«Русские» художники на израильской почве

Тот, кто побывал в Израиле, знает, сколько в этой малюсенькой стране можно встретить (при всей кажущейся однотипности пустынной зоны) природных и климатических парадоксов, как уживаются здесь в самых разнообразных сферах жизни полярные явления. В области изобразительного искусства этой страны – то же самое: здесь живут и творят много мастеров кисти и резца, разнящихся между собой, как пустыня и оазис. Особенно проявилось различие после массового наплыва репатриантов из бывшего Союза, причем немало их прибыло на Землю Обетованную 30 и более лет назад.

Сейчас мне захотелось представить читателям журнала «Семь искусств» нескольких израильских русскоговорящих художников и проследить, насколько перемещение из страны в страну отразилось на их творчестве и миропонимании.

Беседы с ними проходили в разные годы, по нескольку раз. Они и сегодня активно работают на избранном поприще. Мои беседы с ними – чисто журналистские, но при оценке творчества этих художников я ссылаюсь на высказывания ныне покойного известного доктора искусствоведения Григория Островского – универсального искусствоведа, тонкого художественного критика, выпускника Ленинградского университета, ученика Н.Н. Пунина и В.Ф. Левинсона-Лессинга, И.И. Иоффе и М.С. Кагана.

***

1. Иосиф Капелян. Возвышенный строй мыслей и чувств

Художник Иосиф Капелян два года был отказником. В тот период, вплоть до 1980 года, когда ему разрешили репатриироваться из Минска в Израиль, Иосифа исключили из Союза советских художников, вступить в который он когда-то так стремился, и уволили со всех работ. Его бичевали коллеги, считая сионистом, предавшим светлые идеалы коммунизма. Появились у него и семейные проблемы. Однако эти жизненные удары не устрашили Иосифа: принятое решение он воплотил в жизнь и переехал-таки в Израиль. С тех пор прошло тридцать лет.

Иосиф Капелян

– Иосиф, что толкало вас в Израиль за десять лет до массовой репатриации 1990 годов? Антисемитизм? У вас ведь было членство в желанном цеховом союзе, позволявшем трудиться как свободному художнику; кроме того, до отъезда состоялись три ваши персональные выставки. Вас посылали в творческие командировки, награждая дипломами…

Портрет Тани Капелян

Белорусский пейзаж

– Представьте себе, что, несмотря на наличие всех благ, которые вы перечислили, я постоянно ощущал себя человеком второго сорта. Как будто хозяева бросили мне кость, когда всех, кого считали нужным, уже накормили. Но главное, мне хотелось творческой и личной свободы.

– И вы ее обрели здесь?

– Не сразу, но обрел. Я приехал в Израиль художником-реалистом. Профессиональная подготовка, которая существовала в стране исхода, предусматривала в то время в искусстве только направление социалистического реализма. И я в нем неплохо преуспел. Здесь же это начисто отвергалось.

– Где вы учились?

Из серии «Старинные портреты». Большая семья

– В детстве – во Дворце пионеров Бобруйска. У меня был замечательный учитель Борис Федорович Беляев, который превратил обычный кружок рисования в детскую художественную школу. Более ста пятидесяти его воспитанников стали профессиональными художниками. Затем учился в Ленинградском художественно-педагогическом училище. После армии поступил в Минский театрально-художественный институт, на факультет графики. Там учился еще шесть лет. Так что профессиональная основа, как видите, у меня солидная. До отъезда в Израиль я занимался в издательстве книжной графикой. Как художник-график создал много серий: «Война и дети», «Космос», «Партизаны», «Герои Шолом-Алейхема», серию офортов «Гетто», «Пословицы», «Лукомльская ГРЭС» и много других.

Из серии «Мистика»

– В каком направлении вы стали двигаться, получив желанную свободу творчества?

– Невозможно измениться внезапно. Все происходит постепенно. Можно жить в свободном мире и оставаться рабом. А чтобы внутренне оставаться свободным, нужно дорасти до понимания этого, преодолеть себя. Я побывал в Италии, Франции, Испании. По-настоящему новый период у меня начался с 1987 года, когда я поехал со своей персональной выставкой в Лос-Анджелес. К тому времени я написал в Израиле около пятидесяти работ из серии «Старинные портреты». В США я побывал в музеях современного искусства, которые произвели на меня неизгладимое впечатление. После Америки мне захотелось разгуляться в цвете, я начал пробовать себя в декоративном жанре.

– Этого было достаточно, чтобы вы почувствовали внутреннее раскрепощение?

