Номер 2(27) - февраль 2012
Исанна Лихтенштейн

Исанна Лихтенштейн Жизнь и смерть Стефана Цвейга

Гипотезы и версии

«По настоящему человек проявляется в том, что он создает», писал Цвейг в эссе «Тайна художественного творчества». Не случайно, попытку понять парадоксальные изгибы жизни и творчества знаменитого писателя начинаю его цитатой.

Давно и неизменно придерживаюсь мнения, что только внимательное прочтение текстов в сочетании с биографическими сведениями позволяет, насколько возможно, объективно разобраться в перипетиях жизненных коллизий. Впрочем, в этом у меня есть могучие союзники, упомяну двоих – Сент Бев и Юрий Лотман.

Австрийский писатель, сын богатых еврейских торговцев и банкиров, Цвейг рано познал успех. Его популярность превышала известность блестящих писателей – современников, например Томаса и Генриха Маннов, не говоря о неизвестном в ту пору великом Кафке. Отец, Морис Цвейг, человек безукоризненной честности и осторожности в бизнесе, что, однако не помешало ему стать миллионером, занимался продажей текстиля. Он владел языками, был отлично образован и совершенно непритязателен в быту. Мать – Ида Бреттауэр из семьи богатых еврейских банкиров. Иосиф Бреттауэр, дед Стефана, служил банкиром римского Папы и Ватикана. Семья общалась с просвещенными людьми, была образованной и амбициозной, особенно мать будущего писателя. Она строго воспитывала обоих сыновей, Альфреда и Стефана. Некоторые авторы, основываясь на воспоминаниях, считают, что дети были обделены вниманием и любовью матери.(1) Так до конца жизни Стефан вспоминал, что в новогодние дни никто в доме не ставил елку, не покупал подарки. С тех пор он не любил новогодние праздники. Думается, однако, что в этом проявилась дань еврейским традициям, не делать подарков на Рождество, а не отсутствие внимания к детям.

Если умение добиваться желаемого, страсть к сочинительству Стефан унаследовал от матери, то непритязательность в быту, известную осторожность от отца.

Книги, музыка, театральные спектакли - духовная основа жизни Цвейгов. Несмотря на строгое воспитание и многочисленные запреты, Стефан с детства разными способами добивался желаемого. «Ненависть ко всему авторитарному сопровождала меня всю жизнь» вспоминал Цвейг впоследствии. Он больше всего ценил духовную и личную свободу.

Писать начал рано. В 1902 году студентом первого курса, опубликовал книгу стихотворений « Серебряные струны», вызвавшую огромный интерес читателей и критиков. Композиторы Рихард Штраус и Макс Редер писали музыку на стихотворения молодого автора. Почти одновременно со сборником «Серебряные струны» напечатаны и первые новеллы.

Небезынтересно, что еще в 1899 году Теодор Герцль, в то время влиятельный журналист, опубликовал рассказ Цвейга в известном издании «Нойе фрайе прессе», что считалось большим успехом. Цвейг до конца жизни не переставал вспоминать, что был замечен Герцлем. Между тем, «Еврейское государство» Герцля не встретило у писателя, как и у большинства европейских евреев, интереса и понимания. И только во время похорон, (1904 год) на которые съехалось множество сторонников Теодора Герцля, Стефан впервые почувствовал, «сколько страсти и надежды внес в мир этот одинокий человек благодаря силе одной-единственной идеи». Пройдет немало времени, много страданий выпадет на долю еврея Цвейга прежде, чем он осознает важность и необходимость практического воплощения идей Герцля.

Цвейг одержим страстями, казалось бы совершенно разными, но равно занимающими мысли и чувства. Он коллекционирует рукописи, ноты, предметы быта интересных для него великих людей, пытаясь проникнуть в их творческий мир, точнее познакомиться с ходом мыслей, прослеживаемым по рукописным правкам, предметам быта и.т.д. Эта страсть сохранится на всю жизнь. И в то же время Стефан стремится почувствовать жизнь отверженных – алкоголиков, бомжей, проституток, наркоманов, гомосексуалистов, познать жизнь во всем многообразии.

Цвейг много читает, пишет, знакомится с Эмилем Верхарном, Райнер Марией Рильке, Огюстом Роденом. Дружба, скорее преклонение перед Верхарном, как и общение с Рильке занимает особое место в жизни писателя, оказав влияние на его творчество, и даже сместив некоторые акценты.

Стефан состоятелен, свободен, успешен. В 1908 году едет в Индию, страну древней культуры, все еще остающуюся таинственной для европейца. Из личных наблюдений смею заметить, что даже короткое пребывание в Индии, оставляет неизгладимый след. Завершив путешествие, Цвейг продолжает жизнь богатого, свободного молодого человека.

В 1908 году молодой писатель увидел Фридерику фон Винтерниц, они обменялись взглядами, и оба запомнили. Молодая женщина переживала трудный период жизни, ее отношения с мужем близки к завершению.

Прошло еще несколько лет. Они вновь случайно встретились, даже не успев поговорить, но узнали друг друга. Впоследствии случайная встреча, оценивалась ими, как дар судьбы.

Вечером после второй неожиданной встречи в ресторане, Фридерика пишет Стефану письмо. Привожу фрагменты: «Дорогой Господин Цвейг!

