Номер 9(34) - сентябрь 2012
Эдуард Бормашенко

Эдуард Бормашенко О Толстом

בס''ד

«…нет ли фальши?»

Толстой. Дневники.

Я долго не решался писать о Толстом. Никакой другой автор не имеет для меня такого значения, как Толстой, никто не вызывает такого резонанса с моим внутренним строем, как он. Собственно говоря, мой внутренний мир во многом создан Толстым. Перечитав массу книг, я продолжаю считать "Смерть Ивана Ильича" недосягаемой вершиной мировой литературы. Но я взялся писать этот очерк, разумеется, не для того, чтобы возвести Толстого на пьедестал; Толстой в этом не нуждается.

***

Толстой, как никто, понимал, что в человеческой душе раскачивается страшный маятник, вознося ее на вершины праведности и доброты, лишь затем, чтобы с легкостью сбросить в беспримерную пакость. И более того, именно когда тебе почудилось, что ты наверху, берегись, знай, на самом деле, ты по уши в грязи. Конечно, Толстой, все это "вымотал" из собственной души, его беспримерные дневники тому свидетельство; только ленивый и нелюбопытный не ухмылялся над этими дневниками: ишь ты, классик, а душа почернее моей. Загляните в собственную душу, и перестанете ухмыляться. Как ни странно, Толстой близок первым учителям хасидизма, предпочитавшим грешника, знающего, что он грешник, праведнику, знающему, что он праведник.

***

Невозможно, представить себе Толстого, пишущего биографию Канта, по прогулкам которого десятилетиями жители Кенигсберга сверяли часы. У толстовского маятника иная амплитуда. Князь Касатский превращается в благолепного старца Отца Сергия; можно не сомневаться, что Толстой не даст нам любоваться его праведностью, - от духа Касатского осталась лишь выпотрошенная оболочка. Князя Андрея возрождает к жизни Наташа, будьте уверены: ничего хорошего его не ждет. Вроде бы кругло заканчивается эпилог к "Войне и Миру", но мы-то знаем, что впереди маячит виселица на кронверке Петропавловской крепости с пятью трупами.

Это, в сущности, – Библейский подход к жизни. У праотца Авраама наконец появляется наследник, но какое страшное испытание ждет отца и сына. Яаков покидает Лавана, со чады и домочадцы возвращается в Израиль, можно перевести дух, но немедля приключается история с Диной, а затем братья продают Иосифа. Вот евреи получают Тору, восходя на пик бытия, и что же: немедля всплывает Золотой Телец. Царь Давид завоевывает Иерусалим, Шломо возводит первый Храм, отчего бы не расслабиться. Нет, жди беды, и точно – раскалывается еврейское царство.

В параллель с внутренним маятником, раскачивается маятник внешний, маятник судьбы. Чаще всего они движутся в противофазе: наибольшее просветление нам доступно в нижней точке качания маятника судьбы, когда на голову валятся тяжкие испытания; хуже всего душа переносит успех.

***

Толстой был награжден Вс-вышним поразительным художественным гением, но в придачу к этому дару, он получил ужасный довесок: он видел людей такими, как они есть. Хуже всего то, что он так видел и близких. Толстой записывает в дневнике (цитирую по памяти): "в комнате сидят два бородатых мужика и играют в винт. Это мои сыновья". Сочетание этих даров породило феномен Толстого; хорошие чувства, как известно, порождают скверную литературу.

Так видеть людей можно только не любя их; тех, кого мы любим, мы не знаем. В этом тяжкая личная драма Толстого. Он, согласно своему учению, хотел бы любить близких, а ему это было не дано, он их знал. А тщетность любви "от ума" была Толстому известна лучше, чем кому-либо другому. В "Войне и Мире" он напишет: "только непроизвольные движения души имеют смысл".

***

Гений практической политики (демон разрушения по совместительству) назвал Толстого "зеркалом русской революции". В куда большей степени Толстой был зеркалом и итогом века Просвещения, века религии разума. Бессчетные страницы дневника Толстого заняты поисками разумного устроения жизни. Поражает детальная, расчисленная программа устроения семейного счастья, разработанная Толстым накануне женитьбы. Какое счастье нашел Толстой в браке, мы знаем. Спроектированного счастья не бывает. Человеку дана свобода выбора, отчего же не запланировать счастье? Но выбираем мы кота в мешке, будущее от нас скрыто, и хуже всего, что в этом будущем изменимся мы сами.

***

Принято считать, что в 80-е годы с Толстым произошел "духовный поворот". Так ли? В 1852 году в письме Ергольской (Соне "Войны и мира") Толстой напишет: "Я не мог понять, чтобы человек мог дойти до такой степени умственной экзальтации, до которой я дошел тогда… Никогда, ни прежде ни после, я не доходил до такой высоты мысли, не заглядывал туда, как в это время продолжавшееся два года. И все, что я нашел тогда, навсегда останется моим убеждением… Из двух лет умственной работы, я нашел простую, старую вещь … я нашел, что есть бессмертие, что есть любовь и что жить надо для другого, для того чтобы быть счастливым вечно". Здесь уже содержится все толстовство, и два пункта притягивают внимание: вера возникает в результате умственной деятельности, и "человек должен быть счастлив".

