Три романа «про это»

 Главы из новой книги

Содержание
Свободны друг от друга
Брачные узы
Инопланетный Гулливер
Вариации на тему
Любовь и влюблённость

(Другие главы из новой книги см. в №3 за 2011 год и сл.)

Свободны друг от друга

– А какое мне будет положено наказание?

– Наказание? О, как всегда: одиночество.

Ингмар Бергман. «Земляничная поляна».

На экране телевизора – небольшая квартира, заполненная кошками. Рыжие, чёрные, пятнистые, серые, полосатые кошки расхаживают по коридору, спят на кушетке, едят из мисок, сидят на обеденном столе. Во всех углах – грязные поддоны с песком и какашками. В кресле – хозяйка квартиры, женщина лет шестидесяти, давно махнувшая на себя рукой, располневшая, непричёсанная. Одна кошка у неё на коленях, другая – на руках, третья – на плече.

Да, я люблю их, – говорит она. – В них вся моя жизнь. Дочь и внуки иногда заходят, затыкают нос, уговаривают меня отдать в кошачий приют хотя бы половину. Но как я могу? Расстаться вот с такой чудной мордочкой? (Подносит кошку к лицу, трётся о неё носом.) Страшно боюсь заболеть. Если меня положат в больницу, что с ними станет? Кто их будет кормить? Наверное, воспользуются случаем, увезут всех в приют, и я вернусь в пустую квартиру.

Марк Поповский в своей книге «На другой стороне планеты» рассказывает как раз о старушке, которая из-за болезни лишилась всех своих мурлыкающих друзей. «Поместили её в дом для престарелых, но она убежала оттуда и каким-то образом сняла квартиру в городе... Навестивший её сотрудник соцобеспечения обнаружил, что стены в квартире были разрушены. Старушка разбивала штукатурку и вкладывала в дырки куски хлеба: кормила крыс. Их было великое множество. Но о кошках она тоже не забывала – покупала банки с кошачьей едой, открывала их, вываливала содержимое на газету, а затем выбрасывала пакет в окно, в надежде, что кошечки её подарок разыщут и голодными не останутся».¹

Канал «Планета животных» не стал бы показывать передачи на эту тему чуть ли не каждый день, если бы они не привлекали массового зрителя. Видимо, проблема достигла масштабов эпидемии. Люди заполняют своё жильё собаками, попугаями, черепахами, обезьянами. И не обязательно одинокие. Показали молодую супружескую пару, дошедшую до грани развода, потому что муж загромоздил квартиру клетками с курами, уверяя всех, что проводит какой-то важный эксперимент. В другой семье пятнадцатилетняя дочь убежала из дома к добрым соседям, потому что мать заполнила квартиру десятками кошек и при этом, со слезами на глазах, объясняет мужу и психиатру, что жить без любимых тварей она не может, хотя бегство дочери терзает ей сердце.

Мания эта получила название «хординг» (от слова hoard – запасаться). Параллельно идёт серия передач под названием «фатальная привязанность» (Fatal Attraction). Это про тех, кто выбрал объектом любви опасных представителей животного мира. У одного в джакузи живёт крокодил длиной два метра, у другого – удав. Один фермер завёл себе в качестве домашнего любимца взрослого бизона – ему пришлось расширять двери в доме, чтобы четвероногий друг мог свободно переходить из комнаты в комнату. Ньюджерсийская дама в своём загородном поместье завела тигровый питомник, в какой-то момент у неё скопилось 25 зверей. Соседи были в ужасе, потому что тигры иногда ускользали из загонов, бродили по округе. Муниципалитет пытался принять какие-то меры, но соответствующих законов в штате ещё нет, а хозяйка питомника настаивает на полной безобидности своих любимцев. «Но вот в Канаде недавно такой же любитель полосатых хищников был загрызен одним из них», говорят ей. «Наверное, он повёл себя как-то недобро, агрессивно. Сам виноват».

Другой фронт войны американцев с одиночеством развернулся в бескрайних недрах интернета. Блоги, фэйсбуки, эсэмэсы оказались идеальным, ни к чему не обязывающим суррогатом общения. Межчеловеческие связи возникают и рвутся с лёгкостью утренней паутины, покрытой росой. Однако есть чувствительные души, пытающиеся превратить эти ниточки в серьёзные отношения. Таких, как правило, ждёт горькое разочарование. Растёт число покончивших с собой из-за «интернетных измен».

Раньше иллюзия общения цвела в пивной, баре, кабаке, кафе. Человек входил никем не званый, заговаривал с кем угодно, никто не мог его отвергнуть, все были обязаны принимать всех и каждого, никто никому ничем не был обязан, никто не был ни в чём виноват. «Почему у вас так громко играет музыка – невозможно разговаривать?», – спросил я однажды у владельца бара в Новом Орлеане. Владелец был знакомым профессором и сказал с усмешкой: «Для того и играет так громко, чтобы не было нужды в разговорах».

Бар был самым естественным местом пребывания для одиноких героев Хемингуэя, Керуака, Чивера, Сэлинджера. С горькой иронией Саймон и Гарфанкель пели о том, что «дружба не нужна, она причинит боль, поэтому следует быть одиноким, как скала». А как одиноки персонажи на полотнах Эдварда Хоппера и Эндрю Вайета, в фильмах Джима Ярмуша и Роберта Альтмана, в стихах Томаса Элиота, Алена Гинзберга, Уистена Одена!

В веке XIX одиночеством мучились только богачи, живущие в просторных апартаментах или поместьях. Удел Онегина, Печорина, Алеко не грозил обитателям шахтёрских посёлков или доходных домов. Но после Второй мировой войны жилищные условия и благосостояние в Америке стали стремительно улучшаться. Мы приехали в страну, в которой у большинства людей уже не было необходимости тесниться в одном доме с родителями, с престарелыми родственниками, с подросшими детьми, с беспомощными инвалидами. Каждый ребёнок претендовал на отдельную комнату и часто запирался в ней наедине с проигрывателем или компьютером. Жизненное пространство быстро расширялось, и в него бесшумно заползали сонмы змей одиночества, которые умели жалить прямо в сердце.

И конечно – автомобиль!

Он открывал бескрайние поля свободы друг от друга. В десятках фильмов герой мчался с развевающимися волосами в машине или на мотоцикле – прочь от всех! – один, гордый, свободный. Даже когда Дастин Хофман в фильме «Выпускник» летит на красненьком «фольксвагене», чтобы отвоевать свою возлюбленную от соперника, что-то говорит зрителю, что он не станет мирно растить с ней детишек и являться каждый день на службу в фирму, производящую пластмассу, а через год-другой снова умчится, влекомый неодолимым зовом новизны.

Десятки миллионов одиноких жаждали избавления от своей тоски и готовы были отдать последние деньги тем, кто обещал им помощь и спасение. Уверен, что именно они обеспечили неслыханный массовый успех проповедникам-евангелистам на телевиденье. Когда ты сидишь в огромном зрительном зале, окружённый тысячами единоверцев, и слушаешь самозабвенные призывы нового апостола и сливаешься с ним, с Христом, с миллионами телезрителей – о каком одиночестве может идти речь?! Ты принят, растворён в пульсирующем океане веры и любви. И неважно, если через месяц окажется, что новый апостол разворовывал пожертвованные тобою деньги, напивался, блудил направо и налево. Нажатием кнопки ты можешь перейти на другой канал и влиться в новое ликующее братство.

