Роман израильского писателя Амоса Оза  «The Same Sea»

От редакции. Этот очерк Григория Рыскина лежал в редакционном портфеле, когда пришла страшная весть о кончине писателя. С его уходом русская литература потеряла настоящего мастера слова, зоркого критика, смелого новатора. Григорий Рыскин любил наши журналы, охотно публиковал в них свои тексты. Пусть они и дальше служат светлой памяти этого прекрасного литератора.

Причудливая полифония... Литература для искушенного читателя. Выстраивая композицию, Амос Оз чрезвычайно изобретателен. Стихи перемежаются с прозой. Порядок переходит в хаос. Любовь в порно...

Сюжет прост. Его скорее нет. Тут счетовод Альберт... жена Надя умирает от рака. Их блудный сын Рико отправляется в Тибет на поиски самого себя. Блудливая герлфренд Дита тотчас изменяет ему.

Автор получает телефонные звонки от своих героев. Они критикуют его:

– Мой друг читает ваши книги, – говорит Дита, – я прочитала только одну – «ЗНАТЬ ЖЕНЩИНУ». Но что из себя представляет женщина – герой вашей книги вряд ли знает. Скорей всего и вы тоже.

В книге много секса, чувственности, либидо. Оз – писатель физиологический, плотский, телесный. Он описывает, как тоскующая Дита мастурбирует. Очертания Гималаев напоминают абрис ее бедер. Из расселины в горах пахнет детородной утробой.

Дита спит с лучшим другом Рико – Гигги. Последний действует ей на нервы. Он называет это – сношением. Внушает ей отвращение, когда после акта любви спрашивает: как хорошо ей было по шкале от нуля до ста.

«Его член сморщился. Гигги засыпает с насосавшимся комаром на кончике фаллоса. Комариная кровная месть».

После москита на фаллосе мы видим Тибет, где совершает восхождение Рико. Проза ивритского писателя – кинематограф. Те же принципы монтажа. Вспоминается Джойс... Напрягая остатки зрения, автор «УЛЛИСА» всматривается в «БРОНЕНОСЕЦ ПОТЕМКИН» Эйзенштейна.

– Что вы там обнаружили, на экране?

– Монтаж...

UT PICTURA POESIS – поэзия как живопись. Сегодня следовало бы сказать – поэзия как кино.

Что видела Анна Каренина из окна медленного поезда, разрезая французский роман костяным ножом? Рогожную жестокость медленного русского быта.

Под крылом моего реактивного джета – Исландия.

А дальше к югу,

То есть к юго-востоку, коричневеют горы,

Бродят в осоке лошади-пржевали,

Лица желтеют. А дальше плывут линкоры

и простор голубеет, как белье с кружевами...[1]

А английский голос в моих наушниках повествует о теории струны. Тут иной уровень сознания, иные ритмы... Квантовая механика требует иной поэтики. А мы пишем... как будто для Анны Карениной...

***

Рико участвует в групповой случке в Катманду (Тибет). Всю связку (пятерых альпинистов) обслуживает одна проститутка. Блудницу зовут Мария. После репортажа о всех содомогоморрских подробностях звучит осуждающий голос отца Рико – счетовода из Израиля:

О, мой блудный сын... Мой непокорный сын.

Моему сердцу нет покоя.

Мой сын воняет блядью...

Но покойная мать – другого мнения:

В странствие пускаются те,

Кто потерял свою дорогу.

Целуй, мой сын, ноги женщины Марии,

Чье лоно на мгновение

Возвращает тебя в моё.

В книге много таинственного... Засмертная ситуация... Соприкосновение с мирами иными... Мистические совпадения...

Надину Данон незадолго до смерти

Разбудила птица на ветке...

В четыре утра... перед рассветом.

Нарими-нарими – сказала птица.

После ее смерти мужу Надины является

Тощая, похожая на ворону старуха

Со злым ртом... сладковатый чудовищный запах

Её плоти поразил его, запах разложения,

Она раскрыла клюв. Нарими – хрипло прокричала птица и улетела.

На его груди осталось черное перо...

Пришельцы из засмертного измерения являются живым. Их голоса переплетаются. Близость к мирам иным, непознаваемым и таинственным.

Теперь это я... Я была Надя, а теперь

Я не дух, не реинкарнация. Не привидение. Теперь

Я воздух, который вдыхает мой сын, спящий на соломе.

Я сон женщины, которая покоит свою голову

На его плече...

Амос Оз перекликается с псалмами, с «Песнь песней», с «Книгой Иова». Но чаще из чащи его прозы слышен голос Экклезиаста... Аидише мама[2] не оставляет заботой своего блудного сына. Она призывает его взяться за ум, получить рыночную профессию: стать врачом, архитектором...

– Архитектор, врач – рыночные профессии, – возражает сын... – Но каждый рынок однажды закрывается и все становится прахом. Доктор и архитектор в доме своей мечты с дорогими коврами в лучшем районе Бат Яма... Тлен... Покойся же в мире, Мама...

Ирония, самоирония, извечная еврейская скорбь.

Жизнь может быть пикником, а может и не быть.

Но с другой стороны, даже вы, мистер Перфект,

На самом-то деле, просто еще один позер.

Каждый из нас писает и совокупляется.

Зачем же притворяться, что это не так.

Это очень понравилось бы Сергею Довлатову. Недаром оба так любят Чехова.

– У него глаза того скромного врача, – пишет Оз, – который поставил диагноз и знает, что произойдет, но не сообщил пациенту. Хотя знает – его долг сказать правду. Я не гарантирую выздоровления, – говорят глаза доктора Чехова на фотографии, – но я могу и должен сказать что-то, чтобы облегчить боль... я пропишу вам настойку опия. Я пропишу иллюзию и мечту...

Мудрая, исповедальная, безумная книга. Территория этого повествования омывается потоками подсознания. Комбинация литературного эксперимента и триллера. Современная ивритская литература Израиля достойна его религиозно-философского величия.

Мы приходим и мы уходим,

Мы видим и мы хотим...

Пока не придет наше время...

Но было бы неплохо оставить после себя

Несколько строк, достойных нашего имени.

Амос Оз – оставил...