***

Оторопь берет от неуклонной последовательности логических построений Толстого. Еще в молодости Толстой осознал сексуальность силой, неподвластной разуму. Вся дальнейшая жизнь – осознанная борьба с похотью. На определенном этапе проблему решает женитьба. Но мысль Толстого не остановить: и в браке на половой инстинкт не накинуть узду разума. Естественный выход – осудить половую жизнь вообще; бес последовательности толкает Толстого, и он проповедует тотальное целомудрие. Когда Толстому робко возражают, прибегает к аргументам прямо изуверским: род человеческий пресечется? Ну, так что ж, и учение церкви говорит о том же, в конце времен это должно произойти, вот я споспешествую по мере сил приближению неизбежного. Никакому картезианцу, никакому оголтелому адепту ratio и не снилась такая бетонная непреклонность логики. Умные ученые прекрасно понимали, что в кубе евклидового разума можно задохнуться; Эйнштейн писал в одном из писем, что, не погрешая против разума, вообще ни к чему нельзя прийти.

***

Кажется, толстовство и картезианство во всем противоположны. Но, заметим, и Декарт и Толстой поставили на разум, печатью, же истины сочли простоту, понимаемую, как самоочевидность.

Внутренний мир Толстого, требовавшего от себя и близких простоты, был невероятно сложен. Читая его дневники, и дневники отнюдь не гениальной Софьи Андреевны, понимаешь, какому страшному упрощению подвергся внутренний строй людей после Октябрьской революции. Алданов, не без оснований, утверждал, что марксизм-ленинизм покорил массы именно своей общедоступностью, простотой, что уж проще чем: "грабь награбленное". Победное шествие примитива отнюдь не остановлено; демократии, обращаясь к массам, вынуждены ставить на простоту, едва ли совместимую с культурной жизнью.

***

Толстой, неумолимо и непреклонно сокрушая и свергая с пьедесталов кумиров и идолов, вполне логично добрался под конец и до официального христианства. Пьедестал пустовал недолго, последователи объявили богом самого Толстого.

Разрушив все наличные мифологии (досталось и мифологии науки), Толстой создал всеобъемлющую систему взглядов, отказывающуюся хоть в чем-то потакать, человеческой природе и потому обреченную. Показательна судьба одного из первых толстовцев князя Дмитрия Александровича Хилкова. Продав по ничтожной цене свою землю крестьянам, он садится на небольшой надел в семь десятин и землепашествует. Детей не крестит, что лишает их титула и состояния. Подвергается гонениям, ссылкам. В конце концов, оказывается в Женеве, где сходится с эсерами. Не правда ли невероятно? Толстовец становится террористом. Но еще более невероятное превращение происходит с Хилковым в 1905 году, при возвращении в Россию. Он становится истовым православным и пишет соответствующие брошюры в защиту церкви и порядка. В 1914 году бывший толстовец вступает в армию и погибает в Карпатах. Толстовцем начинал свою карьеру и другой человек бурных страстей – поп Гапон.

Служение чему бы то ни было (и толстовство отнюдь не из ряд вон выходяще) требует страсти, неподконтрольной разуму страсти. Замечу в скобках, что страсти требует и служение ненавистной Толстому науке. Чтобы быть ученым, прежде всего науку нужно любить. Доступный нам свободный выбор, на самом деле, оказывается свободой выбора мифологии (в том числе и научной), которую мы выбираем иррационально, по страсти, а не по разуму.

***

Толстой потратил бездну сил на обличение похоти, на борьбу с половым инстинктом. Это вполне понятно, половое чувство менее всего подчиняется разуму. Вторым по значимости после похоти врагом Толстого была фальшь, суррогат истины. Толстой не заметил, что половое чувство самое подлинное, искреннее; как говорил Довлатов: похоть невозможно симулировать.

 Жизнь Толстого – невероятный эксперимент по выдавливанию из себя человеческого: чувства собственности, предпочтения ближних – дальним, сексуальности. Неизбежная плата за успех в реализации этой программы – отчуждение от близких. Отчуждение – штука обоюдоострая, без него мира не понять. Иудаизм предлагает не искоренять человеческое в человеке, а освящать; этим отчасти снимается отчуждение. А освящать мир можно, и не понимая.

***

Метаморфоза, произошедшего с «проблемой пола» в ХХ веке, не предвидел и Толстой. Противозачаточные пилюли и общедоступность секса привели, как ядовито заметил Поль Рикер, к «скатыванию секса в незначимое».

***

«Одновременно служить истине и счастью невозможно».

О. Хаксли.

С той же непреклонной, все сметающей на своем пути страстью к истине Толстой знакомит молодую жену со своими дневниками. Толстой вел вполне обычную для холостых молодых людей жизнь, и Софья Андреевна получает травму, не зажившую до ее смерти.

На подобный эпизод, я наткнулся в книге одного из мудрейших наших современников, Рава Адина Штейнзальца. К нему обратилась молодая еврейка, побывавшая в молодости в "хиппи"; ее сексуальный опыт не страдал однообразием. Барышня перебесилась и вполне традиционно собралась замуж. Один вопрос ее мучил, надо ли поведать жениху о прошлом? С этим вопросом она обратилась к Штейнзальцу. Раввин ответил: ни в коем случае! Невеста, разумеется, не послушалась: что может быть лучше правды? Штейнзальц через некоторое время повстречал барышню. Жених, не выдержав бремени истины, сбежал. У того же Штейнзальца, я нашел и более общее соображение: неукротимая страсть к истине, коренится в изначальном стремлении души ко злу.