На помощь людям неверующим пришли армии психоаналитиков, захлестнувшие под знаменем Святого Зигмунда Америку от океана до океана. Фигура «шринка» стала такой же привычной и обязательной, какой в веке XIX была фигура священника, пастора, попа. Фильмы, романы, статьи часто изображают шринков иронично, даже карикатурно, но это никак не уменьшает ни числа их пациентов, ни их доходов. Тот же Марк Поповский описал супружескую пару, в которой жена может промолчать все четыре часа совместной поездки с мужем в автомобиле, но уже много лет исправно платит своему шринку 500 долларов в месяц за право говорить о себе, лёжа на кушетке в его кабинете.²

Конечно, остаются в силе – да ещё как! – и традиционные способы бегства от одиночества: пьянство, наркотики. Примечательная деталь: большинство людей любят выпивать в компании, в застолье, потому что алкоголь облегчает общение, взаимное доброжелательство, даже любовь. Напиваться в одиночку – тревожный знак, приближение края пропасти. «Ведь я же, Зин, не пью один», – гордо заявляет герой песни Высоцкого. Любителям марихуаны тоже нравится собираться вместе и передавать самокрутку по кругу. Да и лечение запойных в группах «Анонимных алкоголиков» тоже начинается (а, возможно, и кончается) разрушением проклятья одиночества: они собираются вместе, в одной комнате и делятся своим печальным опытом с оправданной уверенностью, что и остальным это важно и интересно.

Не могла остаться в стороне от такой гигантской эпидемии и армия фармацевтов. Новые и новые лекарства от депрессии выбрасываются на рынок каждый год, и цены на них взлетают под потолок, под небеса. Пикантность заключается в том, что испытывать их можно только на людях, давших своё согласие на это, то есть признавших себя больными. Те же, в ком тоска одиночества проявляется вспышками неконтролируемой злобы или, наоборот, параличом воли и полной апатией, выпадают из рамок проводимых экспериментов.

Ну, а что же происходит в Америке с главным – веками проверенным! – защитником от одиночества – семьёй?

NB: «Душа Моя скорбит смертельно, – сказал Христос ученикам. – Побудьте здесь и бодрствуйте со Мною»/

«Нет, – сказали ученики. – Ты просто болен. Мы пойдём и достанем Тебе зелье под названием прозак»

Брачные узы

Отношения между мужчиной и женщиной остаются главнейшим строительным материалом любой цивилизации и одновременно – главнейшей мистической тайной той части Творения, которая именуется Человечество Земли. Десятки и сотни раз я пытался приблизиться к ней в своих романах и трактатах, но не для того, чтобы раскрыть её – этим до скончания веков пусть занимается музыка, – но чтобы заглянуть хотя бы в доступные нам просветы. Как безбилетник, бродящий вокруг концертного зала, я вслушивался в обрывки песен и арий, и всё подслушанное и подсмотренное в преображённом виде потом всплывало в моих книгах.

Американская статистика в начале 1990-х безжалостно подсчитала: каждый второй брак, заключённый в стране, кончится разводом. Но эта статистика не учитывала те союзы, в которые молодые – и не очень молодые – пары вступали без благословения церкви или муниципалитета. Такие «пробные» браки кончались разрывом ещё чаще. Сегодня в жизнь вступает поколение, половина которого росла в разрушенных семьях. Что порождало этот океан горечи и страданий? Какие силы отбрасывали друг от друга людей, ещё вчера искренне влюблённых?

В своё время Леонид Зорин рассказал мне, что новая пьеса рождается у него не с придумывания сюжета, а с накапливания драматических деталей, сценок, коллизий. Как живописец, постоянно делающий в блокноте наброски лиц, поз, нарядов, ещё не знает, каким образом они вольются в будущую картину, так и литератор должен вносить в записную книжку мозаику душевных движений, ловимых его глазом и слухом в окружающей жизни, отбирая их только за яркость и своеобразие, а не за пригодность смутно зреющему замыслу. Думаю, я бессознательно подражал зоринскому приёму, когда собирал материалы к роману, впоследствии появившемуся на свет под названием «Суд да дело».

В какой-то мере он подхватывал и развивал главную тему романа «Седьмая жена», так же вглядывался в чехарду влюблённостей и разрывов. Но если герой «Седьмой жены», Антон Себеж, подчинялся правилам перехода от одной возлюбленной к другой, то есть каждый раз послушно проходил процедуру развода (в Америке это называют «серийный моногамист» – по аналогии с «серийным убийцей»), герой романа «Суд да дело», Кипер Райфилд, влюбляется в замужнюю женщину, отчаявшуюся найти счастье внутри сложившихся правил брачных отношений. И она не одинока в этом порыве. Из-за неё Киперу приходится встречаться, общаться, диспутировать и бороться с десятками экстравагантных противников традиционной моногамии, ищущих новые варианты устройства семьи.

Мне почти не было нужды напрягать фантазию в этом плане. Купив несколько экземпляров журнала «Больше любви» (Loving More), я мог просто выписывать оттуда красочные объявления:

«Счастливая пара, женаты двадцать лет, открыли границы восемь лет назад. Наши дети выросли, теперь у нас больше свободного времени для дружбы, поиска, романтики. Предлагаем – и ищем – любовь, надёжность, веселье, интеллект. Возраст, пол, раса не имеют значения. Пишите...»

«Мечтаю о тройственном союзе! Интеллигентная, успешная, амбициозная, кудрявая львица тридцати пяти лет, с двумя львятами (14 и 7), ищет пару, умеющую обращаться с людьми и миром на высоком уровне. Ревности – нет! Равенству – да!»

«Очаровательный, живой, спортивный, преподаю музыку, питаю неизменную слабость к музыкантам, художникам, танцорам, обожаю остроумную беседу (даже с примесью дурачества), люблю путешествовать, танцевать, целоваться – но! и в этом главная моя трудность! – целоваться непременно с двумя женщинами сразу. Пишите...»

Папка с надписью «Новый роман» быстро наполнялась газетными и журнальными вырезками, конспектами телевизионных передач, историями из жизни, интернетовскими призывами. Поиски альтернативных форм супружества бурлили столь же активно, сколь и поиски альтернативных способов лечения болезней. За пятьдесят лет рамки общепринятого и разрешённого раздвинулись, впустив легитимность отношений бойфренд-гёрлфренд, в некоторых штатах признали однополые браки, в других смотрели сквозь пальцы на полигамистов. Что такого страшного, если какие-то люди захотят построить семью из трёх, четырёх, пяти участников?

Дерзкий сюжетный ход пришёл позднее, когда поле романа уже было вспахано для посева, семена запасены и обработаны. Если спрятать подзаголовок «Лолита и Холден двадцать лет спустя», читатель может и не заметить, что в образах главных героев автор воскресил двух самых знаменитых подростков начала 1950-х, похитив их у Набокова и Сэлинджера. В журнальной публикации подзаголовок потерялся, и многие рецензенты не обратили внимания на связующие ниточки, рассыпанные в тексте, проглядели факт воровства у классиков. Но и для меня это воскрешение знаменитых героев было не несущей частью конструкции, а скорее литературной игрой, забавлявшей в процессе писания. Здание романа должно было стоять само по себе, без подпорок, даже если бы героев звали Джон и Мэри, Иван да Марья.

