«Доброе лицо двадцатого века»
Евгений Львович Фейнберг

От автора

Цель настоящих заметок – рассказать о людях, с которыми сталкивался автор почти за 60 лет работы в Храме Науки, который зовётся ФИАН, а если более пространно, – Физический институт имени П.Н. Лебедева Российской Академии наук. На этом пути нам посчастливилось встретиться с замечательными учёными, яркими интересными людьми. Хотелось бы, чтобы память о них, как и о времени, когда они жили и творили, не канула в Лету.

Автор не стремился дать исчерпывающую характеристику научной деятельности своих учителей, коллег, друзей. Скорее, здесь намечены лишь отдельные штрихи к их портретам. Конечно, эти воспоминания окрашены личным восприятием автора, его вкусами и пристрастиями, переплетены с его собственной судьбой. Но может ли быть иначе? Как это знают физики, суть явлений порой невозможно понять без упоминания о «наблюдателе».

Автор признателен В.М. Березанской, Ю.М. Бруку, К.В. Коваленко, А.М. Леонтовичу и И.И. Ройз за помощь в работе и полезные советы.

Евгений Львович Фейнберг

Уходят люди… Их не возвратить,

Их тайные миры не возродить.

И каждый раз мне хочется опять

Об этой невозвратности кричать

Е. Евтушенко

Недавно в мои руки попала книга журналиста Дмитрия Шевырова «Освещенные солнцем. Добрые лица двадцатого века». Книгу составили очерки-портреты самых разных людей, известных и малоизвестных. Их объединяет одно – совершённые ими добрые дела. Журналист не был знаком с выдающимся учёным-физиком академиком Евгением Львовичем Фейнбергом, возможно, даже не знал его имени. Но к нему, как нельзя лучше, подходят слова, вынесенные в заголовок книги. И хотя Евгений Львович умер в 2005-м году, он, конечно же, был «добрым лицом» века минувшего. Лицом, не только «освещенным солнцем», но излучавшим мягкий и добрый свет.

Евгений Львович родился в 1914 г. в Баку. В городе тогда преобладало армянское население. Он помнил погром азербайджанцев, совершенный армянами в 1918 г. (было и такое!), когда его отец прятал в подвале азербайджанскую семью. В дом уважаемого всеми соседями врача погромщики войти не решились. Видимо, высокие нравственные и демократические традиции, отличавшие Евгения Львовича, были заложены в нём семейным воспитанием. Он принадлежал к числу тех немногих людей, которые с равным уважением и достоинством способны вести разговор и с королём, и с пастухом.

…В 1949 г., нам, студентам четвертого курса инженерно-физического факультета Московского механического института (так назывался тогда ныне широко известный МИФИ), Евгений Львович читал курс квантовой механики. На лекциях он всегда появлялся в безукоризненном коричневом костюме и в галстуке, что было несколько необычным в послевоенные годы, когда небрежность в одежде считалась своеобразной модой. Лектором Евгений Львович был превосходным – с четкой, отточенной манерой изложения. Конспекты его лекций практически без редактирования могли служить учебником по квантовой механике. Он обладал блестящими гуманитарными способностями: даром слова, богатым образным языком, был превосходным рассказчиком. Замечу, что слушать его всегда было интересно, говорил ли он о науке, искусстве или произносил заздравный тост.

Придя в 1952 г. в Физический институт им. П.Н. Лебедева Академии наук (ФИАН), я иногда слушал его выступления на научных семинарах Теоретического отдела или Лаборатории космических лучей. В те годы Евгений Львович и его ученики развивали теорию файр-боллов («огненных шаров») – нагретых до высочайших температур сгустков ядерной материи, которые возникали при лобовом столкновении атомных ядер сверхвысокой энергии. Модель файр-боллов позволяла теоретически описать множественное рождение продуктов таких соударений и неплохо согласовалась с экспериментальными данными.