Надо ли объяснять, почему я с легкостью решаюсь сделать то, что люди считают неприличным.… Пару лет тому назад я увидела Вас… Кто – то сказал мне: «Это Стефан Цвейг». Я читала одну Вашу новеллу и сонеты, их звуки преследуют меня. Тот вечер был чудесен. Вы сидели, если не ошибаюсь, с друзьями, всем было весело. Тогда в моей жизни что – то перевернулось». Письмо не длинное и полно достоинства, сквозь которое проглядывает взволнованная душа. И далее звучит очень важная мысль. Фридерика читает подаренную ей книгу переводов Цвейга « Гимны к жизни» и, восторгаясь переводами, замечает: «вовсе не все равно, переводить всю жизнь Пеладона, Стриндберга, Шоу – или же Верхарна. Скажи мне, кого ты переводишь, и я скажу, кто ты». Оканчивает письмо почти как Татьяна Ларина: «Надеюсь, Вы никому не расскажете о моем глупом письме». Письмо глупым не показалось, Цвейг молниеносно ответил, что стало началом их трудного, но все же счастливого пути.

Письма – не новость ни в литературе (Татьяна Ларина), ни в жизни (Эвелина Ганская, Надежда фон Мекк). Цитируемое письмо показывает, что автор, несомненно, человек ума и сердца. Не случайно, получающий множество писем от читателей, и влюбленных женщин Цвейг мгновенно и заинтересованно откликнулся. Не отзвук ли письма Фридерики в созданном через 10 лет «Письме незнакомки»?

Они долго встречались прежде, чем решили быть вместе. Разлучаясь, (не расставались) обменивались письмами. Создается впечатление, что Фридерика понимала структуру личности Цвейга и очень бережно к нему относилась: 6 декабря 1912… «С теплым чувством представляю тебя сейчас. Со всем нежным почтением, которое к тебе испытываю, Не бойся ничего Счастье или боль, которую я познаю с тобой,- для всего открыта моя душа. Я сильная» (Выделено мною - И.Л.).

Цвейгу спокойно с Фридерикой, она ему нравится, с ней интересно. Стефан с тревогой размышляет, за что Бог одарил его встречей со столь необыкновенной женщиной? Он считает себя холодным в чувствах, и вместе с тем увлекающимся. «Больше всего беспокоит: только бы умолк резкий голос во мне, это беспокойство, которое меня гонит… И я бы мог еще… А все же сомневаюсь».

Стефан, сблизившись с Фридерикой, предельно искренен в чувствах, рассказывает даже о страстном увлечении другой женщиной, обещая, правда, расстаться, приняв решение жениться. Его вера в разум, силу воли, выносливость Фридерики такова, что он не задумывается об испытании чувств любимой женщины. Испытание, впрочем, нешуточное! Накануне женитьбы Цвейг рассказывает будущей жене о периодически возникающих депрессиях, (он считал нужным рассказать И.Л.) о невозможности жить, не оставаясь свободным. Но остановить Фридерику невозможно: она любит и, несомненно, будучи сильным человеком, верит в преодоление трудностей. Впрочем, возможно не понимая и не отдавая отчет, что предстоит! Это был союз двух творческих личностей, более того, писателей (Фридерика успешно выступает и в этом качестве). Основную нагрузку в семье несла Фридерика. Нельзя забывать, что кроме всего, она еще была матерью двух дочерей от первого брака. У Стефана Цвейга, как и у его брата детей не было.

Судя по переписке супруги счастливы. Но все же периодически врачи посылают Стефана подлечиться и отдохнуть от «переутомления». Он отдыхает на курортах, принимает общеукрепляющие процедуры. Однако полноценный отдых затруднен из-за огромной личной популярности, не позволяющей полностью расслабиться, избежать ненужных знакомств, но все же состояние улучшается. Фридерика не всегда едет с мужем, у нее дети, и она знает, как избегает излишней опеки муж. Трудно с уверенностью говорить, что скрывалось за словом «переутомление» - душевная или физическая усталость, «охота к перемене мест»? В любом случае – требовалось вмешательство врачей.

Стефан Цвейг пишет не только повести и рассказы, но и создает новый жанр художественных биографий. Наверное, не совсем новый жанр, но особый подход к выбору героев несомненен, как и душевное родство с ними. Он объединяет героев по признаку внутренней общности, подчеркивая при этом, что считает сравнение «созидающим началом». И этим, как бы продолжает традицию Плутарха, созданную в «Сравнительных жизнеописаниях». Его с юности привлекают интересные творческие личности, в деятельности которых пытается разобраться. Пожалуй, первый шаг сделан еще в юности - коллекционирование «таинственных сокровищ», рукописей. По мысли Цвейга «ничто не раскрывает столь убедительно и блестяще их творческий облик (творцов И.Л.), как их рукописи». Недостатком внимания и непониманием «смысла и красоты этих священных страниц» объясняет Цвейг утрату бесценных рукописей величайших гениев человечества. Подобной же точки зрения придерживался и Гете, говоря: « Созерцая рукописи выдающихся людей прошлого, я как бы по волшебству становлюсь их современником».

Одной из особенностей творческого метода Стефана Цвейга является психологический анализ, попытка проникновения во внутренний мир человека. Если речь идет о биографических романах, составляющих огромную часть творческого наследия писателя, то здесь чтение рукописей, писем, дневников, подлинных документов трудно переоценить. Именно они в основе биографических портретов, созданных Цвейгом. Всю жизнь его занимала тайна творчества. В статье «Смысл и красота рукописей» написано: «Ибо из множества неразрешимых тайн мира самой глубокой и сокровенной остается тайна творчества. Здесь природа не терпит подслушивания».

