Номер 6(19) - июнь 2011
Александр Каневский

Александр КаневскийДед Мороз
Три рассказа

Содержание
Храните свои годы
«На золотом крыльце сидели…»
Папа вернулся…



 

Храните свои годы

Он еще раз перечитал это письмо-признание в любви. Честно говоря, пойти хотелось. Ниночка ему нравилась. Даже очень. Но с другой стороны… Три месяца ухаживаний, в лучшем случае. Затем, две или три недели подготовки к свадьбе, хождение по родственникам, свадебное путешествие… Потом – девять месяцев ожидания ребенка, стояние под окнами больницы, бегание по врачам, устройство в ясли, в детский садик, в школу… Дальше считать не хотелось.

Конечно, на свидание он не пошёл. Но утром следующего дня положил в банк сэкономленные – по самым предварительным подсчетам – семь лет жизни.

В субботу он был приглашён в свою бывшую школу, на традиционный вечер встречи выпускников. Его очень тянуло повидать бывших одноклассников, похлопать их по плечам, расспросить о житье-бытье, похвастать своими успехами. Но он прикинул, во что это обойдется: час на сборы, двадцать минут на автобусе, речь директора; вызовы к доске, которые снова придумает старик-математик… Часа полтора танцы в зале… Потом Валька Чащин опять потащит всех к себе на дачу – это, считай, ночь по боку, сплошные «А помнишь?»… В воскресенье Валька, конечно, никого не отпустит: купанье в озере, ловля рыбы, уха из консервов – словом, ещё один день коту под хвост…

Он не пошёл. Отправил приветственную телеграмму. Зато на его счету появились сбережённые сутки и восемь часов.

В понедельник, в обеденный перерыв, позвонила мама:

– Почему ты не приходишь? Я очень волнуюсь.

– Еще ведь не конец месяца!

Когда-то он бывал у нее каждую субботу. Они пили чай с вареньем из облепихи, и он жаловался маме на своё начальство. Мама рассказывала ему о пользе витаминов и перед уходом вручала баночку облепихи, которой ему хватало до следующей субботы.

Теперь он эти посещения отменил – и ежемесячно стал класть на книжку освободившиеся вечера. За год набегало пятьдесят два вечера, а в високосный год – пятьдесят три!.. В конце месяца, каждого тридцатого, он заезжал к маме и, не отпуская такси, интересовался её самочувствием. Мама провожала его до машины и вручала теперь уже четыре баночки варенья, которых ему хватало до следующего заезда. Конечно, такой визит забирал не меньше часа, но в конце концов, у каждого человека есть свои привязанности: он уже не мог пить чай без облепихи.

Дома над тахтой у него висел плакат: «Экономьте время! Храните свои годы в Сбербанке!». Он перестал ездить в санатории, в круизы, перестал ходить в гости, на юбилеи, на похороны… Завёл копилку, в которую бросал каждую сохраненную секунду. Секунды складывались в минуты, минуты – в часы, а часы оседали в банке, на счету, и превращались в дни, недели, месяцы…

– Зачем ты экономишь? Почему сейчас не живёшь? – спрашивали друзья.

– Ещё не имею права. Вот встану на ноги, будет имя, квартира, деньги – и тогда я все эти годы – ох как отгуляю!

И вот настал день, когда он сказал себе: всё!

Было звание, положение, благополучие. А на счету – накопленные десять лет, восемь месяцев и шесть с половиной дней. Все это огромное состояние теперь хотелось по-купечески растратить.

Он вышел на улицу, впервые за много лет просто так, без дела. Его ослепило летним солнцем, обрызгало теплым птичьим пением, ошеломило буйством цветущих каштанов. А навстречу шла Нина Петровна, та самая Ниночка, которая до сих пор почему-то не вышла замуж. Ниночка все еще была хороша, и у него сладко заныло сердце. Он молил лишь об одном: только бы не прошла мимо! Десять минут постоять, поговорить!.. Ниночка улыбалась ему так же радостно и доверчиво, как когда-то. Он улыбнулся ей в ответ и хотел шагнуть навстречу, но вдруг почувствовал, что какая-то сила повернула его в другую сторону и повлекла, повлекла назад к знакомому сбербанку, где он тут же положил на счёт только что сэкономленные десять минут, приплюсовав их к сэкономленным ранее десяти годам, восьми месяцам и шести с половиной дням…

«На золотом крыльце сидели…»

Все любят вспоминать своё детство. А я наоборот: стараюсь его забыть. Только одна считалочка из памяти не идёт:

На золотом крыльце сидели

Царь, царевич, король, королевич,

Сапожник, портной…

Кто ты такой?..

