REALITY-SHOW

***

проснуться около…

вот спящая жена

журнал часы на бортике дивана

лицо потрогай ты ли убедись

соприкоснись

с холодным и безличным

в небытии прописан против воли

не можешь контролировать распада

остановить текущий в формалине

дыханья пар что был всегда тобой

крик боли приглушен не предназначен

для слуха вашего в тяжелой теплой ртути

где вещи замерли голодные шакалы

и ожидая жертву залегли

***

В дымкé ленивом солнце обнажилось,

Как пепел, чайки плыли над волнами,

Подсвеченные жалом сигареты.

Катилось лето звонкою монетой,

Упругой рябью наполняя воздух,

И ум слабел, и присмирели бесы.

Нетерпеливо вглядывалось в небо

Животное глубинное немое,

Желая упразднения пространства

И наступленья вечной мерзлоты.

АДИАФОРА

Раисе Шиллимат

Шуршит в часах песок о черных людях.

Я слышу слабо. В сурдопереводе –

значки и вымарки о семиглавом звере,

об ангелах, одетых в облака.

Все поросло чернобылем бессонниц:

скорлупка полумесяца, космограф –

крылатый Дюрер, Пегниц еле слышный,

и всадники, и яблони в цвету…

Быть может, я внутри чужого мозга

бреду по вязкой франкфуртской дороге,

и ветер заплетает в кудри черви,

отбитые извилины мои?

Противно щелкает, свистит в мозгах навылет

поддельный сон осадочной породы.

Теперь не скрыться, самообнаружен,

Как бесполезный, в сущности, предмет…

***

В гаснущих сумерках – поддельные люди,

Черные десны, отвисшие губы.

Они выходят на промозглый ветер,

Трепетными ноздрями втягивая воздух.

Похоронная колонна за облаками

Растекается в бездонные полости неба,

Пахнет звездами, конторской пылью,

Испарения жизни, двойной, недоброй.

Продвигаясь вперед, распадается время,

Скрюченный серый дымок над окурком.

Мешковатые небеса, усталые люди…

Я не хочу быть послесвеченьем!

***

Totentanz траурно-мрачных стволов,

Колонна арестантов – несбывшихся грёз.

Блаженна невесомости мертвая зыбь,

Черная стужа в моей голове.

Тени-калеки сползают в углы,

Валятся, уродливые,

Бух-плюх, прыг-скок,

Я давно, давно, давно обогнал,

Тени, что когда-то хотели быть мной.

Тешил Дьявола, и – свет померк.

Сухие, как пергамент, стропила век.

Я потерялся, чтоб не нашли,

Не наказали – видеть насквозь.

***

язык угрозы еле различим

в лиловом мраке мартовского утра

хирея замерзает в небе солнце

с подбивкой серой плесени стоят

бокалы тополей полей испитых

и ржавый город на границе смерти

гнилые зубы хищно обнажает

о господи какой щербатый рот

котлов жаровен дым из дупел черных

бесполые как гипсовые слепки

окурки труб и запах немоты

я эпизод чужого эпизода

иного сновиденья сновиденье

еще не время вещи называть

придуманными всуе именами

***

в сизых сумерках лицо

черной массы мумиё

скалит желтые глаза

прячет в наволочку страх

слишком близко слишком здесь

сто шаров один в другом

я вобрал себя в себя

зная – улицы длинны

этот дом сгорает в ад

сотни «я» уходят в дым

по запретной полосе

по контрольно-следовой

тела внешние следы

причитанья обезьян

в этой яркой липкой тьме

обронил и не нашел

***

в подоле погибели хруст звезды

на черных березах когти из гнезд

давно фонари перебиты и

никто не осмелится кири-ку-ку

угроза вторженья на чуткий наст

голодные волки выходят из

и тащат младенцев в зубах в окно

на речку в кровавую полынью

сгущаются клубы вокруг ствола

и комья в земле выбивает бег

лунным пятном из кромешных глубин

спускается кто-то вылущивать смерть

коль не дурак ты поймешь поймешь

что наши покойники боги нам

а боги сто лет сто лет мертвецы

и жизнь на ладони – верткая ртуть

***

сортирная полутьма

алчный кумач крематория

аппаратчики в черных костюмах

мозгов повидло

теплое вязкое

насильственный захват мыслей

мир сузился

зеленые помоечные мухи

летят на очко с окровавленным клювом

орда московская синебуромалиновая

эх курганы курганы могильники

зиги-заги поздний диктатор

лживые глаза скошены к переносице

часы сверяет повторяя прошлое

трахает нашу карму

как мы его догму

острые ощущения между ног притупились

утро медленно тащится к обеденному перерыву

давай притворимся что это счастливый конец

жаль что я не проснулся сегодня

 ***

Стаи черных уродливых птиц, сгрудившиеся далеко,

выбивают частую дробь в предвкушении клева

мысли из воска.

Тощие женские груди, из которых ушло молоко,

сжимаются, опадают, стучатся во тьме бестолково –

поршни мозга.

Стиснутые, покосившиеся, как пассажиры метро,

платья ночных раздумий, сжеваны мною, смяты.

Что толку?

Контуры спальни тонут в липком клейком ситро.

Кукла, шарниры, бесформенный ком ваты –

в чулан, на полку!

Мысли ходят на четвереньках с высунутым языком,

за поворотом окаменевают в сгусток черный,

битум плавкий.

Глаз из далеких краев наливается кровью и молоком.

Колокольца, бубны, рога, охотничьи свистки, горны –

темный лес Кафки.

Так мы удаляемся от нас самих день за днем, день за днем,

выводим себя за ручку, желающие исчезновенья,

исхода из плоти,

по ту сторону внешних явлений, где потеряемся и заживем,

наконец, заживем, не на жизненное мгновенье –

а навсегда,

и – напротив.

***

Reality-show: мотыльки и птицы,

Дожди из молока, мяса, железа,

Шерсти, кирпичей, плексигласа в рассрочку,

Струйки пота сбегают хлопьями пепла.

Задохлик, заморыш, худокрыл линялый,

Жмется к прутьям чьей-то парадной клетки.

Остекленный воздух габбро твердый.

Мотылек петляет, ныряет, бьется.

По ту сторону тени – окольцованный ангел,

Моей добродетели тайный тезка,

Тоже убился, не прочел шпаргалки,

Ветер теребит темно-синие кудри…