Роман кончается поражением Кипера – он теряет возлюбленную, не сумев найти в душе отклика на её антимоногамные искания. Irreconcilable differences – непримиримые различия – наиболее частая причина разводов, объявляемая в суде. Другая часто упоминаемая причина: супружеская неверность. Ревность, желание мести за измену признаются повсеместно чувствами естественными, законными, оправданными. Ещё Достоевский в «Дневнике писателя» рассказывает об адвокате, заявившем на суде, что, если бы его подзащитная не полоснула бритвой по горлу жену своего любовника, она бы тем самым обнаружила отсутствие нормальных человеческих эмоций. Сто лет спустя миллионы женщин в Америке приветствовали Лоретту Боббит, отрезавшую кухонным ножом член своему возлюбленному-изменнику. Но меня всегда занимал вопрос: каким же образом миллионы ловеласов всех времён соблазняли чужих жён и ничуть не страдали при этом от ревности к мужьям? Не может ли оказаться, что страдания ревности вызваны не ущемлением маленького «люблю», а утратой раздутого и гордого «владею»?

Другой вопрос, другое большое ПОЧЕМУ? окрашивало феномен непостоянства. Да, за измены в цивилизованном мире больше не побивали камнями, не клеймили алой буквой на лбу. Но угроза быть наказанным потерей семьи и детей остаётся вполне реальной. А для профессионального политика дело может кончиться и концом карьеры. Почему же с таким упорством мужчины и женщины, рядовые граждане и столпы общества, ищут любовных утех на стороне? Даже те, кто продолжает любить своих супругов и страшится утратить их? Загадка эта казалась мне столь многозначительной, что вскоре после выхода книжного издания «Суд да дело» папка с надписью «Новый роман» снова начала быстро заполняться «строительным материалом».

NB: К браку мы предъявляем такие же требования, как к дому: хотим, чтобы он был прочным, тёплым, надёжным, уютным. И лишь одно свойство хорошего дома кажется нам недопустимым в браке: наличие двери, через которую можно выйти погулять и потом вернуться.

Инопланетный Гулливер

Неодолима тяга нашей души вверх, к тому, что мы потом на разных языках назовём Богом.

Непостижимы взрывы страстей, которые превратят эту тягу в массовые убийства, пытки, грабежи.

Про это Ефимовым были написаны – у него сочинились – случились – романы «Свергнуть всякое иго», «Невеста императора», «Новгородский толмач», все философско-исторические трактаты.

Неодолима тяга мужчины и женщины друг к другу.

Непостижимы силы раздора, отбрасывающие их друг от друга в попытках совместной жизни, превращающие часто в смертельных врагов.

Про это были написаны – сочинились – случились – романы «Смотрите, кто пришёл!», «Зрелища», «Как одна плоть», «Седьмая жена», «Суд да дело».

Казалось бы, ты сказал всё, что мог, тысячи людей услышали тебя, откликнулись, но это никак не изменило их жизни. По-прежнему им остаётся выбирать между двумя видами утраты любви, между двумя океанами горя. Один называется Одиночество, другой – охлаждение, раздражение, вражда. И по-прежнему в душе вскипает сострадание и протест. Нет, не может быть, чтобы это было так безнадёжно и неизбежно! Тут какая-то ошибка, куда-то мы не туда пошли!

Но как трудно касаться этой темы, как трудно сохранить мину бесстрастного исследователя. С какой стороны ни подойди, так и ждёшь, что из зала раздадутся крики: «А сам ты? К чему ты нас призываешь? Уж не хочешь ли ты, чтобы все запреты были сняты, чтобы каждому было позволено проделывать это с каждой?» И вот уже мелькают в воздухе тухлые яйца, гнилые помидоры, а там, глядишь, дойдёт дело и до камней, а за дверью уже маячит ведро со смолой и мешок с перьями.

Видимо, не обойтись здесь без литературных хитростей. В эти мемуары уже были включены десятки отрывков из написанных мною книг. Почему нельзя использовать отрывок из книги, ещё не написанной? Из книги, замысел которой пока лишь смутно зреет, пускает корешки в тёмной и тёплой ямке воображения? Давайте представим, что на Землю явился инопланетный путешественник. Его послали к нам, чтобы он написал отчёт о жизни землян. И выберем из этого отчёта главу об устройстве брачных отношений у разных народов. Вся ответственность за нижеследующий текст – на инопланетном Гулливере, который – по неизвестным причинам – выбрал явиться к нам в женском обличье. Он/она обращается к инопланетному профессору, пославшему его/её на задание.

Дорогой профессор! Вы просили отдел экипировки сделать мой скафандр по возможности привлекательным для землян, и художник честно сидел над картинками и фотографиями из их газет и журналов. Но добился лишь того, что теперь на кампусе я не могу пройти от общежития до библиотеки, без того чтобы за мной не увязались два-три студента. Мне приходится быть крайне осторожной. Если я буду всем говорить «нет», это – по их нынешним нравам – может вызвать подозрения. Если выбрать одного и стать тем, что у них называется бой-гёрл-френд, этот избранник, проводя со мной каждый день, очень скоро начнёт замечать некие странности моего телосложения и поведения. По тонкой, по звенящей струне мне приходится ступать, дорогой профессор.

Но если бы вы видели, с какой несоразмерной страстью они накидываются на все мягкие округлости моего скафандра! А все отверстия в нём вызывают в них почти животный экстаз. Я порой опасаюсь даже за ноздри и уши. И, конечно, с трудом удерживаюсь от смеха. Но рассмеяться – недопустимая роскошь. Уже и без того мне доводилось слышать реплики в свой адрес: «колд бич», то есть «холодная сука».

Ещё мне приходится скрывать мою способность усваивать содержание любой книги за пять минут перелистывания. Земляне до сих пор читают букву за буквой и слово за словом – вы можете себе представить, сколько времени у них уходит, чтобы заучить какую-нибудь знаменитую поэму, вроде «Илиады» или «Фауста», о которых я вам писала в предыдущих письмах. Я же, после месяца занятий в библиотеке, проштудировав тысячи томов, могу представить вам краткий отчёт по интересующему нас предмету.

На сегодняшний день на этой Голубой планете брачные отношения существуют в трёх основных формах, связанных с религиозными различиями разных народов:

А) Мусульмане, у которых мужчине разрешено иметь несколько жён и разрешено разводиться с ними.

Б) Католики, у которых жена должна быть только одна и развод с ней запрещён.

В) Все остальные христиане, а также индусы, китайцы, японцы: жена одна, но развод с ней разрешён.

Конечно, все три формы считают свои обычаи наилучшими и смотрят с презрением и осуждением на других.

Во всех известных нациях и религиях осуждаются или запрещены кровосмесительные связи. Видимо, несколько тысяч лет назад земляне заметили, что от брачных отношений между близкими родственниками потомство получается довольно хилым. Зато у многих народов до сих пор не наступило осознание того, что и браки по принуждению приводят к таким же результатам. Все народы, у которых молодые люди были лишены свободы в выборе супруга, у которых браки совершались по сговору родителей, вскоре приходили в упадок, отставали на пути прогресса, даже если до этого они находились на вершине культуры и процветания. Примеры: Древний Египет, Китайская империя, Индия, Древняя Греция, Иудейское царство, Арабский халифат.

