Осколки Империи

Кто они? Вот эти все люди? Полумрак, так поют хорошо. С любовью. Валя машет руками, дирижирует хором. Она похожа на мою свекровь, я не свожу с нее глаз, мне так приятно на нее смотреть. И полнота та же, и волосы подстрижены похоже. Я люблю мою свекровь, безумная она женщина. Валина мама ― урожденная фрейлина ее величества. Она заела Валину жизнь, проведенную без остатка в старинной марсельской квартире, набитой иконами и монархической литературой. На стульчике около хора, поближе к папе, сидит маленькая Катя, длинная коса, прилежно сложены ручки. Поворачивает личико, строгий взгляд. Паша, Катин папа, с всклокоченными кудрями, в отвисших от худобы штанах, потертый, несвежий, мятый, с жеваным бледным лицом, поет вдохновенно, дивно. Из прокуренного рта выходят чистые, пленяющие звуки. Паша музыкант, первоклассный музыкант. Он спивается. Это все знают, и он не смотрит ни на кого. Как войдет – сразу в хор. Сутулый, весь серый, а был красивым еще недавно, я еще успела застать. Дикая история, впрочем, как и у всех. Сбежал из оркестра на гастролях в Швейцарии. Теперь он без паспорта, без документов, без работы. Пропадает. Жена его, арфистка Наташа, тоже пропадает, вместе с Катей. Они из Сибири. Наташа ушла от мужа уже в Марселе, не вынесла. Теперь супруги видятся только на литургии. Наташа с дочерью живут в церковной квартире, Валя их кормит. Кому нужны на этом свете арфистки? Паша, хоть и голодает, из стыда не остается больше на трапезу, и Валя старается всучить ему хоть какую-то еду сразу после службы. Это редко удается.

После службы наша день ото дня все более странная паства поднимается на трапезу в квартиру над церковью. Начинается радостная суета проголодавшихся людей, мужчины раздвигают огромный стол, носят стулья, ставят бутылки. Наш староста Матвей― вылитый Брежнев, из малороссийских казаков, милейший человек, привычно распоряжается. Женщины открывают на кухне корзинки и пакеты с яствами. За обедом Мадам Клавдия, отпрыск благороднейшей фамилии, оказывается рядом с осетином Славой, профессиональным наемником. Мадам, конечно, не в курсе этого, как, впрочем, и всего остального. Она страстно и громко сожалеет об отмене крепостного права и предлагает выпить за гибель французской республики. Тост не проходит. Наш батюшка, потомок донских казаков (его и звали Симеон Донской!) напоминает присутствующим, что все мы здесь собрались благодаря терпимости этой самой республики. Батюшка впечатляет: высокий, статный, мощный, с иконописным лицом. Его уважают. Все.

Знойный красавец Слава воевал в Боснии и в Косово, а теперь во французском легионе. Он стал наемником, скрываясь от позора. Его жена, Зара, ушла от него через год после свадьбы по настоянию его же матери. Тогда Слава и нанялся. Был тяжело ранен, чуть не погиб. Через восемь лет нашел жену и уговорил ее приехать к нему с их сыном Зауром. Легионерам запрещено иметь семью, и Зара с Зауром живут в Марселе нелегально. Слава боготворит жену, а прелестный Заур постепенно к нему привыкает. Зара тоже красавица, да все они красавцы.

Слава говорит, что легион хуже войны и много страшнее армии. Это они все говорят, а легионеров у нас несколько. Есть Ваня из Москвы. Ваня – мулат, у него мама русская, а папа кубинец. Ваня устал в России от своей цветовой исключительности и записался в легион. Он у нас самый головастый, умница. У него врожденный авторитет и такт. Когда я впервые увидела Барака Обаму, мне сразу показалось, что он мне кого-то сильно напоминает. Потом я поняла, что Ваню. Высокий, худощавый, безупречно воспитанный и сдержанный, Ваня нежен со стариками и строг со всеми остальными. Он ходит в церковь по убеждению. Остальные легионеры, кроме еще переродившегося Славы, ходят потому, что им просто больше некуда, потому что у нас кормят, ну и потому что из легиона отпускают только на культовые мероприятия.

Все они записались в Легион на пять лет ― минимум для получения французского гражданства. Это Игорь, коллега Паши по оркестру, с которым они вместе остались тогда в Швейцарии. Игорь гобоист и теперь играет в оркестре легиона. У Игоря волевое рябое лицо и видно, что он намерен выжить. Оркестр везде следует за легионом, проходит учения, и только что вернулся из далекой и страшной страны под названием Джибути.