Как правило, люди легко смиряются с данью, которую приходится платить лжи. Только редким, совестливым, честным натурам претит интеллектуальная коррупция даже в малых дозах. Толстой был именно таким человеком. Итогом его порыва к истине был исход из Ясной Поляны, как и следовало ожидать, порыв оказался несовместим с жизнью.

***

Невозможность одновременно "быть" и "мыслить" Толстой осознал задолго до "поворота", уже в "Войне и мире". "Перед нами две семьи: семья Болконских и семья Ростовых. В первой идет напряженная духовная работа… О князе Андрее нечего и говорить. Старый князь занимается математикой, пишет "ремарки"… Княжна Марья целиком ушла в религию; у нее нет другой жизни кроме чисто духовной … Напротив, в семье Ростовых никто никогда не мыслит, там даже и думают время от времени. Граф Илья Андреевич между охотой и картами занят диковинной стерлядью для обеда в Английском клубе. Николай поглощен мыслями о пане Пшездецкой, о тройке саврасых, о новой венгерке, а всего более о своей службе. У Наташи не выходят из головы, сменяя друг друга, куклы танцовщик Дюпор, сольфеджи и пеленки. У Ростовых нет почти другой жизни, кроме материальной.

И что же? Ростовы все счастливы, они блаженствуют от вступления в жизнь до ее последней минуты… Напротив, Болконские все несчастны. Жизнь старого князя тянется мучительно для него самого и для других. Князь Андрей бесцельно живет, тяготясь жизнью, бессмысленно умирает, не найдя своего дела… Правда княжна Марья наслаждается в конце поэмы безоблачной семейной жизнью. Но ведь на то она перестала быть Болконской; она стала Ростовой. (М. Алданов, "Загадка Толстого", я считаю эту книгу лучшей из бессчетных книг о Толстом).

***

Силлогизм, приводящий к толстовству прост: разум подсказывает: человек должен быть счастлив, главное препятствие на пути к счастью – мысль, следовательно, нужно отказаться от разума. Заметим, перед нами один из вариантов Расселовского парадокса брадобрея, только у Толстого разум отвергает самое себя.

Подобная цепочка рассуждений привела Толстого к отрицанию музыки: музыка ("сухое пьянство" по определению Алданова), неподвластна разуму, а значит: долой музыку ("Крейцерова Соната"). Творческая жизнь увеличивает амплитуду душевного маятника, качающегося между добром и злом (с этим невозможно спорить), а значит: долой и творчество; ему место там же, где половой любви, науке, музыке, всему, что неподвластно разуму – на свалке. Так в результате последовательно разворачивающейся умственной работы возникает толстовство.

***

Отрицавший всякое насилие Толстой, не заметил непримиримой тирании истины, хуже которой лишь тирания лжи (опыт, которым нас щедро снабдила Советская власть). Полнокровную тиранию истины Толстой реализовал в собственной семье.

***

Набоков верно заметил, что Толстого–писателя невозможно отделить от проповедника, но на наше с вами счастье у Толстого-художника доставало самоиронии, доставало и на осмеяние непробиваемых логических построений. "Mon cher, - бывало, скажет … княжна Марья, - Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно. - Ежели было бы тепло … сухо отвечал князь Анрей, то он пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана, вот что следует из того, что холодно, а не то, чтоб оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, - говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого-то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа". Перед нами чудо искусства, легко побивающее любые силлогизмы, и кроме того - чудо Толстовского гения, угадавшего, что главная внутренняя работа (в том числе ведущая к научным открытиям) – нелогична; она протекает в слоях психики, с логикой не связанных.

***

"Записки сумасшедшего" Толстого – нехрестоматийный текст, поэтому стоит напомнить его сюжет, тем более что он исчерпывается несколькими строками. Средних лет помещик, вполне благополучный, скопив денег, едет покупать имение. По дороге ему приходится заночевать в гостинице в Арзамасе, где с ним приключается приступ тоски. "… Тоска, какая бывает перед рвотой, только духовная. Жутко страшно, кажется, что смерти страшно, а вспомнишь, подумаешь о жизни, то умирающей жизни страшно. Как-то жизнь и смерть сливались в одно. Что-то раздирало мою душу на части и не могло разодрать". Приступ прошел. Но по дороге обратно с героем случается еще один кризис, тяжелее предыдущего. "Всю ночь я страдал невыносимо… "Я живу, жил, я должен жить, и вдруг смерть, уничтожение всего. Зачем же жизнь? … Бог сделал это. Зачем? "Если ты есть, открой мне, зачем, что я такое?". Жуткий кризис пробуждает героя от сна жизни. Толстой пишет для них, для проснувшихся. Подавляющее большинство людей всю жизнь не пробуждаются ото сна, не задают себе вопросов "зачем все это?", "кто я?" Это, конечно, отчетливо библейская нота: "И воззвал Б-г всесильный к человеку и сказал: "где ты?" (Берешит, 3, 9). Но, тому, кто всерьез себе задал эти вопросы, уже не задремать.

***

Набоков в "Лекциях по русской литературе" очень проницательно растолковал одно из главных художественных открытий Толстого, его обращение со временем."В романах Толстого читателей пленяет его чувство времени, удивительно созвучное нашему восприятию… Именно это уникальное чувство времени и вызывает у чуткого писателя то ощущение реальности, которое он склонен приписывать остроте толстовского зрения. Проза Толстого течет в такт нашему пульсу, его герои движутся в том же темпе, что прохожие под нашими окнами, пока мы сидим над книгой. Самое любопытное состоит в том, что Толстой довольно небрежно обращается с объективным временем. Внимательные читатели заметили, что в "Войне и мире" дети растут или слишком быстро, или слишком медленно…" Этим гениальным Толстовским открытием "личного времени" с непревзойденной эффективностью воспользовались создатели сериалов, мыльных опер. Мы идем за их героями, при этом нам, в общем, все равно, что они делают. Ну, что ж, разборки на китч не избежали ни Моцарт, ни Ван Гог. Так странным образом реализовалась толстовская мечта – творить для народа.