Очень интересно и важно задуматься, о ком писал Стефан, чем объяснялся выбор. Вспомним слова Фридерики: Скажи мне, кого ты переводишь, и я скажу, кто ты. Конечно, прежде всего, личности неординарные и глубокие. Но не только! Среди биографических портретов находим создателей оригинальных направлений в науке. Это Франц Антон Месмер, врач, придавший гипнотическому воздействию на человека научное обоснование и доказавший в некоторых случаях эффективность метода, Зигмунд Фрейд с его теорией вытеснения. Очерки о Ницше, Клейсте, Гейдерлине, объединенные в книге под названием «Борьба с безумием» - что требовало особой душевной и научной подготовки. «В человеке высшего порядка – в особенности в человеке созидающем – беспокойство продолжает творчески господствовать, выражаясь в неудовлетворенности заботами дня; (Стефан Цвейг «Борьба с безумием Гельдерлин, Клейст, Ницше Предисловие А.В, Луначарского Кооперативное изд. «Время» Ленинград) оно создает в нем « высшее сердце, способное мучиться». По мнению Луначарского, вряд ли можно считать основной идеей «борьбу с безумием». По мнению писателя, развитие безумия, демонизма по его определению, скорее благодарно принимается творцами, как основа вдохновения. « …Как всякий отшельник, затворник, холостяк, чудак, ипохондрик, (Ницше И.Л.) следит за малейшими функциональными изменениями своего тела. Непрерывно, острым пинцетом - врач и больной в одном лице – он обнажает свои нервы и, как всякий нервный человек и фантазер, повышает их и без того чрезмерную чувствительность. Не доверяя врачам, он сам становится собственным врачом и непрерывно «уврачевывает» себя всю свою жизнь» Не вдаваясь в сложные процессы творческого метода Цвейга, его сугубо личностного отношения к описанию избранных героев, несомненен интерес к психологической характеристике творца и в целом творческого процесса. Из писателей следует выделить Льва Толстого и Федора Достоевского. Совершенно очевидно, стремление Цвейга к постижению психологии сложных личностей в попытке найти ответы и на свои нелегкие вопросы. Прочитав биографические портреты, убеждаешься, как тщательно и кропотливо писатель собирал материал из разных источников, анализировал, осторожно делал заключения.

«Психологические загадки неодолимо притягивают меня;…люди со странностями одним своим присутствием могут зажечь во мне такую жажду заглянуть им в душу…» говорит Цвейг устами героя рассказа «Амок». Кажется, что высказанные мысли принадлежат автору, а не герою. Впрочем, так звучит авторский текст: «История выдающихся людей — это история сложных душевных конструкций… Меня интересуют пути, по которым шли те или иные люди, создавая гениальные ценности, вроде Стендаля и Толстого, или поражая мир преступлениями, вроде Фуше…» Особое волнение и понимание вызвала у писателя могила Льва Толстого: «Маленький зеленый холмик среди леса, украшенный цветами – nulla crux, nulla korona, - ни креста, ни надгробного камня с надписью, ни хотя бы имени Толстого… Ничто в мире – в этом убеждаешься здесь вновь! – не действует столь глубоко, как предельная простота». 1928.

Рассказывая о применении Месмером магнитолечения, о сомнениях доктора, Цвейг замечает: «…Эти на первый взгляд чудесные исцеления оказываются, если правильно оценить их психологически (курсив мой И.Л.), вовсе не столь уж чудесными;…от начала всякого врачевания страждущее человечество исцелялось благодаря внушению гораздо чаще, чем мы предполагаем и чем склонна допускать врачебная наука. Наши деды и прадеды излечивались методами, над которыми сострадательно посмеивается современная медицина, та самая медицина, методы которой наука предстоящих пятидесяти лет, в свою очередь, объявит с такою же улыбкой недействительными и, может быть, даже опасными».

Считается, что медицина обновляется каждые 50 лет и с этой точки зрения писатель, несомненно, прав. То, что было темой научно - фантастических романов в прошлом веке и даже позднее, стало реальностью. Достаточно упомянуть о пересадке органов, становящихся успешными попытках «приручения» стволовых клеток, устрашающие своей фантастичностью и неопределенным результатом изменения генетического кода. Неизвестно, что останется, что принесет пользу, что еще станет возможным. Но при всем том, никто не отменял врача – доброго друга больного человека. « Понимаете ли Вы, что это значит – быть врачом, знать все обо всех болезнях, чувствовать на себе долг помочь…знать и быть бессильным…» Знакомство с учением Зигмунда Фрейда и лично с доктором послужило основой создания книги. Цвейг, отдавая должное новаторству Зигмунда Фрейда, не соглашался с рядом постулатов, в частности не разделял его взглядов на Эдипов комплекс.

Биографические очерки Цвейга отличаются достоверностью, не скучным перечислением фактов, а осмыслением жизненных периодов героя, его мировоззрения, раздумий.

Не раз приходилось слышать о «писательском литературоведении», например, так написаны эссе Марины Цветаевой и Анны Ахматовой о Пушкине, романы Юрия Тынянова. «Писательское литературоведение» присуще творческому методу Стефана Цвейга: он не оперирует голыми фактами, превалирует проникновенная эмоциональная оценка, что в сочетании с несомненной достоверностью воссоздает зримо, чувственно описываемых героев, призывает их к диалогу.