В Европе и Америке эта проблема была замечена двести-триста лет назад, и началось мощное движение в защиту права молодых людей на свободный выбор. Писатели, поэты, драматурги, философы прославляли избирательный инстинкт юношей и девушек, который они обозначили неудачным термином «любовь». (Изначально этим термином обозначались отношения между родителями и детьми.) Движение это достигло такой силы, что на сегодняшний день любовь считается единственно правомочным поводом – стимулом – для вступления в брак. Родителей, которые по каким-то причинам попытаются разрушить наметившийся союз, будут считать жестокими тиранами, отсталыми людьми.

Однако при этом никакой народ не может снять с вступающих в брачный союз обязанность производить и растить потомство и с этой целью понуждает их сохранять свой союз хотя бы 15-20 лет. Для этого раздувается культ так называемой верности, сурово осуждается любая попытка одного из супругов вступить в любовную связь на стороне. После того как приманка свободной влюблённости сделала своё дело и ловушка захлопнулась, ты должен оставаться с раз избранным партнером до конца дней своих.

Что же мы имеем на сегодняшний день?

Оказалось, что для большинства американских и европейских землян соблюдение моногамного идеала – задача абсолютно непосильная. Я прочла сотни если не тысячи биографий их знаменитых художников и музыкантов, королей и генералов, политиков и философов, поэтов и писателей – хорошо если один из ста мог бы похвастать соблюдением супружеской верности. Причём все любовные связи, всплывающие посмертно, ничуть не замутняют ореола знаменитости. Да и при жизни никто уже не станет осуждать прелюбодея или порывать с ним отношения. Опасность не в том, что кто-нибудь узнает, а в том, что это будет предано огласке. Если ты не попался, можешь грешить дальше.

Знаете ли вы, дорогой профессор, что у землян можно прославиться, метко посылая пластмассовый шарик ударом клюшки в вырытую в земле ямку? Так вот недавно самый знаменитый забиватель шариков был вынесен на экран всемирного позора за то, что во время своих поездок на состязания он не упускал случая загнать шарик-другой в ямку какой-нибудь поклонницы, без ведома жены.

В течение XX века несколько громких скандалов сотрясли британский королевский дом. Наследные принцы и принцессы заводили романы на стороне, ссорились, разводились. Только что вся Голубая планета праздновала бракосочетание внука правящей королевы. А я смотрела на прелестное лицо молодого жениха и думала: «Господи, неужели никто из взрослых не предупредит, что ты поставлен перед заданием невыполнимым? Что жить без огонька влюблённости землянин не может, а огонёк, горящий у тебя сейчас по отношению к невесте, не может растянуться на годы? Что, пытаясь соответствовать тому, чего от тебя ждут, ты впадёшь в такое же отчаяние, в какое впала твоя мать, и можешь так же погибнуть в развороченной утробе дымящегося автомобиля?»

Список американских политиков, вынужденных покинуть свой пост из-за любовного скандала, наверное уже измеряется сотнями. Несколько лет назад всенародно избранный на второй срок президент чуть не лишился власти, когда вскрылись его любовные похождения. Причём, он уважал и ценил жену, любил дочь, боялся потерять семью, но ничего не мог с собой поделать. Боясь огласки, он перестал встречаться со своей возлюбленной – прелестной сотрудницей в президентском дворце, – и они перешли на то, что здесь называют «любовь по телефону».

Да-да, профессор, бывает здесь и такое. Есть даже платные специалистки этого ремесла, которые могут по тонким телефонным проводам довести мужчину до спермоизвержения. Но не спасло: любовников поймали, и позорное расследование заполняло страницы газет и экраны телевизоров в течение многих месяцев.

Вы, конечно, можете предположить, что любовным разгулом охвачена только верхушка общества. Я тоже допускала такую возможность, пока не окончила юридический факультет (с отличием, профессор! гордитесь!) и не попала на работу в адвокатскую контору, специализирующуюся на разводах. Вы не можете себе представить, сколько разбитых судеб прошло перед моими глазами, какое море глухой вражды, раздражения, даже ненависти плещется каждый день за дверьми кабинетов в нашей конторе. Горечь разочарования друг в друге усугубляется для наших клиентов тем, что они воображают свой случай исключительным и винят в развале своего брака либо себя, либо партнёра. Ведь их уверили, что миллионы других пар доживают до старости в мире и согласии – поглядите на их счастливые лица, сияющие на рекламных плакатах, на поздравительных открытках, в кинокадрах комедий.

С чем можно сравнить гнусность этого обмана? Вот если бы птицы обещали своим птенцам, только что научившимся летать, что и строить гнёзда, и высиживать яички можно будет, не прерывая счастья полёта, – тогда это было бы похоже на то, что местные земляне проделывают со своими молодыми.

Далеко не все разводы кончаются мирно. Бывают случаи, когда один из супругов впадает в слепое бешенство и может совершить преступление, даже убийство. Причём часто всё объясняющий мотив ревности оказывается неприменим, ибо жена или муж рвутся уйти не к кому-то определённому, а просто убежать куда глаза глядят. Отвергнутый порой мстит страшнее, чем обычный ревнивец. Недавно судья наложил на разведённого им мужа такие тяжёлые алименты, что тот вышел из здания суда, прокрался в дом напротив со снайперской винтовкой и через два окна застрелил не только жену, но и судью. После этого случая наша контора сочла необходимым нанять вооружённого охранника.

Наконец, пришёл тяжёлый момент признания. Дорогой профессор, я нарушила вашу инструкцию и завела роман с одним из землян. Поверьте, у меня не было другого способа довести исследование до конца, понять, что движет ими, когда они снова и снова идут на нарушение одной из важнейших заповедей их моральных устоев.

Моим избранником оказался инженер-конструктор, которому часто приходится приезжать в наш город, чтобы надзирать за возведением большого алюминиевого завода, строящегося здесь по проекту его фирмы. После рабочего дня мы идём с ним в какой-нибудь ресторан, потом уединяемся в номере гостиницы. Все округлости моего скафандра приводят его в экстаз, он покрывает их поцелуями, а порой и слезами. Насытившись друг другом, мы усаживаемся в постели, подложив под спины подушки с кресел, и включаем очередной фильм, привезённый им с собой. Ему нравятся истории про треугольные любовные драмы, и мы уже посмотрели «Пристрели луну», «В следующем году, на том же месте», «Незамужняя женщина», «Сцены из супружеской жизни», «Кит и кальмар», «Восемь с половиной», «Плотская любовь», «Мужья и жёны» и многое другое.

Как вы могли догадаться, выбор этот связан с тем, что сам он женат, имеет трёх сыновей, и семья остаётся важнейшей частью его жизни. В таких ситуациях героиня в американском фильме может спросить: «Если ты любишь свою жену, что же ты делаешь в моей постели?». Я, конечно, не позволяю себе ломиться так напролом, но всё же обиняками подталкиваю его к ответу на этот вопрос. И вот однажды он сказал мне вещь, которая меня поразила. Мы смотрели фильм под названием «Луной зачарованный» (Moon Struck). Там одна немолодая дама, узнавшая, что муж ей изменяет, спрашивает у незнакомца в баре:

– Почему, почему мужчины так гоняются за бабами и не могут успокоиться даже в старости?