***

«В 1910 г. 82-летний Л.Н. Толстой переезжал как-то из Кочетов в Ясную Поляну. В.Г. Чертков описывает следующую сцену из этого переезда "В отделении я остался один со Львом Николаевичем… Л.Н., полулежа на противоположном сидении, стал читать книгу. Встав, чтобы откинуть упавший на него шнур с опущенного верхнего дивана, он загляделся в окно на красный закат. Долго выделялась на фоне окна его несколько согнувшаяся вперед, сутуловатая фигура. Он видимо любовался зрелищем. Немного погодя он, не двигаясь с места, посмотрел на свои часы и затем стал поминутно их вынимать. Очевидно, он хотел проследить, сколько времени потребуется для того, чтобы диск солнца скрылся за горизонтом. Когда перед окном поднимался густой лес или насыпь, он нетерпеливо высовывал из окна голову, чтобы узнать, долго ли протянется это препятствие, мешавшее его наблюдению"… Глубокий старец, одной ногой стоящий в могиле, должен зачем-то знать, сколько времени потребуется диску солнца, чтобы скрыться за горизонтом. Люди гораздо моложе его прилегли отдохнуть, а он стоит с часами в руках и что-то нетерпеливо изучает. Это вот жадное любопытство к явлениям внешнего мира создает Пастеров и Лавуазье, когда оно не создает Толстых и Гете"». (М. Алданов, "Загадка Толстого").

Отношения Толстого с наукой привычно парадоксальны; третируя науку и медицину, он запишет в 1897 г. в дневнике: "Бывает в жизни у других что-нибудь серьезное, человеческое: ну, наука, служба, учительство, докторство, малые дети…" То есть наука и медицина могут быть и чем-то серьезным. Но, заметим, наука хороша не тем, что наука, а тем, что серьезна, необходима для души. Мир вовне – интересен, но важен, существенен, только тот, что внутри. Пространство мысли Толстого – этическое, но, вопреки всем усилиям толстовцев, оно остается неэвклидовым.

***

Толстой самый "еврейский" из русских классиков. Дело не в том, как и в каком контексте Толстой упоминал евреев. Евреи, правду сказать, интересовали его мало. Дело в толстовском восприятии действительности, в котором только моральные проблемы существенны. Как проницательно заметил А. Смирнов для традиционной еврейской мысли характерна "этизация бытия". Континуум бытия для евреев – этический континуум. Главные вопросы еврейской мысли не "из чего все это сделано", и "как это устроено", не "кто виноват?" и "что делать?", а "для чего все это существует?", и "что мы из этого учим"? Какой моральный урок может быть извлечен из данного набора фактов? Общность вопросов куда более важна для выявления фундаментального сходства, нежели сродство предлагаемых ответов.

***

Времени не подвластны ни "Война и мир", ни "Анна Каренина", ни чудные толстовские повести. Но, вроде бы от толстовского учения осталось немного. Какое уж толстовство после Освенцима? Почитавший себя толстовцем Ганди предлагал евреям не противиться нацизму насилием и с высоко поднятыми головами отправляться в печи. Можно отнести эту рекомендацию к тупости Ганди, и это толкование будет наиболее комплиментарным для великого учителя.

И все же в "сухом остатке" от толстовства осталось немало. Осталось понимание того, что учения, религии, идеологии слишком часто обрамляют жестокость и садизм, столь свойственные человеческой душе. И если нет элементарной доброты, то и всему учению – грош цена.


К началу страницы К оглавлению номера
Всего понравилось:0
Всего посещений: 2699




Convert this page - http://7iskusstv.com/2012/Nomer9/Bormashenko1.php - to PDF file

Комментарии:

Александр Ситницкий
Маунтэйн Вью, СА, USA - at 2016-06-06 03:55:28 EDT
Категорически не соглашаясь с одним абзацем этого замечательного эссе, приведу мнение польского поэта Херберта -
Смерть Льва


1
Огромными скачками
чрез необъятное поле
под небом нависшим
декабрьскими тучами
от ясной поляны
к темному бору
- убегает Лев
за ним толпа
застрельщиков
огромными скачками
борода всклокочена
в огне гнева
убегает Лев
к лесу на горизонте
за ним
помилуй Боже
идет облава
злобная
на Льва
впереди Софья Андреевна
мокрая
после самоубийства с утра
зовет голосит
- Лёвочка -
голос, который мог бы
смягчить и камень
за ней
сыновья дочки
дворовые нахлебники
жандармы попы
эмансипэ
усмирённые анархисты
неграмотные христиане
толстовцы
казаки
и всякая сволочь
бабы пищат
холопы ухают
пекло