Цвейга считали счастливчиком, что и было в действительности до определенного момента. Он любим женщинами, читателями, популярен, его охотно печатают большими тиражами. Книги не залеживаются в магазинах. В книге «Вчерашний мир» подчеркивается ощущение им гармоничности в мире, « золотой век надежности», царивший в умах просвещенной европейской молодежи. До определенного времени не чувствовал притеснений по национальному признаку. Но, тем не менее, считал себя интернационалистом, а не космополитом. Следует думать, что «Дело Дрейфуса», продолжало будоражить мысль, как бы этого не хотелось.

Писатель воспринимал Европу как единое целое, вернее хотел объединения стран континента в единое государство. Возможно, такие мысли в тот период привлекали молодых интеллектуалов, например, о том же грезил Конан Дойль. Разразившаяся 1 мировая война положила конец мечте о дружелюбии, европейские страны вступили в жесткую бескомпромиссную схватку, не зная, что это лишь прелюдия. Цвейг сблизился с Роменом Ролланом, проникся пацифистской настроенностью. В числе многих демократически настроенных деятелей культуры побывал в Советском Союзе, с большим уважением отнесся к Максиму Горькому, благодаря которому вышло многотомное издание Цвейга на русском языке. Дружески общался с Константином Фединым, Владимиром Лидином и другими. Не став апологетом страны «победившего социализма» отмечал, говоря об интеллигенции, «тягостные условия существования в более тесных рамках пространственной и духовной свобод», но открыто не выступил с осуждением, очевидно, не желая обострять и без того сложное положение писателей и других представителей интеллигенции в СССР.

Более откровенно написал о своих впечатлениях Ромену Роллану, другу Советской России на определенном этапе: «Так, в вашей России Зиновьев, Каменев, ветераны революции, первые соратники Ленина расстреляны как бешеные собаки, — повторяется то, что сделал Кальвин, когда отправил на костер Сервета из-за различия в толковании Священного Писания. Как у Гитлера, как у Робеспьера: идейные разногласия именуются «заговором»; разве не было достаточно применить ссылку?»

Аншлюс Австрии, распад «незыблемой, вечной» Австро-Венгерской империи, привел Стефана Цвейга к затяжному тяжелому душевному кризису. Впрочем, приступы угнетенного состояния, растерянности, потребность в поддержке наблюдались и раньше (см. выше). Показательна в этом плане переписка с Фридерикой: 24 ноября 1921 «…Мое дорогое, сладкое, любимое дитя! Позволь прижать тебя к моему сердцу, тысячу добрых пожеланий. Пусть все заботы останутся далеко, а Господь пошлет тебе радость, бодрость и хорошую работу, чистое сердце - лишь оно источник всех наших счастливых радостей…»

В ответ на нежное письмо любящего человека Цвейг 26 ноября 1921 года замечает: «Почему ты своим поздравлением сделала меня старше раньше времени на 2 дня? Разве 40 это недостаточно?» Для него важно сознавать: «Я все еще хорошо законсервированный тридцатилетний. Еще целых 48 часов». В приведенных строчках не ощущается ироническое отношение к событию, а искренняя озабоченность.

Между тем, жизнь продолжается, наполненная разными событиями, преимущественно приятными - путешествиями, встречами. В 1925 году после успешного вечера с читателями он неожиданно, немотивированно внешне заканчивает письмо словами: …Все же тебе лучше, чем твоему Стефчи». Почему лучше, что плохого у Цвейга? Он искренен с женой, значит таково мироощущение, что – то гложет!

Приближается 50-летие. Цвейг подавлен, ощущает дискомфорт Другу, Виктору Фляшеру пишет: «Я не боюсь ничего — провала, забвения, утраты денег, даже смерти. Но я боюсь болезней, старости и зависимости» (курсив мой - И.Л.) Как автор очерка о Льве Толстом, вспоминает душевный кризис любимого писателя и, возможно, проецирует на себя. Известно из литературы, что у Льва Николаевича был ранний климакс, много изменивший в жизни и творчестве. После этого появилась «Крейцерова соната». Цвейгу страшно. Неизвестно были ли реальные основания для тревог, это не важно, они были в его сознании. Несколько строк из очерка о Толстом, по мнению Наталии Боголюбовой (2004), отражающие состояние не только Льва Николаевича, но и автора: «Вдруг в одну ночь все потеряло смысл и значение. Привычный к работе, он возненавидел работу. Жена стала ему чужда, дети безразличны… Однажды он поспешно поднялся по лестнице и запер в шкаф свое охотничье ружье, чтобы не направить дуло в себя. Время от времени он стонет, точно от невыразимой боли. Иногда рыдает, как ребенок, запертый в темной комнате». Блестящее описание удрученного состояния, когда ничего не радует, ни к чему не стремишься. Глубочайшее проникновение в душевный внутренний мир Толстого!

Не радовала политическая обстановка. Одним из ключевых моментов в последующих событиях явился обыск неизвестными в Зальцбургском доме писателя. Стефан Цвейг уехал из Австрии в Лондон, мыслилось временно, но случилось навсегда. Жена оставалась в Зальцбурге, часто приезжала к мужу. Началась жизнь на два дома. Почему так произошло? Почему они не уехали вместе? Возможно, сложно было решать многочисленные проблемы, учебу дочерей? У меня нет ответа. Отношения между супругами в это время казались устойчивыми, более того, теплыми…

Цвейг много писал, печатался. Дружил с Гербертом Уэльсом, Бернардом Шоу и другими представителями английской элиты. Его хорошо принимали, охотно общались. Стал гражданином Великобритании. Но Стефан грустил, и было из-за чего: Гитлер набирал силу, привычный уклад рушился, на горизонте смутно, неосознанно, но маячил геноцид. Стефан, возможно, впервые ощутил себя евреем, а значит изгоем. 10 мая 1933 года книги писателя сожгли в Вене на костре. В эмиграции он узнал о смерти матери. Когда ночью ей понадобилась медицинская помощь, приехавшая медсестра отказалась остаться до утра, сославшись на только что введенные в Австрии "Нюрнбергские законы", согласно которым арийка младше 40 лет не могла ночевать в одном доме с евреем любого возраста.