Я всегда выбирала королевича, но мама учила, что надо выбирать сапожника, потому что в наше время сапожники живут лучше, чем короли.

За меня всё всегда решали родители.

Когда мне исполнилось пять лет, они захотели учить меня играть на дедушкиной скрипке.

– У ребёнка абсолютное отсутствие слуха, – определила учительница музыки, когда я ей прогнусавила «В лесу родилась ёлочка».

– Это ничего, – успокоила её мама. – Я вам хорошо заплачу, научите её слуху.

Видно, учительнице очень нужны были деньги – меня стали по вечерам к ней водить. До сих пор с ужасом вспоминаю эти уроки: я рыдала, скрипка визжала, а учительница лежала. Однажды усилием воли она поднялась, перевязала голову полотенцем и взмолилась:

– Я вам хорошо заплачу, только заберите ребёнка – у меня начинается менингит.

На этом музыка закончилась, но начались уроки иностранного языка, причём японского, чтобы всех друзей переплюнуть. Нашли какого-то самурая из Одессы, который носил кимоно и гнал самогон из риса. Он потребовал такую плату, что мама в ужасе переспросила по-японски:

– Сикоко, сикоко?..

Пятиклассницей я пошла с подружками на ипподром. Меня посадили на длиннохвостого красавца. Замирая от страха и восторга, я проехала на нём по зелёному полю и на всю жизнь заболела лошадьми. По ночам мне снилось, что я летаю над городом на огненном скакуне. Я умоляла маму записать меня в конноспортивную школу, но и она, и папа, и дедушка, и бабушка хором запричитали:

– Упадёшь! Убьёшься! Сломаешь шею!..

– Даже если ты и выживешь, у тебя будут кривые ноги, – припугнул папа.

– А вот и нет! Все наездницы стройные!

– Это их гримируют. А на самом деле у них ноги, как два коромысла.

И папа процитировал мне куплет из старинной песни, в которой молодой казак приветствует свою невесту:

Я возвернуся с дороги

И расседлаю коня…

«Здравствуй, моя кривоногая,

Ещё кривоногей, чем я».

Спустя годы я узнала, что песню сочинил сам папа, в соавторстве с бабушкой. Но тогда этот куплет произвел на меня впечатление, и я перестала пробиваться на ипподром. Но ещё много лет меня нельзя было оторвать от телевизора, когда показывали конные соревнования.

Однажды, уже учась в институте, куда я поступила по настоянию папы и мамы, я случайно попала на какой-то эстрадный концерт. После музыкального вступления на сцену вышел молодой конферансье, и у меня запрыгало сердце: именно таким я представляла себе королевича из моей детской считалочки... Я сидела в первом ряду, он увидел меня и чуть не проглотил микрофон. Больше он уже ни на кого не смотрел, все свои шутки адресовал только мне. Но я не смеялась. Я сидела оглушённая и счастливая и только завидовала стойке микрофона, потому что он держал её за талию.

В антракте я выскочила на улицу, добежала до цветочного киоска, отдала все свои деньги за букет гвоздик и вернулась, когда все артисты пели прощальную песенку. Он тоже пел, но лицо у него было несчастное. Когда я протянула ему цветы, он схватил меня за руки и уже не отпускал до закрытия занавеса.

Мы провели вместе этот вечер и все другие вечера после его концертов. Мы сидели на скамейке и целовались, а я смеялась, сама не знаю почему. Он объяснил, что это до меня только сейчас дошли его шутки.

Когда я сообщила обо всём родителям, произошло что-то вроде ташкентского землетрясения. Папа затопал ногами и закричал:

– Кто?.. Конферансье?.. Пока я жив, оно к нам в дом не войдёт!

Мама пыталась сохранить дружеский тон:

– Доченька, поверь: вы не построите семью – артисты полжизни проводят на гастролях.

– Я буду ездить с ним и помогать ему в концертах.

Этого мама не выдержала и закричала:

– В эстрадных концертах?.. Ты?!.. Через мой труп! Через папин труп! Через трупы дедушки и бабушки!..

От такого количества трупов мне стало плохо. Родители заперли дверь и не выпускали меня. Я пыталась вылезти через окно – меня оттащили. Я молила, рыдала, кричала, потом впала в апатию и неделю пролежала в постели. И сдалась. Меня ведь не научили бороться, поэтому я покорилась.

Прошёл ещё один год. Я стала девицей на выданье, и родители начали поспешно искать мне мужа. Однажды дед привёл в дом своего зубного техника, который принёс шампанское и о чём-то долго шептался с папой. После его ухода я узнала от деда, что техник хочет на мне жениться.