В то время я мало соприкасался с Евгением Львовичем. Нашему более тесному знакомству способствовало следующее обстоятельство. Евгений Львович, будучи прекрасным ученым, оказался плохим водителем своего автомобиля. Он совершил какое-то серьезное правонарушение, и ему грозили нешуточные неприятности. Один из его учеников, И.И. Ройзен, зная, что мой близкий друг Л.А. Соя-Серко служит по прокурорской части, попросил меня помочь проконсультировать Евгения Львовича в его беде. Вскоре последний был приглашен в Научный институт Прокуратуры СССР, занимавшийся проблемами изучения и предупреждения преступности. Там Евгений Львович настолько расположил к себе своих консультантов, что они охотно помогли ему быстро уладить все дела.

Дальнейшее наше сближение произошло в 1990 году. В то время жена Евгения Львовича, известный музыковед Валентина Джозефовна Конен, тяжко болела. Поскольку прилавки продовольственных магазинов тогда были пусты, то приобретение продуктов для семьи стало для Евгения Львовича трудной задачей. Я же каждое утро бегал на детскую молочную кухню, где получал питание для своего грудного внука. Поскольку к концу раздачи часть продуктов оставалась невостребованной, можно было сверх нормы разжиться молоком, кефиром и детским творожком. Узнав о трудностях Евгения Львовича, я предложил попутно «снабжать» его молочными продуктами из детской кухни, тем более что географически наши дома, кухня и ФИАН находились недалеко друг от друга.

Так, почти ежедневно по утрам я стал заходить к Евгению Львовичу и ближе познакомился с ним и его семьёй. Я узнал, что родители Валентины Джозефовны добровольно приехали в 1930 годы из США в СССР, чтобы принять участие в строительстве социализма в нашей стране, и… жестоко поплатились за это стремление, попав в сталинские лагеря. Евгений Львович с улыбкой рассказывал о том, как друзья его будущей жены уговаривали её не выходить за него замуж. Они считали, что он скоро умрёт, поскольку болел в то время туберкулезом легких. Не обладавший от природы крепким здоровьем, Евгений Львович всю жизнь непрестанно тренировался. Где бы он ни находился: дома ли, в дороге, на отдыхе или на больничной койке – он находил время и для утренней гимнастики, и для прогулки на воздухе. По-видимому, именно благодаря своему мужественному характеру и здоровому образу жизни, Евгений Львович прожил столь долгую и удивительно плодотворную жизнь.

Встречи с Евгением Львовичем становились все более частыми, продолжительными и задушевными. Мы иногда подолгу гуляли, и я с нескрываемым интересом слушал его рассказы о ФИАН, о Сергее Ивановиче Вавилове и других физиках, об их работе во время Великой Отечественной войны. Самому Евгению Львовичу пришлось в то время заниматься двумя крайне актуальными проблемами: повышением чувствительности распознавания акустических сигналов для пеленгации вражеских подводных лодок на фоне естественных шумов моря и распространением радиоволн вдоль земной поверхности, что было важно для радиолокации. Обе задачи были успешно решены, что внесло свой вклад в победу над врагом.

Е.Л. Фейнберг в кругу семьи

Евгения Львовича как глубоко и широко мыслящего ученого всегда волновали вопросы взаимоотношения науки и общества, в частности, науки и искусства, науки и философии. В 1965 г. в литературном журнале «Новый мир» появилась его статья «Обыкновенное и необыкновенное. Заметки о развитии современной науки». Эта статья произвела на меня столь сильное впечатление, что я вырезал ее из журнала и храню по сей день.