2
конец
на станции Астапово
деревянная колотушка
при железной дороге
милосердный смотритель
положил Льва на койку
он уже в безопасности
над станцией
зажглись светила истории
Лев сомкнул очи
невзвидев свету
только дерзкий
поп Пимен
поклявшийся
завлечь душу Льва
в самый рай
склоняется надо Львом
перекрикивая
хриплые вздохи
ужасные хрипы в груди
пытает хитро
- А что теперь -
- Надо бежать -
говорит Лев
и повторяет еще раз
- Надо бежать
- куда - просит Пимен
- куда душа христианская -
Лев замолк
скрылся в тень вечную
вечного молчания
никто не понял пророчества
словно не знали слов Писания
"и восстанет народ на народ
и царство на царство
одни падут от меча
других завлекут в неволю
меж других народов
ибо будет час отмщения
да исполнится все
что писано"
вот и пришел час
оставить жилища
блуждать в джунглях
безумное плавание
кружение в потемках
ползком во прахе
час травли
час Великой Бестии

Наталья
Ростов-на-Дону, Россия - at 2013-10-26 22:46:27 EDT
Читать очень интересно. Только ужасно мешают лишние запятые. Умоляю, не надо ставить их просто так.
Любовь Гиль
Беэр Шева, Израиль - at 2012-10-26 14:40:38 EDT
Дорогой Эдуард!
Нахожусь под большим впечатлением от прочитанного. Тема - Лев Толстой - для нас, воспитанных на классической русской литературе, очень привлекательна. Рада встрече с Вашим творчеством. Поражает как широта Вашего взгляда , так и
его глубина. СПАСИБО!
Согласна с Мадорским, что к вопросу о евреях Л.Толстой был небезразличен. В своей статье "Что такое еврей?"(1891 г.) он
написал немало теплых слов о нашем народе. Приведу лишь небольшой фрагмент из этой статьи:
"Еврей - это избранный Богом в хранители Его Учения, и эту священную миссию он исполнил, несмотря на огонь и меч
идолопоклонников, пытки и костры католической инквизиции."
Всего Вам самого доброго! ШАБАТ ШАЛОМ!

М. Аврутин - Э. Бормашенко
- at 2012-10-23 13:24:43 EDT
Бормашенко
Ариэль, Израиль - at 2012-10-23 13:09:28 EDT
" Отчего бы и Библию не переписать, как свод разумныз правил".

А он и переписал Библию, понимая под ней Новый Завет. Старый же считал "грязным, вонючим еврейским учением", основу Нового Завета видел в Нагорной проповеди. Вот её то и переписал, рассмотрев через призму "непротивления злу", найдя в ней "ключ" к пониманию всей Нагорной проповеди.

Бормашенко
Ариэль, Израиль - at 2012-10-23 13:09:28 EDT
Бормашенко - Игорю Ефимову.
В последнем письме Софье Андреевне (30-31 Октября 1910 г.) Толстой пишет:
"Я провел два дня в Шамардине и Оптиной и уезжаю. Письмо пошлю с пути. Не говорю, куда еду, потому что считаю и для тебя, и для себя необходимым разлуку. Не думай, что я уехал потому, что не люблю тебя. Я люблю тебя и жалею от всей души, но не могу поступить иначе, чем поступаю. Письмо твое — я знаю, что писано искренно, но ты не властна исполнить то, что желала бы. И дело не в исполнении каких-нибудь моих желаний и требований, а только в твоей уравновешенности, спокойном, разумном отношении к жизни. А пока этого нет, для меня жизнь с тобой немыслима". Письмо адресовано женщине, с которой Толстой прожил полста лет, и в нем, разрывая полувековую связь, Толстой налегает на "разумное отношение к жизни" на "разум". Далее уже,кажется, некуда. Отчего бы и Библию не переписать, как свод разумныз правил.

Игорь Ефимов
Пенсильварния, - at 2012-10-22 04:52:16 EDT
Соне Тучинской -- неутомимой пропагандистке всего, что она любит, -- огромное спасибо за великолепное стихотворение Набокова о Толстом. Раззадоренный её примером и я хочу помянуть то, чем был восхищён в своё время. Дорогие участники дискуссии: а кто-нибудь из вас прочёл ВТОРОЙ ЭПИЛОГ к "Войне и миру"? Это страстное и ясное изложение философии Канта и Шопенгауэра, которое сделалось основой душевного мира Толстого вплоть до переворота 1879 года. Каким образом человек, так проникнувшийся Кантовским "Разум -- знай своё место!", мог погрузиться в переписывание Библии как СВОДА РАЗУМНЫХ ПРАВИЛ -- вот тема для поучительного и предостерегающего исследования истории плаваний в Океане Духа.
Александр Петрович
Москва, - at 2012-10-21 18:45:22 EDT
Откровенно говоря, больше всего поражает в статье провинциальная вульгарность. Безвкусица притягивания за уши Толстого к хасидизму поразительна. Непонятно, почему никто из читателей Толстого этого не заметил.
елена матусевич
- at 2012-10-19 18:32:51 EDT
Но Вас в списке не было. И потом, я подумала, мы все слепцы, ощупыающие слона когда мы говорим о другом человеке, даже когда мы говорим или думаем о себе... Что поделаешь.
Б.Тененбаум-Соне Т., про Набокова
- at 2012-10-19 15:10:02 EDT
Спасибо, Соня. Первый раз прочитал ...
Борис Суслович
- at 2012-10-19 08:30:00 EDT
Бормашенко
«И уж совсем бесподобно [Ходасевич] проиллюстрировал нерасщепимость в Толстом писателя и проповедника в эссе об Иннокентии Анненском»

Эдуард, после Ваших слов перечитал лекцию Ходасевича. Никакого упоминания о Толстом-проповеднике не нашёл. Говоря о тайне жизни и смерти реально жившего человека (и «по совместительству» - глубоко чтимого им поэта), Ходасевич параллельно рассматривает историю жизни и смерти литературного персонажа. Но в том-то и дело, что для него – и для нас, читающих эссе – Иван Ильич Головин реально существовал. И не только в мире Толстого, в мире литературы, искусства и т. д. Он описан с такой немыслимой, подавляющей достоверностью, что стал живым. И опять же, ни при чтении Ходасевича, ни при чтении самого Толстого не возникает – по крайней мере, у меня - никаких «посторонних» мыслей. В этой повести Толстой «только» художник. А мне – читателю – остаётся влюблёно следовать за ним вглубь собственной души.