– Но он мне не нравится, – запротестовала я.

Дед рассердился и вытащил из стакана свою вставную челюсть.

– Не заговаривай мне дёсны! Посмотри, какая работа!

– У нас разные интересы, – пыталась я найти поддержку у мамы, – ему же целых сорок лет.

– Ну, и что? – удивилась мама. – У мужчин это переходный возраст: они переходят от жены к жене. Так что скорее выходи, а то уведут.

Я подумала: какая разница, этот или другой – и согласилась.

Свадьбу справляли пышно, в лучшем ресторане. Пришли все стоматологи нашего города и весь вечер пили за золотые руки моего мужа.

Живём мы мирно, спокойно. У нас большая квартира, гараж, дача, машина. Мама и папа счастливы, дедушка и бабушка тоже. Институт я бросила, сижу дома, смотрю за ребёнком. По вечерам помогаю мужу: кипячу инструменты, расфасовываю цемент, кладу зубы на полку. По субботам ходим к его родителям, по воскресеньям – к моим. Конноспортивные соревнования я больше не смотрю, на эстрадные концерты с тех пор ни разу не ходила… Вы спросите, зачем сюда пришла?.. Увидела его фотографию на афише, захотелось гвоздики подарить, как тогда… Нет, нет, не сама – я через билетёра передам…

Не люблю своё детство. Стараюсь его забыть. Почти забыла. Только одна считалочка из памяти не идёт:

На золотом крыльце сидели

Царь, царевич, король, королевич…

 

 

Папа вернулся…

Обычно это происходило в последний день декабря. Папа приходил с работы волевой и сосредоточенный.

– Я ухожу, – заявлял он.

– Куда? – спрашивала мама, перечитывая любимую Анну Каренину.

– Совсем. От тебя ухожу.

– Почему? – интересовалась мама, не отрывая глаз от книги.

– Ты меня не ценишь! Никто не ценит! Вам всем плевать на меня!

– Ты не прав, – бросала мама, переворачивая страницу.

– Сейчас не время выяснять отношения… Поздно! Ты меня проиграла!.. Не волнуйся, на квартиру претендовать не стану. Мебель оставляю тебе, ковёр тоже.

– Ты – благородный человек, – изрекала мама, продолжая чтение.

– Только не надо красивых фраз, не надо!.. Пути назад нет!

Папа раскрывал «дипломат», укладывал туда электробритву, пасту, зубную щётку и почему-то молоток, хотя он ни разу в жизни не забил ни одного гвоздя. Затем надевал пальто, шапку, подходил к дверям, оборачивался.

– Я ухожу. Кто идёт со мной? – вопрос был адресован нам, детям, но повисал в воздухе без ответа. – Папа уходит навсегда. Кто пойдёт с папой?

– Я не могу, мне задали сочинение, – сердито отвечала Ленка. Папа переводил взгляд на меня. Я начинал хныкать.

– Я не пойду, у нас в садике подарки давать будут.

Папа запрокидывал голову и трагически воздевал глаза к небу.

– Хорош итог: создал семью. Вырастил детей, всю жизнь работал на них, а теперь даже уйти не с кем!..

Голос его дрожал, в глазах появлялись слёзы.

– Я пойду с тобой, – говорила мама, откладывала книгу, предварительно заложив закладку между страницами, одевалась и они уходили. Возвращались поздно, весёлые, счастливые, с подарками. Так что нам, детям, даже нравилось, когда папа от мамы уходил.

Но однажды, тоже тридцать первого декабря, папа вернулся с работы раньше обычного. Мама только-только закончила готовить обед и проверяла принесенный Ленкой табель.

– Я ухожу от тебя, – объявил папа.

– Куда? – спросила мама, просматривая оценки.

– Совсем. От тебя ухожу.

Ответ был традиционен, но что-то в папином голосе насторожило маму. Она отложила табель и посмотрела папе прямо в глаза.

– Почему ты уходишь?

Папа отвернулся и молчал.

– Ты уходишь к ней? – тихо спросила мама.

Не поворачиваясь, папа утвердительно дрыгнул головой.

Я знал, кто такая она. Это была соседка с пятого этажа Эля Глотова, которая на афишах именовалась Эльвирой Глотье. Она работала акробаткой и ещё чем-то жонглировала. Зимой и летом ходила в обтягивающем свитере, из-под которого выпирали все её формы. Последнее время я часто видел папу, беседовавшего с Эльвирой: ему, худому и щуплому, импонировали её сила и мощь. И вот теперь он…

– Что ты возьмёшь с собой? – спокойно спросила мама.