– Нет, недостаточно. Я начал изучать религиозно-философскую литературу, и мое миропонимание стало расширяться. Это можно сравнить с тем, как изменяется видение панорамы, если ты сидишь на крыше дома, а потом поднимаешься высоко на самолете. Обзор и видимость до горизонта очень разные. Я себя постоянно пробую в чем-то новом. Мое преимущество в том, что я не зависим от покупателей, не подлаживаюсь под рынок и фактически с момента приезда многие годы работаю графиком в институте археологии при Тель-Авивском университете. Потому и могу заниматься свободным от рынка творчеством.

Я экспериментировал: делал коллажи и по ним картины, а потом увлекся созданием эзотерических работ. Эзотерика – это отрыв от земли, охват космического мира. Я занимался чисто абстрактными работами, постоянно вел цветовые поиски. У меня есть работы, идущие от ума, а есть такие, которые идут от сердца.

– От ума, наверное, всякие геометрические построения?

– Да, но и в них есть определенный смысл. В искусстве существует потребность в резкой смене накатанного пути, как и в обыденной жизни, когда после соленого хочется сладкого. После геометрических абстрактных работ я перешел к стилю абстрактного импрессионизма.

– Каким будет ваш следующий шаг?

– Думаю, у меня начнется новый период творчества. Это будут реалистические работы с космическим смыслом, особого звучания. Понимаете, человек – это частица космоса, в котором все взаимосвязано. Нужно признать существование более широкого мира, того, что нельзя пощупать. Наши сны, предвидения, мысли – это не физический мир, но он оказывает влияние на материальное окружение, ибо мысль – это духовная энергия, которая не может исчезать бесследно.

В мире существует энергетическое равновесие, но неправедные мысли могут нарушить это равновесие и привести к взрыву, даже вызвать катастрофы и землетрясения. Человек искусства в ответе за многое. Что он сеет вокруг себя и как влияет на мир – за это с него спросится. Искусство – это переходный мост между физическим и духовным мирами.

– Вы считаете, что ваше искусство несет положительный заряд?

– Я ничего не хочу говорить о себе. Работы художника, равно как и артиста, музыканта, писателя, – это его жизнь и внутренний мир. В них ничего не скроешь и ими никого не обманешь. Все на виду. Пусть зрители сами судят. Я считаю, что способности, которые были даны мне природой, я продолжаю реализовывать.

Этот диалог с нетанийцем Иосифом Капеляном состоялся после открытия его персональной выставки в сентябре 1999 года в Тель-Авиве, в музее «Бейт-Бялик». Фактически открытие было одновременно и презентацией роскошного иллюстрированного издания, которое называется «Иосиф Капелян. Искусство, реальность и мистицизм». Автор этой книги – израильский искусствовед Мирьям Ор. В книге помещены 115 прекрасно выполненных цветных репродукций, а также 1469 черно-белых иллюстраций. Фактически эта книга – летопись жизни и творчества Иосифа Капеляна.

Искусствовед Мирьям Ор, автор десятков книг и монографий, случайно познакомилась с работами Иосифа Капеляна, и они захватили ее многоплановостью и глубиной содержания, чувственностью и открытостью, реальностью и мечтой. Она пишет: «Картины Капеляна поэтичны, как песни; в них линии и цвета используются, как рифмы и строфы…» В своем искусстве Капелян показывает, что образы материальной жизни постоянно изменчивы, не имеют определенных границ, а процесс их отображения требует открытия горизонтов зашифрованного человеческого опыта».

А вот что написал д-р искусствоведения Григорий Островский во вступительном слове к монографии, посвященной творчеству художника: «…Это огромный мир, вобравший в себя прозаическую повседневность и устремленность к астральным высям, материальность предметной среды и магию космогонических абстракций, универсальность духовных ценностей и многоцветье живой природы. Художник соединяет возможное с невозможным, явное с тайным, и все это объединяет силой яркого и своеобразного таланта, отмеченного печатью высокой культуры цвета и рисунка».

***

В 2005 году у меня снова состоялся разговор с Иосифом Капеляном. Поводом послужила очередная его выставка под названием «И в шутку, и всерьез».

– Почему вы так назвали свою выставку? – спросила я художника.

