле до принятия Самуэлем Фишером решения издать роман прошли долгие месяцы ожидания, когда смешались робкая надежда и глухая тоска, мрачная депрессия и вера в свою звезду...

Письма к брату Генриху дают представление о состоянии автора неопубликованного романа. Второго ноября 1900 года он жалуется: «...заботы, которые доставляют мне "Будденброки", по-настоящему начинаются, кажется, только теперь, когда они закончены»[42]. В том же месяце 25 числа: «О ″Будденброках″ еще никаких новостей»[43]. Через месяц страхи усиливаются – из письма от 17 декабря: «Знать бы мне, что будет с ″Будденброками″! Уверен, что там есть главы, написать которые смог бы сегодня не каждый, и все же боюсь остаться ни с чем»[44].

Новый, 1901 год не приносит ясности. В письме от 8 января появляются к тому же жалобы на безденежье: «...относительно ″Будденброков″ Фишер молчит. Остается 240 м. на четверть года, и пускаться в путь с такими деньгами было бы сумасшествием»[45].

Закрадывается даже мысль поменять издателя. Приятель Томаса по любекской гимназии Хольм Корфиц[46], редактор журнала «Симплициссимус», сообщил, что его издатель Альберт Ланген[47] не возражает опубликовать двухтомный роман Манна. Это давало некоторую уверенность в переговорах с Самуэлем Фишером. К счастью для Манна, менять издателя не пришлось: в феврале Фишер сообщил, что «к весне собирается выпустить второй томик <...> новелл, а к октябрю "Будденброков" ‑ без сокращений, вероятно, тремя томами»[48].

"Будденброки" - первый роман Томаса Манн, 1901 г.

В том же письме Томас Манн подводит итог трудным месяцам ожидания и тревог: «Когда придет весна, позади будет зима, неслыханно тревожная внутренне. Депрессии действительно скверного характера с совершенно серьезными планами самоубийства сменялись неописуемым, чистым и неожиданным душевным счастьем, переживаниями, которые невозможно рассказать и намек на которые произвел бы, конечно, впечатление хвастовства»[49].

О душевном счастье и переживаниях, о которых невозможно рассказать, мы еще поговорим, а сейчас еще раз отметим, что писателю в то трудное время остро не хватало друзей, которые могли бы его ободрить и поддержать, вывести из депрессии, грозившей довести до самоубийства. К счастью, такой друг нашелся. Им стал Пауль ‑ молодой художник из Дрездена.

«Сборный пункт жизнерадостной молодежи»

Отцом братьев Карла и Пауля был известный дрезденский живописец Карл Эренберг, и природа не отдыхала на его детях: оба мальчика с детства проявили свои художественные способности. Карл-сын мечтал стать музыкантом и без колебаний шел к цели: он окончил Дрезденскую консерваторию по классу известного композитора Феликса Дрезеке[50] и в 1898 году переехал в Мюнхен, где получил место капельмейстера в театральном оркестре, а уже через год играл в оркестре мюнхенской оперы.

Его брат Пауль, напротив, долго не мог выбрать, что станет его основной профессией – музыка или живопись. Его колебания «между скрипкой и кистью» окончились все же победой кисти – он еще раньше, чем Карл, переехал в Мюнхен, где поступил в академию художеств. Правда, и скрипку он не забросил и был известен как скрипач-виртуоз. К моменту знакомства с Томасом Манном Пауль уже был признанным молодым представителем импрессионисткой школы, сделавшим себе имя портретами, пейзажами и, прежде всего, рисунками лошадей. Он стал членом Мюнхенского общества художников[51] и отделившейся от него «Группы Луитпольда»[52], объединявшей живописцев-новаторов, стремившихся сказать новое слово в искусстве. Пауль Эренберг участвовал в разнообразных художественных выставках, пользовался популярностью у образованной публики и часто уезжал из Мюнхена к очередному заказчику, чтобы на месте выполнить ту или иную работу.

В Дрездене с семьей Эренбергов была дружна семья советника юстиции доктора Теодора Дистеля, его жена Дора старалась заменить Карлу и Паулю их рано умершую мать. Мальчики проводили в доме Дистель в пригороде Дрездена Блазевиц так много времени, что в шутку называли дочерей Дистель Хильду и Лилли своими «полусестрами». Томас Манн в письмах к Хильде всерьез говорил о молодых Эренбергах «твои братья»[53].

Пауль и Карл Эренберги с Ирмой Дистель и Карлой Манн

Рожденная в 1880 году Хильда Дистель была подругой сестры Томаса – Юлии (Лулы) Манн. По воспоминаниям Карла Эренберга[54], именно Хильда организовала встречу с Томасом Манном. Приехав в Мюнхен на рождество 1899 года, чтобы повидать своих «полубратьев», Хильда познакомила их с Лулой, а та пригласила всю компанию к себе домой – в большую семикомнатную квартиру на Герцогштрассе 3/1, куда ее мать, тоже Юлия, – вдова любекского сенатора – въехала в начале июля 1898 года. В этой квартире с матерью проживали две дочери – Юлия и Карла – и младший сын Виктор. Старшие сыновья сенатора – Генрих и Томас – были к тому времени самостоятельными и лишь иногда наведывались в квартиру на Герцогштрассе: Генрих реже, а Томас, очень привязанный к матери, чаще.

В этой квартире, по воспоминаниям Карла, и состоялась в конце 1899 года встреча Томаса с братьями Эренберг.

Знаменитый биограф Томаса Манна и издатель многих его произведений Петер де Мендельсон[55] считает, что музыканта подвела его память. Томас Манн познакомился в тот раз только с Паулем, о чем свидетельствует новогоднее поздравление в письме к Хильде Дистел 28 декабря 1899 года[56]: «Уважаемая и дорогая фройляйн Дистель: <...> коль скоро Вы встретитесь с Вашим братом, господином Паулем Эренбергом, передайте также и ему, пожалуйста, мои новогодние пожелания»[57].

Встреча Томаса с другим братом Эренбергом ‑ Карлом ‑ состоялась только через двенадцать месяцев – под новый 1901 год. Об этом событии, когда было выпито много пунша в честь нового знакомства, написал Томас Манн той же Хильде Дистел сразу после праздника – второго января 1901 года[58].

Карл Эренберг, начало 1900-х

Квартиру на Герцогштрассе подробно описал в своих воспоминаниях «Нас было пятеро»[59] младший из братьев Манн – Виктор. В большой прихожей стояло огромное чучело бурого сибирского медведя с подносом в руках для визитных карточек. Семейная реликвия, привезенная из любекского дома Маннов, после смерти матери 11 марта 1923 года перешла по наследству к Томасу, и громадный сибирский медведь еще долго украшал прихожую виллы писателя на Пошингерштрассе, как бы охраняя домашний очаг и традиции достопочтенной бюргерской фамилии. Дом Томаса Манна в Герцогпарке оказался разрушенным в годы войны, а чучело уцелело, и его дальнейшая судьба достойна отдельного рассказа, к чему мы, надеюсь, когда-нибудь приступим. А сейчас вернемся в гостеприимную мюнхенскую квартиру вдовы любекского сенатора Юлии Манн.

Карла Манн у чучела сибирского медведя

Из прихожей можно было попасть в три помещения: просторный салон, столовую с длинным балконом и уютную гостиную, где члены семьи любили собираться в узком кругу. Большие приемы гостей устраивали в салоне, где стоял рояль «Бехштейн», на котором музицировали практически все Манны. Томас, правда, больше любил играть на скрипке. Вот как описывает салон Карл Эренберг[60]:

«Салон – это сборный пункт жизнерадостной молодежи, интересующейся искусством, где мы провели незабываемые часы; прелесть и привлекательность этого места только усиливались любезностью хозяйки и ее обеих прекрасных дочерей Юлии и Карлы. Старший сын Генрих Манн уже сделал себе имя как писатель, но он заходил редко, так как жил за городом. У Томаса, которого мы называли Томми, к тому времени вышли лишь небольшие работы, сам он трудился тогда над ″Будденброками″, из которых время от времени читал нам отрывки. Мы иногда его спрашивали: ″Ну, кто во всем мире будет интересоваться этой семейной историей?″. Но интересуются же!»[61].

Юлия Манн, мать писателя, и фрагмент ее салона на Герцогштрассе

Томас Манн посвятил Карлу свою новеллу «Тристан», давшую имя второму сборнику новелл писателя. Посвящение гласит: «Карлу Эренбергу, музыканту, за многие звучавшие часы».

Не остался без посвящения и брат Карла – Пауль. В первом издании «Будденброков» ему посвящена девятая часть: «Паулю Эренбергу, храброму художнику, в память о наших мюнхенских музыкально-литературных вечерах».

Отношения Томаса Манна и Пауля Эренберга были много значительнее и серьезнее для писателя, чем может подумать неискушенный читатель этого посвящения. И отрывок из автобиографии, где говорится о «крестьянских балах» в Швабинге или веселых вечеринках втроем, дает очень слабое представление о том напряжении чувств, перепадах настроения, муках ревности и восторгах понимания, которые сопровождали молодого литератора все три года «мужского романа» с немного ветреным художником и скрипачом-виртуозом.

Пауль Эренберг, 1902 г.

Их дружба развивалась стремительно, такой скорости сближения с незнакомым ранее человеком не наблюдалось у Томаса Манна после выхода из школьного возраста. Уже через пару месяцев после знакомства молодые люди перешли на «ты».

В биографиях писателя на русском языке этому эпизоду его жизни, им самим названным «центральным сердечным переживанием двадцати пяти лет»[62], уделяется, в лучшем случае, пара строчек. А ведь оно важно не только с биографической точки зрения, но ценно для понимания его творчества, ибо отголоски этой дружбы слышны даже в произведениях, написанных спустя десятилетия.

Полистаем же сохранившиеся записные книжки писателя и просмотрим дошедшие до нас его письма, большинство из которых еще не переведено на русский, и попытаемся восстановить, хотя бы схематично, хронологию этого романа.

«Я люблю Тебя! О боже... Я люблю Тебя!»

Первая запись с именем «Пауль Эренберг» появился в третьей «Записной книжке» за 1899 год с адресом силезского городка (скорее, деревни) Витухово, где, по-видимому, какое-то время проводил художник[63]. Через несколько страниц указан день рождения Пауля – 8 августа[64].

О новогоднем поздравлении Хильды Дистел 28 декабря 1899 года с наилучшими пожеланиями «брату, господину Паулю Эренбергу» мы уже упоминали (см. прим. 57).

Через три месяца отношения Томаса и Пауля становятся уже вполне близкими, о чем свидетельствует фотография, которую Томас подарил другу 6 марта 1900 года со стихами известного лирика Йозефа фон Эйхендорфа (Айхендорфа)[65] о верности двух людей, дополняющих друг друга, и «радостной работе муз». К этому добавлено посвящение: «Моему дорогому Паулю Эренбергу для дружеских воспоминаний до встречи! Томас Манн»[66].

Самое раннее большое письмо Томаса Манна, адресованное Паулю Эренбергу, которое дошло до нас, датировано 29 июня 1900 года. На нескольких страницах Томас весело рассказывает приятелю, по-видимому, все лето проводившему в Витухово, о том, как медицинская комиссия признала Томаса годным к воинской службе, и молодой писатель должен отслужить год, начиная с первого октября. Об этом эпизоде своей биографии Томас Манн напишет потом в «Очерке моей жизни»: «Я, по-видимому, переживал расцвет юных сил, создавший у дежурного врача ложное представление о моей пригодности к военной службе. Меня призвали, я был зачислен в лейб-пехоту и заказал себе щеголеватый мундир»[67].

Вторая часть письма от 29 июня 1900 года посвящена новостям культурной жизни Мюнхена. Собственно о чувствах Манна говорит один фрагмент, в котором Томас описывает картину с выставки в «Стеклянном дворце» (Glaspalast). Картина называлась «Сердце» и принадлежала кисти берлинского художника Мартина Бранденбурга[68]. Объективно говоря, картина представляла собой обычный китч, но она буквально потрясла влюбленного литератора. Манн подробно описывает сюжет картины: «В некотором удивительно выразительно нарисованном лесу стоит, прислонившись к стволу, юная девушка и держит в руке сердце, с которым она грациозно и довольно бесцеремонно кокетничает; а перед ней на коленях стоит молодой человек, в руке у него нож, а в груди огромная резаная рана, взгляд фанатичен, в экстазе и страдании направлен вверх. Картина произвела на меня огромное впечатление, притом, что с художественной точки зрения она не стоила и пяти пфеннигов»[69].

Чувствуется, что Томас Манн ощущал в себе эту самую «резаную рану» в груди, оттого и «огромное впечатление», которое произвела на него картина-пустышка.

Картины Пауля Эренберга

Общение с братьями Эренбергами расширяло круг интересов Томаса Манна, в частности, он стал лучше понимать и чувствовать музыку. Музыкальные темы и образы музыкантов стали все чаще появляться в его произведениях. Друзья не пропускали ни одной новой постановки в театрах и в опере, ни один концерт в Мюнхене. Ходили на представления, как правило, втроем или вдвоем, если кого-то из Эренбергов не было в городе. Если отсутствовали оба брата, то Томас брал в спутники либо сестру Карлу, либо друга Граутофа – он не любил «ходить в свет» в одиночестве.

Если Пауля не было с ним в опере или на концерте, Томас подробно рассказывал ему о своих впечатлениях, давал оценки услышанному и увиденному. В этих оценках чувствуется еще не очень опытный любитель, иногда его мнения вызывают улыбку своей наивностью. Например, в письме Паулю Эренбергу от 18 июля 1901 года Томас хвалит дирижера Цумпе за темперамент, оговариваясь, что «в некоторых случаях (Тристан) мне симпатичнее германская неповоротливость Фишера (Цумпе явно еврей)»[70].

Не оценивая музыкальной проницательности молодого писателя, можно сказать, что в отношении еврейства Цумпе он явно ошибся: Герман Цумпе, ставший в 1900 году придворным капельмейстером, а с 1903 года – генеральным музыкальным директором оперы в Мюнхене, никаким евреем не был. У Томаса Манна еще не было опыта общения с евреями. Его знакомство с ними было скорее умозрительным, чем живым, хотя около года он и проработал в откровенно антисемитском журнале «Двадцатый век», издававшемся в то время его братом Генрихом[71].

Забавно, что любекскому пастору, который в романе Манна назвал семью Будденброков «загнивающей», автор дал фамилию Прингсхайм, явно не подозревая, что через пять лет он возьмет себе жену Катю как раз из еврейского дома Прингсхаймов.

Но вернемся в 1900 год. С октября до декабря никаких встреч Томаса и Пауля быть не могло, так как призванный на военную службу литератор честно пытался исполнить свой гражданский долг, готовя себя к обороне отечества. Как вспоминал сам автор, из этого ничего не вышло: «Всего несколько недель прожил я в чадной духоте казармы, и во мне созрело мрачное, как выяснилось, непреклонное решение освободиться во что бы то ни стало. Грубые окрики, бессмысленная трата времени и показная молодцеватость несказанно меня тяготили»[72].

Не было бы счастья, да несчастье помогло: при упражнении в церемониальном марше Томас заработал себе воспаление сухожилий голеностопного сустава и провел две недели в полковом лазарете. Как только незадачливый вояка вернулся в строй, воспаление возобновилось. Это его и спасло. Не последнюю роль, как пишет Манн в «Очерке моей жизни», сыграло знакомство «врача <…> матери со старшим полковым врачом, от которого все зависело». «″Впредь до дальнейших распоряжений″ мне дали отпуск; а к новому году – уволили вчистую. Я – с какой радостью! – подписал отказ от возмещения за причиненное мне увечье. <…> С этого момента я уже не соприкасался больше с военной службой»[73].

В декабре встречи молодых людей возобновились.

У начинающего литератора в Мюнхене практически не было задушевных друзей, с которыми он мог быть откровенным до конца. Многим он делился со старшим братом, но и ему не рассказывал всего о своих душевных переживаниях. Со своим школьным товарищем Отто Граутофом[74] Томас был более откровенен. Письмо ему от 19 декабря 1900 года показывает, как нежно относился Манн к своему новому другу Паулю Эренбергу, недавно вернувшемуся в Мюнхен из Витухово: «Разумеется, вчера вечером я был с Паулем Эренбергом, который без большого труда уговорил меня пойти послушать ″Маргариту″ Гуно[75]. Это были, действительно, прекрасные часы. Я сидел на своем кресле рядом с этим открытым, безмятежным, наивным, немного самовлюбленным, но непоколебимо искренним товарищем и слушал без слишком большого волнения или утомительного соучастия эту нежную, сладкую, невинную и мирную музыку...»[76].

Зимой 1900-1901 года чувства заметно стали глубже. В уже упомянутом письме брату от 13 февраля 1901 года (см. прим 48) Томас пишет о «неописуемом, чистом и неожиданном душевном счастье, переживаниях, о которых нельзя рассказать и намек на которые походил бы, конечно, на хвастовство. Но одно они мне, впрочем, показали, эти очень нелитературные, очень простые и живые переживания, — что во мне все-таки есть еще что-то честное, теплое и доброе, а не только ″ирония″, что еще не все во мне высушено, искажено и изъедено проклятой литературой»[77].

Отто Граутоф

Томас Манн не рассказывает брату всех подробностей. Школьному товарищу Томас доверял больше. В письме Отто Граутофу от 22 февраля 1901 года он признается: «У меня было большое желание <…> исповедоваться перед ним [Генрихом] обо всем моем романе. Но сейчас у меня совсем нет времени для этого и, кроме того, я боюсь этой письменной исповеди и обобщения, так как у меня уже есть опыт, что подобные сообщения ничего не облегчают, а только все углубляют и преувеличивают»[78].