– Ничего. Мебель и ковёр я оставляю вам. Свои вещи тоже. Выходной костюм и свитера можешь продать – получишь деньги.

– В чём же ты будешь ходить?

– На работу в этом пиджаке и этих брюках, они после чистки, как новые. А дома…– Он запнулся и исправился – …а у неё – в спортивном костюме, она мне отдаст свой старый.

Он уложил в «дипломат» весь свой джентльменский набор, закрыл его, дошёл до дверей, постоял, обернулся, посмотрел на меня и на Ленку.

– Вы проводите меня?

Я насупился и молчал.

– Тебе же недалеко, всего один этаж! – буркнула Ленка.

– Хорош итог: дети отказываются проводить отца в последний путь!

– Я провожу тебя, – предложила мама.

В папиных глазах блеснула радость. Секунду он колебался, потом хрипло выдавил «не надо» и выскочил за дверь.

Мама молчала.

– Напиши его маме, брату, всем его родственникам, – предложила Ленка. – Ему станет стыдно, и он вернётся.

Мама покачала головой.

– Это не поможет. Здесь уже никто не поможет.

– А дед Мороз? – спросил я.

Мама рассмеялась, притянула меня к себе и заплакала.

Мой детский садик находился во дворе, перед нашими окнами. Поэтому меня туда не провожали, я сам бегал. Только на утренники меня всегда сопровождала мама. На этот раз, увидев в зеркале свои заплаканные глаза, попросила:

– Пойди сам. Ты ведь уже большой.

К нам всегда приходил один и тот же дед Мороз, грузный, нескладный, с одышкой. Он обслуживал все детсады нашего района. Мой садик находился в конце его маршрута, он прибегал к нам всегда с опозданием, потный и растерзанный. Его посох цеплялся за бороду и болтался до тех пор, пока борода не отваливалась вместе с ним.

В день, когда папа насовсем ушёл от мамы, деду Морозу особенно не везло: это был седьмой, последний утренник, на улицах навалило много снега, ходить было тяжело, он несколько раз падал, зверски устал, еле передвигал ноги – поэтому танцевал сидя. Бороду где-то потерял, вместо неё ему подклеили кусочек кроличьего меха. Мех был серый, выделялся на фоне ватной шубы – всем сразу было видно, что с возрастом дедушка стал чернеть.

Снегурочка развязала мешок. Измочаленный дед нагнулся за подарками, но разогнуться уже не смог: его прихватил радикулит. Так он и просидел до конца утренника, согнувшись над мешком, из которого Снегурочка выдёргивала подарки и вручала их детям. Дед Мороз натужно улыбался каждому, посыпал его конфетти и виновато сообщал:

– Заболел ваш дедушка.

Когда праздник закончился и все разошлись, я, уже одетый, заглянул в зал и увидел такую картину: Снегурочка упёрлась своему партнёру коленом в позвоночник и напряжённо тянула его за плечи. Дед Мороз со скрипом распрямился.

– Всё! Теперь добредёшь сам. А мне ещё за внуком ехать! – Она глянула на часы, потом чмокнула деда в кроличью бородку. – Счастливого Нового года! – И умчалась.

– Дедушка, пойдём к нам, – предложил я.

– Нет, мальчик, дедушка Мороз поедет к себе в лес и ляжет отдыхать в сугроб.

При этих словах он дёрнулся, и зубы его застучали – это он представил себя лежащим в сугробе.

– Пойдём, – настаивал я, – ты ведь должен всем помогать, а у меня мама плачет. – Дед Мороз, уняв зубную дрожь, внимательно посмотрел на меня. Чтобы его окончательно убедить, я добавил. – Мы рядом живём, во дворе. Чаем тебя напоим, с малиновым вареньем.

Этот дед Мороз обладал очень развитым воображением: я увидел, как он мысленно проглотил варёную малину, и как по его телу разлилось тепло от будущего чая. Он решительно взял меня за руку и сказал:

– Веди!

Мама не могла скрыть удивления.

– О, кто к нам пришёл!

– Извините… Я не сам… Это ваш мальчик.

– Очень хорошо, что пришли. Снимайте шубу.

– Нет, нет, нельзя! – он попытался незаметно кивнуть в мою сторону, давая понять, что не может разоблачить сказку: он по наивности думал, что я всё ещё верю в его лесное происхождение!

Выпив чаю с малиной, дед Мороз окончательно раскис. Глаза его слипались, он растягивал веки пальцами. Его знобило. Очевидно, ко всему он ещё и простыл.