– Я считаю эту экспозицию особой: она одновременно серьезная и шутливая, – говорит Иосиф. – Мне хочется обратить внимание художников и зрителей на важность для мастера основательной школы и профессиональной базы. Ныне бытует мнение, что школа не так уж важна. Главное – уметь выразить то, что чувствуешь. Но ведь, обладая хорошей базой, художник получает больше средств для выражения своих чувств! Сейчас наблюдается девальвация многих ценностей. К искусству относятся как к развлечению, а настоящее искусство требует школы и огромного труда. Поэтому я решил выставить копии с работ моих любимых художников – Леонардо да Винчи, Тициана, Энгра, Вермеера, Саврасова, Поленова, Брюллова. И в этом серьезность моего замысла.

Шутливый же характер выставки проистекает из того, что я отклонился от требуемых стандартов к копиям и позволил себе вольности: вставил в некоторые из копируемых работ других героев, или совместил несовместимое – «Ленина за работой» Бродского с «Одалиской» Энгра. Я также по-своему интерпретировал работы Вермеера, вставив в знакомые всем сюжеты современные фигуры.

«Ленин и Одалиска»

Интерпретации работ Вермеера «Девушка, читающая письмо» и «Девушка и кавалер»

– После того, как вы в своем творчестве прошли такие этапы, как соцреализм, геометрический абстракционизм и экспрессионизм, увлекались символикой и мистицизмом, как бы вы обозначили нынешний период вашего творчества?

– Сейчас я занимаюсь фигуративным искусством, то есть миром, который узнаваем. Не так важно, в каком стиле работаешь, важно, на каком уровне. Ведь искусство определяется, прежде всего, глубиной проникновения в суть явлений природы или в характер человека. А язык выражения – это лишь пристрастия художника.

– Как долго вы работали над копиями картин «Джоконда», «Дама с горностаем», «Динарий кесаря», «Грачи прилетели» и другими?

– Копии требуют очень много времени. Например, на копию Саврасова «Грачи прилетели» понадобилось несколько месяцев. Когда приступаешь к работе, как бы входишь в контакт с копируемым художником и начинаешь понимать, насколько мастерство старых мастеров совершенно, они подобны высокой скале с недосягаемой вершиной. Тебе удается лишь немного вскарабкаться на нее. А при копировании Леонардо да Винчи обнаруживаешь такие тонкости в передаче формы, которые измеряются даже не миллиметрами, а микронами.

– Два года назад вы ушли на пенсию из Тель-Авивского института археологии, где проработали графиком 20 лет. Сейчас у вас освободилось от службы время, и вы, наверняка, очень много пишете?

– Да, конечно, времени стало больше, но оно занято не только живописью. На пенсии я занялся общественной работой. В результате создано объединение профессиональных художников, председателем которого я в настоящее время являюсь. Оно необходимо, чтобы «наши» утвердились и заняли достойное место в искусстве страны. Сначала в Союз входили 12 человек, а сейчас – более ста из разных городов Израиля.

Недавно Иосиф передал полномочия руководства Союзом художников коллеге, посвятив себя полностью творчеству.

…Сегодня художнику 75 лет. В выставках он участвует уже полвека, на его счету тридцать персональных экспозиций и участие в 130-ти групповых. В Израиле Иосиф Капелян – один из основателей знаменитой деревни художников в Сануре (сейчас деревню вернули арабам). Он также является участником создания коллекции «Пейзаж Израиля» в иерусалимском Музее природы.

Следует заметить, что в 2009 году вышел в свет еще один альбом «Paintig and grafic art», состоящий из 87 цветных и 512 черно-белых репродукций. Работы охватывают последние десять лет, что свидетельствует о непрерывающейся активной творческой жизни Мастера.

Не могу удержаться, чтобы снова не процитировать профессора Григория Островского: «Трудолюбие и работоспособность Иосифа Капеляна поражают, его эрудиция, многогранность дарования, профессиональный уровень исполнения внушают уважение, но более всего его отличают возвышенный строй мыслей и чувств, цельность философско-эзотерических концепций мироздания и человека, прошлого, настоящего и будущего…». Так и хочется цитировать дальше профессора Островского, но и этого достаточно, чтобы согласиться: Иосиф Капелян – настоящий Мастер. Нет сомнения в том, что его творческие поиски будут продолжаться до тех пор, пока он в состоянии держать в руках кисть, ибо в непрерываемом творчестве можно сделать бесчисленное множество открытий.

2. Эдуард Гроссман. Раскрепощение

Художник ставит передо мной на пол, прислоняя к креслу, одну за другой свои картины, и меня охватывает неясное чувство. Оно не поддается точному определению, как не поддается описанию состояние человека, погружающегося в мир волшебной музыки.