Эти опасения «все углубить и преувеличить» переполненный чувствами молодой литератор выразил и старшему брату. В письме от 7 марта 1901 года есть такие многозначительные строки: «От более подробной исповеди воздержусь, потому что писание и копание только все углубляют и преувеличивают. А тут ничего преувеличивать нельзя. Дело идет не о любовной истории, во всяком случае, не о ней в обычном смысле, а о дружбе, дружбе — о диво! — понятой, взаимной, вознагражденной, которая, признаюсь без рисовки, в иные часы, особенно в часы подавленности и одиночества, принимает слишком, пожалуй, болезненный характер; Граутоф утверждает даже, что я влюблен как гимназист-старшеклассник, но это его понимание. Мой нервный склад и философское направление ума невероятно все усложнили; тут сотня сторон, и простейших, и в духовном смысле авантюрнейших. Но главное — это глубоко радостное удивление перед отзывчивостью, которой уже не чаял в этой жизни. Довольно об этом. Устно я, может быть, поведаю когда-нибудь больше»[79].

В цитированном письме Граутофу от 22 февраля 1901 года (см. прим. 78) есть еще такие строчки: «С другой стороны, у меня есть, естественно, жгучее желание все вместе еще раз прокрутить, чтобы себе самому объяснить»[80].

Что хотел «себе самому объяснить» Томас Манн, мы не знаем. Единственным прямым свидетельством непростых отношений Томаса и Пауля зимой 1900-1901 годов является дошедшее до нас письмо Манна Эренбергу от 19 января 1901 года, в котором впечатлительный литератор просил прощения за то, что неожиданно сбежал с одной общей вечеринки: «Я выдал столько глупой и отвратительной ерунды (о Толстом, Лютере, христианстве и тому подобном), что, в конце концов, убежал от самого себя и поспешно спрятался под одеяло. Мне стало мучительно стыдно»[81].

Истинные мотивы такого неожиданного побега Томас Манн описал в психологическом этюде «Голодающие» («Die Hungernden»), увидевшем свет в 1903 году. Герой рассказа Детлеф тоже оставляет свою возлюбленную Лилли на блестящем балу какому-то «маленькому художнику» и покидает зал: «Он хорошо знал этот уход, этот безмолвный, гордый и отчаянный побег из зала, сада, из какого-то другого места веселой вечеринки, совершаемый с тайной надеждой хоть на короткое мгновение вызвать у этого светлого существа, по которому тоскуют, ощущение мрака, раздумий, сострадания...»[82].

Весной 1901 года начались те самые «крестьянские балы» и совместные велосипедные прогулки, о которых писал Томас Манн в «Очерке моей жизни» (см. примечание 28). О том же думал писатель через девятнадцать лет, в 1949 году, когда он с некоторым опозданием узнал о смерти Пауля Эренберга. В письме брату Карлу от 22 ноября Томас вспоминал об их дружбе втроем, о «прекрасных, доверительных и восхитительных часах, которые мы друг с другом проводили – эти воспоминания никогда не перестанут вызывать счастливые эмоции, которые согревают и освещают мою жизнь. С вами я мог беспечно веселиться. Помнишь, как мы рано утром на велосипедах ездили к "Аумайстеру"[83] (твой велосипед мы звали "корова", потому что у него было всегда грязное брюхо) и после кофе кидали камни в пустые пивные бутылки?»[84].

Томас Манн и Пауль Эренберг, 1901 г.

С братьями Эренберг Томасу Манну некогда было скучать, они вечно придумывали какие-то развлечения и проказы. Пауль был особенно мил и открыт, разговорчив и общителен. Ему легко удавалось вытащить своего задумчивого, склонного к рефлексии и мечтательности друга из его привычного одиночества и заставить целиком окунуться в бурлящую праздничную жизнь. В ней хороводом, сменяя друг друга, крутились выставки и концерты, пешие вылазки загород и прогулки на велосипедах, балы и пивнушки, кафе и рестораны, посещение гостей и домашнее музицирование...

Томас Манн в Мюнхене, 1900 г.

Томас Манн был на верху блаженства. Именно весной 1901 года в его седьмой записной книжке появилось в двух частях (на страницах 49 и 52) посвященное Паулю стихотворение, в котором главной является строка: «Я люблю Тебя! О боже... Я люблю Тебя!»[85].

Мери Смит

Буквально через несколько месяцев после такой кульминации чувств в отношениях Томаса и Пауля наступает некоторое охлаждение. Летом 1901 года друзья расстаются на относительно долгое время. Томас Манн уезжает в конце апреля в Италию, посещает Флоренцию и Венецию. Во Флоренции он впервые в жизни прервал серию своих «мужских романов» и увлекся миниатюрной англичанкой Мери Смит, которая отдыхала там же с сестрой Эдит. Симпатии оказались взаимными, и дело, как будто, шло к браку. Писателю в июне должно было исполниться двадцать шесть лет, и пора уже было задуматься об устройстве своей семейной жизни. Воспитанному в патриархальных традициях сыну любекского сенатора было ясно, что стать уважаемым писателем, к чему он стремился, в немецком обществе невозможно, не имея нормальную семью. В «Очерке моей жизни» он так описывает свое флорентийское приключение:

«В семейном пансионе во Флоренции я подружился с двумя соседками по столу, англичанками, родными сестрами; старшая из них, брюнетка, была мне симпатична, младшую, блондинку, я находил очаровательной. Мери, или Молли, ответила на мое чувство, мы нежно полюбили друг друга, и между нами шла речь о том, чтобы закрепить нашу взаимную склонность браком. В конечном итоге меня остановила мысль, не рано ли мне жениться, возникли и некоторые опасения в связи с тем, что девушка другой национальности. Мне думается, юную британку тревожили те же сомнения, и обоюдное наше увлечение ничем не кончилось»[86].

Увы, «нежная любовь», о которой спустя тридцать лет ностальгически вспоминал Томас Манн, оказалась удивительно недолгой. Во Флоренцию писатель прибыл из Мюнхена 26 апреля[87], и меньше, чем через две недели, 7 мая 1901 года пишет брату Генриху о своем разочаровании: «Мисс Мери, у которой позавчера был день рождения и которой я подарил корзиночку засахаренных фруктов, доставила мне много радости. Но теперь, я думаю, я становлюсь для нее слишком меланхоличным. She is so very clever[88], а я так глуп, что всегда люблю тех, кто clever[89], хотя долго соответствовать им не могу»[90].

Биографам Томаса Манна не удалось определить, кем была эта таинственная блондинка из Англии, словно сошедшая с картины Боттичелли, как описал ее сам писатель в письме Паулю Эренбергу от 26 мая 1901 года, сразу по возвращению из Италии в Мюнхен:

«То, что было с маленькой англичанкой, которая выглядела, как на картине Боттичелли, только много веселее, сначала казалось беззаботным флиртом, но приобрело впоследствии поразительно серьезный характер – и, (о чудо!) с обеих сторон. Прощание было чуть-чуть театральным, ‑ хотя это, собственно, общепринято в таком тоне говорить при подобных обстоятельствах; я рассчитываю на твое врожденное хладнокровие. Вообще, может быть, в этом вопросе последнее слово еще не сказано. Но попробуй только об этом рот раскрыть!»[91].

Томас Манн, прошедший все уровни обучения в известной любекской гимназии «Катаринеум», неплохо знал английский. По крайней мере, ему и брату Генриху, который не владел этим языком, так как оставил гимназию до окончания, ничего не мешало весело проводить время с сестрами Смит. В записной книжке Томаса сохранились несколько страниц с результатами какой-то карточной игры, участники которой обозначены так: «мисс Эдит», «мисс Мери», «Г.Манн» и «Томми»[92]. Когда Генрих уехал из города по делам, игры продолжались втроем.

Неизвестно, откуда приехали во Флоренцию Мери Смит с сестрой Эдит, что привело их в столицу итальянской Тосканы, и вряд ли мы об этом когда-нибудь узнаем. Разве что на чердаке какого-нибудь старинного английского особняка обнаружат пожелтевшие письма Томаса Манна к «мисс Мери». По косвенным признакам можно судить, что обе сестры хотя бы немного знали немецкий, так как братья Томас и Генрих дарили им свои книги. Томас даже написал из Флоренции своему издателю Самуэлю Фишеру, чтобы тот срочно выслал ему в Италию экземпляр первого сборника новелл Манна «Маленький господин Фридеман». Книга, к сожалению, потерялась в пути от Берлина до Флоренции, пришлось заказывать второй экземпляр.

Когда осенью 1901 года многострадальный роман «Будденброки» вышел, наконец, в свет, радостный автор составляет список лиц, кому в первую очередь надо подарить книгу. В начале списка стоят мама и сестра Карла, затем брат Генрих, вторая сестра Лула, дальше друзья, среди них, Мартенс, Граутоф, Пауль и Карл Эренберги... Предпоследней в этом списке самых близких писателю людей значится Мери Смит[93]. Кстати, это единственная запись, из которой мы узнали фамилию веселой англичанки.

Переписка между Томасом и Мери продолжалась и после расставания во Флоренции. В той же четвертой записной книжке, в которой появился список рассылки «Будденброков», любящий во всем порядок писатель отмечает, кому он должен еще написать письма. Запись относится к концу 1901 года, и среди корреспондентов Манна ‑ «боттичеллевская красавица» из туманного Альбиона: «Лула, Граутоф, Эренберги, Мери»[94].

Последнее упоминание Мери Смит в записных книжках Томаса Манна относится к осени 1902 года. Тогда писатель сделал черновик посвящения своей новой новеллы «Gladius Dei», над которой он как раз тогда работал. Новелла вошла в сборник «Тристан», появившийся на прилавках книжных магазинов весной 1903 года. Окончательный вариант «To M.S. in remembrance of our days in Florence»[95] лишь немногим отличается от заготовки в записной книжке: «To Miss – in friendly remembrance of our happy days in Florence»[96].

Как ни скоротечна была флорентийская встреча Томаса Манна и Мери Смит, она оставила глубокий след в его памяти. Запрет Паулю Эренбергу говорить на эту тему показывает, как трепетно относился молодой писатель к первой женщине, пробудившей в нем какие-то чувства и мысли о браке. Естественно спросить, зачем же вообще Томас рассказал Паулю о своем итальянском приключении? Ответ простой: его чувства к молодому художнику еще не остыли, и Томас хотел вызвать у своего друга элементарную ревность. Так естественно желание подогреть чувства партнера, показав ему, что твоим сердцем могут овладеть и другие люди.

Встреча с Мери Смит оказалась для Томаса хорошей жизненной школой перед знакомством с главной женщиной его судьбе – Катей Прингсхайм. Это знакомство состоится летом 1903 года, но до того должен был подойти к концу его затянувшийся «мужской роман» с Паулем Эренбергом.

«Центральное сердечное переживание»

После упомянутого письма Томаса Манна Паулю Эренбергу от 26 мая 1901 года переписка между друзьями на несколько месяцев замирает. Манн с братом вновь уехал в Южный Тироль, который тогда принадлежал Австрии (сейчас это территория Италии). В письме Паулю от 18 июля 1901 года из курорта Миттербад неподалеку от Мерано Томас многословно извиняется за долгое молчание[97].

Уже после возвращения с курорта Томас пишет 6 ноября из Мюнхена своему надежному другу Отто Граутофу, которому он доверял самые сокровенные сердечные тайны: «Для меня возобновляющийся "сезон" примечателен в особенности встречей с Паулем Эренбергом, которая на днях произошла во время обеда у знакомых. И вчера вечером уже у нас я снова слушал его скрипку. Он прежний... И я тоже прежний: такой же слабый, легко увлекающийся, ненадежный и не слишком серьезный, чтобы уразуметь, что я ухватил руку жизни, коль скоро она ее мне, смеясь, протягивает. Каждый год, в то время, когда природа застывает, жизнь врывается в летнее запустение и холод моей души и льет потоки чувства и тепла сквозь все мои жилки. И я этому не препятствую»[98].

К радости новой встречи примешивается досада на то, что он у модного художника и скрипача-виртуоза далеко не единственный приятель. Томас Манн явно ревнует своего немного легкомысленного и непостоянного друга, у которого весь день расписан встречами с различными людьми. В седьмой записной книжке Манн отмечает: «Настенный календарь П.<ауля> с пометками его общественных обязанностей. Он читает его, смотрит также имена»[99].

В романе «Доктор Фаустус» [100] Пауль Эренберг стал прототипом скрипача Руди Швердтфегера. «Вообще, он рожден для флирта, а не для любви или дружбы. И наша дружба – это флирт, и я уверен, что без флирта она была бы для него куда менее привлекательна»[101], – писал Томас Манн о своем друге в седьмой записной книжке, откуда эта запись почти дословно перешла в роман.

Как обычно бывает, флиртовал один, а его партнер глубоко страдал от непостоянства любимого. Но и страдая, Томас Манн оставался, прежде всего, литератором. Любое свое жизненное переживание он переплавлял в художественную форму. В уже упомянутом письме Отто Граутофу от 6 ноября 1901 года, Томас признавался: «Я в достаточной мере художник. Все, что со мною может произойти, я могу использовать»[102].

Чувства человека, на глазах которого его друг заигрывает с другими, Томас Манн описал в новелле «Счастье». Новелла вышла в свет в январском номере журнала «Нойе рундшау» за 1904 года, но наброски к ней можно найти на той же странице седьмой записной книжки, где упомянут «настенный календарь П.». Буквально сразу за этой записью идет заготовка для нового произведения: «Незначительное недомогание с его стороны позволяет ей построить целый мир из мечтаний, в которых она ухаживает за своим страдающим питомцем»[103].

В новелле эти слова принадлежат баронессе Анне, чей муж – гусар Гарри – почти не таясь, ухаживает за молоденькой певичкой и даже дарит ей свое обручальное кольцо. Кстати, это не единственный случай в творчестве Манна, когда он свои чувства и переживания вручает женским образам.

В литературе автору легче добиться справедливости, чем в жизни. В рассказе Манна соблазняемая бароном певичка неожиданно принимает сторону Анны и возвращает ей кольцо неверного супруга. В мюнхенской реальности все сложнее и запутаннее, и счастливого конца не видно. В отношениях Томаса и Пауля зимой 1902 года наступает явный кризис.

Карнавальные дни в том году заканчивались во вторник, 11 февраля, поэтому весь январь Мюнхен веселился, как умеют веселиться жизнерадостные баварцы. В карнавальной стихии «дитя муз»[104] Пауль Эренберг чувствовал себя как рыба в воде. Он буквально разрывался между праздничными развлечениями, не пропуская ни «крестьянские балы» в Швабинге, ни концерты и спектакли в столичных театрах. Томас Манн чувствует себя обиженным – у его друга не оставалось времени для общения. От тоски не спасал даже успех у критиков романа «Будденброки» – в различных газетах и журналах появлялись рецензии, как правило, доброжелательные, хотя до материального успеха было еще далеко: первое издание огромного романа в двух томах оказалось слишком дорогим для массового читателя, книги раскупались неохотно. Но молодой писатель и не рассчитывал на большие гонорары – счастьем было уже то, что его произведение высоко оценено отдельными критиками и коллегами-литераторами. Например, австрийский поэт Рихард фон Шаукаль[105] сравнил «Будденброки» с лучшими русскими, французскими и скандинавскими романами. Эту восторженную рецензию, напечатанную в венской газете «Винер Абендпрост», Томас Манн вложил в письмо своему легкомысленному другу, написанное 28 января 1902 года.

Откровенное и грустное письмо, и если бы не знать, что оно подлинное, написанное одним конкретным человеком другому, то можно было бы подумать, что это фрагмент какой-то сентиментальной новеллы:

«Где этот человек, который мне, человеку не очень любезному, капризному, мучающему себя, недоверчивому, мнительному, но чувствительному и необычно страстно ищущему симпатии человеку, скажет «да»? Непоколебимо? Без того, чтобы своей явной холодностью, явными отказами напугать и оставить в изумлении? Без того, например, чтобы подобной холодностью и подобными отказами из удобства или равнодушия заявить, что «я должен был сначала к нему опять привыкнуть», вместо того, чтобы из расположенности и доверия твердо оставаться близким мне другом? Где этот человек?!? – Глубокое молчание»[106].

Если не знать автора письма, то можно было бы утверждать, что эти строки, наполненные тоской и смятением, написала женщина. Впрочем, сам Манн устами своего альтер эго Тонио Крёгера отмечал сходство поэта и женщины: «И вообще, разве художник – мужчина? Спросите об этом лучше женщину»[107].

Так выглядит эта фраза в каноническом русском переводе Наталии Ман[108]. В оригинале Томас Манн использует вместо нейтрального слова «die Frau» – «женщина» более резкое выражение: «das Weib» – «баба». Фраза настолько напоминает патриархально-грубоватый стиль Ницше, что писателя даже спрашивали, не цитата ли это из работ философа. В письме французскому исследователю творчества Ницше Луису Ляйбриху (Louis Leibrich) от 24 февраля 1949 года Томас Манн отвечает: «Стиль Ницше, но не из него»[109].