– Не знаю, – многозначительно отвечает незнакомец, про которого нам известно, что он и сам очень, очень непрочь. – Может быть, потому что они боятся смерти.

Этот ответ приводит его собеседницу в восторг. Но мой инженер только процедил сквозь зубы: «Какая чушь!».

После конца фильма я спросила его, как бы ответил он. Ведь у него были любовницы до меня, будут после. Зачем мы ему нужны, если он так счастлив с женой и семьёй?

– Ты не поверишь, – сказал он. – Это может прозвучать дико, но вы все нужны мне именно для того, чтобы сберечь мою любовь к жене и семье.

И дальше он разразился длинным монологом, рассказал мне историю своей жизни, которая вкратце сводилась к следующему. В первый раз он женился, как здесь женятся все молодые люди: потому что рвался к независимости, прочь из родительского дома, потому что девушка была обворожительна, потому что вожделение не давало спать по ночам. Они оба были полны веры в святыню постоянства и презирали «изменников и изменниц». Никто не предупредил их о разнице между «влюблён» и «люблю». (Кстати, он потом придумал неплохое сравнение: «влюблён» – это как огонь в печи – красивый, жаркий, недолгий; «люблю» – как согретая печь, всю ночь наполняющая дом теплом.) Никто не объяснил, что электрическая дуга влюблённости загорается только там, где есть свобода выбора, что брачные узы гасят её неумолимо. Брак живёт и дышит любовью, и самое опасное заблуждение, в которое впадают земляне: мерить тепло любви жаром влюблённости, сравнивать их между собой, принижать любовь за то, что она не пылает, как влюблённость.

Как водится, у молодых началась цепь мелких разочарований друг в друге, тайных обид, тревожных предчувствий. Он вдруг осознал, что вожделение отдавало его в полное подчинение жене. Так как проституция у них запрещена, мужчина часто испытывает такие же мучения, как недоенная корова. А женщина, нащупав этот рычаг своей власти над мужем, начинает пользоваться им, порой без всякой корысти прячется за «устала, болит голова, нет настроения». С другой стороны, и мой инженер начал подозревать себя в неискренности, в том, что все его проявления нежности и любви к жене есть на самом деле только стратегические ходы, нацеленные на получение ночных ласк.

Жизнь тем временем текла своим чередом. Они оба ходили в свои конторы, на вечеринки к друзьям, на торжественные юбилеи к родителям. И, будучи хорош собой (я выбрала его не зря), он всюду ловил многозначительные взгляды других женщин, их прелестные лица и стройные фигурки загорались потом в его воображении манящими витражами. К некоторым подругам жены он испытывал такую нежность, что таить её казалось ему позорным лицемерием. Нет, он не поддавался соблазну, не отвечал на заигрывания, не возвращал телефонные звонки. Но тоска по новой влюблённости, по этой жаркой дуге, загорающейся между двумя свободно выбравшими друг друга, томила его не переставая. Она убивала его любовь к жене. Ведь ради кого он держал себя в узде, ради кого так обеднял свою жизнь? Он начинал смотреть на жену как на тюремщицу, поставленную держать под замком золотую ленточку свободы, без которой жизнь теряла волшебный аромат тайны и непредсказуемости.

Их брак продержался меньше двух лет. Слава Богу, не успели завести детей, разошлись без злобы. Но урок, усвоенный из первого брака, мой инженер заучил крепко. На устои он не покушался, не собирался бороться с моральными канонами. Он просто понял, что для него они невыполнимы. Что для него отказ от новых влюблённостей был равносилен отказу от любви вообще. И, вступая во второй брак, он твёрдо знал, что будет изменять новой жене, ибо только так он может сохранить свою любовь к ней – любовь свободного человека.

Потом, вглядываясь в жизненные драмы клиентов нашей адвокатской конторы, я не раз вспоминала исповедь моего инженера. Они не умели высказать свои чувства так откровенно и внятно, как он, но весь переплетённый пучок их страданий вырастал, мне кажется, из того же корня. Воспитанные в идолопоклонстве перед свободой любовного выбора, они оказываются совершенно не готовы к неизбежному исчезновению золотой ниточки свободы из брачного каната и начинают винить себя, друг друга, родителей, судей – и браки рушатся один за другим, оставляя позади растерянные, заплаканные глаза детей, у которых ни за что, ни про что отняли самое главное: безопасность надёжного домашнего пристанища. И сколько раз уже мне доводилось видеть, как люди, созданные друг для друга, считали своим долгом расстаться только потому, что одного из них опалила мимолётная новая влюблённость.

Культ свободы и равенства между полами доведён у сегодняшних американских землян до гротеска. Я не понимаю, откуда ещё берутся смельчаки мужчины готовые взваливать на себя брачное ярмо. Не пришлось бы им вернуться к обычаям древнегреческой Спарты, где на холостяков накладывали штрафы и водили обнажёнными по базару как товар, предлагаемый на продажу. По их нынешним правилам, жена может в любое время оставить мужа, без всякой вины с его стороны, забрать детей, и суд приговорит оставленного отца оплачивать содержание жены и детей до достижения ими совершеннолетия. Обломки этих семейных корабликов заполняют города и посёлки, трагические истории всплывают в фильмах и книгах, но мечта иметь семью и детей не умирает и манит – толкает – гонит доверчивых под венец снова и снова.

Я не знаю, дорогой профессор, как американские земляне вывернутся из тупика, в который их загнало безудержное прославление двух несовместимых вещей: любви и свободы. Может быть, им следует признать, что выращивание потомства есть важнейший вид трудовой деятельности и потому заслуживает того же, что уже имеют все остальные виды труда: узаконенный ежегодный отпуск. Буду посылать вам дальнейшие отчёты об устройстве их семейных отношений, которое медленно, но неуклонно продолжает меняться у нас на глазах.

NB: «Дорогой, ну что, что ты нашёл в ней, чего нет во мне?!» – «Неужели ты не понимаешь? Это же так очевидно... Я перед ней ещё ни в чём, ни в чём не виноват».

Вариации на тему

Спрашивается: может ли средний американец, который порой не знает имён Гитлера и Сталина, загружать свою память сведениями о семейной жизни и нравах других народов? Да ещё тех, которые живут в неведомых краях? В диких горах, в полярной ночи? Или жили сто, двести, тысячу лет назад? Какое ему дело до того, что когда-то был матриархат и женщина – продолжательница рода – была естественной руководительницей семейного клана? Или до тех племён, у которых до сих пор существует полиандрия, то есть многомужество? Или до тех, у которых священный закон гостеприимства включает в себя обязательный визит хозяйки дома в постель гостя? Для среднего американца это всё вынесено за границу дикости и может вызывать только любопытство, как жизнь странных существ на дне океана.

Даже если он старательно изучал Библию в воскресных классах церковной школы, он может очень удивиться, если ему напомнить, что все первые пророки и цари иудейские были многожёнцами. Или, что и среди первых христиан многожёнство было так распространено, что апостол Павел должен был призывать диаконов «оставаться мужем одной жены» (1-Тим., 3:12). Или, что легенда о грехопадении говорит вовсе не о совокуплении Адама и Евы – это Господь только приветствовал, говорил им «плодитесь и размножайтесь и наполняйте Землю» (Бытие, 1:28), – а о непослушании, о нарушении запрета не есть с Древа познания добра и зла, то есть о проявлении самовольства, сделавшего Адама знающим добро и зло, «как один из Нас» (Бытие, 3:22).