Эдуард Гроссман за работой

«Ассоциативный романтизм» – так определяет нетанийский художник Эдуард Гроссман направление, в котором он сейчас работает. Несмотря на то, что романтизм как направление в искусстве пышно процветал в конце XVIII и первой половине XIX веков, в наше прагматичное время он вовсе не воспринимается как нечто чужеродное. Наоборот, в полотнах Эдуарда Гроссмана, полных воздуха, эмоций мазка, настроения, он (романтизм) заслуживает уважения, отражая устремленность личности к безграничной свободе, жажду совершенства и обновления, пафос независимости, раскрывает натуру самого автора.

Наша первая встреча проходила в 1997 году.

Диалог с художником Эдуардом Гроссманом (тогда ему было 50 лет) как раз и начался с разговора о свободе.

– Скажите, Эдуард, может быть, потому что вы родились в лагере, где-то в Коми АССР, это определяет в какой-то степени ваше отношение к понятию «свобода»? Расскажите, пожалуйста, как могло случиться, что вы появились на свет в лагере среди заключенных.

– Тогда такое было не в диковинку. Лагеря были переполнены «врагами народа». Моя мама, Туанна Гроссман, была в их числе. Она переплыла Прут из Румынии, и в 1939 году ее посадили, а в 1947-м она сбежала оттуда вместе со мной. Я родился в лагере в 1946 году. Не знаю, как это генетически отразилось на моем отношении к свободе и отразилось ли вообще, но по-настоящему творчески раскрепощенным я почувствовал себя только в Израиле.

– Давайте начнем по порядку. Что вы собой представляли как художник до репатриации, то есть до 1990 года? Обозначьте схематично ваш жизненный и творческий путь.

– У меня обычная биография бывшего советского человека, правда, с подмоченной репутацией места моего рождения. Маму реабилитировали в 1964-м… Окончил школу, служил в армии. Кончал Магнитогорский институт искусств, факультет живописи и графики. Кстати, за свою дипломную работу в 1980 году на Всесоюзной выставке дипломных работ получил золотую медаль. Женился. Работал. Выставлялся.

– Но, как я поняла, раньше вы работали совсем по-иному?

– Да, я много работал в технике иконописи и был типичным представителем реалистической школы. Те мои работы охотно покупали во Франции, Финляндии. С 1986 года я стал выездным…

– Но реализм в вашем искусстве был потому, что все иное возбранялось?

– Я всегда делал в искусстве то, что хотел. Будучи главным художником художественного комбината, имел большие возможности для свободы выбора и действий, но у меня не было тяги к тому, что пишу здесь.

– И почему же все-таки здесь вы стали писать иначе? Почему именно ассоциативная живопись?

– Она лучше позволяет выразиться, активнее проявить себя в цвете, композиции. Мне нравится, что она дает возможность лучше воплощать философские идеи, а зрителю позволяет доходить до сути самому.

– Ваши работы построены на контрастах. Почему?

– Да потому что законы живописи, как и законы бытия, построены на контрастах. И сам человек – сплошной сплав противоречий. Разве мы не видим постоянно вокруг себя свет и тень, тепло и холод, скорбь и радость, добро и зло?..

– Вы сказали, что по-настоящему раскрепостились здесь. Что этому способствовало?

– Здесь я убедился в том, о чем там только догадывался. Я, наконец, понял, насколько история искусства в Союзе была пронизана ложью. Те, кого там называли «западной богемой», оказались людьми настоящего тяжелого творческого труда. Пожалуй, это подтолкнуло меня к тому, что я стал смелее в цвете, с легкостью экспериментирую.

– Вы садитесь за холст, имея определенную тему?

– Никакой темы. Только настроение. Пишу только в определенном ключе. Тема вырисовывается в ходе работы. Сам процесс творчества для меня ценнее итога.

– Вы легко расстаетесь со своими работами?

– Да, легко, но продаю и дарю только в хорошие руки, тому, кто ценит искусство.

– Вы согласны с тем, что талант всегда пробьет себе дорогу?