Пауль не остался безразличным к отчаянию своего друга, он примчался к нему, как только получил письмо, полное боли. В записной книжке Томаса Манна есть пометка: «П.<ауль> пришел после обеда 30 января»[110]. Больше ничего о встрече не сказано, но о том, как она проходила, можно судить по аналогичной сцене из «Доктора Фаустуса»: герой романа Адриан Леверкюн написал своему другу, скрипачу Руди такое же отчаянное письмо, как Томас Паулю. Роман писался в 1946 году, но заготовка для этой сцены ждала своего часа с 1902 года, когда Манн занес в записную книжку по горячим следам визита Эренберга набросок сцены, написанной от лица женщины: «Письмо ему, очень смелое. После этого его немедленный визит, его благодарность, его желание избавить ее от стыда, заключение дружбы, обещание верности»[111].

Несмотря на внешнее примирение, трещина в отношениях не исчезла, а стала, возможно, еще глубже. Продолжение наброска в записной книжке убеждает в этом: «Кажется, что она, несмотря на его внешне примерное поведение, этим письмом больше навредила, чем помогла. Ласки, доверчивость, которые он иногда проявляет, подтверждают это. Его непосредственность все же иногда раздражает»[112].

Больше подобных откровенных сцен в письменной форме Томас Манн себе не позволял.

В апреле 1902 года отношения между Томасом Манном и Паулем вновь ухудшились. Писателя явно начинает раздражать «колоритная семейка»[113], как он называет теперь братьев Эренберг. В седьмой записной книжке на странице 83 братья называются «темпераментной», «колоритной», «страстной» семьею, которой «сам черт не брат», и это Манн считает «ужасным». И продолжает:

«Я это теперь так часто слышу, что испытываю страх перед этой ужасной семьей. Как только я слышу их имена, сразу ощущаю себя словно парализованным и бессильным, так что на меня наваливается безнадежная усталость и во мне все рушится...»[114].

Через сорок с лишним лет в романе «Доктор Фаустус» Томас Манн преобразует свои чувства к Паулю в сложные отношения между Руди Швердтфегером (Пауль) и влюбленной в него Инес Инситорис (Томас), которая почти буквально повторила слова из записной книжки 1902 года: «Когда я слышу слово «темпераментный», меня охватывает страх и тревога»[115].

В отношении Томаса к Паулю все сильнее ощущается двойственность: с одной стороны, погруженному в напряженную духовную жизнь писателю по душе счастливая непосредственность, наивная простота его друга, который весь в реальной жизни. Противопоставление «духовности» и «реальной жизни» всегда тревожило Томаса Манна, и он был искренно признателен Паулю за то, что тому удавалось наводить мосты через эту пропасть. Но, с другой стороны, «святая простота» часто не в состоянии понять то, что волнует и мучает его интеллектуального товарища.

В письме Хильде Дистель от 14 марта 1902 года Томас подводит определенный итог интенсивной дружбы с Паулем: «Я сделал его немного литературнее, а он меня – немного человечнее. И то, и другое необходимо»[116].

Относительно духовного развития Пауля у Томаса никогда не было сомнений. В новелле «Тонио Крёгер» Пауль выведен в образе Ганса Гансена, красавчика, в которого влюблен герой произведения. Ганс не читает серьезных книг, ограничиваясь картинками в книжках про лошадей. Пауль тоже рисует лошадей, и ему так же далеки философские проблемы, над которыми ломает голову его друг. Пауль не просто их не понимает, он о них даже не задумывается.

В «Докторе Фаустусе» Руди, списанный с Пауля, «по своему обыкновению, в подобных случаях, когда моя точка зрения оказывалась ему совершенно новой, сверлил своими голубыми глазами попеременно то мой правый, то левый глаз, при этом обезоруживающе надувал губки»[117].

Наивность друга поначалу умиляла, казалась трогательной и детской. Потом безапелляционные высказывания Пауля о вещах, в которых он ничего не понимает, стали вызывать у Томаса смех. Например, когда Пауль примеряет на себя образ Гамлета.

Эту сцену Томас Манн занес в записную книжку и использовал потом в новелле «Тонио Крёгер». В Гамлете писатель чувствует коллегу – «литератора до мозга костей»[118]:

«"Гамлет его воодушевленные слабости, сверхчувствительность его совести, его болезненное самокопание, его пылкая фантазия и его отказ признавать действительность, его пессимизм, его отвращение к познанию (будь то Офелия, женщины, придворные, все его существование). (Ему достаточно вглядеться во что-нибудь, чтобы начать испытывать к нему отвращение). ecce ego[119]!"

Пауль отвечает не без важности:

″Да, это правда... Прямо, как будто в зеркало взглянул! ″

И я дико смеюсь в душе... Дружок! Никогда он не был столь чужд мне. Он похож на Гамлета, как я на Геркулеса!»[120]

Томас Манн за рабочим столом, 1903 г.

Возвращаясь мысленно к постоянным изменам Пауля, Томас Манн даже пытается оправдать своего легкомысленного друга: «В ссорах из-за флирта я стою разумом, несмотря на свою сердечную боль, на его стороне. <...> Такой свободный и целомудренный человек, не подверженный никаким порокам, который не курит и не пьет, которому не нужны никакие возбудители, как ему обойтись без невинного наркотика флирта!»[121].

Но и разум не спасал чувства, и привязанность медленно, но верно шла на убыль. Летом 1902 года друзья обменялись еще парой шутливых писем, в основном о новостях культуры. Прежней теплоты и близости в них уже не чувствуется.

Последним свидетельством прежней близости стало письмо Томаса Манна Паулю от 19 июня 1903 года. В письмо была вложена фотография писателя и посвящение в стихах. Подпись: «моему дорогому Паулю Эренбергу. Мюнхен, июнь 1903»[122].

Про стихотворение нельзя сказать, что оно шедевр любовной лирики, но написано с душой и гладко. Однако того всплеска эмоций, что было в стихотворении 1901 года («Я люблю Тебя, о боже… я люблю Тебя!» – см. прим. 85), в нем уже нет. В стихотворении 1903 года дается портрет не объекта любви, а самого автора. Любовь превратилась в литературу. Писатель внутренне уже готов круто изменить свою не вполне благопристойную в глазах общества личную жизнь и стать «нормальным» мужем и отцом семейства.

Уже через пару месяцев Томас Манн сообщает своему доверенному другу Отто Граухофу о встрече с Катей Прингсхайм, с которой он свяжет потом всю свою жизнь.

Планы женитьбы Томаса Манна на Кате поразили Пауля, который не мог поверить, что его влияние на друга уже не то, что раньше. Последовала ссора, подобная той, что описана в «Докторе Фаустусе», когда Адриан Леверкюн сообщает другу Руди Швердтфегеру, что намерен жениться. Потрясенный Руди говорит, что слово «человечный» не пристало употреблять такому человеку, как Адриан. На что Леверкюн отвечает: «То, что я с «человечностью» не имею ничего общего, что я не могу с ней ничего общего иметь, говорит мне тот, который меня с поразительным терпением склонил к человечности, обратил на «ты», тот, при котором я первый раз в жизни ощутил человеческое тепло»[123].

Вскоре после этого друзья разошлись окончательно, Пауль женился на художнице с выразительным именем Лилли Тойфель[124]. Встречи Томаса и Пауля стали редкими, случайными, письма холодными, формальными, вроде поздравительного письма Пауля в сентябре 1919 года по случаю присвоения Томасу Манну звания почетного доктора Боннского университета[125].

Через тридцать с лишним лет после событий 1899-1903 годов сам писатель без «углублений и преувеличений» назвал свои отношения с Паулем Эренбергом «центральным сердечным переживанием» его первых двадцати пяти лет. В дневниковой записи, сделанной в воскресенье 6 мая 1934 года, пятидесятидевятилетний писатель признается: «Искал в старых записных книжках <...> и углубился в заметки, которые я делал тогда в связи с замыслом романа ″Возлюбленные″ о моих отношениях с П.Э. Страсть и меланхолическое психологизирующее чувство того отзвучавшего времени заговорили со мной доверительно и с жизненной печалью. Тридцать лет и даже больше прошло с тех пор. <…> Я уже возвращался к заметкам о страсти того времени, описывая страдания Мут-эм-энет, чью беспомощную одержимость я отчасти благодаря этому сумел воссоздать. <…>

Переживание с К.Х[126]. было превосходящим, более зрелым и счастливым. Но потрясенность, о которой говорят решительные интонации заметок поры П.Э., <...> это было все-таки лишь однажды в моей жизни — как, пожалуй, и должно быть. Ранние переживания с А.М[127]. и В.Т.[128] отступают далеко в отроческое, а то, с К.Х., хотя и было поздним счастьем, носившим характер жизнеблагого исполнения, — все же в нем отсутствовала юношеская интенсивность чувства, то возвышенно-ликующее и глубоко потрясенное, что определяло центральное сердечное переживание[129] моих 25-ти лет»[130].

«…метафизика, музыка и подростковая эротика»

Дочитав до этого места и измучившись от обилия цитат, все тот же нетерпеливый читатель может снова спросить: «Все это замечательно и интересно, но при чем тут «Работа над ошибками», как претенциозно назвал автор эти заметки? Где автор видит ошибки? Разве возьмет он на себя смелость назвать «ошибкой» эротические пристрастия немецкого Волшебника?».

На это я вновь отвечу решительно и твердо: конечно, нет. Об ошибках речь еще впереди, а сейчас я бы хотел, следуя желанию самого Томаса Манна, «не копаясь и не преувеличивая», поговорить о некоторых «странностях любви».

В этом месте я хотел бы привести высказывание человека, чье уже имя не раз появлялось в ссылках нашей работы. Петер де Мендельсон[131] относится к числу самых уважаемых и авторитетных знатоков жизни и творчества Томаса Манна. В русском литературоведении я бы с ним сравнил только Соломона Константиновича Апта, хотя правильнее было бы назвать Апта «советским Мендельсоном».

Петер де Мендельсон

Знаменитый историк, литературовед и писатель родился в семье дрезденского ювелира просто как Петер Мендельсон, а дворянскую приставку «де», как говорят[132], сам себе впоследствии прибавил в 1941 году, возможно, чтобы отличаться от многочисленных потомков великого Моисея Мендельсона, подготовившего эпоху еврейского Просвещения и эмансипации. Перу Петера де Мендельсона принадлежит одна из лучших биографий нобелевского лауреата по литературе, названная автором «Волшебник. Жизнь немецкого писателя Томаса Манна»[133]. Книга объемом в полторы тысячи страниц осталась, к сожалению, неоконченной, но все равно остается настольной для большинства исследователей и поклонников творчества Томаса Манна. К слову, это не самая «толстая» биография писателя, например, книга Клауса Харппрехта[134] ‑ еще более увесистый фолиант, в нем 2253 страницы!

Но вернемся к обещанному высказыванию Петера де Мендельсона на интересующую нас тему. В биографии Волшебника он писал: «Не стоит удивляться, что позднее, когда письма Томаса Манна Паулю Эренбергу станут доступны, в этой высоконапряженной связи, в этом клубке «истинных» и «литературных» чувств увидят латентную гомоэротическую линию, и какой потомок в состоянии столь глубоко и непогрешимо заглянуть в это юношеское сердце, чтобы с полным основанием утверждать: ничего подобного!»[135].

Вообще-то «юношеское сердце», про которое пишет уважаемый биограф, не такое уж юное – Томасу Манну в разгар «мужского романа» с Эренбергом было двадцать шесть лет. Это уже не подросток, не юноша, а человек, ведущий вполне взрослую жизнь во всех, точнее, почти всех сферах своего существования. Он сам снимает себе квартиры, живет отдельно от матери, братьев и сестер, сам зарабатывает себе на жизнь, в дополнение к скромному пенсиону, установленному ему после смерти отца. И только в любви набирающий известность писатель остается несведущим подростком. И он сам это знал. В уже цитированном письме брату Генриху от 7 марта 1901 года (см. прим. 79) Томас находит запоминающуюся формулу своего состояния: «Все это метафизика, музыка и подростковая эротика: я никогда не выйду из подросткового состояния»[136].

Анализируя дневниковые записи Манна, патриарх немецкой литературной критики Марсель Райх-Райницкий тоже приходит к выводу, что однополая любовь писателя оставалась только в его мечтах: «При всей ее интенсивности и страстности она отметала ″какую-либо реализацию″. Или мы должны сказать, что она боялась реализации? Или, вероятно, так: его подчеркнуто монологическая гомоэротика не нуждалась ни в какой реализации?»[137].

Письма Томаса Манна верному другу Отто Граутофу, в молчании которого он был уверен, рисуют несколько иную картину. В письме от 22 февраля 1901 года писатель исповедуется в своих чувствах к Паулю Эренбергу: «У меня неясное желание что-то сделать, чем-то пожертвовать, чтобы чем-то его отблагодарить. <…> Возможно, хочется немного показать ему свою власть, слегка поставить на место тем, что я даю возможность его имени ″покрасоваться″... Это глупо и смешно! Я все время пишу ″он″, ″его″ и ″ему″, не хватает только, чтобы я это писал большими буквами и вставил в золотую рамку...»[138]. И несколькими строками ниже в ужасе признается: «Вообще все становится в дальнейшем менее мальчишеским, делается хуже, мужским, взрослым, и лишь проклятая нервная слабость опять и опять приносить страдание и тоску»[139].

Томас Манн, 1900 г.

Говоря о «центральном сердечном переживании» своих двадцати пяти лет, в уже цитированной дневниковой записи от 6 мая 1934 года (см. прим. 130) Томас Манн дает ему следующую оценку: «И это, пожалуй, по-человечески нормально, более того, именно эта нормальность вовлекает мою жизнь в каноническое подлиннее, чем брак и дети»[140].

Томас Манн не был «нормальным человеком» в обывательском смысле слова. Напротив, он всю жизнь ощущал себя не таким, как все, в чем-то, как сейчас говорят, аутсайдером. Это чувство непохожести на большинство людей возникло у него не только из-за рано проснувшегося и быстро сформировавшегося таланта писателя. Немалую роль сыграли здесь и его нестандартные эротические предпочтения. Томас Манн относит себя к «мечтателям, что ищут не женщину и не мужчину, а нечто среднее, какую-то диковину»[141].

Что же нашел в Пауле Томас Манн, какие черты своего наивного друга больше всего ценил? Слово, которое часто употребляет Манн в отношении Пауля Эренберга, – это «чистота»[142]. «Он целомудренный человек, не подверженный никаким недостаткам», ‑ помечает писатель в седьмой записной книжке[143].

Таким же описан Руди в «Докторе Фаустусе». Любящая его Инес представляет Руди как человека, чья чистота вызывает доверие. Как понимал Томас Манн «чистоту», видно из разговора с Паулем Эренбергом, содержание которого писатель сохранил в седьмой записной книжке:

«Мы говорили о половых сношениях, о щекотливом положении, когда человеку нравятся не девки, а порядочные женщины, а привлекательная связь слишком дорога; также и о том, что нам обоим советуют с медицинской стороны, вступить в связь с замужней женщиной. Исходя из этого, я хотел бы ему прояснить мои ощущения, хотел бы ему сказать (даже если это не должно было быть правдой), что эта дружба с точки зрения врача-невропатолога является для меня счастьем, что она подействовала на меня как успокаивающее, очищающее средство, как способ искупления от половых сношений»[144].

«Чистая», т. е. однополая, любовь освобождает Манна от грязи гетеросексуальных половых сношений. А склонность Пауля Эренберга к легкому флирту вместо серьезных отношений только укрепляет «чистоту» их связи.

Однополая любовь, по Манну, чиста, так как противостоит традиционной связи, в основе которой лежит зачатие. «Чистая любовь» лучше подходит художнику в качестве стимулятора вдохновения. Любовь «без реализации» сублимируется в творчество. Целомудрие – есть синоним чистоты, такую формулу нашел Томас Манн в романе «Иосиф в Египте» (глава «О чистоте Иосифа»)[145].

«Иосиф целомудренный» ‑ далеко не единственный литературный образ, вобравший в себя черты живого Пауля Эренберга. Мы уже говорили, что в «Докторе Фаустусе» скрипач Руди воплощает наивность и непосредственность Пауля. В новелле «Счастье» барон Гарри – столь же легкомыслен и неверен, как и художник Эренберг, и «страдающее одиночество» баронессы Анны очень близко к чувствам обманутого и покинутого своим другом автора. Но, пожалуй, ни в каком другом произведении не выразил Томас Манн свои переживания времен дружбы с Паулем Эренбергом, как в новелле «Тонио Крёгер», вышедшей в свет в начале 1903 года.

«Ваш Тонио Крёгер»

В книге «Рассуждения аполитичного», законченной в 1918 году, Томас Манн вспоминает одного геттингенского студента, который после лекции писателя подошел к нему и взволнованным голосом сказал: «Вы, надеюсь, знаете, не правда ли, Вы знаете это – не Будденброки выражают Вашу сущность, Ваша сущность – это Тонио Крёгер! И я сказал, что я знал это»[146].

Обложка книги

В самом деле, не в огромной по объему хронике гибели одного семейства, принесшей автору литературную известность и, спустя двадцать восемь лет, даже Нобелевскую премию по литературе, а в небольшой новелле о молодом литераторе с необычным для немца именем Тонио, тоскующем о радостях простой жизни «во всей ее соблазнительной банальности»[147], о невинном человеческом счастье, наиболее полно выражено представление Манна о долге художника, о неразрешимом противоречии искусства и действительности.

Литературный образ одаренного писателя, чья нежность «ко всему примитивному, простодушному, утешительно-нормальному, заурядному и благопристойному»[148] граничит с влюбленностью, с самого начала был неотделим от его автора. «Ваш Тонио Крёгер» ‑ так подписал Томас Манн почтовую открытку, отправленную братьям Эренберг 8 февраля 1903 года[149].