Нет, то, что другие народы и племена жили и живут по другим правилам, среднего американца мало волнует. Но океан семейных страданий, горя, раздоров плещет у него перед глазами, порой омывает слёзно-солёной водой его самого, и он не может не искать спасительную бухту хотя бы для одного себя. В какой-то момент он обнаруживает, что выполнение существующих правил брачной жизни ему совершенно не по силам, и решается на открытое нарушение их.

Последние десятилетия были заполнены отчаянной борьбой гомосексуалистов и лесбиянок за право создавать устойчивые семейные союзы, которые регулировались бы теми же законами, что и обычный моногамный брак. Их война идёт с переменным успехом, различные штаты то разрешают подобные союзы, то запрещают их. Но всё равно, достигнутая мера признания их прав показалась бы невероятной и невозможной современникам Болдуина, Чивера, Теннеси Уильямса.

Гораздо труднее приходится адептам традиционной полигамии, но и они не прекращают борьбы. Три года назад вся страна была захвачена новостями из маленького Техасского городка Эльдорадо. Ранним апрельским утром отряды полиции и части спецназа, вооружённые автоматическими и снайперскими винтовками, поддержанные с воздуха вертолётами, вторглись в жилой комплекс, окружавший четырёхэтажный белый храм, принадлежавший радикальной секте полигамистов FLDS (Fundamentalist Church of Jesus Christ of Latter Day Saints – Фундаменталистская церковь Иисуса Христа и святых Последнего дня). Поводом для рейда послужил телефонный звонок (впоследствии оказавшийся ложным), извещавший власти о том, что в этом жилом комплексе регулярно совершаются сексуальные насилия над детьми. Полиция не обнаружила ни оружия, ни наркотиков, дети выглядели весёлыми и здоровыми, их матери в строгих платьях до земли никак не походили ни на преступниц, ни на жертв преступления. Тем не менее, все дети моложе семнадцати лет (их оказалось несколько сотен) были погружены в автобусы и увезены в военные казармы и приюты.

Общественное мнение было возмущено такими массовыми насилиями, вторжением в частную жизнь. Десятки адвокатов кинулись защищать матерей, разлучённых с детьми, знаменитый телеобозреватель Ларри Кинг пригласил нескольких из них выступить в его программе. Верховный суд Техаса объявил рейд незаконным и приказал вернуть всех детей матерям. К суду были привлечены только несколько мужчин, вступивших в брачные отношения с несовершеннолетними и имевших от них детей. Эти получили тюремные сроки от восьми лет до пожизненного.

Не меньший шум вызвал документальный телесериал из семи частей «Жёны-сёстры» – о семействе некоего Коди Брауна,³ имевшего трёх жён, тринадцать детей и по ходу фильма добавившего к своему клану ещё одну жену с двумя детьми. Интернет заполнился возмущёнными протестами. «У нас есть законы против двоежёнства. Почему этот человек ещё на свободе?». «Брак может существовать только между одним мужчиной и одной женщиной – так сказано в моей Библии, и отступление от этого правила есть нарушение Божьего завета». «Они могут называть себя мормонами, но они не являются таковыми, ибо мормонская церковь запретила полигамию и отлучает тех, кто продолжает её практиковать». «Жёны полигамистов объявляют, что не знают отца своего ребёнка и получают от государства чеки как матери-одиночки. Они живут за наш счёт, за счёт налогоплательщиков».

В другом документальном фильме было рассказано о том, как под общей крышей, укрывавшей мужа с тремя жёнами, появилась четвёртая. Одна жительница Нью-Йорка – полная, сильно за тридцать, малопривлекательная внешне – так устала от тщетных попыток обрести семью, что сама прислала им письмо с просьбой принять её четвёртой. Муж обсудил просьбу со своими жёнами, и были устроены «смотрины». Женщина показалась разумной, доброй, работящей, но совершенно не приспособленной для самостоятельной жизни. Её приняли и сами совершили дома положенный обряд бракосочетания – со свечами и распеванием гимнов.

В последние десять лет всё чаще доводится слышать об одной странной форме взаимоотношений между полами, получившей название «стокинг» (от английского to stalk – караулить, выслеживать). Стокер не пытается овладеть объектом своего любовного влечения, но начинает как бы кружить вокруг него, постепенно сжимая круги: посылает письма, звонит по телефону, торчит под окнами, оставляет подарки на ступенях дома, фотографирует, собирает сведения о личной жизни, о работе, об отношениях с другими людьми. В какой-то момент может перейти к таинственным намёкам на какую-то якобы грозящую опасность, даже к прямым угрозам.

В прежние времена жертвами такого назойливого внимания обычно становились звёзды театра, кино, концертных залов. Но нынче явление стало массовым. По приблизительным оценкам, около трёх миллионов американцев ощущают себя под душным колпаком, выстроенным вездесущим стокером. Полиция и законодатели не знают, как бороться с этим поветрием. Вы жалуетесь, что этот человек постоянно попадается вам на глаза, засыпает посланиями, лишает покоя? Но под какое нарушение общественного порядка можно подвести подобное поведение? Мы не можем арестовывать людей за слишком частые телефонные звонки или отправляемые имэйлы. В них нет ни угроз, ни оскорблений, ни шантажа. Если бы у нас существовали законы против назойливости, пришлось бы запретить всю рекламу по почте и телефону – никаких тюрем бы не хватило.

Вспоминая своё отрочество и юность, я вдруг подумал, что и во мне были сильные задатки к тому, чтобы сделаться стокером. Тоненькая ниточка сладкой печали, рождавшаяся в груди при виде лица очередной прелестницы, конечно, манила приблизиться к ней, завоевать, покорить. Порой я не поддавался этому порыву просто потому, что она была намного старше, или уже имела избранника, или принадлежала к компании, куда мне вход был закрыт. Однако порой случалось, что и при самых благоприятных обстоятельствах я предпочитал держаться в стороне от неё, обожать издалека. Будто какое-то предчувствие говорило мне, что это таинственное сердечное трепыхание испарится, если покров тайны будет снят с него.

Мы с ней уже были соединены таинственной пульсирующей нитью, она была моя избранная, и тот факт, что она об этом не подозревала, ничего не менял. Мне было довольно того, что, усевшись на бульварной скамейке, я с замиранием сердца ждал её прохода домой из школы. Или мог подняться на ту лестничную площадку, с которой было видно окно спортивного зала, где её команда играла в волейбол, и когда она выходила на заднюю линию для подачи, я в течение нескольких секунд видел её близко-близко. В этот момент она была моя, и никто-никто не мог отнять её у меня.

Реальный союз двух сердец злая судьба может разрушить в любой момент. Иллюзия же обладания останется всегда неуязвимой, и человек может наслаждаться ею всю жизнь. Не здесь ли таится разгадка того, почему стокеры всех времён и народов предпочитали обожать издалека? Разве французские трубадуры, воспевавшие недоступных прекрасных дам, разве Данте с его Беатриче и Петрарка с его Лаурой не были такими же стокерами?

