Дай Бог каждому

 Рассказы

Балкон

Балкон. Она стоит твердо, несильно опираясь. Осанка, крепкая спина, густые пышные волосы. Лицо свежее, давление нормальное, пульс девический. Вся в чистом. Уход хороший, дом новый, занавески веселенькие.

Она стоит там каждый день, сосредоточенно-растерянно вглядываясь в то, что под ней, под балконом. Снуют люди, гремит трамвай. Она никогда не видела этой улицы. На углу вечная скорая. Ее обтекает, не касаясь, жизнь. Мощные арийские ребята вносят, выносят, катят, поднимают, вываливают, пересаживают, увозят, привозят. Но нежно. Уход.

Новый дом на самом углу оживленной улицы. На перекрестке светофор, огоньки, переход, булочная. Старались. Но жизнь вежливо топорщится, и в зазорах между ней и домом дышит только персонал. Пустыня в оазисе. В окнах игрушки, при входе цветы. Еще немного и ясельки, еще немного и погост. И никто не виноват. И столько денег. И у нее ничего не болит, и она будет жить долго-долго.

Дай Бог каждому

Говорят, рыбы, когда откидываются, всплывают. Наш нет. Он, а это был он, на дно лег. Заплыл в свой домик из камешков и лег. Скажете, совсем делать нечего, подумаешь, рыбка. Есть мне что делать. В том-то и дело. Занятая я очень. Нет, мы воду меняли, кормили. Только в последнее время не подходили к нему почти. Потом смотрю, плохо ему. Совсем плохо. Заметно. Стыдно стало. Наклонилась, постучала. Он встрепенулся весь резко, оживился, затрепыхался, наверх подплыл, к самому краю. Заплавал, заплавал туда-сюда. Красивая рыбка, маленькая, ажурные плавнички. Потом опять мне некогда стало. Вечером вспомнила, пойду, думаю, воду поменяю, давно пора. А он вот, лежит за камешком, тихонько так. Тряхнула аквариум, а чего трясти?

В прошлый раз мы его выходили. Живая тварь, жалко. А в этот забыли. Мы забыли, и он лег себе на дно. Стал не нужен и затих. Жил с нами больше года, мы с ним мучились, он с нами мучился. Кому это надо?

Утром встала, аквариум сухой уже, прямоугольный, чистый, как гроб хрустальный. Прислушиваюсь. Что-то не так. Это рыбки не слышно. Рыбы немы, а пустота после рыбки кричит. Стою.

Просто с ним было лучше, чем без него. Мы жили впятером. Папа – самый большой, мама поменьше, малыш еще поменьше, кот еще поменьше, и рыбка. Он был один из нас. Ему ребенок по утрам бежал «делать день», свет зажигать, и тот сразу просыпался, забавно так. А как только ему «делали ночь» тут же послушно забирался в свой домик. Утром он еще плавал, утром еще надеялся, утром был живой.

Ребенок проснулся. Бежит «делать день». Застыл. Затылок вытянулся, пижама дрожит. А где рыбка? Он болел, он умер, папа спустил в унитаз. А нас, когда умрем, нас тоже в унитаз? Нет, нас нельзя. Почему? Если правду, то оттого, что не пролезем. Но правду нельзя.

Что с того, что он был рыбка? Не так ли и мы, не точно так ли, до последнего надеемся, трепещемся, ждем внимания, спасения, утешения, избавления? Или чего мы там еще ждем? А обессилев, только и можем, что заползи в свой угол и отдать концы? Только у него, у рыбки нашей, это грациозно, ненавязчиво как-то получилось. Дай Бог каждому.