Есть совсем еще мальчик, восемнадцатилетний Антон. Он из краснодарского края, терский казак, черноглазый и смуглый, приехал поступить в Легион, чтобы избежать «разборки». Ваня смотрит на него с тоской, но не отговаривает. Есть молоденький белобрысый украинец Витя. Его нелегальная подружка, рыжеволосая девушка из Анапы, поет чудесно по-русски и по-украински, притоптывая под столом ногами. Ее просят еще и еще, она смеется, соглашается, и начинает излюбленное, «Ты ж мене пидманула». Она раньше профессионально пела в ансамбле народной песни.

Есть еще Виталий, он из Риги, тренер по чему-то. Он приехал в Марсель по обмену опытом и застрял. В тот момент Латвия отделилась, и его паспорт оказался недействительным. Теперь он нелегал, живет в спортивном зале у сердобольного хозяина-араба. Виталий доволен: «Ничего, спишь на матах, качаться можно, сколько хочешь, а, главное, есть душ!» И Виталий качается без устали, чтобы быть в форме. Ночью моет спортзал, а днем качается. У него мечта получить хоть какие-нибудь документы и наняться в телохранители, неважно к кому. Он ходит в церковь исключительно поесть и на литургию опаздывает. Но его не упрекают и не задают вопросов.

Таня Тарасова из Ташкента. Она появилась у нас в первый раз, чтобы заказать панихиду по отцу, вся в слезах. Маленькая, худенькая, изможденная блондинка, она вышла замуж за синюю бороду, как в сказке. Когда в Узбекистане усилились националистические настроения, и Таня потеряла работу, кормившую ее, маму и сына Романа, Танина мама поместила фотографию дочери в разделе брачных объявлений. Вскорости явился немолодой, но представительный господин из Марселя, армянин, великолепно говоривший по-русски. Господин признался Тане в любви, задарил ее подарками и цветами, и предложил руку и сердце. Таня, которую муж бросил еще во время беременности, была приятно удивлена, мама настаивала, а, главное, положение оставалось отчаянным. Таня укатила в Марсель. Приехав, она обнаружила массу новых фактов. Мужу оказалось не 55, а все 70, хотя, надо признать, что он отлично сохранился. До нее у него уже было три жены, умерших одна за другой от рака. Последняя была еще жива, когда господин поехал свататься к Тане. Господин не любил неприятных хлопот и просто запер умирающую в квартире. У господина были дети и внуки, первые много старше, вторые чуть моложе Тани. Они ей все и рассказали. Они же и спасли ее впоследствии. «Синяя Борода» был театральным сапожником, шил уникальную обувь актерам и балеринам. Настоящий художник своего дела, виртуоз. На людях он был тихим, милым, обходительным господином, а дома деспотом и извращенцем. Бежать Тане было некуда. Борода сразу забрал ее паспорт и выпускал Таню только раз в неделю в церковь, снабдив точной мелочью на метро.

Трапеза всегда сильно затягивалась. Никто не торопится уходить. Ваня что-то спокойно доказывает, глядя собеседнику прямо в глаза, Виталий быстро ест, что еще осталось, фрейлина трещит, без умолку, о предстоящей канонизации государя, Слава молчит, мадам Клавдия дуется, Зара утешает трясущуюся Таню, Наташа и Валя на кухне собирают нуждающимся «пакеты с собой». В пакеты уходит все, даже остатки булок-багет. В соседней комнате-библиотеке, где все книги написаны с «Ъ», Батюшка ведет у детей воскресную школу. Мой маленький сын спросит у него однажды, отчего в школе ему говорят, что человек произошел от обезьяны, а здесь, что создан по образу и подобию Божию. «Каждый сам выбирает от кого ему происходить», с улыбкой ответит отец Симеон, и «обезьяна ― это еще не самое страшное…»

Потом все будут долго толпиться у видавшей виды входной двери, и говорить еще и еще, наполняя приютившую нас улицу Клапье русской речью с разных уголков необъятной империи. Прохожие на всякий случай переходили на другую сторону улицы. Мало кто из них знал, что за побитой дверью с потемневшей надписью скрывалась наша крошечная церквушка святого Георгия, основанная в конце XIX века русскими моряками в марсельском порту.

Помню на Пасху наш многолюдный крестный ход, включавший с десяток легионеров при полном воинском параде, с кокардами и эполетами, перебудил и серьезно напугал весь спящий квартал. Два прогуливавшихся в поздний час француза, привлеченные зрелищем, присоединились к шествию, зашли со всеми в храм, остались на все богослужение, а потом и на разговение. Их сексуальная ориентация не оставляла сомнений. Кроме них остались еще рабочие-арабы, белившие нашу лестницу. Начались перешептывания, французы озирались, растерянно улыбаясь. Все взгляды обратились на батюшку. Отец Симеон встал и внятно сказал: «А Иисус говорит им: придите, обедайте. Из учеников же никто не смел спросить Его: «кто Ты?», зная, что это Господь».