Порой я спрашивал себя: почему меня так занимают именно вариации на тему любовных отношений? Должен ли я стыдиться этого интереса, клеймить его «нездоровым»? Но в какой-то момент понял: нет, не должен. Просто, когда ты видишь, что тысячи людей идут на риск всеобщего осуждения, остракизма, даже ареста и тюрьмы, пытаясь осуществить – сохранить – доставшуюся им любовь, это может говорить только об одном: о глубине и подлинности чувств, движущих ими.

Инопланетный путешественник уже рассказал нам о том, сколько знаменитых землян потеряли свою репутацию, будучи пойманными на супружеских изменах. Этот разряд отступлений от существующих правил нельзя назвать «вариациями», потому что он слишком распространён. В своём цинизме я полагаю, что девять браков из десяти таят в себе нарушения седьмой заповеди. Отклонением, редкостью можно считать случай, когда влюблённость, пронзившая сердце одного из супругов, не смогла пересилить его/её любовь к законному спутнику жизни, и все трое поняли, что у них нет другого выхода, кроме как попытаться – в нарушение всех писаных и неписаных законов – устроить себе тайное прибежище для жизни втроём.

А что случится, если какая-нибудь вариация приобретёт силу неодолимой страсти? Захватит душу человека целиком? И потом вдруг пересечётся с другой вариацией, столь же напряжённой и неодолимой? То есть соединит дугой влюблённости двух людей абсолютно несовместимых по свойствам доставшегося им дара любви? Тема казалась такой эмоционально насыщенной и сюжетно непредсказуемой, что требовала для своего освещения романа страниц на триста – не меньше.

NB: Клятва верности, даваемая у алтаря, есть по сути клятва не влюбляться больше никогда в жизни. Уместен не свадебный, а похоронный марш.

Любовь и влюблённость

Замысел нового романа – это кипение переживаний по поводу своей жизни, чужих судеб, людских страданий, надежд, отчаяния. Кипение это происходит в виде таких эмоциональных импульсов, маленьких вихрей, похожих на те бродячие смерчи, которые иногда доводится видеть в грозовую погоду над морем или над широкой степью. Они движутся в твоей памяти, в твоей душе, часто не подчиняясь твоей воле. Ты всматриваешься в них, пытаешься как-то подталкивать их. И вдруг замечаешь, что вот эти вихри сгустились и вот-вот готовы перерасти в настоящую бурю. Или, наоборот, превратиться в цветущие деревья и образовать прекрасную аллею, сад, рощу.

Примерно так созревал, распускал ветви и корни роман «Неверная». В краткой аннотации он описан следующим образом: «Героиня этого романа с юных лет должна была таить от всех свой душевный надлом, свой порок, свою болезнь: неспособность сохранять верность в любви. Любовь вспыхивала и отгорала в ней, как свечка, как факел, как ночной костёр. Даже выйдя замуж и родив ребёнка, даже эмигрировав из России в Америку, она не смогла заставить себя соблюдать седьмую заповедь. Но одна неизменная любовь цвела в ней всю жизнь: к русской речи, к русским книгам, к литературе. И время от времени она прорывалась страстными письмами к тем русским классикам, которые – как ей казалось – страдали тем же недугом, что и она. Письма эти вплетены в ткань исповедального повествования – к Панаевой, Герцену, Тютчеву, Тургеневу, Блоку, Бунину, Маяковскому. Утешение, просветление, надежду – всё что угодно могут подарить нам книги, но они не сумеют защитить нас от реальной жизни. И когда очередная влюблённость втягивает героиню в неразрешимую драму, только преданно любящий друг находит способ спасти её от смертельной опасности».

Начиная с 1996 года журнал «Звезда» безотказно печатал всё, что выходило из-под пера И.Ефимова, включая четыре предыдущих романа. Естественно, и рукопись «Неверной» была отправлена в первую очередь им. Ответа пришлось ждать три месяца. В нём старый друг, Яков Гордин, писал: «Нет надобности убеждать тебя – как мы ценим и почитаем романиста Ефимова... Но сбои бывают и у авторов, и у издателей. Мы с Андреем [Арьевым] по очереди – дважды! – читали рукопись, потому что сказать тебе “нет” нам весьма нелегко. Может быть, это наш сбой. Но, думаю, что-то тут не прочитано тобой. Какая-то ошибка в замысле. Особенно это относится к филологическим письмам... На душе тяжело. Понимаю, как ты огорчён... Если можешь, не обижайся. Не хотелось бы, чтобы издательские дела как-то повлияли на наши человеческие отношения».

К тому времени я уже был ободрён восторженными откликами читавших друзей, поэтому отказ, полученный от «Звезды», явился для меня полной неожиданностью. Причины отказа не были чётко сформулированы, но весьма многозначительным представлялось выдвинутое предложение: напечатать в виде повести только сюжетную часть романа, без писем героини к русским классикам. Выражение «копаться в грязном белье знаменитостей» не было употреблено, но я догадывался, что в устных обсуждениях оно должно было прозвучать.

Мне казалось: чтобы решиться так огорчить старого приятеля, Гордин должен был сам сильно-сильно огорчиться этим романом. Но почему? что могло вызвать такое огорчение? Неужели образы любимых классиков, представленные в письмах моей героини, настолько расходились с образами, которые он лелеял в душе? А возразить было нечего, потому что все главные моменты их судеб были документированы беспощадно? Или он до сих пор презирал «изменниц» и не мог смириться с тем, что моя героиня была изображена чуткой, привлекательной, любвеобильной?

В ответном письме я заверил Гордина, что обиды не держу, но поделился горестным наблюдением: «Моя книга о советской экономике была отвергнута профессиональными экономистами, философские – профессиональными философами, исследование об убийстве Кеннеди – профессиональными историками. Видимо, пришло время, чтобы мой “филологический роман” был отвергнут профессиональными филологами. А так как они заправляют всеми журналами в России, надо готовиться к тому, что журнальная судьба этого детища будет нелегка».

Начались скитания рукописи по другим редакциям. Из «Нового мира» – отказ, из «Знамени» – отказ. Размышляя о причинах редакторских отказов, я склонялся к такому истолкованию: душа человека больше всего жаждет любви и свободы; а в романе исподволь, под разными углами, на разных драматических судьбах всплывает идея несовместимости этих двух вещей. Читатель, предчувствовавший – из жизни догадавшийся об этой несовместимости, жадно читает дальше; а читатель, живший в иллюзии, что всё можно было бы упорядочить, утрясти, договориться, одолеть неизбежность, впадает в грусть и хочет забросить рукопись подальше.

Журналом «Нева» тогда заведовал Борис Никольский, который печатал меня ещё в «Костре». Он отнёсся к роману одобрительно, но сообщил, что они взяли за правило не печатать вещи с продолжением, а в один номер роман не влезал. Я уже совсем приуныл, но вдруг от него пришло новое письмо, извещавшее меня, что остальные члены редакции тоже прочли и единодушно решили сделать исключение – нарушить принятое правило.

«Неверная» была опубликована в февральском и мартовском номерах «Невы» за 2006 год, и с этого момента началось довольно бурное плавание романа в океане российской словесности. В 2006 году издательство «Азбука» выпустило роман отдельным изданием и выдвинуло его на соискание премии «Большая книга». Я был польщён, роман, одолев первые ухабы, явно завоёвывал признание читателя. Но что меня радовало больше всего – чуть ли не в каждом втором отзыве мелькало признание: «Дочитал вашу “Неверную” и сразу кинулся к книжной полке – перечитывать Тургенева, Герцена, Тютчева, Бунина, Блока. Вы будто оживили их для меня заново».