Б.Тененбаум
«Ни девочка, … ни Л.Н.Толстой не замечают присутствия на совете Барклая де Толли, единственного человека, который поддержал мнение Кутузова об отступлении, на которого Кутузов через пару дней свалит ответственность за оставление Москвы»

Борис, то, что мы склоны воспринимать написанное Толстым, как некую реальность, даже зная, что это не так, не его, а наша проблема. А в отношении замечательного российского военачальника и благороднейшего человека Михаила Богдановича Барклая-де-Толли свой долг русская литература всё же выполнила. Я имею в виду «Полководец» (1835). Пушкин, друживший со многими участниками народной войны и бывший многолетним кумиром дочери Кутузова, всё же предпочёл официальному герою и победителю Барклая. Случайно? Конечно, нет.

Соня Тучинская
- at 2012-10-19 06:43:58 EDT
А зря Вы не ожидали, Игорь. Стихи Набокова, в отличии от его прозы - это чудо простоты и непосредственности. Они, наверное, не так совершенны, как проза, но за ними яснее просматривается болезненно-уязвимая душа автора. Особенно в "ностальгических" стихах о России. А Левушка его "достал", как ни один писатель в мире. У него такой прием был на лекциях по Русской Литературе в Корнеле: когда он приступал к Толстому, он говорил: ассистент, поднимите шторы в аудитории. Вера Набокова вставала и поднимала шторы и помещение наполнялось светом. - Вот это приход Толстого в русскую литературу, - пояснял Набоков. После этого Набоков "открывал лекцию о Толстом такими словами: ...всех великих русских писателей (после Пушкина) можно выстроить в такой последовательности: первый — Толстой, второй — Гоголь, третий — Чехов, четвертый — Тургенев;. Похоже на выпускной список, и разумеется, Достоевский и Салтыков-Щедрин со своими низкими оценками не получили бы у меня похвальных листов."
Ну, вот Вам еще иронический стих ВВ о Достоевском, которого он терпеть не мог, но стих без изъяна:

Достоевский

Тоскуя в мире, как в аду,
уродлив, судорожно-светел,
в своем пророческом бреду
он век наш бедственный наметил.

Услыша вопль его ночной,
подумал Бог: ужель возможно,
что все дарованное Мной
так страшно было бы и сложно?

Igor Mandel
Fair Lawn, NJ - New Jersey, USA - at 2012-10-19 06:06:47 EDT
Соня, я сошелся! Огромное спасибо - никак не ожидал от Набокова такой простоты и непосредственности. Достал его - таки Л.Т. как никто...
Соня Тучинская
- at 2012-10-19 05:11:47 EDT
Эдуард, я думаю, Вы не заругаетесь, если я оставлю в отзыве на Ваш ошеломительный текст не менее ошеломительные стихи Набокова о Толстом. В них, мне кажется, схвачено то, на чем сошлись бы все Ваши комментаторы.
Это последние две/трети маленькой набоковской поэмы "Толстой".

....Еще хранится в граммофонном диске
звук голоса его: он вслух читает,
однообразно, торопливо, глухо,
и запинается на слове "Бог",
и повторяет: "Бог", и продолжает
чуть хриплым говорком - как человек,
что кашляет в соседнем отделенье,
когда вагон на станции ночной,
бывало, остановится со вздохом.
Есть, говорят, в архиве фильмов ветхих,
теперь мигающих подслеповато,
яснополянский движущийся снимок:
старик невзрачный, роста небольшого,
с растрепанною ветром бородой,
проходит мимо скорыми шажками,
сердясь на оператора. И мы
довольны. Он нам близок и понятен.
Мы у него бывали, с ним сидели.
Совсем не страшен гений, говорящий
о браке или о крестьянских школах...
И чувствуя в нем равного, с которым
поспорить можно, и зовя его
по имени и отчеству, с улыбкой
почтительной, мы вместе обсуждаем,
как смотрит он на то, на се... Шумят
витии за вечерним самоваром;
по чистой скатерти мелькают тени
религий, философий, государств -
отрада малых сих...
Но есть одно,
что мы никак вообразить не можем,
хоть рыщем мы с блокнотами, подобно
корреспондентам на пожаре, вкруг
его души. До некой тайной дрожи,
до главного добраться нам нельзя.
Почти нечеловеческая тайна!
Я говорю о тех ночах, когда
Толстой творил; я говорю о чуде,
об урагане образов, летящих
по черным небесам в час созиданья,
в час воплощенья... Ведь живые люди
родились в эти ночи... Так Господь
избраннику передает свое
старинное и благостное право
творить миры и в созданную плоть
вдыхать мгновенно дух неповторимый.
И вот они живут; все в них живое -
привычки, поговорки и повадка;
их родина - такая вот Россия,
какую носим мы в той глубине,
где смутный сон примет невыразимых, -
Россия запахов, оттенков, звуков,
огромных облаков над сенокосом,
Россия обольстительных болот,
богатых дичью... Это все мы любим.
Его созданья, тысячи людей,
сквозь нашу жизнь просвечивают чудно,
окрашивают даль воспоминаний -
как будто впрямь мы жили с ними рядом.
Среди толпы Каренину не раз
по черным завиткам мы узнавали;
мы с маленькой Щербацкой танцевали
заветную мазурку на балу ..
Я чувствую, что рифмой расцветаю,
я предаюсь незримому крылу...
Я знаю, смерть лишь некая граница;
мне зрима смерть лишь в образе одном:
последняя дописана страница,
и свет погас над письменным столом.
Еще виденье, отблеском продлившись,
дрожит, и вдруг - немыслимый конец...
И он ушел, разборчивый творец,
на голоса прозрачные деливший
гул бытия, ему понятный гул...
Однажды он со станции случайной
в неведомую сторону свернул,
и дальше - ночь, безмолвие и тайна...