В статье доказывалось, что развитие науки, по крайней мере, со времен средневековья, происходило по экспоненциальному закону с периодом удвоения знаний порядка 30 лет, т. е. за время смены одного поколения. Однако лишь в наши дни в науке накопились столь значительные количественные изменения, что они стали очевидны для всего общества и породили невиданный авторитет науки и веру в ее всемогущество. Наука как бы возвысилась над другими сторонами человеческой деятельности. Стали «что-то физики в почете, что-то лирики в загоне…». В серии последующих статей на эти темы в журналах «Вопросы философии» и, в особенности, в книгах «Кибернетика, логика, искусство» (1981 г.) и «Две культуры» (1992 г.) Евгений Львович доказывал, что интуитивное (внелогическое) знание выступает в обличии искусства на равных с логическим (научным) знанием и столь же необходимо человечеству. Такие статьи и книги возбудили интерес широкого круга читателей и оказали заметное влияние на их (и мое) мировоззрение. В этих публикациях Евгений Львович предстал перед нами как ученый-энциклопедист. Его литературно-философские труды заслуживают отдельного углубленного анализа и еще ждут своего исследователя.

Лет десять назад в Москву из глубинки, небольшого городка Нолинска, районного центра Кировской области, приехал мой старинный друг Виктор Путинцев, прекрасный педагог, литератор, художник, краевед, спортсмен – словом, человек, наделенный бездной разнообразных талантов. Им была задумана книга, посвященная понятию «прекрасного», и он считал, что открыл семь определяющих это понятие законов. Особенно его вдохновляло магическое число семь. Виктор нуждался в мудром и добром совете, и я попросил разрешения Евгения Львовича привести друга к нему. Состоялась долгая и доброжелательная беседа, которая помогла Виктору найти разумный, взвешенный подход к своей работе.

В середине 1990 годов по совету своего давнего друга, одного из создателей Дубненского синхрофазотрона Игоря Иссинского, я обратился к Евгению Львовичу с просьбой рассказать об истории разработки принципа автофазировки релятивистских заряженных частиц, на котором основано действие современных ускорителей высокой энергии. В ответ Евгений Львович описал следующие драматические подробности этого замечательного открытия.

– «В начале 1944 г. мой коллега Владимир Иосифович Векслер познакомил меня со своей идеей автофазировки частиц в ускорителе путём контролируемого изменения частоты ускоряющего электрического поля. Однако я заметил, что претворить в жизнь эту идею можно лишь в случае устойчивости движения пучка ускоренных частиц, т. е. если пучок не будет рассыпаться. В.И. Векслер предложил мне подумать на эту тему. Я просидел вечер за расчётами и наутро принес ему результат: движение, действительно, может быть устойчивым! Вскоре в журнале "Доклады Академии наук СССР" (т. XLIII, № 8, стр. 346, 1944) появилась публикация В.И. Векслера о принципе автофазировки. Ссылки на мое участие ни в этой, ни в последующей статье не было*.

В то же время в первой приоритетной публикации вопросу устойчивости движения частиц придавалось первостепенное значение. "Необходимо отметить, – писал В.И. Векслер, – крайне важную особенность, которой будет обладать всякий резонансный ускоритель, использующий постоянство приращения времени оборота для ускорения частиц. …Если амплитуда поля V больше, чем резонансная, то частицы сами собой фазируются в точке резонанса V = V_R, т. е. резонанс является устойчивым(!)"».

Чувствовалось, что события полувековой давности взволновали Евгения Львовича. – «У меня сложное отношение к В.И. Векслеру, – продолжал он. – С одной стороны, я благодарен ему за то, что после аспирантуры меня не послали, как это ранее предполагалось, в Ярославский пединститут, а оставили в ФИАН, на чем настоял именно В.И. Векслер, который был тогда секретарем нашего партийного комитета. Но с другой стороны…».

Как рассказывала Л.Л. Зиновьева, которая беседовала с Евгением Львовичем на ту же тему, на её вопрос, почему же он не настоял на своём соавторстве, последовал такой неожиданный ответ:

– Я решил, что если чего-то стою, то докажу это и без Векслера, а если не стою, то и Векслер мне не поможет!