Первоначально образ Ганса Гансена, в которого со школьных лет влюблен Тонио Крёгер, строился на воспоминаниях об Армине Мартенсе, гимназическом товарище Томаса Манна. Но и «центральное сердечное переживание» двадцати пяти лет оставило в новелле заметный след. Автор прямо вставляет в текст новеллы слова, посвященные в реальной жизни Паулю Эренбергу. Обращаясь к своей доверительной собеседнице Лизавете Ивановне, Тонио Крёгер дословно повторяет[150] уже цитированную нами фразу о друзьях «среди демонов, кобольдов, завзятых колдунов и призраков, глухих к голосу жизни – иными словами, среди литераторов» из того места седьмой записной книжки, где Томас Манн называет Пауля своим «первым и единственным другом среди людей» (см. прим. 32).

Армин Мартенс, один из прототипов Тонио Крёгера

В «Очерке моей жизни», написанном почти через тридцать лет после «Тонио Крёгера», писатель признается, что эта новелла «из всего, что я написал, пожалуй, по сей день наиболее близка моему сердцу и все еще любима молодежью»[151].

Писатель не преувеличивал. Его новелла не оставила равнодушными многих его современников. Макс Брод вспоминал, что его друг Франц Кафка был буквально захвачен новым произведением Томаса Манна. В письме, отправленном из Праги в начале 1904 года, Кафка сообщает, что несколько раз перечитал новеллу и не понимает, почему Брод ничего о ней не пишет – скорее всего, считает молодой пражский литератор, письма Макса просто пропали на почте[152].

Каждый читатель находил в новелле Томаса Манна что-то свое, открывал ответы на мучившие именно его вопросы. Кафку, например, по его словам[153], в новелле сильнее всего затронуло не столько противопоставление искусства и естественности, духовной и реальной жизни, сколько тайная влюбленность художника в свою противоположность, в «белокурых и голубоглазых, живых, счастливых, дарящих радость, обыкновенных»[154].

Влияние новеллы Томаса Манна на творчество Франца Кафки прослеживает Хайнц Полицер в основательной монографии о жизни и творчестве гениального писателя-мистика двадцатого века. Даже в поздних работах Кафки, например, в рассказе «Голодарь» («Ein Hungerkünstler»)[155] он находит следы «Тонио Крёгера» [156].

Марсель Райх-Раницкий в своем эссе о новелле «Тонио Крёгер»[157] называет еще несколько известных литературных имен, испытавших на себе действие этого шедевра. Среди них австрийский писатель Артур Шницлер[158], венгерский философ, литературовед и критик Георг (Дьёрдь) Лукач[159] и другие.

Но не только современники и коллеги раннего Томаса Манна попали под очарование новеллы «Тонио Крёгер». Воздействие «рассказа века»[160], как назвал произведение Манна Райх-Раницкий, ощутило на себе не одно поколение молодых людей, и не только в Германии.

В 1921 году студентка факультета права парижской Сорбонны оказалась в Берлине, и в одном из книжных магазинов ей попался томик с «Тонио Крёгер». Студентку звали Наталья Ивановна Черняк, она была родом из Иваново-Воскресенска, но с восьми лет жила у отца в Париже. Через много лет Наталья Ивановна вспоминала: «Я чувствовала, что «Тонио Крёгер» преображает меня, мне казалось, что он похож на меня. У меня появилось огромное желание писать самой»[161]. Так начался литературный путь французской писательницы, известной миру по фамилии ее мужа – Натали Саррот[162].

Натали Саррот, 1920-е годы

Не одни литераторы восхищались «рассказом века». Очень высоко оценивал новеллу великий математик современности А. Н. Колмогоров. Не раз в разговоре с коллегами и учениками Андрей Николаевич обращался к «Тонио Крёгеру». О событиях 1963 года вспоминает ученик Колмогорова Владимир Андреевич Успенский[163]:

«Путешествие из Москвы в Новосибирск и обратно с Колмогоровыми – ярчайшее событие в моей жизни. Дни в вагоне туда и обратно были заполнены бесконечными разговорами с непривычно свободным во времени, не имеющим жёсткого графика дел Колмогоровым. Тем удивительнее, что я почти ничего не помню из этих разговоров, кроме, пожалуй, разговора о Томасе Манне (Тонио Крёгер, Смерть в Венеции[164].

В последние годы жизни Андрея Николаевича одним из самых близких его учеников стал В.М. Тихомиров[165]. Вспоминая разговор с учителем о литературе, Владимир Михайлович пишет:

«Андрей Николаевич прервал мои размышления: «Имейте в виду, Володя: крупнейшими писателями XX века являются Томас Манн и Анатоль Франс». Я немного читал А. Франса и лишь слышал о Т. Манне, так что мог в то мгновение лишь принять во внимание слова своего учителя. В тот вечер на полочке рядом с моей кроватью в Комаровке я обнаружил томик Томаса Манна с закладкой на новелле Тонио Крёгер» [166].

Андрей Николаевич Колмогоров

Объясняя особенную любовь Колмогорова к «рассказу века», В.М. Тихомиров выделяет ту идею новеллы, которая одинаково близка и немецкому Волшебнику слова, и великому русскому математику:

«Тонио Крёгер – рассказ о причинах и истоках творческого импульса. Таким импульсом, по Томасу Манну, являются несостоявшиеся дружба и любовь героя. Сублимация (т. е. преобразование – термин Фрейда) заложенных в человеке эмоциональных сил в творчество – идея, драгоценная и для Павла Сергеевича[167], и для Андрея Николаевича, – вот что, собственно, описано Томасом Манном в «Тонио Крёгере». Это противоречие между потребностью иметь избранного друга, человека, перед которым ты можешь раскрыть свою душу, и необходимостью одиночества для сублимации эмоциональной энергии в творческую – постоянная тема разговоров Павла Сергеевича и Андрея Николаевича»[168].

А.Н. Колмогоров и В.М.Тихомиров

Академику Колмогорову с «избранным другом» повезло больше, чем Томасу Манну: у того «мужской роман» с Паулем Эренбергом, показавшимся писателю «первым и единственным другом среди людей», продолжался около трех лет. Нежная дружба А.Н. Колмогорова и П.С. Александрова длилась практически всю их жизнь, до самой смерти Павла Сергеевича в 1982 году. Как точно замечает В.М. Тихомиров, «в понятие дружбы Колмогоров вкладывал очень большое содержание и неоднократно цитировал слова Ахматовой: ″Души высокая свобода, что дружбою наречена″»[169].

Они познакомились в 1922 году, когда Колмогорову было 19 лет, а Александрову – 25, и с тех пор практически не расставались. В редкие месяцы разлуки, например, во время эвакуации Академии наук в Казань в 1942 году, когда Колмогорова вызывали для консультаций в Москву, они обменивались трогательными письмами с обращениями типа «милый Пусик» или «твой Гусик»[170].

А.Н. Колмогоров и П.С. Александров. Германия, 1931 г.

Друзья посмеивались над такой нежностью, недруги – язвили. Особенно негодовал Лев Семенович Понтрягин, не простивший ни своему бывшему учителю Александрову, ни бывшему товарищу[171] Колмогорову тот факт, что они в 1958 году не участвовали в голосовании, когда Понтрягина выбирали в академики – оба были в командировке за границей и вернулись в день выборов, но поздно вечером[172].

Вообще вокруг выборов в члены Академии наук разгорались подчас шекспировские страсти. Андрей Николаевич был избран в академики в 1939 году, когда ему было тридцать шесть лет. Его старший товарищ П.С. Александров стал членом-корреспондентом Академии на десять лет раньше – в 1929 году, но все последующие выборы в академики заканчивались для него неудачей. А.Н. Колмогоров делал все, чтобы помочь «избранному другу», но безрезультатно. Перед выборами 1946 года Андрей Николаевич написал письмо своему учителю Н.Н.Лузину[173], с которым был в ссоре с 1936 года, когда на всю страну прогремело злосчастное «дело Лузина»[174], едва не кончившейся физическим уничтожением основателя московской математической школы. Против Лузина ополчились многие его ученики, особенно активны были как раз Александров с Колмогоровым. Но теперь – осенью 1945 года – явно пересиливая себя, А.Н. Колмогоров пишет опальному академику: «Так как я уже ряд лет занят тем, чтобы различные случайные и привходящие обстоятельства не помешали еще раз вполне справедливому, на мой взгляд, избранию Павла Сергеевича, то я действительно очень ценю Вашу готовность тогда, когда это оказывается нужным, поддержать необходимые для успеха действия»[175].

Лузин обещал содействие, но на выборах 1946 года академиком избрали другого ученика Николая Николаевича – М.А. Лаврентьева[176]. Не помня себя от гнева, Колмогоров при свидетелях ударил по лицу своего учителя, который был на двадцать лет его старше. Скандал стал достоянием математической общественности, говорят даже, что окончательное решение о судьбе молодого вспыльчивого академика принимал сам Сталин[177]. Андрей Николаевич до последних своих дней тяжело переживал случившееся. Павел Сергеевич Александров стал академиком только в 1953 году, уже после смерти Н.Н.Лузина.

С 1935 года А.Н. и П.С. снимали большой дачный дом в поселке Комаровка вблизи станции Болшево под Москвой. А в 1953 году оба получили квартиры в новом высотном здании МГУ на Ленинских горах. Квартиры с номерами 9 и 10 располагались рядом на третьем этаже, так что и в Москве, и в Комаровке друзья были всегда рядом.

Дом в Комаровке

Когда 16 ноября 1982 года Павел Сергеевич Александров скончался после долгой и тяжелой болезни, Колмогоров уже почти не мог говорить. На гражданской панихиде в университете он только и смог прошептать у микрофона: «Мы всегда были вместе, и вот он умер, а я остался»[178].

Возможно, и не зная ничего о Пауле Эренберге, Андрей Николаевич почувствовал в Томасе Манне родственную душу, оттого и ценил так высоко его лучшие вещи, «Тонио Крёгера» прежде всего.

Заблуждения сердца и затмения ума

Теперь, когда ясно, какую роль «центральное сердечное переживание двадцати пяти лет» сыграло в жизни и творчестве Томаса Манна, как дружба с Паулем Эренбергом отразилась в произведениях, захвативших сердца разных поколений читателей, самое время вернуться к обещанной в заглавии «работе над ошибками», к чему давно призывал нас нетерпеливый читатель.

Откроем для начала «Очерк моей жизни» на том месте, которое мы уже цитировали (см. прим. 37), и перечитаем еще раз эти строки: «В ту пору самыми близкими мне друзьями были двое юношей из того кружка молодежи, где вращались мои сестры, сыновья дрезденского художника, профессора академии художеств Э. В моей привязанности к младшему из них, Паулю – тоже художнику <…> ‑ казалось, воскресло чувство <…>. Карл, старший, музыкант по профессии и композитор, в настоящее время – профессор Кельнской консерватории».

Уверен, что внимательные читатели, которые не ограничиваются основным текстом статьи или книги, а просматривают и примечания к ним, уже заметили противоречие. Томас Манн прямо называет в своей автобиографии Пауля Эренберга младшим братом, а Карла – старшим. В то же время, даты рождения братьев, приведенные нами в примечаниях 31 и 60 говорят об обратном: Карл родился в 1878 году, а Пауль – на два года раньше, в 1876. Выходит, что Карл – младший брат, а Пауль – старший.

Одно из двух: или Томас Манн ошибся, или данные о рождении братьев неверные. Попробуем разобраться в этой загадке и выяснить, наконец, кто же прав.

Первая мысль, которая приходит в голову: Томас Манн не мог здесь ошибиться. Ведь он пишет не просто о хорошо знакомых людях. Братья Эренберги, Пауль прежде всего, были на определенном этапе жизненного пути писателя самыми близкими его друзьями. Уж о них-то Манн должен знать все! С другой стороны, биографические данные в справочниках и энциклопедиях нередко содержат ошибки и неточности. Особенно этим грешит популярный сейчас сетевой справочник «Википедия». Это не удивительно: статьи в «Википедии» пишут далеко не всегда специалисты, детально знающие предмет[179].

В русской «Википедии» пока нет статей о Пауле и Карле Эренбергах, а немецкая и английская версии сетевой энциклопедии с точностью до дня сообщают даты рождения и смерти Карла ‑ 5 апреля 1878 – 26 февраля 1962, ‑ но значительно менее подробны в аналогичных сведениях о Пауле. К слову, мы увидим, что и приведенные данные о Карле не совсем верны. Про Пауля английская «Википедия» называет только годы рождения и смерти: 1876–1949, а немецкая даже в этом не уверена, сообщая про год рождения только следующее: 1876 или 1878.

Авторы статей о Пауле Эренберге в немецкой и английской «Википедиях» явно не знают точно даты его рождения, однако, помня ошибку Томаса Манна в оценке «испытательного срока» их дружбы с Бруно Вальтером, не будем спешить с признанием его правоты. Посмотрим, что говорят специалисты – историки и литературоведы, изучившие не только каждую строчку писателя, но и исследовавшие каждый прожитый им день.

Соломон Апт, мнению которого я склонен был доверять в наибольшей степени, не подвергает высказывание Томаса Манна никакому сомнению. В биографии писателя, изданной в 1972 году, С.К. Апт напоминает: «Томас Манн находит нужным упомянуть об этой дружбе — с братьями Эренбергами, и особо о своей привязанности к младшему из них, Паулю, художнику, превосходно игравшему на скрипке»[180].

Соломон Апт

Другой выдающийся знаток жизни и творчества Томаса Манна, уже не раз упоминавшийся Петер де Мендельсон, напротив, уверен, что писатель ошибся. В незаконченной биографии «Волшебник. Жизнь немецкого писателя Томаса Манна» Мендельсон утверждает: «Пауль Эренберг был не младшим, а старшим из двух братьев; различие в возрасте составляло между ними только два года, и он мог выглядеть как младший»[181].

Так что мнения двух, уже, к сожалению, покойных корифеев разделились: один считал, что Томас Манн прав и Пауль – младший брат, другой был уверен, что Волшебник ошибся и Пауль – старший.

А что говорят другие знатоки? В ряду современных немецких исследователей жизни и работ Томаса Манна весьма активен Дирк Хайсерер[182]. Он председатель мюнхенского «Общества содействия увековечиванию памяти Томаса Манна» («Thomas-Mann-Förderkreise München e. V.»), автор многих книг о Волшебнике и местах, где тот жил и работал. В одной из последних – «В волшебном саду. Томас Манн в Баварии»[183] ‑ Д. Хайсерер решил «проблему первородства» братьев Эренбергов очень просто. На одной и той же странице он приводит тот самый фрагмент из автобиографии Томаса Манна, который мы обсуждаем, где Пауль назван младшим, а Карл – старшим братом, и тут же сообщает читателям годы жизни братьев Эренбергов, подчеркивая, что Пауль – старший брат, а Карл младший. Какое из двух высказываний истинное – Томаса Манна или автора книги о нем – Дирк Хайсерер не сообщает, оставляя читателя в неведении.

На мое замечание, что одно из двух утверждений на этой странице его книги неверное, автор с нескрываемой обидой ответил, что у него все написано правильно, а вопрос о несоответствии двух высказываний он не понимает[184]. Счастлив автор, не видящий противоречий в своем тексте[185]! Но мы его радость разделить не можем.

Дирк Хайсерер

Посмотрим, что говорят другие биографы Томаса Манна. Автор самой объемной из известных мне биографий Волшебника Клаус Харппрехт вслед за своим героем тоже считает Карла на два года старше Пауля[186].

Такого же мнения придерживается польский биограф Томаса Манн Роман Карст, без комментариев цитирующий фрагмент автобиографии о «младшем Пауле» и «старшем Карле»[187].

И авторы одной из первых хроник жизни великого писателя Ганс Бюргин и Ганс-Отто Майер, говоря о событиях 1900-1905 годов, тоже упоминают «Карла, старшего, музыканта и композитора, ставшего впоследствии профессором Академии в Кельне»[188].

Подобных примеров можно привести множество, и неудивительно: авторы большинства книг безоговорочно верят Томасу Манну, четко и ясно расставившему братьев по возрасту: Пауль – младший, Карл – старший. Сомневается в этом только мудрый Петер де Мендельсон. А осторожный Дирк Хайсерер на всякий случай приводит две взаимно-исключающие версии – уж одна-то из них точно верная.

Скоро мы увидим, что прав все-таки Петер де Мендельсон, а Томас Манн вместе с легионом его биографов и исследователей ошибался. Такую ошибку я называю «заблуждением сердца», ее легко по-человечески понять и объяснить. И не только тем, как это сделал Мендельсон, что два года – небольшая разница в возрасте, и Пауль мог выглядеть моложе своего младшего брата. Мне кажется, что важнее другое: Томас Манн смотрел на Пауля влюбленными глазами, а при таком взгляде объект любви обычно кажется краше, лучше и, в конечном счете, моложе, чем на самом деле.

Ошибка исследователей Манна, повторяющих его фразу о младшем и старшем брате, тоже из той же категории «заблуждений сердца». Ибо причина ее ‑ в любви к писателю, преклонении перед его талантом, безграничной вере в каждое его слово.

Совсем другой характер имеют ошибки, которые я называю «затмением ума», происходящие от небрежности, лености и нежелания критически рассмотреть написанное тобой же. В книге о Томасе Манне, вышедшей в популярной серии «Сто один важнейший вопрос», Альберт фон Ширндинг[189] на странице 63, отвечая на сорок третий «важнейший вопрос», пишет: «Любовь в то время двадцатипятилетнего Томаса Манна, чьи ″Будденброки″ должны были скоро выйти в свет, к студенту мюнхенской Академии художеств, который был на три года его моложе, являлась, естественно, не столь невинной, как школьная мечтательность»[190].