Igor Mandel
Fair Lawn, NJ - New Jersey, USA - at 2012-10-19 03:12:24 EDT
Эдуард, скажу не в интересах истины, а в интересах правды: я статистик с экономико-социальным правым уклоном (собственно, краткое био же есть на этом сайте). Страшно далек от математики, хотя, конечно, чего-то складываю, умножаю, а чаще всего делю. Физический привкус моей вставки - от всеобщего разлития физических идей в воздухе нашего времени. Но, правда, мой друг Дмитрий Кузнецов - совсем настоящий физик, и пару статей про скрещивание ее и социальной науки мы-таки написали (например, D. Kuznetsov, I. Mandel Statistical physics of media processes: Mediaphysics. Physica A 377 (2007) 253–268). Эта самая медиафизика получилась очень толстовская: там есть в уравнениях член, который показывает, что влияние какого-то фактора на (социальный) результат никогда не становится равным нулю. Так что все сходится и тут.
елена матусевич
- at 2012-10-19 00:08:01 EDT
Дорогой автор,

Вы предпочитаете, чтобы читетели не высказывались? Так и скажите, мы не будем. Надо составить список сакральных тем, по которым высказываться не стоит, а только молиться, или внимать, что говорите о них Вы.

Б.Тененбаум-Э.Бормашенко :)
- at 2012-10-18 23:21:39 EDT
Вы позабыли политика: "Какая глыба ! Какой матерый человечище !" ...
Бормашенко
Ариэль, Израиль - at 2012-10-18 23:09:38 EDT
Итак, по-поводу Толстого высказались: литераторы (И. Ефимов, С. Тучинская, Е. Матусевич), историк (Б. Тененбаум),
физики (автор, И. Мандель, М. Эфроимский), математик (И. Липкович, если я верно идентифицировал его профессию). Вспоминается индийская притча о слепцах, описывавших слона.

Илья Липкович
Фишерс, Индиана, США - at 2012-10-18 21:23:34 EDT
В порядке шутки …
Из статьи про Льва Толстого мне также показалось очень интересным замечание о “парадоксе Толстого”, который если я правильно понял заключается в том, что если разум мешает достижению счастья, то стало быть разумно перестать думать и стало быть перестать быть разумным (повтор “стало быть” как раз в духе Льва Николаевича). Интересно сравнить этические парадоксы Толстого и Достоевского. Толстой – это рационалист, который в силу рационального же аргументя требует устранения разума. “Парадокс” этот, впрочем, в действительности менее глубок, чем расселовский, да и никакого парадокса (то есть неразрешимого утверждения) , по крайней мере в духе известных парадоксов теории множеств, тут может быть и нет. Разум просто себя самоустраняет. Это не парадокс а простое самоубийство (разума).
Парадокс же “подпольного человека” Достоевского более глубок и действительно напоминает парадоксы теории множеств, возникающие при добавлении в качестве одного из объектов множества коварного "мета-обекта", что и приводит к разрушению всей логической системы. Напомню, что “человек из подполья” рассуждает примерно так: Допустим, что рационалисты правы и счастье человека вычислимо в том смысле, что для достижения счастья данного человека необходимо максимизировать определенную функцию полезности этого человека, суммирующую все его “выгоды”. Теперь предположим, что в качестве одной и быть может “самой выгодной выгоды “ человека является его хотение “не быть вычислимым" (именно “хотение” а не просто “желание”, - редкое слово, которое Фёдор Михайлович не побоялся ввести в литературный обиход, правда оно там не прижилось, интересно употреблял ли кто-нибудь его после Достоевского в философском контексте, скорее всего Н. Бердяев). Тут действительно получается неразрешимый парадокс, поскольку хотение быть невычислимым прямо отрицает само существование функции полезности, которую можно было бы задать в виде математической формулы или алгоритма, и таким образом оно не может быть элементом этой функции. Заметьте что никакого “самоубийства” в смысле отказа от разума или отказа от аналитического подхода к принятию решений не происходит, тогда был бы выход из парадокса, толстовское "Не рассуждать" (или Хэмингуэйевское “А ты не думай…”), а Достоевский ему: "Да как же это не рассуждать, да помилуйте-с, вот Вы сами же давеча, Лев Николаевич, изволили заметить, что когда вы не рассуждаете то тотчас некоторым образом как-бы впадаете в грех срамной, а потом сами же необычайно мучаетесь от этого; то есть я это к тому, что какое же это счастье если мучаетесь и страдаете? и вот даже третьего дня жизни хотели себя собственноручно лишить, правда заметим в скобках не лишили а зато почти что прикончили от нечего делать одного местного помещика и даже нашего общего приятеля, Ивана Сергеевича, впрочем и в самом деле человека крайне неприятного, у которого я к тому же имел честь занять некоторую сумму денег, а точнее совершил сей поступок как-бы вовсе и без чести, потому как после никогда денег этих уже и не отдавал. А что у вас денег тоже наверное много? Вот и чудите вы, барин."