Своей плодотворной научной деятельностью, за которую он был удостоен академического звания, Евгений Львович доказал правоту этих слов.

В марте 2003 г. мы с Евгением Львовичем одновременно лечились в больнице Академии наук в Ясенево. К тому времени он уже закончил книгу «Эпоха и личность (физики)» и готовил второе издание книги «Две культуры». Даже в больнице он регулярно и подолгу работал, отвлекаясь лишь на больничные процедуры и прогулки. Мы почти ежедневно гуляли с ним по территории больницы, коротая время в разговорах. Впрочем, говорил по большей части Евгений Львович, а я внимательно и с интересом его слушал. Он часто касался занимавшей его темы: а именно, отношения великого немецкого физика Вернера Гейзенберга и его коллег к их работе по урановому проекту в годы Второй мировой войны, проекту, который в случае успеха дал бы Гитлеру ядерное оружие. Евгений Львович приводил примеры, когда энтузиазм ученых позволял преодолеть, казалось бы, непреодолимые препятствия и достигать желаемого результата. То, что немецкие физики отказались от попыток создания атомной бомбы, считая их бесплодными, свидетельствовало, по мнению Евгения Львовича, о нежелании заниматься подобной работой в интересах гитлеровской военной машины. Он рассказал и о письме, полученном им от известного немецкого физика-теоретика К.-Ф. фон Вайцзеккера, в котором последний удивлялся, как точно уловил Евгений Львович психологию немецких ученых – участников уранового проекта.

После выхода книги в свет Евгений Львович подарил мне ее экземпляр с теплой надписью на титульном листе. Книгу я прочитал залпом и долго размышлял о судьбах ее героев. О многих из них я знал и ранее, но биографии академиков Л.И. Мандельштама и А.Л. Минца почти совсем не были мне известны. Оба были описаны настолько рельефно и художественно, что возникло впечатление, будто их жизнь прошла на моих глазах. Особенно удачен, на мой взгляд, литературный портрет легендарного Александра Львовича Минца. Его я видел лишь однажды при посещении Радиотехнического института Академии наук, где он демонстрировал действующую модель компактного протонного ускорителя с жесткой фокусировкой на основе сверхпроводящих магнитов и где над дверью Первого (секретного) отдела посетителей встречал плакат:

Храни надежно документы,

за ними рыскают агенты!

После того, как я прочел эту книгу, А.Л. Минц, который был другом семьи Евгения Львовича, стал близок и мне.

Евгений Львович, несомненно, был добрым, но отнюдь не «добреньким» и всепрощающим человеком, поскольку имел твердые нравственные принципы. Так, узнав в последний год своей жизни о неблаговидном поведении одного из своих ближайших учеников, он твердо заявил, что наилучшим выходом для того было бы покинуть родной институт.

Как уже говорилось, Евгений Львович никогда не был оторванным от жизни узким физиком-теоретиком.

В последние годы жизни, используя свой авторитет академика, он действенно помогал оснащению нашей лаборатории современной автоматизированной экспериментальной техникой, которая могла помочь зарегистрировать сигналы кварк-глюонной плазмы в исследованиях центральных ядро-ядерных взаимодействий при сверхвысоких плотностях энергии. Эти работы как бы продолжали его прежние исследования по множественному рождению частиц и физике файр-боллов.

Он был эталоном настоящего российского интеллигента. Прекрасно знал литературу, музыку, живопись. Умел заразительно смеяться, радоваться успехам своих учеников. Тревожился за судьбу дочери, чисто по-детски восхищался способностью компьютера мгновенно выполнять сложные операции с числами и текстами.

Самое горькое свойство жизни – ее бренность. Евгения Львовича уже нет с нами. Как нам не хватает его улыбки, его понимающего взгляда, его мудрого совета. Утрата эта невосполнима, и мы всегда будем её ощущать. Мы должны оставаться достойными его памяти.