– Нет, не согласен. На судьбе художника лучше всего можно проследить, как все зависит от случая, фортуны. Рядом с Пикассо и Дали работали много не менее гениальных художников, но они остались безвестными…

Будем считать, что фортуна к Эдуарду Гроссману относится благосклонно (тьфу-тьфу, не сглазить бы!). За первые пять лет жизни в Израиле у него было несколько десятков персональных выставок, он уже и счет им потерял. Художник выставлялся в Загребе (в музее современного искусства), США (Чикагском национальном музее), Канаде (художественной галерее Торонто), Германии, Франции. Его работы есть у коллекционеров почти всех стран. Только в нынешнем году у Эдуарда были персональные выставки в Тетании, в Ажене (Франция), Торонто, Германии. Художественное обозрение «Ориент экспресс» в 1995 году признало его художником номер один…

Я смотрю на работы художника с романтическими названиями «Фантазия», «Воображение» или вполне прозаичными: «Окна», «Двор», «Зима», «Ветер», «Иерусалимские ворота», в которых нет ни окон, ни дворика, ни охоты, ни всего названного, но есть их опосредованное присутствие, легкий намек на стужу, на борьбу, на состояние души, которое человек уже когда-то испытал в собственной жизни в подобной ситуации. И зритель благодарен художнику за то, что тот втянул его в творческий процесс и сделал почти соавтором, заставляя переживать, думать, вспоминать.

***

Вторая беседа с Эдуардом Гроссманом произошла в 2007 году.

После отдачи арабам деревни Санур, где у него была студия, муниципалитет предоставил Эдуарду мастерскую в центре города, которая одновременно является и галереей. Все это время он ни минуты не сидел сложа руки: много работал, участвовал в коллективных и персональных экспозициях, выставлялся за границей и на аукционах. В последнее десятилетие он работал над сюжетами Торы. Писал по левкасу – грунту византийской иконы, который необыкновенно подошел для выбранной тематики (левкас – особая грунтовка дерева или холста, состоящая из смеси алебастра или мела с клеем). Парижский коллекционер заказал ему написать «12 колен израилевых», и он это сделал блестяще.

Серия левкасов по мотивам Танаха не похожа на его прежние работы, даже и на те, которые были посвящены Иерусалиму и истории рассеяния. Тогда же, в 2007 году, была опубликована обширная статья искусствоведа Галины Подольской о художнике под названием «Левкасы Гроссмана». В ней был дан анализ его последних работ. В конце статьи есть строки: «В цветовую концепцию сюрреалистического мироздания он вписывает метафору средневекового канона. В необычности такого художественного соединения и кроется главный эстетический эффект левкасов Гроссмана: прошлое и будущее – суть мирового бытия.

Ассоциативно-мозаичная манера живописной палитры Гроссмана, – продолжает Г. Подольская, – порождает визуальный комплекс слияния истории, реальности, вымысла, символики, условности, наконец, движения. Мир движется, словно в прожилках зеркального среза берилла – камня-талисмана Беньямина. В берилловых прожилках, как в танахической каллиграфии, читается судьба его колена как выразителя эпической ипостаси еврейского народа».

Сегодня Эдуард Гроссман работает с иерусалимской галереей «Bassa», которая имеет филиалы в Париже, Лондоне и Нью-Йорке, и эти филиалы продают только его произведения, потому что работы пользуются большим спросом: продаются на аукционах Sothebys и TIROSHE по цене, порой десятикратной от начальной стоимости.

3. Елена Немиченицер. Убедительность и сила портрета

C художниками Абрамом Быковым и Еленой Немиченицер я познакомилась в их общей мастерской, в Хадере, в 2005 году.

Он – мастер, последователь школы живописца Павла Чистякова, окончивший в 1954 году Латвийскую Академию художеств. Абрам Зиновьевич Быков преподавал в профессиональной студии «Портрет» в Риге, воспитал десятки учеников.

Лена – его ученица, рисует с детства. В 6 лет получила первый гонорар за работу, представленную на конкурс детских рисунков в Киеве, училась в изостудии, а затем первые шаги в постижении этого трудного искусства делала в художественной школе. Она прибыла в Израиль с семьей тоже в 1990 году, и встреча с учителем стала новым необыкновенным этапом в ее жизни.

Автопортрет

Лена: «Именно здесь, на земле Израиля, в маленькой студии Абрама Зиновьевича Быкова моим способностям был дан сильный толчок. Учитель открыл во мне все пласты и творческие возможности, так как обладает редким даром – способностью быть проводником в тонкий, сложный мир искусства. Он умеет передать ученику знания, научить непростым законам рисунка, воспитать бережное отношение к чувствам, питающим искусство. Он понимает, что не должен ломать присущие только данному ученику особенности таланта».

Портрет сына

Абрам Быков: «В процессе учебы меня удивляла необычность ее возможностей. Они резко отличались от общепринятых. Лена пишет без подмалевка, но я не говорил ей: «Нет! Так не принято!». Лишь присматривался. И понял, что важен конечный результат. А он блестящий. В начале работы достигается полное сходство с портретируемым, его характерными чертами, передается эмоциональное состояние. В этом убедительность и сила портрета. Затем идет поиск изобразительного языка, цветовое и фактурное решение, декоративность, музыкальность – критерии, определяющие искусство.