Между тем, в воспоминаниях «Вчерашний мир» писатель подчеркивает: «В последние годы венское еврейство, как испанское перед таким же трагическим исходом, стало творчески плодоносным». Последнее, относилось и лично к автору. Он много трудился, что было неизменной потребностью и отвлекало от удручающих новостей.

Скапливалось много работы, с которой Фридерика, приезжая, с трудом справлялась. В этот период и к ней пришла писательская слава. Она была очень занята. По настоянию жены в помощь писателю пригласили молодую стенографистку – меланхоличную, некрасивую, нескладную, болезненную Лотту Альтерман. Фридерике в голову не приходило, что в этом рабочем союзе таится опасность их счастливому 25-летнему браку.

На фоне политических бед, по словам Фридерики «его политический пессимизм безграничен», развивалась личная драма. Цвейг все больше ощущал старение, что–то менялось. Ему перевалило за 50! Еще раньше он не хотел отмечать 50-летие, считая возраст рубежным, началом обратного отсчета или спуском вниз.

До недавнего времени мало говорили о мужском старении, естественном инволюционном процессе. Однако биологические законы незыблемы, можно отдалить тем или иным способом видимые проявления старения, но природа неумолима. У мужчин климакс наступает в среднем между 50 и 60 годами, иногда раньше. Развивается утомляемость, раздражительность, перепады артериального давления. Проявляются в некоторых случаях судорожные попытки повернуть время вспять, игнорировать накапливающиеся нарушения, не упустить последние возможности! Конечно, ничего фатального при этом, как правило, не происходит, жизнь продолжается, принося разнообразные ощущения и удовольствия. Но не таков Цвейг. Он неотступно думает, полон тревог и удручающих мыслей о грядущем. Об этом есть много свидетельств в письмах разным корреспондентам. Немаловажно и, ощущаемая им безбытность, отсутствие дома, « человек без страны».

Эмиграция - многоплановый и сложный процесс, требующий немало психических усилий. Каждый прошедший сложный путь «вживания» в новые условия знает, как это по своему опыту. Чего только стоит монотонный гул улицы, позднее разделяющийся на фразы и слова! Поиск работы, самоидентификации, сохранение или потеря социального статуса, взаимоотношения с детьми. Помню разговор с коллегой по курсам изучения языка: Как вы, врач, можете грустить, работая по специальности? - говорила она мне. Эмиграция Цвейга объективно не отличалась невзгодами: в Англии, Америке Уругвае, Аргентине и Бразилии он был обласкан, с восторгом встречен. Книги издавались и раскупались. Но писать не хотелось… Тонус падал. Вспомним Набокова, до конца дней, жившего в гостиницах. Все та же, скорее, психологическая «бездомность».

Думается, в череде сложностей «безбытности», трагедией явился развод с Фридерикой – женщиной волевой, умной, сильной. Вялая, болезненная, меланхоличная, безличностная Лотта, могла умереть с мужем, но не сохранить жизнь. Но и для развода были причины.

«Твое выросшее чувство самостоятельности слишком велико. Не то, чтобы ты не имела на это права! Но для меня это уже было слишком». Стареющий Цвейг безотчетно искал кого–то слабого и зависимого, чтобы выглядеть сильным. Разрыв с Фридерикой дался обоим мучительно, длился несколько лет. Уже после официального развода подавленный Стефан просил Фридерику послать телеграмму адвокату и приостановить дело. Телеграмму послали, но адвокат оказался в отпуске. Они еще несколько раз возвращались друг к другу, но была и Лотта… Бывшие супруги регулярно переписывались, каждые 2 дня Фридерика получала письма, мыслями, душой он оставался с ней. Прозвучала и неожиданная фраза в одном из писем: «Не думай только, что я еще любовник». В этом прочитывается сохраняющаяся потребность понять, что произошло и боязнь оказаться смешным. Цвейг помог Фридерике с детьми приехать в Америку, встречался с нею, хотел втроем поехать на отдых. Он метался. Депрессия не проходила. В письме Фридерике от 20 ноября 1941 грустно констатирует, что война будет длиться долго и предстоит оставаться путешествующим гостем. Подобные мысли прозвучали и в обращенном к писателю письме Роже Мартен дю Гара, «мы в нашем возрасте всего лишь зрители в большом спектакле, а правильнее – трагедии, где главную роль играют другие, более молодые. А наша состоит в том, чтобы спокойно и достойно исчезнуть». Положение в Европе не радовало, воспринималось как крушение мировой цивилизации и превратилось в личную драму. Тема войны присутствует постоянно в разговорах с друзьями.

Приближалось 60-летие. «Шестьдесят – я думаю, этого будет достаточно. Мир, в котором мы жили, невозвратим. А на то, что придет, мы уже никак не сможем повлиять. Наше слово не будут понимать ни на одном языке. Какой смысл жить дальше, как собственная тень?» Йохам Маас приводит слова Лотты: «Он не в хорошем состоянии. Мне страшно». Маас предполагает, что Цвейгом в числе прочего владел страх наступающей старости. Он, как и Ромен Гари не умел и не хотел стареть.