– Я вас в таком состоянии не отпущу, – сказала мама. – Ложитесь и поспите, хотя бы часок.

Она бросила на тахту плед и подушку. Дед Мороз был не в состоянии сопротивляться. Бормоча слова благодарности, он повалился на тахту, как стоял, в шубе, в шапке, и сразу захрапел. Мы с Ленкой стянули с его ног валенки и накрыли его пледом.

Прошло два часа. Дед спал глубоким сном ночного сторожа, не повернувшись, не пошевелившись.

И тут вошёл папа.

– Что это? – изумлённо спросил он, указывая на храпящего мужчину в шубе, в шапке, с кроличьей бородой. Мы молчали. Папа повторил свой вопрос. – Я могу узнать, кто это спит в моём доме?

– Это уже не твой дом, – тихо сказала мама.

Папа чуть растерялся.

– Допустим. Но мне обидно: стоит только выйти, как уже кто-то лежит! – Он подскочил к тахте и стал трясти деда за плечи. – Товарищ!.. Товарищ господин!.. Пора вставать!

Дед испуганно вскочил, не понимая, где он и что с ним. От испуга задекламировал:

– Я весёлый дед Мороз, я подарки вам принёс… – Потом посыпал папину голову конфетти и поздравил его. – С Новым годом!

Окончательно проснувшись, застеснялся и стал поспешно натягивать валенок.

– Это просто чёрт знает что! – возмущался папа. – На минутку выйдешь к соседям – в доме сразу появляются нахальные деды Морозы!..

– Я – не нахал, я – из фирмы «Радость» – оправдывался дедуля, натягивая второй валенок.

Мама протянула ему банку с вареньем.

– Это вам новогодний подарок. Придёте домой, попарьтесь в ванне, ложитесь под тёплое одеяло и пусть жена даст вам в постели выпить чай с малиной.

– У меня нет жены. А за подарок спасибо. – Дед Мороз взял баночку, поклонился маме и направился к дверям.

– Может, останетесь с нами встретить Новый год?

– Нет, нет, благодарю. Дед Мороз должен вернуться в свой лес и спать в сугробе. – Он улыбнулся мне, подмигнул и вышел.

– Он ещё и холостой! – продолжал возмущаться папа, вытряхивая из волос конфетти.

– Тебе что-то нужно? – спросила мама.

– Я забыл молоток.

Мама принесла ему любимый инструмент. Но папа не уходил. Он потоптался у двери, потом решительно вытащил из «дипломата» большую коробку конфет и протянул её маме.

– Я вспомнил, что не поздравил тебя с Новым годом. Это дорогие конфеты, девяносто рублей коробка, называются «Теремок».

– За эту цену они могли бы называться «Небоскрёб», – сказала мама, раскрывая коробку. – Угощайся.

– Спасибо. – Папа взял одну конфету и проглотил её не разжёвывая. – Я хочу погулять по улицам. Кто пойдёт со мной? – спросил он, отвернувшись от мамы, глядя в нашу сторону. Мы молчали. Папа не уходил. Молчание затянулось.

– Придется мне пойти с тобой, - сказала мама и начала одеваться.

Я подошёл к ней и тихонько прошептал:

– Видишь, дед Мороз всё-таки помог.

Мама притянула меня к себе и стала целовать, но уже не плакала, а смеялась.


К началу страницы К оглавлению номера
Всего понравилось:0
Всего посещений: 2059




Convert this page - http://7iskusstv.com/2011/Nomer6/Kanevsky1.php - to PDF file

Комментарии:

Я. Розенфельд
Иерусалим - at 2011-07-08 18:58:17 EDT
Только сейчас смог добраться до рассказов уважаемого Александра Каневского. К сожалению, ожидал большего. Слишком простенько, напоминает времена моего советского детства и фильмы 70-ых годов, когда все герои жили скромно и счастливо и верили в хорошее и доброе. Возможно, рассказы и написаны в это время. Но сейчас, по-моему, они сильно устарели.
Е. Майбурд
- at 2011-06-30 17:31:53 EDT
Чудесные добрые сказки для взрослых.
Лея Алон(Гринберг).
Иерусалим, Израиль - at 2011-06-28 21:04:47 EDT
Очень хорошие рассказы. Умные, без нравоучений. Спасибо.Лея.
Aschkusa
- at 2011-06-27 19:51:24 EDT
Чудесные рассказы.
Инна
- at 2011-06-27 19:21:10 EDT
Очень понравился первый рассказ. Нельзя откладывать жизнь на потом: у скупца, который не привык не привык тратить, она все равно не получится.

_Ðåêëàìà_




Яндекс цитирования


//