Этюды у нее легкие, светлые. Делая портрет с натуры, Лена мощно подключает фантазию и никогда не повторяется, не боится экспериментировать, решительна и смела в работе, в то же время в ее портретах всегда присутствуют мягкость и теплота. Я уверен, что в Израиле вряд ли найдется мастер портрета такого уровня».

Поскольку и Абрам Быков, и Лена Немиченицер работают в лучших традициях классического искусства, у меня с Абрамом произошел диалог на тему немодности в наши времена реализма. И тут я услышала страстную речь в его защиту:

– Поклонники «измов» говорят, что реализм устарел, к чему он, если существует фотоаппарат, который точнее человеческого глаза запечатлеет реальность. И все же, несмотря на технические возможности современного фотоискусства, между фотографией и живописью есть существенная разница. Холст всегда хранит в себе уникальное видение художника, мир его ощущений – зрительных, интуитивных, мысленных. Поэтому произведение гения невозможно скопировать.

Люба      Учитель Абрам Быков

Художник делает синтез и отбор, выделяет главное, создает культуру света и цвета, фактуру мазка, присущую только ему. Реализм сегодня – подвиг, ибо требует колоссального труда, школы, решения множества задач, упорства и таланта.

В конце XIX века мода, коммерция и искусствоведы превратили всех в одно месиво под названием «модерн». Новации постепенно сформировали моду и своего зрителя. Пострадали культура, искусство, талант, который нивелирован и осмеян.

Владимир                   Виктор

Абрам Быков – в числе борцов с производителями и продавцами безвкусицы, которым удалось превратить дурость в миф. Он процитировал мне высказывание еврейского писателя Эфраима Кишона: «Говорят, что великая живопись еще вернется и отпразднует свою победу, но празднование это переносится с году на год, а кучи дерьма в музеях возвышаются до самого потолка».

Абрам Быков убежден в том, что события во времени протекают циклично, ведь все уже было: великое искусство древних Рима и Греции, за ними мрачное Средневековье, а потом страшные муки восстановления школы, и после них Ренессанс. Наверное, что-то подобное происходит и сейчас. «Я уверен, что возврат искусства на круги своя совершится. Хотелось бы дожить до этого времени», – говорит старый Мастер.

На вопрос, какие у него планы, Абрам Зиновьевич ответил: «Пока пишется, буду писать. Но вы обо мне не распространяйтесь. Напишите о Лене. Она бесконечно талантлива».

Послесловие

В 2009 году позвонила Лене Немиченицер в Хадеру и узнала, что Абрам Зиновьевич Быков скончался 21 апреля 2007 года на 82-м году жизни. Для Лены – это тяжелая утрата. Фактически, пятнадцать лет работы рядом с ним в его мастерской стали для нее годами получения высшего академического образования в области живописи. Он не только передал ей все свои знания, но и бережно выпестовал ее как художника. Он болел за ее творческую судьбу, как родной отец. И даже десятки своих работ завещал ей, будучи уверенным, что именно у нее для них надежное место. Лена сказала, что будет продолжать писать и писать. Это будет лучшим памятником учителю.

На снимках: работы Е. Немиченицер.

Фоторепродукции: Иосиф Брухис.

4. Игорь Палей. Экспрессия мысли и чувства

Мое знакомство с Игорем Палеем произошло в 1995 году. Еще недавно он разгуливал по проспекту Руставели в Тбилиси, тому самому проспекту, который блистал томными красавицами и шумными жестикулирующими красавцами-джигитами, проспекту, манившему витринами магазинов, кафе, ресторанов, художественных салонов и лавок, предлагавших туристам изысканные поделки народных умельцев. К моменту отъезда из Грузии художника Палея «на родину предков» (так информировала грузинская пресса своих читателей) проспект уже поблек и носил на себе следы побоищ между звиадистами и оппозиционными войсками. Однако неистребимый дух артистизма, добросердечия, гостеприимства остался и в талантливом народе грузинском, и в столице Грузии, и в главном ее проспекте. Именно этот дух впитал в себя художник.

Игорь Палей

Нельзя рассматривать характер, темперамент человека в отрыве от географической среды, взрастившей его. Климат и природа, традиции и образ жизни, безусловно, оставляют след на творческой личности.