Последние пару лет писатель метался между США и Бразилией, в которой чувствовал себя лучше. Им владела «охота к перемене мест», как проявление душевного беспокойства.

Закончил «Вчерашний мир», особую книгу воспоминаний, в которой о себе ничего не написал, будучи человеком закрытым и абсолютно свободным, не терпящим ни малейшего покушения на самостоятельность. «Писем приходит все меньше, у всех свои заботы. Пишут неохотно, если нет ничего особенно важного. Да и что в нашей маленькой урезанной жизни может быть важнее мировых событий». 4 февраля 1942 из письма Фридерике. До роковых событий оставалось 19 дней.

Последние письма Цвейга цитирую по публикации в Литературной газете времен А.Чаковского. Я нашла вырезку из газеты в книге, читанной когда–то отцом. В письмах ощущается глубокий душевный кризис писателя. Звучит боль за судьбы Европы, ненависть к нацизму, отчаяние, усталость, скорбь от вынужденной жизни вдали от родины. 17 сентября 1941 … «Новости из Европы ужасные. Это будет зима небывалого страха, какого мир еще никогда не знал…Мне бы только немного спокойствия, а в работе недостатка не будет».

27 октября 1941 «…Ужас, который у меня вызывают нынешние события, возрастает до бесконечности. Мы только на пороге войны, которая по настоящему начнется с вмешательством нейтральных последних держав, а затем наступят хаотические послевоенные годы… К тому же еще эта мысль, что никогда уже не будет ни дома, ни угла, ни издателя, что не смогу больше помогать своим друзьям, - никому!.. До сих пор я всегда говорил себе: продержаться всю войну, потом снова начать… Эта война уничтожает все, что создано предшествующим поколением…».

20 января 1942 «…Я все больше и больше уверен, что никогда уже больше не увижу своего дома и что везде буду временным постояльцем… Нам остается лишь уйти, тихо и достойно».

Совершенно очевидно, что в эти месяцы, Цвейг мечется между естественным желанием жить и невозможностью продолжать в предлагаемых условиях уничтожения всего, что составляло смысл и ценность жизни.

22 февраля 1942 Фридерика получает последнее письмо:

«Дорогая Фридерика! Когда ты получишь это письмо, мне уже будет лучше. Ты видела меня в Оссининге и знаешь, что после периода спокойствия моя депрессия стала более острой. Я так страдал, что не мог больше сосредоточиться. И потом эта уверенность, что война продлится годы, прежде чем мы сможем вернуться к себе домой, эта уверенность действовала на меня совершенно удручающе… У тебя есть дети и, следовательно, долг перед ними. У тебя широкие интересы и еще много сил. Я уверен, что ты увидишь лучшие времена и что ты поймешь, почему я, с моей ипохондрией, не мог дольше ждать, и одобришь меня.

…Горячие приветы твоим детям, и не жалей меня…Стефан

Шлю тебе самые добрые пожелания. Будь мужественной. Ты знаешь, что я спокоен и счастлив».

18.02 1942 в письме издателю Когану: «…Вы знаете, какую усталость от жизни испытывал я с тех пор, как потерял свою родину, Австрию, и не мог обрести истинную жизнь в работе, живя кочевником и чувствуя, что старею – больше от внутренних страданий, чем от возраста. (Цвейгу был 61 год) Не жалейте меня, моя жизнь уже давно уничтожена, и я счастлив, что смогу уйти из мира, ставшего жестоким и безумным».

23 февраля 1942 года рядом с телом найдена записка: «Не трогать! Все эти рукописи (большей частью незаконченные) должны быть вручены Абрао Когану, которого я просил сохранить их и дать на просмотр Виктору Ватовскому. Стефан Цвейг». На столе лежало несколько запечатанных конвертов и отдельно - письмо для передачи городским властям:

«Я ухожу добровольно в твёрдом уме и памяти, но прежде хочу исполнить последний долг - выразить свою глубокую благодарность прекрасной стране, предоставившей для меня и для моей работы столь гостеприимное убежище. С каждым днём я всё больше любил эту страну и нигде не смог бы лучше построить заново свою жизнь после того, как мир моего родного языка для меня погиб, а Европа - моя духовная родина - истребила сама себя. Но когда тебе столько лет, нужно иметь много сил, чтобы начать всё сызнова. А мои силы за многие годы бесприютных странствий иссякли. Поэтому я счёл правильным вовремя, честно прекратить эту жизнь, в которой самой высокой радостью был для меня духовный труд и наивысшим благом - личная свобода.

Всем моим друзьям привет! Пусть они увидят рассвет после долгой ночи. У меня не хватило терпения, и я ухожу первым» Русское издание № 1, 2009

«Следует соблюдать почтение к мертвым!» (Диего Гари)

Эрих Мария Ремарк написал о трагедии в романе «Тени в раю»: «Если бы в тот вечер в Бразилии, когда Стефан Цвейг и его жена покончили жизнь самоубийством, они могли бы излить кому-нибудь душу хотя бы по телефону, несчастья, возможно, не произошло бы. Но Цвейг оказался на чужбине среди чужих людей».

Природа жестко охраняет безусловные рефлексы, к чему относится и стремление жить. Но, тем не менее, случаи самовольного ухода из жизни встречаются и в животном мире, например массовое самоуничтожение китов. Известно увеличение самоубийств, в переходные периоды истории. Так за 12 лет гитлеровского правления немецкоязычная литература лишилась многих прекрасных писателей, если говорить об этой группе.