Другими словами, автор считает, что год рождения Пауля Эренберга ‑ 1878, ведь сомнений в том, что Томас Манн родился в 1875 году, ни у кого нет. Но на странице 130, в ответе на девяносто третий «важнейший вопрос», тот же автор утверждает: «Так страсть двадцатишестилетнего писателя к художнику Паулю Эренбергу, который был на один год его моложе, привела к проекту новеллы ″Влюбленные″, которая должна была войти в планируемый роман ″Майя″ (и спустя десятилетия вошла в роман ″Доктор Фаустус″)»[191]. Т.е. тут годом рождения Пауля назван 1876 год.

Вот это типичное «затмение ума»: не должен автор книги сообщать противоречащие друг другу факты. Либо одно, либо другое, и за свои слова надо отвечать.

Так когда же родился Пауль? От ответа на этот вопрос и зависит, в конечном счете, решение «загадки первородства». Ибо когда родился Карл Эренберг, можно считать твердо установленным ‑ это 1878 год. Откуда такая уверенность, спросит недоверчивый читатель, привыкший уже с опаской относиться ко всем сообщаемым фактам. Отвечу на этот справедливый вопрос.

Год и даже день рождения Карла устанавливается по нескольким независимым и более авторитетным, чем «Википедия», источникам. Например, «Немецкая биографическая энциклопедия» (НБЭ) называет даты рождения и смерти Карла: 6.4.1878-26.2.1962[192]. Как мы видим, дата рождения на один день отличается от предлагаемой в «Википедии», и у нас еще будет повод удостовериться, что НБЭ сообщает правду: Карл Эренберг родился 6 апреля 1878 года. Те же данные содержатся, например, в «Немецком музыкальном архиве», каталог которого включен в «Немецкую национальную библиотеку»[193].

Косвенным, но вполне убедительным аргументом в пользу указанной даты рождения Карла может служить юбилейная статья известного музыкального деятеля, тогдашнего руководителя мюнхенской филармонии Вильгельма Центнера[194], посвященная шестидесятилетию Карла Эренберга. Статья появилась 2 апреля 1938 года в газете «Немецкого певческого общества»[195]. Вряд ли организаторы юбилейных празднований при живом виновнике торжества могли ошибиться с годом его рождения.

Больше всего путаницы с годом рождения Пауля. Мы уже видели, что награжденный десятком почетных премий и академических званий автор ответов на «Сто один важнейших вопросов» о Томасе Манне назвал в одной книге два разных года – 1876 и 1878. Другой знаменитый исследователь творчества писателя – швейцарец Ганс Вислинг[196] – в комментариях к переписке братьев Томаса и Генриха Маннов[197] называет годами жизни Пауля 1878-1949, но в другой книге[198] без комментариев приводит верные данные 1876-1949.

Такие годы жизни Пауля Эренберга можно найти и в художественных энциклопедиях и справочниках[199], и в каталогах различных аукционов произведений живописи[200], на которых до сих пор продаются и покупаются картины художника. Верно указаны годы жизни Пауля и в недавно вышедшем справочнике «Кто есть кто в жизни Томаса Манна?»[201].

Но самым впечатляющим доказательством того факта, что Пауль родился в 1876 году, является так называемый «Матрикул мюнхенской Академии художеств», т.е. список студентов, зачисленных в академию. Оригиналы таких списков, переплетенные в толстые книги, хранятся в Баварской библиотеке, а списки студентов, поступивших в академию начиная с 1809 года, доступны и в интернете[202]. Если мы откроем книгу студентов, зачисленных в 1897 году, то под номером 01719 найдем запись, относящуюся к Паулю Эренбергу. Из нее следует, что этот студент зачислен в академию 16 октября 1897 года в возрасте 21 года. Нетрудно посчитать, когда он родился – в 1876 году, т.е. Пауль, действительно, на два года старше своего брата Карла.

Обложка и цитируемая страница  «Матрикула мюнхенской Академии художеств»

«Загадка первородства» может считаться решенной, но остается какое-то чувство неудовлетворенности: ее решение строится на основе вторичных документов ‑ студенческих матрикул, юбилейных газетных статей, каталогов художественных аукционов... Все это хорошо и по-своему убедительно, но где же первичные документы, где свидетельства о рождении братьев, прежде других определяющие их возраст? Почему-то ни один биограф Манна не ссылается на такие акты в отношении братьев Эренбергов. И я решил этот пробел восполнить.

Я написал письмо с просьбой найти свидетельства о рождении братьев Эренбергов в Главный государственный архив города Дрезден (das Hauptstaatsarchiv Dresden), являющийся частью государственного архива земли Саксония. Оказалось, что в этом архиве свидетельств о рождении не хранят, и нужно было обратиться либо в региональное церковное управление Дрездена, либо в городской отдел записей актов гражданского состояния, другими словами, в ЗАГС[203].

Не буду подробно пересказывать довольно обширную переписку с работниками дрезденского ЗАГСа, приведу только итог: свидетельства о рождении братьев Эренберг по моей просьбе были найдены. Согласно свидетельству номер 1165 за 1876 год, Пауль Эренберг родился 8 августа 1876 года[204]. Эта дата не встречалась мне ни в публикациях об Эренберге, ни в справочных данных о нем в библиотечных каталогах и энциклопедиях. Ее мельком упомянул в своей третьей записной книжке сам Томас Манн (см. прим. 64). Твердо установлен и день рождения его младшего брата Карла: согласно данным дрезденского ЗАГСа он родился, как правильно указывает «Немецкая биографическая энциклопедия», 6 апреля 1878 года.

***

Что еще сказать перед тем, как мы навсегда расстанемся с братьями Эренбергами? С Паулем у Томаса случались редкие встречи, как правило, семьями. Например, в дневнике от 2 января 1921 года есть запись: «На чай к Паулю Эренбергу в Швабинг, куда мы шли через Английский сад. Там музицировали, и я читал из первой главы ″Волшебной горы″ и из ″Хозяина и собаки″. Все вместе длилось долго, до 9 часов»[205].

В швейцарском изгнании Томас Манн получает от своего бывшего друга слезные письма с просьбами о материальной помощи. В дневнике от 31 марта 1933 года читаем: «Письмо от Пауля Эренберга, находящегося в финансовой нужде и полном беспамятстве о моем собственном положении. Он меня достал такими просьбами»[206].

В знаменитой дневниковой записи от 10 апреля 1933 года, в которой писатель весьма двусмысленно комментирует[207] первые нацистские антиеврейские законы, есть замечание и о Пауле: «Новое письмо от П. Эренберга, которому я ссудил 800 марок»[208].

После Второй мировой войны до Томаса дошли слухи о сотрудничестве братьев Эренберг с нацистами. Этому писатель не мог поверить и тот факт, что Пауль упорно скрывается, объяснял просто его не очень красивым поведением в денежных вопросах в 1933 или 1934 годах[209].

Печальное известие о смерти Пауля Эренберга достигло Томаса 22 ноября 1949 года, заставив еще раз ностальгически вспомнить их непростые отношения. И неожиданно через неделю почта доставляет писателю запоздавшее письмо от Пауля, в котором тот сообщает, что послал ему в знак многолетней дружбы свою картину. «Возможно, еще придет», ‑ меланхолически пометил писатель в дневнике 1 декабря 1949 года. Похоже, картина так и не дошла.

Горький хлеб переводчика

Тексты с ошибками и неточностями попадают к читателю не только по вине авторов. Очень часто причиной искажения смысла выступает неверный перевод произведения на другой язык.

Советскому читателю с произведениями Томаса Манна повезло дважды. Во-первых, и тут я согласен с Игорем Эбаноидзе, «выход в 1961 году в издательстве ″Художественная литература″ десятитомника Томаса Манна, а вслед за ним и двух томов «Иосифа и его братьев» можно отнести к числу самых крупных везений, выпавших на долю того поколения русскоязычных читателей»[210].

Первое в СССР собрание сочинений Томаса Манна в 10 томах, 1959-1961 гг.

Во-вторых, к переводу сочинений Томаса Манна на русский язык были привлечены лучшие переводчики, без преувеличения элита переводческого цеха страны. Достаточно назвать имена С. Апта, Е. Эткинда, Н. Ман, А. Кулишер... И, тем не менее, и в их продукцию попал брак.

Подчеркну, что речь идет о книгоиздании в Советском Союзе, когда, с одной стороны, издать книгу было чрезвычайно сложно, ибо требовалось преодолеть не одну «полосу препятствий», создаваемых безжалостной идеологической цензурой. Но, с другой стороны, книги издавались так тщательно, как и не снилось нынешним производителям массовой книжной продукции. Находить «ляпы» в современных переводных книгах – занятие скучное, так как ляпы эти там почти на каждой странице. Хотя в выходных данных книги присутствуют имена и редактора, и корректора.

Возьмем, например, книгу, связанную с жизнью Томаса Манна, переведенную сравнительно недавно, в 2007 году. Книга Инге и Вальтера Йенс называется «Фрау Томас Манн» и посвящена жизни Кати Прингсхайм, ставшей женой и верным другом Волшебника[211]. В конце книги рассказывается о «второй королевской свадьбе в Мюнхене»: внук Томаса и Кати «Фридо вступал в брак с Кристиной Хайзенберг, дочерью выдающегося физика»[212].

Не каждый читатель сразу догадается, что речь идет о дочери Вернера Гейзенберга. Очевидно, что ни переводчица И. Солодунина, ни редактор Л. Казарьян, ни корректор О. Лялина, чьи имена стоят в выходных данных книги, либо ничего не знают о великом физике двадцатого века, о знаменитом «принципе неопределенности Гейзенберга», перевернувшем взгляд на современную физику, либо просто не подумали, что установившиеся написания имен собственных не меняют при новом переводе, чтобы не вводить читателя в заблуждение. Ведь не пишут об айнштайновской теории относительности, хегелевской философии или о хамбургском счете, хотя новые словечки образованы по тому же рецепту, что и пресловутый Хайзенберг.

Повторю, подобные небрежности сейчас не редкость и ими никого не удивишь: книги издаются быстро и без тщательной корректуры. Но в советское время все было не так. Тогда выверялась каждая буква, каждая запятая текста, проверялись даты и все другие факты. Да и штат проверяющих был существенно многочисленнее. Например, девятый том собрания сочинений Томаса Манна, вышедший в 1960 году, имел общих редакторов Н.Н. Вильмонта и Б.Л. Сучкова, составителем был Е. Закс, литературным редактором Е. Эткинд. Кроме них за текст отвечали редактор С. Шлапоберская, художественный редактор Д. Ермоленко, технический редактор В. Овсеенко и корректоры М. Муромцева и А. Стукова. Это даже не «семь нянек», а все девять!

Перевод «Очерка моей жизни», вошедшего как раз в девятый том сочинений Томаса Манна, осуществлен Анной Кулишер, опытным литератором, человеком с европейским образованием и большим опытом переводов самых разных авторов. Вот что написал Ефим Эткинд[213] в «Литературной энциклопедии» об этой переводчице: «КУЛИШЕР, Анна Семеновна [19.IV(1.V).1888, Петербург, — 10.I.1961, Ленинград] — рус. сов. переводчица. Род. в семье служащего. Окончила историч. ф-т Брюссельского ун-та (Бельгия), а также ин-т новых языков в Ленинграде. Лит. деятельность начала в 1928. Перевела на рус. яз. произв. А. Зегерс («Оцененная голова», 1935), Т. Манна (рассказы и статьи, 1938 и 1960), С. Цвейга («Подвиг Магеллана», 1947), А. Доде (рассказы, 1948), Стендаля («Жизнь Наполеона», 1950), Г. Веерта («Жизнь и подвиги знаменитого рыцаря Шнапганского», 1953), О. Бальзака (повести, 1951), В. Гюго («История одного преступления», 1954), Г. Форстера («Парижские очерки», 1956), А. Мюссе (новеллы, 1957), Э. Д. Булвера-Литтона (″Пелэм″, 1958). К. переводила также соч. рус. сов. писателей на нем. яз., редактировала собр. соч. М. Горького в нем. переводе (1934 – 37, 5 томов)».

Не удивительно, что именно Анне Кулишер доверили перевод ключевого автобиографического произведения Томаса Манна – не раз обсуждавшегося здесь «Очерка моей жизни». Когда спустя полвека после первого на русском языке собрания сочинений Манна Соломон Апт составил новое собрание в восьми томах, то именно этим очерком открывался его первый том[214].

Собрание сочинений Томаса Мана в восьми томах, 2009 г.

Переводить Томаса Манна на другой язык – нелегкая задача. Уж очень богата и разнообразна его лексика, причудливо и непредсказуемо витиевато строятся его фразы, за каждым словом видится множество смыслов. В письме американской журналистке и редактору Ирите ван Дорен[215] от 28 августа 1951 года Манн признается: «Однажды, начиная историю про Иосифа, я позабавился, написав предложение длиной в полторы печатных страницы. Переводчики разбили его, конечно, на множество коротких. Но кто понимает по-немецки, пусть прочтет это предложение из романа об Иосифе и посмотрит, теряется ли там нить хоть один раз. В нем нет ни напыщенности, ни тяжеловесности; оно юмористично, это образец самопередразнивания, которое и вообще не чуждо моим писаниям, и, вероятно, является причиной тому, что меня так часто неверно читают»[216].

Каждый пишущий человек знает, как важна первая фраза любого текста: она задает тон, мелодию и настроение всего дальнейшего повествования. Первая фраза автобиографии Томаса Манна в переводе Анны Кулишер оказалась разбитой на две. В этом, как мы видим по высказыванию самого автора, нет ничего удивительного или странного. Так поступали многие переводчики с громоздкими, на их взгляд, предложениями Волшебника. Важно, чтобы при переводе не исказился смысл сказанного и сохранилась мелодия оригинала. Начало «Очерка моей жизни» выглядит в переводе А.Кулишер так: «Родился я в 1875 году в Любеке. Я – младший сын купца и сенатора вольного города Любека – Иоганна-Генриха Манна и его жены Юлии да Сильва-Брунс»[217].

На мой взгляд, повторение в двух соседних предложениях слов «я» и «Любек» здесь не очень оправдано, тем более что в оригинальной фразе Томаса Манна подобных повторов нет. Но это, конечно, мое субъективное мнение. Обратимся к фактам, которые должны трактоваться однозначно: либо правда, либо ложь. К моему удивлению оказалось, что не все из написанного в русском переводе автобиографии Томаса Манна соответствует действительности.

Конечно, год и место рождения, а также имена родителей переведены верно (в оригинале, правда, имена Иоганн Генрих написаны без черточки). Должность и профессия отца тоже названы правильно. А вот то, что Томас – «младший сын» многодетной семьи купца и сенатора, вызывает не просто сомнения, а протест. Ведь в семье Иоганна Генриха и Юлии было пятеро детей: три сына – Генрих, Томас и Виктор – и две дочери – Юлия и Карла. Мы их всех в этих заметках по тому или иному поводу уже вспоминали. И младшим, конечно, был не Томас, а Виктор, Викко, как его звали в домашнем кругу[218]. Он был на пятнадцать лет младше Томаса и отличался от своих утонченных и одаренных старших братьев и сестер большей простотой и бесхитростностью. В конце своей не очень долгой жизни Виктор написал воспоминания о семье «Нас было пятеро»[219]. Многие подробности жизни Маннов мы узнали из этой книги.

Виктор Манн

Виктор – единственный из всех Маннов – оставался в Германии во времена Третьего рейха. Генрих писал ему сердечные и теплые письма, Томас относился к Викко немного снисходительно. Тем не менее, Томас поддерживал и, как мог, воспитывал младшего брата, драчуна и шалопая. А иногда даже использовал его знания в своей работе. Когда Томас писал свой первый роман в Мюнхене, он выпытал у Викко, которому тогда было лет восемь, несколько специфически мюнхенских бранных слов, чтобы вложить их в уста одного из действующих лиц «Будденброков».

После Второй мировой войны, когда встал вопрос о возврате Томасу Манну конфискованного нацистами мюнхенского дома, именно Виктор взял на себя все организационные хлопоты и очень помог своему брату.

Виктор Манн с женой Нелли, 1914

В общем, назвать Томаса «младшим сыном» мог только человек, совсем не знакомый с биографией писателя, что никак не соответствует образу Анны Семеновны Кулишер, учившейся в Европе и читавшей работы многих европейских писателей в оригиналах. Может быть, Томас Манн и здесь ошибся, как в «загадке первородства» братьев Эренберг? Нет, в оригинале первая фраза автобиографии звучит так: «Я родился в 1875 году в Любеке вторым сыном купца и сенатора вольного города Иоганна Генриха Манна и его жены Юлии да Сильва-Брунс»[220].

Вот в этой фразе все верно: Томас – второй сын сенатора, что вовсе не означает «младший». Последнее – чистая фантазия переводчицы, какое-то «затмение ума» или, скорее, «заблуждение сердца».

Что удивительно: эта ошибка прошла не только через тончайший фильтр корректоров и редакторов первого издания сочинений Томаса Манна на русском языке. Эту ошибку не заметили в течение последующих пятидесяти лет многочисленные отечественные «манноведы», и ее повторил без комментариев составитель нового собрания сочинений немецкого классика мудрейший и всезнающий Соломон Константинович Апт! Уж он-то про Викко знал определенно! В написанной им биографии Томаса Манна С. Апт не раз говорит о его младшем брате Викторе, который «родился в год пятидесятилетия сенатора и столетия фирмы»[221].