Следует особо подчеркнуть, что в период, когда во всей стране, именовавшейся Советским Союзом, властвовала жестокая цензура, насильно втискивавшая творцов в рамки соцреализма, в Грузии художники были почти вне рамок этой цензуры, и, глядя на их работы, коллеги из России завистливо восклицали: «У нас такое не проходит!»

Благодаря творческой свободе, искусство Игоря Палея имело возможность развиваться, и не безуспешно, о чем свидетельствуют многочисленные публикации на географической родине о выставках художника и о его произведениях.

…Высокий, загорелый, скуластый, Игорь Палей легко входит в контакт и охотно, вопреки сложившемуся у меня мнению о том, что художники – народ малоразговорчивый, ведет беседы на отвлеченные темы, философствует о своем понимании искусства.

– Игорь, вы являетесь представителем абстрактного искусства, пусть и с универсальной интерпретацией его принципов (по определению специалистов). Как давно вы начали писать именно такие полотна?

– Я рисую столько, сколько помню себя. С раннего детства в моем воображении роились абстрактные образы, но, будучи ребенком, я, конечно, не подозревал, что на свете уже существуют абстракционизм, кубизм, сюрреализм и прочие «измы». Лишь повзрослев, я понял, что абстракционизм уже повлиял на эстетическое сознание общества ХХ века.

– Ваши работы очень эмоциональны, яркость палитры буквально ослепляет буйством насыщенного цвета. Посвященный зритель, разумеется, умеет их читать, а непосвященный, как правило, хотел бы разъяснений.

– Я ничего никогда не разъясняю. Просто я мыслю образами, рождающимися в подсознании, и невольно они могут ассоциироваться у зрителя с морем, небом, цветами и даже космосом. Художник, в широком смысле слова, может именовать себя таковым только тогда, когда открывает для других что-то новое. Когда я пишу, я не думаю о каких-либо страданиях или радостях, в моих полотнах нет никакой философии. Сама жизнь рождает искусство. Если мои дни протекают без перемен, движения, то и в моем искусстве застой. Смена места, увлечения, любовь, какие-либо сильные впечатления от увиденного являются для меня своего рода допингом, заставляющим браться за кисть. Истоки вдохновения – в самой жизни, а моя эмоциональность – исток неоднозначного восприятия этой жизни. Искусство же – это тайна, которую никому не дано постичь.

– Скажите, Игорь, когда вы ехали сюда, на что вы надеялись?

– На то, что смогу здесь себя реализовать.

– Ну, и как?

– Я чувствую в себе большой потенциал, но он пока еще не реализован. В какой-то степени этому мешает недостаток общения, незнание языка.

– Но, насколько мне известно, у вас уже были здесь персональные выставки. И совсем недавно вы участвовали в групповой экспозиции в Тель-Авиве. И это тоже нашло отражение в прессе.

О том, что два года жизни в Нетании для Игоря не были бесплодными, свидетельствуют и выставки, и отклики «русской» и ивритской печати. А в журнале «Израиль-2000» Игоря Палея представляют как израильского посланца искусства за рубежом. Вот как оценивает работы художника искусствовед профессор Григорий Островский: «Картины И. Палея праздничны и жизнерадостны. В них ощущается жизненная и творческая энергия художника, экспрессия мысли и чувства, живописный темперамент, влюбленность в яркие, звонкие краски реального и фантастического миров». Секрет притягательности его произведений Г. Островский видит и в лиричности, и в оптимизме, и в умении приобщить нас к сопереживанию, возможности увидеть мир его внутренним зрением.

Меня интересует, отличаются ли полотна художника грузинского периода от израильского.

– Здесь они стали более светлыми, – отвечает Игорь и поясняет, – может быть, из-за обилия солнца и более спокойной обстановки. Хотя, впрочем, и нервотрепка случается.

Прощаясь с Игорем, я заметила, что всего лишь за два года пребывания в Израиле он добился определенного успеха, а ведь впереди у него для более полной реализации вся жизнь. На что он мне ответил: «Любая творческая личность, реализуясь, развивается, а развиваясь, реализуется. Именно к этому я и стремлюсь».

***

А потом Игорь Палей переехал из Нетании в Иерусалим – и в последние лет десять выпал из поля моего зрения. Но вот 2 апреля 2009 года в Иерусалиме, во Всемирном центре прогрессивного иудаизма состоялось открытие его очередной персональной выставки. В связи с этим у меня появилась перед выставкой возможность познакомиться с его последними работами, наверстать упущенную за прошедший период информацию о нем (впрочем, приглашения на выставки Игорь посылал мне регулярно, но я ими не могла воспользоваться).