Существует расхожее мнение, что трагический финал можно предотвратить. Далеко не всегда. Во многих психиатрических лечебницах существуют отделения для потенциальных самоубийц, для тех, кто пытался уйти из жизни. Эффективность и успешность усилий зависит от многих факторов, в первую очередь в случае перемен к лучшему, достижению целей.

В принятии Цвейгом рокового решения соединилось много причин – рецидивирующая депрессия, эмиграционный стресс, климакс и связанная с этим боязнь старческой немощи. И совершенно не важно, верно ли писатель оценивал происходящее: он так чувствовал!

Ромену Роллану Цвейг казался сильным, уверенным в своем существовании, которое умел оградить от всех опасностей. Так же думал о Ромене Гари, сын Диего… Оценки не всегда верны.

 Возможно, умной, волевой Фридерике удалось бы как в прежние годы, вывести мужа из тревожного состояния. Но с ним в последние дни была слабая, меланхоличная Лотта… Она могла уйти с мужем, но не сохранить его!

Не всегда удается проникнуть во внутренний мир даже близкого человека. Не всегда вмешательство является уместным и эффективным.

22 февраля 1942 Стефан Цвейг ушел из жизни.

Ушел… и остался!

Литература

1. Боголюбова Наталья. Стефан Цвейг – Великая жизнь, великая трагедия. Москва «Современник» 2004.

2. Гари Александр Диего «S’ или надежда на жизнь» М.,: Иностранка, 2010.

3. Гром К.Н. Роман-биография в творчестве Стефана Цвейга. Ташкент, 1990.

4. Житомирская З.В. Стефан Цвейг: Биобиблиографический указатель. М., 1976.

5. Луначарский А.В. Предисловие к книге Цвейга Борьба с безумием. Кооперативное издательство «Время» Ленинград, 1931.

6. Стефан Цвейг. Исследователь человеческой души

7. Сучков Б.Л. Цвейг Стефан - В кн.: Б.Л. Сучков. Лики времени. М., 1976.

8. Федин Конст. Писатель, искусство, время. М., 1980.

9. Цвейг С. Собрание сочинений, в семи томах. Библиотека «Огонек» Издательство «Правда», Москва, 1963.

Цвейг С. Вчерашний мир. М., 1991.


К началу страницы К оглавлению номера
Всего понравилось:0
Всего посещений: 5498




Convert this page - http://7iskusstv.com/2012/Nomer2/ILichtenshtejn1.php - to PDF file

Комментарии:

Элиэзер М. Рабинович
- at 2012-05-27 06:18:40 EDT
Несмотря на то, что претензии некоторых читателей к языку обоснованны, в целом эссе интересно, и вряд ли можно усомниться в том, что факты изложены правильно. Автор не рассматривает ещё одну возможную причину депрессии и самоубийства: если Цвейг действительно начинал с репутацией, превосходившей репутации и обоих Маннов, и Кафки, то к моменту смерти у него не могло быть сомнения в том, что Кафка и Томас Манн крупнее. Это трудно принять.

Я согласен с тем, что физиологические изменения организма, возможно, обсуждать бы не стоило. Писатель - не математик, его творческая жизнь продолжаеттся куда дольше, и тому много примеров.

Aschkusa
- at 2012-03-02 21:38:49 EDT
Несмотря на критику Сони Т., мне это литературоведческое эссе очень понравилось.
Поэтому спасибо за удовольствие.

Л. БЕРЕНСОН
РИШОН, ГОСУДАРСТВО ИЗРАИЛЯ - at 2012-03-02 15:33:49 EDT
Уважаемая Исанна Ефремовна! Мне Ваша работа понравилась, она дополнила известное мне о любимом новеллисте.(Давно я интересовался еврейской темой в его жизни, мировоззрении и творчестве, даже писал об этом.) Ваше понимание внутреннего мира Цвейга кажется мне верным, предложенные версии и мотивация его поступков убедительно представленными. Согласен с эмоциональными откликами читателей: "проникновенная статья!", "пронзительная работа!"
Увидел некоторые стилистические оплошности (у кого их нет?), но они не убавили ни моего читательского интереса, ни удовольствия от прочитанного. Выражения Ваших критиков: "языковая планка опущена до нулевой отметки","потеряно уважение к языку","так писать просто неприлично!... нельзя оправдать уродство - будь то фасад дома или фраза очерка" - выглядята перебором, если не огульным охаиванием.
Что касается стилистических претензий госпожи Сони Т., то и в них не вижу резона. Почему к "...человек ума и сердца" ей необходимо уточнение "какого именно..."? Из предшествующего текста совершенно ясно, о чём речь, да и вне контекста определения к этому выражению избыточны, если не предполагать смыслового негатива (ленивого ума или злого сердца) Полагаю, столь же обиходные "человек слова и дела" или "человек совести и чести" всеми воспринимаются однозначно. То же о безапелляционном требовании ввести глагол "слышится" в предложение, где "Письмо незнакомки" Вы называете "отзвуком" письма Фредерики. Аргумент: "отзвук слышится". А вот Блок этого не знал, когда писал "ты - как отзвук забытого гимна", и другой поэт (не помню кто) тоже обошёлся без "слышится": "Узнаю в весенних грёзах отзвук лишь её". А заключительное "Цвейга жаль" чего стоит! Конечно, жаль рано ушедшего талантливого писателя.