Сейчас, увы, не спросишь у Анны Семеновны, почему она «второй сын» перевела как «младший», забыв про Виктора, а у Соломона Константиновича не поинтересуешься, почему он закрыл глаза на этот явно известный ему «ляп» переводчицы. Остается только пожать плечами и признать, что ответа на эти вопросы у нас нет.

Расписавшись в своем бессилии разгадать загадку первой фразы, продолжим чтение русского перевода «Очерка моей жизни». Новая неожиданность нас поджидает буквально на следующей странице.

Томас Манн вспоминает свое школьное детство, когда он «кропал стишки», которые «уже в шестом классе уяснили начальству строптивость моей своеобразной натуры. Начал я с ребяческих пьес, которые вместе с младшими братьями и сестрами разыгрывал дома, перед родителями, дядюшками и тетушками»[222].

Переведем дух и прочитаем медленно: «вместе с младшими братьями и сестрами». Но страницей ранее было черным по белому написано, что Томас – «младший сын». Как может у «младшего сына» быть «младший брат»? Неужели Анна Семеновна Кулишер вдруг в этом месте вспомнила о несчастном Викторе? Но нет, в описываемое Томасом Манном время Виктор еще не родился, ведь он на пятнадцать лет младше Томаса. Вот уж, действительно, затмение ума! Можно подумать, что фразы о «младшем сыне» и о «младших братьях» (их, оказывается, несколько!) переводили разные люди.

Но откуда у самого Томаса Манна взялись «младшие братья»? Он-то не мог не знать, что до пятнадцати лет моложе его в их семье оставались только две сестры – Юлия и Карла. В отличие от загадки первой фразы, этот ребус легко решается. Анна Семеновна попала в классическую лингвистическую ловушку, своеобразный вариант «ложных друзей переводчика», когда прямое словарное значение слова не является правильным в данном контексте.

Юлия и Карла Манн

Чтобы пояснить сказанное, нужно сделать общее замечание. В разных по возрасту и степени развития языках существуют различные способы выражения обобщающих понятий. Где-то язык подобрал для таких понятий свои слова, а где-то нужно применить словосочетание. Например, практически любой язык имеет слова для выражения понятий «отец» и «мать». Их обобщением служит термин «родители», по-немецки «Eltern». Но для обобщения понятий «дедушка» и «бабушка» в русском языке отдельного слова нет, надо писать длинное словосочетание из этих двух слов. В немецком же один термин существует: «Großeltern».

То же самое верно и для понятий «брат» и «сестра». В русском языке приходится использовать оба эти слова, чтобы обозначить всех детей одной семьи. А в немецком есть одно слово «Geschwister», которое в немецко-русских словарях переводится именно словосочетанием «братья и сестры». Но если в семье только девочки или только мальчики, они все равно будут «Geschwister». «Geschwister» ‑ общее понятие, его не всегда нужно переводить именно как «братья и сестры».

Именно слово «Geschwister» употребил Томас Манн, говоря о пьесах, которые он разыгрывал с младшими сестрами, а А. Кулишер перевела это слово так, как стоит в словаре. Вот и получилось, что «младший сын» играл с «младшими братьями».

И этот «ляп» без комментария перешел во все сборники и собрания сочинений Томаса Манна, в которых перепечатывался перевод Анны Семеновны Кулишер «Очерка моей жизни».

Сказанного, пожалуй, достаточно, чтобы перейти к выводам, чего требует любая работа над ошибками.

Вывод для переводчика идеально, на мой взгляд, сформулировал непревзойденный мастер этого литературного цеха Соломон Константинович Апт. Рассказывая о своей работе над переводом «Иосифа и его братьев», он пишет: «...при переводе тетралогии мне то и дело приходилось заглядывать в учебники и альбомы, не говоря уже о двух библиях, немецкой и русской, которые несколько лет не покидали моего стола. Но это, в общем-то, обычная особенность переводческой работы: идет ли речь об историческом романе, или о романе на современную тему, или даже о любом другом тексте, всегда нужен какой-то минимум знаний предмета, чтобы верно понять и соответственно передать на своем языке специальную терминологию подлинника»[223].

Этот «минимум знаний предмета» необходим любому переводчику, и никакое европейское образование не дает гарантию безошибочного перевода. «Ляпы» мастеров прекрасная школа для начинающих переводчиков.

Что касается неточностей автора оригинала, то тут уместно вспомнить признание самого Томаса Манна, сделанное во «Введении к ″Волшебной горе″»:

«...думать, будто автор лучше всех знает свое произведение и может дать к нему самый лучший комментарий – значит впадать в ошибку. Пока он создает его и живет в нем, все это, может быть, и правильно. Но произведение, над которым он перестал работать, которое отошло для него в прошлое, все больше отделяется от него и начинает жить самостоятельной жизнью, так что приходит время, когда критики со стороны знают о нем больше и разбираются в нем лучше, чем сам автор, и нередко могут напомнить автору кое о чем, что он уже забыл или, быть может, даже никогда не осознавал»[224].

Подвергая все сомнению, как советовал Рене Декарт, не следует забывать при этом основной принцип, которому следовал Томас Манн в своей работе. Он его сформулировал в 1925 году, как раз после окончания «Волшебной горы»: «Всякая подробность скучна, если сквозь нее не проглядывает идея. Искусство – это жизнь в свете мысли»[225].

Примечания



[1] Бруно Вальтер (Bruno Walter, 1876-1962, рожденный как Bruno Walter Schlesinger) – немецкий музыкант, один из самых выдающихся дирижеров двадцатого века. В Мюнхене Бруно Вальтер жил в районе Герцогпарка по адресу Mauerkircherstraße 43. В том же Герцогпарке располагался по адресу Poschingerstraße 1 дом Томаса Манна, в котором семья писателя проживала с 1914 по 1933 годы.

[2] Mann Thomas. An Bruno Walter zum siebzigsten Geburtstag. In: Mann Thomas. Werke in dreizehn Bände. S. Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 1960-1974. Band 10, S. 507. Если не указано иное, перевод мой – Е.Б.

[3] Thomas Mann – Heinrich Mann. Briefwechsel 1900-1949. Hrsg. Von Hans Wysling. S. Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 1995, S. 168. Русский перевод С. Апта из книги Г. Манн – Т. Манн. Эпоха. Жизнь. Творчество. «Прогресс», М. 1988, стр. 154.

[4] Mann Katia. Meine ungeschriebenen Memoiren. Fischer Taschenbuch Verlag, Frankfurt a.M. 2000, S. 54.

[5] Bürgin Hans, Mayer Hans-Otto. Thomas Mann. Eine Chronik seines LebenS. Fischer Taschenbuch Verlag, Frankfurt a.M. 1974, S. 44.

[6] В архиве Томаса Манна хранятся четырнадцать его записных книжек, которые писатель вел в период с 1893 по 1937 год, одна запись добавлена в 1947 году. Роль записных книжек для исследователей творчества Томаса Манна особенно важна, так как свои дневники доэмигрантской эпохи (до 1933 года) он большей частью сжег в 1945 году. Записные книги изданы в виде двух томов: 1-6 и 7-14.

[7] Mann Thomas. Notizbücher: Edition in zwei Bänder, Band 2, Notizbücher 7-14, Hrsg. von Hans Wysling und Yvonne Schmidlin. S.Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 1992, S. 224.

[8] Там же, стр. 267.

[9] Mann Katia. Meine ungeschriebenen Memoiren (см. прим. 4), стр. 55.

[10] Walter Bruno. Thema und Variationen. Erinnerungen und Gedanken. Stockholm 1947, S. 312.

[11] Mann Thomas. Musik in München. In: Mann Thomas. Große kommentierte Frankfurter Ausgabe. Band 15.1. S. Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 2002, S. 184-202.

[12] Mann Thomas. Briefe aus Deutschland [III]. In: Mann Thomas. Große kommentierte Frankfurter Ausgabe. Band 15-1. S. Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 2002, S. 686-696.

[13] Mann Thomas. Die Sendung der Musik. Zum fünfzigjährigen Dirigenten-Jubiläum Bruno Walters. In: Mann Thomas. Gesammelte Werke in dreizehn Bände. Band XIII, S. Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 1974, S. 859-863.

[14] Mann Katia. Meine ungeschriebenen Memoiren (см. прим. 4), стр. 55-56.

[15] Mann Thomas. An Bruno Walter zum siebzigsten Geburtstag. (см. прим. 2), стр. 510.

[16] Mann Katia. Meine ungeschriebenen Memoiren (см. прим. 4), стр. 55.

[17] Бруно Франк (Bruno Frank, 1887-1945) – немецкий писатель.

[18] Von der Lühe Irmela. Erika Mann. Eine Lebensgeschichte. Rowohlt Taschenbuch Verlag, Reinbek bei Hamburg 2009, S. 290-293.

[19] Роберт Неппах (Robert Neppach, 1890-1939) – немецкий кинорежиссер.

[20] Эцио Пинца (Ezio Pinza 1892-1957) – итальянский певец, бас.

[21] Von der Lühe Irmela. Erika Mann. Eine Lebensgeschichte (см. прим. 18), стр. 293.

[22] Делия Райнхардт (Delia Reinhardt, 1892-1974) – немецкая певица, сопрано.

[23] Heine Gert, Schommer Paul. Thomas Mann Chronik. Vittorio Klostermann, Frankfurt a.M. 2004, S. 545.

[24] Schirnding Albert von. Die 101 wichtigsten Fragen. Thomas Mann. Verlag C.H. Beck, Nördlingen 2008, S. 142.

[25] Mann Thomas. An Bruno Walter zum siebzigsten Geburtstag. In: Mann Thomas. Große kommentierte Frankfurter Ausgabe. Band 19.1. Essays VI. S. Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 2009, S. 152-158.

[26] Mann Thomas. An Bruno Walter zum siebzigsten Geburtstag. In: Mann Thomas. Große kommentierte Frankfurter Ausgabe. Band 19.2. Essays VI. Kommentar. S. Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 2009, S. 175-180

[27] Mann Thomas. Lebensabris. Первая публикация в журнале Die neue Rundschau. № 6 1930. S. Fischer Verlag, Berlin Leipzig. В настоящей заметке цитируется по изданию Mann Thomas. Essays. Band 3. Hrsg. Kurzke Hermann, Stachorski Stephan. S. Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 2003, S. 187. Русский перевод: Манн Томас. Очерк моей жизни. Перевод А. Кулишер. В книге: Манн Томас. Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 9. Государственное издательство художественной литературы, Москва 1960, стр. 104. См. также Манн Томас. Собрание сочинений в восьми томах. Том 1. ТЕРРА – Книжный клуб, Москва, 2009, с. 16.

[28] Манн Томас. Иосиф в Египте. Перевод с нем. С. Апта. В кн.: Манн Томас. Собрание сочинений в 8 т. Том 4. ТЕРРА-Книжный клуб, М. 2009, стр. 361.

[29] Манн Томас. Волшебная гора. Перевод с нем. В. Станкевич. В кн.: Манн Томас. Собрание сочинений в 8 тт. Том 1. ТЕРРА-Книжный клуб, М. 2009, стр. 461-462.

[30] Манн Томас. Доктор Фаустус. Жизнь немецкого композитора Адриана Леверкюна, рассказанная его другом. Роман. Перевод с немецкого С. Апта и Наталии Ман. Примечания А. Габричевского. В книге Манн Томас. Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 5. Государственное издательство художественной литературы, Москва 1960, стр. 292.

[31] Пауль Эренберг (Paul Ehrenberg, 1876-1949) – немецкий художник.

[32] Mann Thomas. Notizbücher: Edition in zwei Bänder, Band 2 (см. прим. 7), S. 72.

[33] Впервые опубликовано в ежемесячнике Neue Deutsche Rundschau Februar 1903, Jg.14, Heft 2, Seite 113–151. Русский перевод: Манн Томас. Тонио Крёгер. Перевод Наталии Ман. В книге: Манн Томас. Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 7. Государственное издательство художественной литературы, Москва 1960, стр. 194-259.

[34] Mann Thomas. Gesammelte Werke in dreizehn Bände. S.Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 1960-1974. Это так называемое «зеленое издание» (по цвету переплетов) должно было стать после «стокгольмского» (1939-65) по-настоящему полным собранием сочинений Томаса Манна. Так называемое «франкфуртское издание в двадцати томах (1980-86), начатое по инициативе Петера де Мендельсона, содержало послесловия к каждому тому. Самое полное на сегодняшний день издание, именуемое «Большое комментируемое франкфуртское издание», начато в 2002 году и еще не закончено. Сочинения вместе с комментариями должны занять 38 томов (некоторые тома – в двух книгах).

[35] Имеется в виду Армин Мартенс (Armin Martens, 1876-1906), школьный товарищ Томаса Манна, ставший одним из прототипов Ганса Гансена в новелле «Тонио Крёгер».

[36] Швабинг (Schwabing) – район на северо-востоке центральной части Мюнхена, в конце девятнадцатого, начале двадцатого веков называвшийся часто «богемным кварталом» из-за большого числа художников, артистов и литераторов, проживавших там.

[37] Манн Томас Очерк моей жизни (см. прим. 27), стр. 15-16.

[38] Там же, стр. 15.

[39] Там же, стр. 20.

[40] Там же, стр. 20.

[41] Там же, стр. 21.

[42] Mann Thomas. Große kommentierte Frankfurter Ausgabe. Band 21. Briefe I. 1889-1913. S. Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 2002, S. 133.

[43] Там же, стр. 137.

[44] Там же, стр. 139.

[45] Там же, стр. 149.

[46] Хольм Корфиц (Holm Korfiz, правильнее Diederich Heinrich Corfiz; 1872-1942) – немецкий писатель, издатель и переводчик. Родился в Риге, переводил на немецкий, главным образом, русских писателей, школьный товарищ Томаса Манна.

[47] Альберт Ланген (Albert Langen, 1869-1909) – немецкий издатель, создатель сатирического журнала «Симплициссимус».

[48] Mann Thomas. Große kommentierte Frankfurter Ausgabe. Band 21. Briefe I. 1889-1913 (см. прим. 42), стр. 155. Русский перевод С.Апта из книги Г. Манн – Т. Манн. Эпоха. Жизнь. Творчество. «Прогресс», М. 1988, стр. 49.

[49] Там же, стр. 154.

[50] Феликс Дрезеке (Felix Draeseke, 1835-1913) ‑ немецкий композитор и музыкальный педагог.

[51] Мюнхенское общество художников (Münchener Künstlergenossenschaft MKG) – старейшее сообщество свободных художников в Баварии, основано королевским указом в 1868 году.

[52] Группа Луитпольда (Luitpold-Gruppe) – отделившая в 1892 году от Мюнхенского общества художников группа живописцев-новаторов.

[53] См., например, цитируемое ниже письмо Томаса Манна к Хильде Дистель от 2 января 1901 года (см. прим. 58).

[54] Ehrenberg Carl. München um Jahrhundertwende. Aus den autobiografischen Notizen. In: Bayerische Staatbibliothek (Hrsg.): Jugendstil-Musik? Kat. Ausstellung. Wiesbaden 1987, 68-75.

[55] Mendelssohn Peter de. Der Zauberer. Das Leben des deutschen Schriftstellers Thomas Mann. Band 1. 1875 bis 1905. Fischer Taschenbuch Verlag, Frankfurt a.M. 1997, S. 575.

[56] Об этом пишет Герман Курцке в своей книге Kurzke Hermann. Thomas Mann. Das Leben als Kunstwerk. Eine Biografie. Fischer Taschenbuch Verlag. Frankfurt a.M. 2001, S. 139.

[57] Mann Thomas. Briefe. Band 1. 1889-1936. Hrsg. von Erika Mann. S.Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 1961, S. 14.

[58] Mann Thomas. Große kommentierte Frankfurter Ausgabe. Band 21. Briefe I. 1889-1913 (см. прим. 42), стр. 145-146. См. также Mann Thomas. Briefe. Band 1. 1889-1936 (см. прим. 57), стр. 22.

[59] Mann Viktor. Wir waren fünf. Bildnis der Familie Mann. S. Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 2001.

[60] Карл Эренберг (Carl Ehrenberg – 1878-1962) – немецкий композитор, дирижер, педагог, с 1922 года капельмейстер государственной оперы в Берлине. В 1925-35 годах – профессор Кельнской консерватории, с 1945 года до конца жизни – профессор Мюнхенской консерватории.

[61] Ehrenberg Carl. München um Jahrhundertwende. Aus den autobiografischen Notizen (см. прим. 54), стр. 71.

[62] Mann Thomas. Tagebücher. 1933-1934. Herausgeben von Peter de Mendelsohn. S. Fischer Verlag, Frankfurt am Main 1977, S. 412.

[63] Mann Thomas. Notizbücher: Edition in zwei Bänder, Band 1, Notizbücher 1-6, Hrsg. von Hans Wysling und Yvonne Schmidlin. S. Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 1991, S. 183. Адрес выглядит так: Paul Ehrenberg. Wituchowo b/Kreiltsch. Prov. Posen. Ныне это центр сельского округа в польской волости Квильч.

[64] Там же, стр. 185.

[65] Йозеф Карл Бенедикт барон фон Эйхендорф (Айхендорф) (Joseph Karl Benedikt Freiherr von Eichendorff; 1788-1857) — выдающийся поэт и писатель немецкого романтизма.

[66] Mann Thomas. Briefe. Band 3. 1948-1955 und Nachlese. Hrsg. von Erika Mann. S. Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 1965, S. 423.

[67] Манн Томас Очерк моей жизни (см. прим. 27), стр. 20.

[68] Мартин Бранденбург (Martin Brandenburg, 1870-1919) – немецкий художник-импрессионист, автор картин с фантастическими и сказочными сюжетами.