Как оказалось, переезд в Иерусалим принес художнику более комфортный настрой на творчество. Из его мастерской, расположенной на застекленной веранде, открывается прекрасный вид, а сама жизнь в столице для него отличается тем, что «в этом городе совсем другие лица, другие люди и другой воздух… Работать, творить – самое место в Иерусалиме». Так считает Игорь.

Полотна, написанные Палеем за последние годы, на первый взгляд, мало отличаются от прежних. Они узнаваемы по стилистике, содержанию, мажорной цветомузыке, колористическим контрастам и гармониям. Но есть в них и нечто новое, что свидетельствует о не зря потраченных годах. Чувствуется профессиональный рост, еще больше стало эмоций и экспрессии, одновременно стало более явным лирическое начало. Если прежде у него было больше абстракционизма в симбиозе с кубизмом, то сейчас это – синтез абстракционизма с сюрреализмом.

Игорь не относится к тем художникам, которые всю жизнь экспериментируют. Он верен себе и работает так, как когда-то начал. Я спросила его, не хочется ли ему попробовать себя в другом направлении. Он ответил, что не ставит себе целью быть верным себе, просто он садится писать то, что зарождается в уме. У него свой индивидуальный вариант интерпретации универсальных принципов абстрактной живописи, возможности которой неисчерпаемы, хотя, может быть, она в какой-то степени и стала уже достоянием истории. Ему интересно работать именно так, потому что «так» он ни на кого не похож, «так» он может сказать свое слово в искусстве.

Как правило, Игорь не дает названий своим работам, такая возможность предоставляется зрителю. Любопытно, что некоторые религиозные люди, посмотрев его работы, убеждают его в том, что он, сам того не зная, является человеком верующим. «Да нет, я человек светский», – говорит он в ответ. А те ему: «В твоих работах есть каббала и скрытый божественный смысл!» Возможно, такое ощущение возникает у зрителя из-за мощной энергетики, которую излучают его работы. Если долго стоять перед полотнами и фантазировать, можно увидеть некий вторичный план, какие-то предметы, образы, контуры. В картинах Игоря всегда сочетаются или противоборствуют стихии воды, небес, далекого космоса. Любит он изображать и цветы. И еще появились у него в дополнение к причудливо извивающимся лентам и птицам такие детали, как яйцо, бабочка. На вопрос, какой смысл он в них вкладывает, художник ответил:

– Природа создала совершенные формы – шар, овал. Я их помещаю, во-первых, потому что это красиво, во-вторых, потому что яйцо символизирует зарождение жизни. Когда на моих полотнах нет птиц, бабочек, яиц, смысл работ совершенно абстрагированный, потусторонний. А эти символы добавляют жизни, зритель чувствует себя участником реальности.

…Игорь Палей – художник дотошный, в хорошем смысле этого слова. Над своими работами он может трудиться месяцами и даже годами. Он нередко возвращается к своим работам, сделанным даже до репатриации, и что-то в них доделывает и переделывает, иногда полностью меняя первоначальный вид. Он упорно работает над цветом и светом, над формой и, главное, над смыслом, в который вкладывает свои мысли, энергию, чувства, миропонимание. Удивительно, как ему удается при его нелегкой репатриантской жизни сохранять неиссякаемый оптимизм и передавать в работах жизнеутверждающий настрой.

Незадолго до своей кончины замечательный искусствовед Григорий Островский написал о творчестве Палея глубокую статью, которую, к сожалению, не успел опубликовать. Вот небольшая, но емкая цитата из этой статьи: «Мировидение художника (И. Палея – Е.Л.), – пишет Островский, – оказывается более сложным и неоднозначным, чем это кажется на первый взгляд. Не сторонний наблюдатель, но соучастник нашей жизни, художник остро ощущает несовершенство окружающей действительности, нервическую аритмию современного бытия. И потому эти диссонансы входят в образную ткань его произведений столь же естественно, как и вечная жажда недостижимой гармонии земных и небесных сфер».

***

Я написала только о четырех израильских художниках, а могла бы добавить творческие биографии еще очень многих интересных живописцев и скульпторов, среди которых имена Анатолия Папаняна, Эдуарда Пасковера, Марты Макаренко, Тани Ворониной, Аркадия Лившица, скульпторов – Баруха Сакциера, Леонида Зильбера, Льва Сегала, Семена Рабинкова, Юлии Сегал и множества других. Вместе с такими зубрами, как скульптор Игаль Тумаркин, художник Менаше Кадишман и другими почти коренными израильтянами они составляют яркую мозаику художественной жизни еврейского государства.