***

Возможно, Вас заинтересует: на литературном сайте "Фолиант" 16 апреля 2010 помещена беседа "Стефан Цвейг: Нетерпение сердца". Пересказывается жизни писателя, и в тексте доминируют любовная и семейная темы (парижская белошвейка, Шарлотта, Фридерика Бургер) с обилием не то истинных, не то вымышленных подробностей.

Шаббат шалом!

Соня Т.
Сан Франциско, - at 2012-03-01 05:37:39 EDT
В тексте очевидна заявка на статус литературоведческого исследования.
На самом же деле, текст этот стилистически настолько беспомощен, что более всего напоминает недоброкачественный перевод, осуществленный непрофессиональным переводчиком.

Вот один из бесчисленных примеров.

"Письма – не новость ни в литературе (Татьяна Ларина), ни в жизни (Эвелина Ганская, Надежда фон Мекк). Цитируемое письмо показывает, что автор, несомненно, человек ума и сердца. Не случайно, получающий множество писем от читателей, и влюбленных женщин Цвейг мгновенно и заинтересованно откликнулся. Не отзвук ли письма Фридерики в созданном через 10 лет «Письме незнакомки»?

"что автор, несомненно, человек ума и сердца - Здесь нельзя обойтись без прилагательного. Т.е. уточнения - какого именно «ума и сердца".
"не отзвук ли письма Фридерики в созданном через 10 лет" ...Здесь определенно пропущено "слышится" после слова "Фредерики". Отзвук - слышится.

Чтобы так писать, нужно совсем не иметь языкового слуха.
О "догадках и версиях" умолчу. Когда языковая планка опущена до нулевой отметки содержание не обсуждается.

Цвейга жалко.


Читатель
- at 2012-02-29 23:36:04 EDT
Рискуя навлечь на себя гнев не только автора, но и ее поклонниц, позволю себе вернуться к той же теме - автор отвечает за свой текст! И чем более интересная тема поднята, тем больший спрос с автора.
Нам уже приходилось читать работы госпожи Лихтенштейн, и они были очень интересными и содержательными. Тем обиднее, что в данной статье потеряно уважение к языку!
Вот, например, небольшой абзац:
"В 1908 году молодой писатель увидел Фридерику фон Винтерниц, они обменялись взглядами, и оба запомнили. Молодая женщина переживала трудный период жизни, ее отношения с мужем близки к завершению."
Первая фраза просто не закончена, поэтому звучит нелепо. А во второй нарушено согласование времен в предложении: если "молодая женщина переживала", то "отношения с мужем БЫЛИ близки к завершению" - не правда ли?
Если недостаточно, вот еще пример:
"Стефан, сблизившись с Фридерикой, предельно искренен в чувствах, рассказывает даже о страстном увлечении другой женщиной, обещая, правда, расстаться, приняв решение жениться." Зачем такая длинная нескладная фраза с множеством деепричастных оборотов? "обещая расстаться, приняв решение жениться" - невозможно читать в одном предложении!
И чем дальше двигаемся по тексту, тем больше накапливается таких нескладных. длинных предложений.

Содержание статьи тоже вызывает ряд возражений. Возможно, у Толстого был ранний климакс, а у Тергенева грыжа или геморрой, и именно поэтому их творчество сложилось так, а не иначе, но насколько позволено литературоведу (каким, наверное, видит себя уважаемый автор) влезать в интимную жизнь другого человека? Пусть даже и великого писателя. Существует элементарная этика! Признаюсь, подобные "литературоведческие" откровения мне уже приходилось слышать, например, о Марине Цветаевой (из уст другого автора). Там тоже утверждалось, что самоубийство Цветаевой обусловлено климаксом.
Остается только радоваться, что Б-г не одарил талантом, и никто не залезет в мою постель, ящик с грязным бельем и медицинскую карточку.

Еще раз приношу свои извинения за буквоедство и придирки. Но позволю себе еще и замечание в адрес редакции. Если тема кажется интересной, разве нельзя попросить автора поработать над текстом?


Наталья Рингблат
Беер-Шева, Израиль - at 2012-02-29 21:25:32 EDT
Большое спасибо автору за проникновенную статью о Цвейге!
Изольда Мандельблат
Нью-Йорк, Н.Й., США - at 2012-02-29 18:39:34 EDT
Пронзительная работа! И снова уже в который раз меня удивило умение автора глубоко проникнуть в описываемый им образ. Спасибо! Меня все время не покидало чувство, что реальный Цвейг, его духовный образ очень точно совпадает с представлением автора о нем, как будто он был с ним близко знаком. Спасибо Исанне Лихтенштейн за то, что она заставляет мою душу трудиться.


Читатель
Тель-Авив, - at 2012-02-28 09:31:56 EDT
Тема интересная, как и любая попытка проникнуть в мир великого человека. Но!!!
Позволю себе прочитировать только один абзац, взятый наугад:

"...Цвейга считали счастливчиком, что и было в действительности до определенного момента... В книге «Вчерашний мир» подчеркивается ощущение им гармоничности в мире, « золотой век надежности», царивший в умах просвещенной европейской молодежи. До определенного времени не чувствовал притеснений по национальному признаку... Следует думать, что «Дело Дрейфуса», продолжало будоражить мысль, как бы этого не хотелось..."

Так писать просто неприлично! Особенно, когда речь идет о тонком лирике и Мастере слова. Автор отвечает за свой текст, как архитектор за облик здания, и никакими сверхзадачами нельзя оправдать уродство - будь то фасад дома или фраза очерка.

_Ðåêëàìà_




Яндекс цитирования


//