[69] Mann Thomas. Große kommentierte Frankfurter Ausgabe. Band 21. Briefe I. 1889-1913 (см. прим. 42), стр. 117.

[70] Mann Thomas. Briefe. Band 3. 1948-1955 und Nachlese (см. прим. 66), стр. 429.

[71] Подробнее см. в моей статье Беркович Евгений. Неизвестный Томас Манн. «Заметки по еврейской истории», №5 2010.

[72] Манн Томас Очерк моей жизни (см. прим. 27), стр. 20.

[73] Там же, стр. 21.

[74] Отто Граутоф (Otto Nikolas Grautoff, 1876-1937) – немецкий историк искусств, публицист, переводчик, школьный товарищ Томаса Манна.

[75] Опера Гуно «Фауст» на немецкой сцене шла под названием «Маргарита» («Margarete»).

[76] Mann Thomas. Große kommentierte Frankfurter Ausgabe. Band 21. Briefe I. 1889-1913 (см. прим. 42), стр. 140-141.

[77] Mann Thomas. Große kommentierte Frankfurter Ausgabe. Band 21. Briefe I. 1889-1913 (см. прим. 42), стр. 155. Русский перевод С.Апта из книги Г.Манн – Т. Манн. Эпоха. Жизнь. Творчество. «Прогресс», М. 1988, стр. 49.

[78] Mann Thomas. Große kommentierte Frankfurter Ausgabe. Band 21. Briefe I. 1889-1913 (см. прим. 42), стр. 158.

[79] Mann Thomas. Große kommentierte Frankfurter Ausgabe. Band 21. Briefe I. 1889-1913 (см. прим. 42), стр. 160-161. Русский перевод С.Апта из книги Г. Манн – Т. Манн. Эпоха. Жизнь. Творчество. «Прогресс», М. 1988, стр. 51.

[80] Mann Thomas. Große kommentierte Frankfurter Ausgabe. Band 21. Briefe I. 1889-1913 (см. прим. 42), стр. 158.

[81] Там же, стр. 150-151.

[82] Mann Thomas. Die Hungernden. In: Mann Thomas. Gesammelte Werke in dreizehn Bände. Band VIII, S.Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 1974, S. 267.

[83] «Аумайстер» (Der Aumeister) – мюнхенский кабачок в северной части Английского сада.

[84] Mann Thomas. Briefe. Band 3. 1948-1955 und Nachlese (см. прим. 66), стр. 110.

[85] Mann Thomas. Notizbücher: Edition in zwei Bänder, Band 2, Notizbücher 7-14 (см. прим. 7), стр. 44 и 46.

[86] Манн Томас Очерк моей жизни (см. прим. 27), стр. 25.

[87] Kurzke Hermann. Thomas Mann. Das Leben als Kunstwerk. Eine Biografie (см. прим. 56), стр. 154.

[88] Она такая умница (англ.).

[89] Умен (англ.).

[90] Mann Thomas. Große kommentierte Frankfurter Ausgabe. Band 21. Briefe I. 1889-1913 (см. прим. 42), стр. 167.

[91] Цитируется по книге Kurzke Hermann. Thomas Mann. Das Leben als Kunstwerk. Eine Biografie (см. прим. 56), стр. 155.

[92] Mann Thomas. Notizbücher: Edition in zwei Bänder, Band 1, Notizbücher 1-6 (см. прим. 63), стр. 200.

[93] Там же, стр. 210.

[94] Там же, стр. 242.

[95] «М.С. в память о наших днях во Флоренции» (англ.).

[96] «Мисс – с дружеским напоминанием о наших счастливых днях во Флоренции» (англ.). Mann Thomas. Notizbücher: Edition in zwei Bänder, Band 2, Notizbücher 7-14 (см. прим. 7), стр. 77.

[97] Mann Thomas. Briefe. Band 3. 1948-1955 und Nachlese (см. прим. 66), стр. 427.

[98] Mann Thomas. Große kommentierte Frankfurter Ausgabe. Band 21. Briefe I. 1889-1913 (см. прим. 42), стр. 175-176.

[99] Mann Thomas. Notizbücher: Edition in zwei Bänder, Band 2, Notizbücher 7-14 (см. прим. 7), стр. 55.

[100] Манн Томас. Доктор Фаустус. Жизнь немецкого композитора Адриана Леверкюна, рассказанная его другом (см. прим. 30).

[101] Mann Thomas. Notizbücher: Edition in zwei Bänder, Band 2, Notizbücher 7-14 (см. прим. 7), стр. 67.

[102] Mann Thomas. Große kommentierte Frankfurter Ausgabe. Band 21. Briefe I. 1889-1913 (см. прим. 42), стр. 176.

[103] Там же.

[104] «Сыновьями муз» назвал братьев Эренберг Томас Манн в письме Хильде Дистель от 2 января 1901 года (см. прим. 58).

[105] Рихард фон Шаукаль (Richard von Schaukal, 1874-1942) австрийский поэт, прозаик.

[106] Mann Thomas. Briefe. Band 3. 1948-1955 und Nachlese (см. прим. 66), стр. 432.

[107] Mann Thomas. Tonio Kröger. In: Mann Thomas. Sämtliche Erzählungen in zwei Bänden. Band 1. S. Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 1995, S. 290.

[108] Манн Томас. Тонио Крёгер. Перевод Наталии Ман (см. прим. 33).

[109] Die Briefe Thomas MannS. Regesten und Register. Band III. Die Briefe von 1944 bis 1950. S. Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 1982, S. 598.

[110] Mann Thomas. Notizbücher: Edition in zwei Bänder, Band 2 (см. прим. 7), S. 54.

[111] Там же, стр. 57.

[112] Там же, стр. 58.

[113] Томас Манн использует словосочетание «rassige Familie», что можно перевести как «темпераментная семья», «колоритная семья»...

[114] Mann Thomas. Notizbücher: Edition in zwei Bänder, Band 2 (см. прим. 7), S. 65.

[115] Манн Томас. Доктор Фаустус. Жизнь немецкого композитора Адриана Леверкюна, рассказанная его другом (см. прим. 30).

[116] Mann Thomas. Briefe. Band 1. 1889-1936 (см. прим. 57), стр. 31.

[117] Манн Томас. Доктор Фаустус. Жизнь немецкого композитора Адриана Леверкюна, рассказанная его другом (см. прим. 30).

[118] Фраза из новеллы «Тонио Крёгер».

[119] вот я (лат.)

[120] Mann Thomas. Notizbücher: Edition in zwei Bänder, Band 2 (см. прим. 7), S. 60-61.

[121] Там же, стр. 67.

[122] Mann Thomas. Briefe. Band 3. 1948-1955 und Nachlese (см. прим. 66), стр. 446.

[123] Манн Томас. Доктор Фаустус. Жизнь немецкого композитора Адриана Леверкюна, рассказанная его другом (см. прим. 30).

[124] Lilly Teufel (Teufel по-немецки означает «чёрт»).

[125] В 1936 году после того, как нацисты отобрали у Томаса Манна немецкое гражданство, Боннский университет лишил писателя звания «почетный доктор». Звание вернули только в 1947 году. Всего же писатель был почетным доктором тринадцати университетов (Schirnding Albert von. Die 101 wichtigsten Fragen. Thomas Mann (см. прим. 24), стр. 138-139).

[126] Клаус Хойзер (Klaus Heuser) – семнадцатилетний друг детей Томаса Манна, с которым писатель познакомился во время отдыха на курорте Кампен (Kampen, Sylt) в 1927 году.

[127] Армин Мартенс (Armin Martens) ‑ см. прим. 35.

[128] Вилирам Тимпе (Williram Timpe)

[129] В оригинале Томас Манн использует слово «Herzenerfahrung», что означает «сердечный опыт», но мы оставляем перевод Игоря Эбаноидзе «переживание».

[130] Mann Thomas. Tagebücher. 1933-1934 (см. прим. 52), стр. 411-412. Цитируется по статье Манн Томас. Из дневника 1950 года. «Новый Мир» 1996, № 1 Перевод с немецкого, предисловие и комментарии Игоря Эбаноидзе.

[131] Петер де Мендельсон (Peter de Mendelssohn, 1908-1982) немецко-английский писатель, историк, литературовед, один из крупнейших специалистов по творчеству Томаса Манна.

[132] Neue Deutsche Biographie, v. 17, 1994, S. 63-65.

[133] Mendelssohn Peter de. Der Zauberer. Das Leben des deutschen Schriftstellers Thomas Mann (см. прим. 55).

[134] Harpprecht KlauS. Thomas Mann. Eine Biographie. Rowohlt, Hamburg 1995.

[135] Mendelssohn Peter de. Der Zauberer. Das Leben des deutschen Schriftstellers Thomas Mann (см. прим. 55), S. 584.

[136] Mann Thomas. Briefe. Band 1. 1889-1936 (см. прим. 57), стр. 27.

[137] Reich-Ranicki Marcel. Thomas Mann und die Seinen. Fischer Taschenbuch Verlag. Frankfurt a.M. 2007, S. 56.

[138] Mann Thomas. Briefe an Otto Grautoff 1894-1901 und Ida Boy-Ed 1903-1928. Hrsg. von Peter de Mendelssohn. S. Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 1975, S. 135.

[139] Там же, стр. 136.

[140] Mann Thomas. Tagebücher. 1933-1934 (см. прим. 52), стр. 412.

[141] Манн Томас. Признание авантюриста Феликса Круля. Перевод с немецкого Наталии Ман. Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 6. Государственное издательство художественной литературы, Москва 1960. Стр. 267-656.

[142] См., например, Mann Thomas. Notizbücher: Edition in zwei Bänder, Band 2 (см. прим. 7), S. 64.

[143] Там же, стр. 67.

[144] Там же, стр. 70.

[145] Манн Томас. Иосиф и его братья: Иосиф в Египте (см. прим. 28), стр. 390 и далее.

[146] Mann Thomas. Betrachtungen eines Unpolitischen. In: Mann Thomas. Gesammelte Werke in dreizehn Bände. Band XII, S. Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 1974, S. 90.

[147] Манн Томас. Тонио Крёгер. Перевод Наталии Ман (см. прим. 33), стр. 225.

[148] Там же, стр. 258.

[149] Mann Thomas. Briefe. Band 3. 1948-1955 und Nachlese (см. прим. 66), стр. 442.

[150] Манн Томас. Тонио Крёгер. Перевод Наталии Ман (см. прим. 33), стр. 225.

[151] Манн Томас. Очерк моей жизни (см. прим. 27), стр. 22.

[152] Brod Max. Über Franz Kafka. Fischer Taschenbuchverlag. Frankfurt a.M. 1974, S. 46.

[153] Kafka Franz. Briefe 1902-1924. In: Kafka Franz. Gesammelte Werke, hrsg. von Max Brod. S. Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 1966, S. 31, 182.

[154] Манн Томас. Тонио Крёгер. Перевод Наталии Ман (см. прим. 33), стр. 259.

[155] Рассказ «Ein Hungerkünstler» под названием «Голодарь» переведен на русский язык С. Шлапобергской.

[156] Politzer Heinz. Franz Kafka, der Künstler. S. Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 1965, S. 435, 453.

[157] Reich-Ranicki Marcel. Thomas Mann und die Seinen (см. прим. 137), стр. 117.

[158] Артур Шницлер (Arthur Schnitzler, 1862-1931) ‑ австрийский писатель, драматург, представитель венского импрессионизма.

[159] Георг (Дьёрдь) Лукач (György Lukács de Szeged; 1885-1971) – венгерский философ, литературовед и критик.

[160] Reich-Ranicki Marcel. Thomas Mann und die Seinen (см. прим. 137), стр. 107.

[161] «Die Sprache der Empfindung. Ein Gespräch mit der Schriftstellerin Nathalie Sarraute», in «Süddeutsche Zeitung» vom 26. Ferbruar 1986.

[162] Натали Саррот (фр. Nathalie Sarraute; при рождении Наталья Ивановна Черняк; 1900-1999) французская писательница.

[163] В.А. Успенский (род. 1930) – российский математик, доктор физико-математических наук, профессор.

[164] Успенский В.А. Колмогоров, каким я его помню. В сб. «Колмогоров в воспоминаниях учеников». Редактор-составитель А.Н. Ширяев. Текст подготовлен Н. Г. Химченко. Издательство МЦНМО. Москва 2006, стр. 339.

[165] В.М. Тихомиров (род. 1934) – российский математик, доктор физико-математических наук, профессор.

[166] Тихомиров В.М. Слово об учителе. В сб. «Колмогоров в воспоминаниях учеников». Редактор-составитель А.Н. Ширяев. Текст подготовлен Н. Г. Химченко. Издательство МЦНМО. Москва 2006, стр. 240-241.

[167] Павел Сергеевич Александров (1896-1982) – выдающийся российский математик, академик, близкий друг А.Н. Колмогорова.

[168] Тихомиров В.М. Слово об учителе (см. прим. 166), стр. 241.

[169] Тихомиров В.М. Письма до востребования. Вестник Российской академии наук, 1999, том 69, № 3, стр. 243-245.

[170] А.Н. Колмогоров – П.С. Александрову. Вестник Российской академии наук, 1999, том 69, № 3, стр. 245-255.

[171] Об отношении Колмогорова к Понтрягину говорит тот факт, что в 1942 году, мечтая о создании в СССР подобия Гёттингенской математической школы, А.Н. называет в числе тех, кто мог бы заменить Давида Гильберта, Эдмунда Ландау, Эмму Нётер и Рихарда Куранта, себя с П.С. Александровым, Л.С. Понтрягина, И.Г. Петровского и Л.В. Канторовича (см. письмо из пред. прим.).

[172] Никольский С.М. Воспоминания. МИАН, Москва 2003, стр. 113.

[173] Николай Николаевич Лузин (1883-1950) — советский математик, академик, создатель московской математической школы.

[174] Демидов С. С., Левшин Б. В. (отв. ред.) Дело академика Николая Николаевича Лузина. РХГИ, С.-Петербург 1999.

[175] Тихомиров В.М. Слово об учителе (см. прим. 166), стр. 230.

[176] Михаил Алексеевич Лаврентьев (1900-1980) — математик и механик, академик, основатель Сибирского отделения АН СССР

[177] Подробнее об этом см. Тихомиров В.М. Андрей Николаевич Колмогоров. Жизнь, преисполненная счастья. «Наука», Москва 2006, стр. 77 и след.

[178] Успенский В.А. Колмогоров, каким я его помню (см. прим. 164), стр. 357.

[179] Подробнее об этом см. мою статью Беркович Евгений. Похвала точности, или О нетривиальности тривиального. «Заметки по еврейской истории», № 7(110) 2009.

[180] Апт С.К. Томас Манн. Серия «Жизнь замечательных людей». Изд-во ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», Москва 1972.

[181] Mendelssohn Peter de. Der Zauberer. Das Leben des deutschen Schriftstellers Thomas Mann (см. прим. 55), стр. 578-579.

[182] Дирк Хайсерер (Dirk Heißerer, род. 1957) – немецкий историк и литературовед.

[183] Heißerer Dirk. Im Zaubergarten. Thomas Mann in Bayern. Verlag C.H. Beck, München 2005, S. 62.

[184] Письмо Дирка Хайсерера автору от 4 августа 2010 года (личный архив автора).

[185] Подробнее о других ошибках Дирка Хайсерера, в частности, в книге «Вновь найденное великолепие» (Heißerer Dirk. Die wiedergefundene Pracht. Franz von Lenbach, die Familie Pringsheim und Thomas Mann. Wallstein Verlag, Göttingen 2009) см. мою статью Беркович Евгений. Похвала точности, или О нетривиальности тривиального (см. прим. 179).

[186] Harpprecht KlauS. Thomas Mann. Eine Biographie (см. прим. 134), стр. 146.

[187] Karst Roman. Thomas Mann. Eine Biographie. Diderichs, Kreuzlingen/München 2006, S. 40.

[188] Bürgin Hans, Mayer Hans-Otto. Thomas Mann. Eine Chronik seines LebenS. Fischer Taschenbuch Verlag, Frankfurt a.M. 1974, S. 22.

[189] Альберт фон Ширндинг (Albert von Schirnding, род. в 1935) – немецкий поэт, прозаик, эссеист и литературный критик.

[190] Schirnding Albert von. Die 101 wichtigsten Fragen. Thomas Mann (см. прим. 24), стр. 63.

[191] Там же, стр. 130.

[192] Killy Walther (Hrsg.). Deutsche Biographische Enzyklopädie (DBE). Band 3. K.G. Saur, München - New Providence – London - Paris 1996, S. 37.

[193] Данные о Карле Эренберге хранятся и в каталоге «Немецкой национальной библиотеки» (Deutsche Nationalbibliothek), и в каталоге «Немецкого музыкального архива» (Deutsche Musikarchiv).

[194] Вильгельм Центнер (Wilhelm Zentner, 1893-1982) – немецкий музыкальный деятель и журналист.

[195] Deutsche Sängerbundeszeitung (DSBZ) von 2 April 1938, S. 192. Я благодарю д-ра Вульфа Редера (Dr. Wulf Rehder) за любезное указание на эту публикацию.

[196] Ганс Вислинг (Hans Wysling, 1926-1995) – швейцарский литературовед, публицист и исследователь творчества Томаса Манна

[197] Wysling Hans (ed.). Letters of Heinrich and Thomas Mann: 1900-1949. Univ. of California Press, Berkeley; Los-Angeles; London 1995, S. 314.

[198] Wysling Hans, Scherrer Paul. Quellenkritische Studien zum Werk Thomas Manns. Klostermann, Frankfurt a.M. 2008.