Отзывы рецензентов распределялись в широком диапазоне – от возмущённо-презрительных до восторженно-благодарных, но ни в одном из попавшихся мне на глаза не мелькнул эпитет «скучно». Возмущённо-презрительные отклики пусть разыскивают в пожелтевших газетах мои недруги. Я же лучше приду на помощь тем, кто захочет переиздать роман, и подберу для них цитаты на заднюю обложку, попавшиеся мне в интернете:

«Автор этого романа совершил невозможное. Взрослый мужчина Ефимов втиснулся в хрупкую оболочку юной героини, натуральной попрыгуньи-стрекозы, от лица которой написана книга. И совместил в одном увлекательном произведении житейскую драму и серьёзные историко-литературные эссе». (Журнал Time-Out)

«Ни один учебник литературы не даёт столь живого представления о писателях прошлого, как эти письма-очерки. Страсть, измены, свадьбы, муки ревности, скандалы, самоубийства тех, кого давно и надёжно приварили к чугунным пьедесталам, плавно сливаются с душевными метаниями самой героини». (Там же)

«Героиня Ефимова – не столько даже молодая женщина, носящая явно литературную фамилию Денисьева и не мыслящая ни одного дня своей жизни без любви, сколько сама по себе Любовь. Любовь, как изображена она в этом романе, – несомненно живой, одушевлённый предмет, нечто прекрасное само по себе.»

«Роман, сюжет которого как бы ходит по острому краешку, нигде тем не менее не срывается в обывательщину, в житейскую трясину. Он, напротив, обыденность поднимает – до уровня высоких человеческих чувств, душевной щедрости и широты». («Континент», № 128)

«Пленяющая и завораживающая история любви. Не какой-то отдельно взятой любовной драмы, а любви как бурного состояния, неистового шквала, мгновенно подчиняющего себе человеческие жизни.»

Журналистка Анна Кузминская раззадорила меня на подробный разговор о романе, и я рискнул выглянуть из-за спин своих героев и сказать что-то от себя про их судьбы и чувства. Отвечая на вопрос о выборе темы романа, я говорил, что это в традициях русской литературы – откликаться на горе, которое писатель видит вокруг себя. В советское время горя было полно, причём настоящего – война, террор, голод, нищета, но писать об этом было нельзя. Эмигрировав в Америку, я оказался в стране, которая сумела защитить себя от террора, голода и нищеты. И здесь, мне кажется, драма личных, семейных отношений выступила на первое место. Главное горе здесь – одиночество. Каждый второй брак кончается разводом, поколение за поколением вырастает в разрушенных семьях. Это какой-то океан горя – взрослого и детского – порой невидимого, не отлитого в слова протеста. Причём оно плодит само себя, потому что в человеке, росшем без любви и заботы родителей, умеющих создать тепло семейного очага, созревает ожесточение, чреватое – снова и снова – одиночеством. Судя по последним новостям из России, там дело обстоит не лучше. Запомнилась статистика: в России 40 миллионов семей, из них только половина имеет детей.

Обо всём этом невозможно не думать, нельзя не писать. Ведь и моя героиня, до её эмиграции в Америку, росла в разрушенной семье. Предлагать рецепты спасения – не дело писателя, но его персонажи, мучаясь своими личными переживаниями, имеют право искать какой-то выход. И их часто выносит к этой больной теме: как людям – мужчинам и женщинам – жить друг с другом, чтобы стать источником радости и любви, а не подозрений и ненависти? Они страдают, мучаются, ищут – а я только вглядываюсь в их метания с бесконечным сочувствием и интересом. И если они находят какой-то новый – пусть даже не одобренный господствующей моралью – способ рытья туннеля из камеры своего одиночества, это не может не увлечь меня, это непременно будет вплетено в ткань повествования.

Кузминская спросила, не считаю ли я ложным традиционное представление о единственной и верной любви, воспеваемое классиками в последние пару веков. Я уточнил: не ложное, нет, – но неоправданно расширенное. В романе приводятся отрывки из переписки Андрея Белого с Блоком, в котором оба поэта признают – и словами выражают – различие между влюблён и люблю. Вот эта-то важнейшая разница между двумя эмоциональными состояниями ускользала и ускользает от многих пишущих и читающих до сих пор.

Есть любовь, и есть влюблённость. Нам привычно, когда сначала случается влюблённость, кидает двоих друг к другу, а потом – если повезёт – начинается любовь. Но миллионы раз происходит и в обратной последовательности: в дружеской или служебной или даже родственной компании между мужчиной и женщиной зарождается любовь – сначала почти неотличимая от дружбы, но потом – под ветерком вынужденной тайны – этот уголёк разгорается в костёр влюблённости. И дальше: измены, разводы, «аморалки».

Любить кого-то одного можно всю жизнь. Влюблённость же по самой сути своей, не может длиться вечно, как не может вечно гореть костёр. Опасность этого неразличения состоит в том, что любви предъявляют невыполнимое требование: пылать, манить и волновать, как это по силам только влюблённости. Когда молодые люди, влюблённые друг в друга, вступают в брак и обнаруживают, что влюблённость сходит на нет – а их никто не предупреждал, что это неизбежно! – они впадают в растерянность, в разочарование, ищут причины разочарования в супруге – и, конечно, находят их. А после этого начинают подсознательно и жадно искать новую любовь-влюблённость.

Как защитить семью – столь необходимую для жизни общественного организма – от пожара новой влюблённости? Человечество бьётся над этим тысячелетия и выработало два принципиально разных решения. Были общества, в которых женщину – живой соблазн – просто запирали под замок. Древние греки прятали её в гинекей (женская половина дома), русские – в терем, мусульмане – в гарем, под чадру. В обществах с более свободным укладом, где мужчинам и женщинам разрешено встречаться друг с другом и чаровать, необходимым учреждением сделался развод. Насколько остро этот вопрос стоял уже в древности, видно из того, как часто развод упоминается в Библии. И когда Христос выдвигает своё требование «не разводиться», ученики его говорят: «если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться» (Мф. 19:10). На что Он отвечает им: «Не все вмещают слово сие, но кому дано». А те, «кому не дано», пополняют и будут пополнять многомиллионные армии холостяков во всём мире.

Мне хочется думать, что мои герои, мечущиеся в поисках возможности реализовать свой дар любви, вовсе не сластолюбцы в погоне за остренькими удовольствиями, а этакие новые аргонавты, готовые плыть в неведомые страны и, если понадобится, сразиться там с главным своим – и всех наших современников – врагом: драконом одиночества. Но, конечно, они могут и потерпеть поражение, даже погибнуть – ведь опасность тут нешуточная.

NB: Тихо и незаметно ушёл в прошлое ужас перед браком, не освящённым церковью. Перед утратой девственности до брака. Перед рождением ребёнка от неизвестного отца. Перед внебрачным сожительством. Перед однополой любовной связью. Каким ещё святыням наших родителей суждено истаять в тумане Третьего тысячелетия?

Примечания

1. Марк Поповский. На другой стороне планеты (Филадельфия: «Побережье», 1993), стр. 252.

2. Там же, стр. 266-67.

3. Канал TLC: The Learning Channel.