Эпилог

Как это ни поразительно, первой найдет работу Наташа. Она решится пойти на прослушивание, и ее возьмут арфисткой в Марсельский оперный театр. Она снова выйдет замуж и переедет в хороший квартал. А потом и Паша, пропащий, спивающийся, как ни странно, не сопьется, а тоже найдет себе место в симфоническом оркестре. Ваня поступит в аспирантуру Марсельского университета, а потом выиграет в лотерею зеленую карту и уедет в Америку. Игорь уедет в Париж. Фрейлине уже за сто лет и, кажется, она вполне может пережить дочь. Валя все так же предана приходу и маме. Мечта Виталия сбылась. Французские власти, убедившись, что Латвия Виталия не хочет, сжалились и выдали ему вид на жительство. Долго работать охранником ему не пришлось. Годы накачки в спортзале окупились сторицей. Он нанялся персональным тренером, женился на тренируемой им очень немолодой даме и разбогател. Тане Тарасовой удалось сбежать от мужа через три года. На ее счастье старику запретили водить машину, и ему пришлось отправить Таню на курсы вождения. На курсах в нее влюбился юный вьетнамец, ее инструктор по вождению. Он и помог ей и тринадцатилетнему Роме вылезти ночью по веревке из окна второго этажа. Он же достал какое-то особое снотворное для мужа, и Таня смогла вытащить у того свои документы. Потом Таня и Рома долго жили в освободившейся после Наташи церковной квартире. Муж чуть не выломал в церкви дверь, но Валя вызвала полицию. Когда он подал на Таню в суд за фиктивный брак, ее выручили его дети и внуки. Его младший внук служил ей переводчиком. Судья пришел в ужас, и Тане тут же дали вид на жительство с дальнейшим получением гражданства. Таня пошла в люди, языка она не знала, работала, где могла, убирала, выгуливала собак и детей, ухаживала за стариками. Позже я узнала, что она родила мальчика от «несвободного господина», как выразилась целомудренная Валя, у которого убирала квартиру. Господин, имя которого Таня отказывалась назвать, такой он был знаменитый, ребенка признал, но помогал мало. Помогал Рома и полюбившие ее французские семьи. В телефонном разговоре она сказала мне, что счастлива. Слава снова женился на Заре. После выхода из легиона они переехали в хорошую квартиру и по-прежнему дружат с Таней. Тихий украинец Витя, тот, что с девушкой из фольклорного ансамбля, в припадке безумия зверски убьет целую французскую семью, засунет их тела в капот машины и покончит с собой. После этой истории в Легионе приняли решение больше не принимать совсем молодых, особенно без судимости, и юного Антона не взяли. Он остался нелегально и долго жил у Вани.

Отец Симеон постригся в монахи, стал Михаилом и уехал архиепископом Монреальским в Квебек. На его место пришел отец Георгий Ман, россиянин китайского происхождения, с предками из Харбина. Его дедушка в молодости был буддистом и мастером боевых искусств, благодаря которым ему несколько раз удавалось переходить русско-китайскую границу, спасаясь то от русских, то от китайцев. От дедушки у отца Георгия осталась вера в собственные силы и знание ушу, которые он невозмутимо сочетал с постом и молитвенным пением. После окончания семинарии его изначально отправили служить в Калужскую область, откуда его пришлось почти эвакуировать из-за угроз прихожан, возмущенных нерусским батюшкой. Его отправили в Узбекистан, где ему поначалу удавалось не сильно мозолить глаза, сливаясь с местным этническим пейзажем. Однако, с усилением националистических настроений в начале независимости, начались угрозы на религиозной почве, и отцу Георгию предложили поехать послужить в Австралии. Там было хорошо, никто не обращал на него внимания, но он заскучал по старому свету. Приехав в Париж, какое-то время вел апостольскую жизнь, безрезультатно прося милостыню. В странствиях за ним следовала верная жена, перешедшая в православие еврейка. Ей подавали, а отцу Георгию никогда. Никто в Париже не видывал бездомных китайцев. В конце концов помогла нехватка священников, и его оправили в наш осиротевший приход на улице Клапье. У нас его не полюбили за деловую хватку (он быстро поправил хронически плачевное состояние церковных финансов), и отослали в Ниццу, потом в Испанию… Какой уголок земли принял его в конце концов, я не знаю. Но какой-то, наверное, все же принял, как приняли и нас, всех остальных, разные углы и закоулочки бывших, теперешних и будущих империй.

***