[199] Например, портал artnet.com.

[200] Например, портал artprice.com

[201] Armbrust Heinz, Heine Gert. Wer ist wer im Leben von Thomas Mann. Ein Personenlexikon. Vittorio Klostermann. Frankfurt a.M. 2008, S. 61-62.

[202] На сайте http://matrikel.adbk.de/ Там же можно посмотреть факсимильную копию оригинала страницы с записью о поступлении Пауля Эренберга.

[203] Письмо автору референта Главного государственного архива Дрездена д-ра Йорга Лудвига (Dr. Jörg Ludwig) от 10 августа 2010 (личный архив автора).

[204] Письмо автору сотрудницы городского архива Дрездена госпожи Хайде Фенкл (Heide Fenkl) от 24 августа 2010 (личный архив автора). Выражаю самую искреннюю признательность госпоже Фенкл и ее коллегам за проведенные поиски, увенчавшиеся полным успехом.

[205] Mann Thomas. Tagebücher. 1918-1921. Herausgeben von Peter de Mendelsohn. S. Fischer Verlag, Frankfurt am Main 1979, S. 481.

[206] Mann Thomas. Tagebücher. 1933-1934 (см. прим. 52), стр. 29.

[207] Подробнее см. в моей статье Беркович Евгений. Неизвестный Томас Манн (см. прим. 71).

[208] Mann Thomas. Tagebücher. 1933-1934 (см. прим. 52), стр. 45.

[209] Mann Thomas. Tagebücher. 1949-1950. Herausgeben von Peter de Mendelsohn. S. Fischer Verlag, Frankfurt am Main 1991, S. 452.

[210] Из предисловия Игоря Эбаноидзе к сборнику Манн Томас. Аристократия духа. «Культурная революция», Москва 2009, стр. 5. Издательство, выпустившее десятитомник Манна в 1959-1961 годах, точно называется «Государственное издательство художественной литературы».

[211] Йенс Инге и Вальтер. Фрау Томас Манн. Роман-биография. Пер. с нем. И. Солодуниной. Изд. Б.С.Г.-ПРЕСС, Москва 2007.

[212] Там же, стр. 408.

[213] Ефим Григорьевич Эткинд (1918-1999) – советский и российский филолог, историк литературы, переводчик европейской поэзии.

[214] Манн Томас. Собрание сочинений в восьми томах. Сост. С. Апт. ТЕРРА – Книжный клуб, Москва, 2009.

[215] Ирита ван Дорен (Irita Bradford Van Doren, 1891-1966) – американская журналистка, редактор изданий «Нью-Йорк Геральд Трибун» («New York Herald Tribune») с 1924 по 1963 годы.

[216] Mann Thomas. Briefe. Band 3. 1948-1955 und Nachlese (см. прим. 66), стр. 110.

[217] Манн Томас. Очерк моей жизни. Перевод А.Кулишер (см. прим. 27), стр. 93.

[218] Виктор Манн (Karl Viktor Mann, genannt Viktor Mann, 1890-1949) – младший брат Генриха и Томаса Маннов.

[219] Mann Viktor. Wir waren fünf (см. прим. 59).

[220] Mann Thomas. Essays. Band 3 (см. прим. 27), стр. 177.

[221] Апт С.К. Томас Манн (см. прим. 180), стр. 9.

[222] Манн Томас. Очерк моей жизни. Перевод А. Кулишер (см. прим. 27), стр. 95.

[223] Апт Соломон. Над страницами Томаса Манна. «Советский писатель», Москва 1980, стр. 34.

[224] Манн Томас. Введение к «Волшебной горе». В книге: Манн Томас. Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 9. Государственное издательство художественной литературы, Москва 1960, стр. 167.

[225] Цитируется по книге Апт Соломон. Над страницами Томаса Манна (см. прим. 223), стр. 286.


К началу страницы К оглавлению номера
Всего понравилось:0
Всего посещений: 7287




Convert this page - http://7iskusstv.com/2011/Nomer1/Berkovich1.php - to PDF file

Комментарии:

Виталий Гольдман
Москва, Россия - at 2013-02-07 05:10:28 EDT
Пропустил два дня, прежде чем прочитал взахлёб твою работу. Очень жаль пропущенного времени. Но зато теперь я буду жить с сознанием того, что все мои студенческие переживания от прочитанного из Томаса Манна и про него не стоят ломаного гроша после твоей статьи. Ты сумел охватить не только взаимоотношения Т. Манна с немецкими друзьями-интеллектуалами, но и отблеск его гения в среде наших академиков. Что касается непосредственно творчества Т. Манна, то ты очень хорошо отразил и проанализировал его ранние произведения "Будденброки" и т.д., но, вероятно, для главного произведения его жизни "Волшебной горы" ты бережёшь свои силы и посвятишь этому роману отдельную работу, которая, я уверен, будет столь же блистательна, как и эта. Виталий.
Лорина Дымова
Иерусалим, - at 2012-04-25 09:23:56 EDT
Чувствую себя очень виноватой, что прочла эту статью с таким опозданием. Невероятно интересно! И виртуозно исполнено. Спасибо, Евгений.
Маша Кац
- at 2011-11-19 14:06:49 EDT
Мое замечание
Маша Кац
- Sat, 19 Nov 2011 10:45:28(CET)

о второй части статьи Е.М.Берковича в "Иностранной литературе" естественнее было бы дать в комментариях именно к этой статье - ее развитие стало основой статьи в "Иностранке". Все "Смятение чувств" - отсюда, как я понимаю.

Евгений Беркович
- at 2011-02-09 11:23:30 EDT
Яков
СПб, Россия - at 2011-02-09 10:45:22 EDT


Уважаемый Яков, спасибо за Ваше внимательное чтение статьи - конечно, это была опечатка, которую я тут же исправил. "Испытательный срок" относится к Бруно Вальтеру, а о Бруно Франке я пишу в другом месте статьи. "Вальтер Франк" появился как следствие "заблуждения сердца и затмения ума".
Еще раз спасибо и удачи!

Яков
СПб, Россия - at 2011-02-09 10:45:22 EDT
Уважаемый Евгений Михайлович!
Спасибо за интересную и поучительную статью. Найти и доказательно исправить две такие ошибки,
которые столько лет были не замечены крупнейшими знатоками и специалистами - это воистину нетривиально.
Кстати, относительно этого слова Вы, похоже, тоже прояснили ситуацию, отодвинув странную, но ставшую
уже почти канонической, гипотезу о "трех дорогах" в качестве перекрестка, где можно найти все что угодно.
К сожалению, Ваша нынешняя статья тоже иллюстрирует, как трудно полностью избавиться от ляпов. В самом
начале статьи Вы цитируете письмо Манна, адресованное Бруно Вальтеру. Письмо содержит упоминание "строгого
испытательного срока". А в конце статьи, в разделе "Заблуждения сердца и затмения ума", Вы пишете об ощибке
"Томаса Манна в оценке "испытательного срока" их дружбы с Вальтером Франком". Так к кому относился
"испытательный срок", к Бруно Вальтеру или к Вальтеру Франку?
Видимо, "Энциклопудии" все еще всплывают. И все же, удачи Вам в дальнейшей работе!

Людмила Дымерская-Цигельман
- at 2011-02-09 02:26:43 EDT
Дорогой Евгений!
Еще и еще раз радуюсь Вашей редакторской и издательской мобильности. Тем более, что она так удачно сочетается с Вашим собственным авторством, в данном случае с совершенно поразившем меня исследовательским детективом, казалось бы, известной юношеской страсти Манна и ее сублимации во всем его творчестве. И такой основательный биографо-источниковедческий анализ, казалось бы мало сочетающийся с жанром дедектива, тем не менее по степени вовлеченности читателя в авторский поиск становится именно таковым.
Еще мне очень импонировала адекватность, с какой был показан духовный накал юношеской гомоэротики Манна, ставшей вратами из того круга ада, который именуется депрессией с ее мучительным утомлением от жизни и стремлением уйти из нее.
Я думаю, Вы очень правильно и тактично избегали термина "гомосексуализм", которым большей частью обозначается сведение сложного комплекса чувств и душевных устремлений к телесной технологии, право на которую демонстрируется в безобразных шоу - "парадах гордости".
И еще. Я вернулась к давно и неоднократно читанным работам Манна - Ваше собственное их восприятие плюс оценка таких читателей как Кафка, Натали Саррот и в особенности совершенно мне неизвестная реакция и история дружбы Колмогорова с Александровым - все это показало, как много я пропустила и не дочитала.
Словом, дорогой Евгений, - здорово, неожиданно, увлекательно, познавательно, красиво!

Марк Фукс
Израиль - at 2011-01-31 00:12:29 EDT
Евгений Михайлович!
Я уже в прошлом воспользовался возможностью отозваться о материале представленном в Вашей блестящей по своей документированности и стилю статье.
На вечере в Кирьят Тивоне, где вашей аудиторией была совершенно не случайная и подготовленная публика, Вы нашли возможным и уместным ознакомить нас с Вашими исследованиями и с основными тезисами данной публикации.
Восприятие напечатанного текста и прослушанной лекции разнятся, но каждый из этих способов подачи материала имеет свои преимущества как для аудитории, так и для автора.
Многочисленные положительные и аргументированные отзывы серьезных, внимательных и уважаемых читателей – лучшая награда автору.
С чем и поздравляю Вас.
М.Ф.

Ион Деген
- at 2011-01-30 11:15:57 EDT
Не перестаю удивляться. Предо мной неплохие литературоведческие работы, исследование творчества Бреет Гарта, Стейнбека, Фолкнера, Хемингуэя. В каждой из них поиск концепции. Женитьба по расчету. А тут красивейшея женитьба по любви. Да ещё какой! И сколько надо было перелопатить для такой работы! И какая информация, походя! Получил огромное удовольствие не только от самой работы, но и от представления, как она осуществлялась. А не перестаю удивляться, хотя бы уже следовало, видя одну только редакторскую и издательскую деятельность Евгения Берковича. Нет слов для благодарности.
Евгений Беркович
- at 2011-01-26 15:41:51 EDT
Игрек
- at 2011-01-26 15:27:07 EDT


Спасибо, дорогой Игрек, наверно, Вы правы. Я слишком погрузился в немецкие имена и прочитал фамилию Knox буквально. Чтобы не было недоразумений, я и указываю в скобках оригинальное написание. Исправлю перевод. Удачи!

Игрек
- at 2011-01-26 15:27:07 EDT
Евгений Михайлович, Ваша математическая дотошность, умноженная на историко-литературный талант, дала нам возможность увидеть "великого волшебника" с еще одной, очень интересной стороны. Главка "Горький хлеб переводчика" - это вообще бальзам на раны. Но в подтверждение тезиса о том, что как текст не вычитывай, в нем все равно будет одна ошибка, позвольте поправить Вас с написанием одной, впрочем, второстепенной фамилии.
Вы пишите "Бетти Кнокс (Betty Knox)" и по поводу правильности написания ее фамилии на русском можно долго спорить, но, как правило, "К" в фамилиях, исходящих к шотландским основам, не читается. Это правило вообще почти универсально в английском языке: "к" перед "н" не произносится. Если бы эта фамилия не была так знаменитой, то и бог с ней, этой мелочью. Но Генри Нокс был любимым генералом в армии Вашингтона и потом первым в истории США министром "обороны". Даже русская ВИКИ дает его фамилию без "к".
Удачи, дорогой Шеф!

Германец
- at 2011-01-25 14:14:39 EDT
Вторая ошибка известной переводчицы связана с тем, что русскому уху трудно понять степень обобщения понятия "братья и сестры", заключенную в слове "Geschwister". Это не только "братья и сестры", как передает словарь, но и только "братья" и только "сестры". Все зависит от конкретной ситуации. Но то, что она не сопоставила выражение "братья и сестры" с первой фразой своего перевода, конечно, непростительно. То, что все "выведено на чистую воду" только полвека спустя, говорит о невнимательности и невежестве большинства читателей. Случай очень любопытный. Статья смотрится как большой кусок книги. Для статьи в обычном смысле она великовата, в ней несколько сюжетных линий, несколько пластов смысла. Книга может получиться интересной. Желаю успешного продолжения работы.
Карский Максим
- at 2011-01-25 10:19:11 EDT
Меня поразил разбор перевода автобиографии Манна и найденные в нем две грубые ошибки. Цитата: Что удивительно: эта ошибка прошла не только через тончайший фильтр корректоров и редакторов первого издания сочинений Томаса Манна на русском языке. Эту ошибку не заметили в течение последующих пятидесяти лет многочисленные отечественные «манноведы», и ее повторил без комментариев составитель нового собрания сочинений немецкого классика мудрейший и всезнающий Соломон Константинович Апт!
Это, действительно, удивительно. И поучительно, я бы добавил. Как и вторая ошибка с "братьями и сестрами". Респект!

A.SHTILMAN
New York, NY, USA - at 2011-01-24 22:59:54 EDT
Елизавета
Санкт-Петербург, Россия - at 2011-01-24 06:59:33 EDT
Перечитала два раза. Мне кажется, что достоинства этого произведения по-настоящему оценят потомки, а время ее первой публикации войдет в учебники литературоведения. Новое слово - во всех смыслах.

Подписываюсь под этими словами читательницы Елизаветы.Я пока прочитал это эссэ только один раз, но ощущаю, что этого совершенно недостаточно. Да, действительно источниковедческие и литературоведческие проблемы дали повод для подобного глубокого исследования. Оно затрагивает очень много аспектов. И не только творчества Томаса Манна. Как-то наш коллега Евгений Майбурд затронул тему предполагаемого гомосексуализма Бруно Вальтера. Все дружно навалились на нашего коллегу по "Заметкам". В том числе и я. Но Евгению Майбурду надо было бы объяснить нам что-то и попытаться вспомнить хотя бы какие-нибудь источники или нити, привязывавшие Вальтера к этой теме. Я к своему стыду до этого эссэ и не предполагал о такой тесной дружбе Вальтера с Манном. Конечно в этой связи у некоторых людей могли возникнуть подобные подозрения, хотя насколько мне известно, Вальтер как раз интересовался всегда, и небезуспешно, именно дамами, а никак не мужчинами. В данном случае дружба с Маннами ничего не может подтвердить, а если и подтвердить, то как раз роман с дочерью Маннов Эрикой - эстравагантной актрисой, писательницей, журналисткой.
Когда я впервые встретился в Метрополитэн Опере с оперой Бриттена "Смерть в Венеции", то не мог поверить , что либретто сделано по новелле Томаса Манна.Я задавал себе тогда вопрос: откуда у Манна такие гомосексуальные "мечтания и страсти" и знания "предмета"? Только теперь, после прочтения этого столь замечательного, сколь и значительного эссэ я понял в чём было дело: всё это было личным опытом, и такая новелла не могла оставить равнодушным такого знаменитого композитора, как Бриттен к этой волнующей теме: он был гомосексуалистом всю жизнь и в общем вполне открытым. Вообще сейчас кажется, что Манн сделал много для сегодняшней легиматизации гомосексуализма в современном обществе, представляя его в значительной мере явлением "нормальным". На этот счёт могут быть совершенно разные мнения, но когда в произведениях одного из крупнейших художников ХХ века этой теме, даже весьма закамуфлировано, посвящены целые пласты его романов, то невольно задумаешься над результатами работы мысли читателей и почитатей... Как бы то ни было, но это эссэ вызывает в нас огромный интерес как к истории жизни великого писателя, так и к его эпохе, окружению, друзьям и недругам, и прежде всего -новый интерес к его творчеству.Спасибо автору за глубокий и впечатляющий труд.

елена
фербенкс, АК, США - at 2011-01-24 15:14:14 EDT
Очень, очень интересно. Я представляла Томаса Мана совсем другим. Не сотвори себе кумира, истинно.
Евгений Беркович
- at 2011-01-24 11:10:25 EDT
Татьяна Азаз-Лившиц
Иерусалим, Израиль - at 2011-01-24 11:05:37 EDT
Очень любопытно, убедительно, глубоко. Но... хотелось бы услышать больше о начале романа с Катей. Нет сомнений, что именно разрыв с Паулем "подготовил" следующее увлечение именно ей. Возможно, эта тема для следующего очерка об истории взросления души Томаса Манна?


Именно так. Спасибо и удачи!

Татьяна Азаз-Лившиц
Иерусалим, Израиль - at 2011-01-24 11:05:37 EDT
Очень любопытно, убедительно, глубоко. Но... хотелось бы услышать больше о начале романа с Катей. Нет сомнений, что именно разрыв с Паулем "подготовил" следующее увлечение именно ей. Возможно, эта тема для следующего очерка об истории взросления души Томаса Манна? Пока спасибо за уже написанную работу.
Елизавета
Санкт-Петербург, Россия - at 2011-01-24 06:59:33 EDT
Перечитала два раза. Мне кажется, что достоинства этого произведения по-настоящему оценят потомки, а время ее первой публикации войдет в учебники литературоведения. Новое слово - во всех смыслах. Очень надеюсь, что это только первый шаг автора в выбранном направлении. Доброй и долгой дороги!
Борис Дынин
- at 2011-01-23 21:12:50 EDT
«Всякая подробность скучна, если сквозь нее не проглядывает идея. Биография – это жизнь в свете мысли», изменю афоризм без разрешения Томаса Манна. Две, казалось бы, малозначимые ошибки в автобиографии великого писателя-мыслителя, позволили Автору не только дать пример источниковедческой работы высокого класса, но и сказать так много значимого для понимания личности писателя и близких ему людей. Очень интересно! Спасибо

_Ðåêëàìà_




Яндекс цитирования


//