Б.Тененбаум
- at 2012-10-18 21:08:39 EDT
"... в основе мироощущения Толстого лежит его гениальная способность видеть и изображать "внутренний мир" любого одушевленного (да и неодушевленного) предмета, используя один и тот же набор базовых элементов. Поэтому человеческая ли, животная ли природа или Природа вообще - изображаются принципиально одинаково, как нечто сотканное из единой материи ...".

Я понимаю, что выступаю не в своей весовой категории, но все-таки хочется добавить и свой пятак к вышесказанному. Толстой, ко всем прочему - еще и великий "исказитель Реальности", он эту реальность переделывает под понятия своей персональной Вселенной.
В качестве примера можно привести "Войну и Мир", когда девочка Малаша (?) слушает с печки, как проходит совет в Филях. В принципе вместо девочки тут могла бы быть кошка - это ничего не изменило бы, ибо "дедушка" (Кутузов) явно побеждает "долгополого" (Беннигсена). Ни девочка, ни гипотетичская кошка, ни Л.Н.Толстой не замечают присутствия на совете Барклая де Толли, единственного человека, который поддержал мнение Кутузова об отступлении, на которого Кутузов через пару дней свалит ответственность за оставление Москвы.

В "мире Шекспира" тут была бы трагедия высокого благородства, преданного черной неблагодарностью. В "мире Толстого" тут "ничто", дыра, не стоящая и упоминания, ибо она не влезает в заранее очерченные рамки "народной войны".

Что интересно - магия текста такова, что такие мысли поначалу даже не приходят в голову ...

Бормашенко
Ариэль, Израиль - at 2012-10-18 20:34:01 EDT
Бормашенко - Илье Липковичу.
Ваш комментарий лучше самого текста.

Соня Тучинская
- at 2012-10-18 19:27:31 EDT
Илья Липкович
Фишерс, Индиана, США - Thu, 18 Oct 2012 18:27:36(CET)
....Это напоминает неклторые сны когда кажется, что вот точно такой сон уже снился раньше, но когда просыпаешься, то понимаешь что ничего подобного до этого не снилось. Этим приемом Толстой овладел в совершенстве, и те кто старались ему подражать (Гроссман, Солженицин) как раз на этом-то и надорвались и поэтому вместо толстовских легких фигур у них выходило нечто слоноподобное
------------------------------------------------------

Великолепное дополнение к эссе Бормашенко.
Необычайно тонкое замечание о вторичности художественном метода (квази-толстовского)Гроссмана и Солженицына. При этом, стоит, упомянуть, что справедливость этого утверждения ограничена сравнением этих двух с Толстым. Рядом со своими современниками - оба, Солженицын в особенности - выдающиеся прозаики.

Мелкое: имя переводчицы не "Волконская" (оговорка про Фрейду :))) - а Лариса Волохонская. Сестра богемной питерской знаменитости Анри Волохонского - автора слов "Над небом голубым".

Илья Липкович
Фишерс, Индиана, США - at 2012-10-18 18:27:36 EDT
Был ли основой мироощущения Толстого религиозный (иудейский) взгляд на мир сквозь призму этических категорий? Представляется, что в основе мироощущения Толстого лежит его гениальная способность видеть и изображать "внутренний мир" любого одушевленного (да и неодушевленного) предмета, используя один и тот же набор базовых элементов. Поэтому человеческая ли, животная ли природа или Природа вообще - изображаются принципиально одинаково, как нечто сотканное из единой материи. В результате у читателя возникает ощущение единства всего природного мира и своей личной безопасности в этой толстовской вселенной, несмотря на присущее Толстому чувство абсурдности всей не-природной или противоприродной части мира (напр. всех без исключения общественных институтов). Никакой Бог тут не нужен, поскольку Толстой он и есть Бог.
В более “частном” же отношении литературного стиля, меня в Толстом давно заинтересовал прием формирования у читателя “ложной памяти" и представляется, что это его изобретение гораздо более оригинальное, нежели отмеченный Набоковым показ в режиме реального времени. Ложная память работает таким образом, что прочитав пассаж из Толстого, будь то описание ощущений и "мыслеощущений" (у Толстого мысли и рассуждения принципиально не отличаются от ощущений) роженицы, умирающего, ребенка или не-человека вовсе, читатель тут же отмечает необычайную степень правдивости переданного, как будто вот и он точно так же чувствовал, хотя никогда не рожал, не умирал и собакой или лошадью не был. Это напоминает неклторые сны когда кажется, что вот точно такой сон уже снился раньше, но когда просыпаешься, то понимаешь что ничего подобного до этого не снилось. Этим приемом Толстой овладел в совершенстве, и те кто старались ему подражать (Гроссман, Солженицин) как раз на этом-то и надорвались и поэтому вместо толстовских легких фигур у них выходило нечто слоноподобное.
Искусство формирования у читателя “ложной памяти” коренится в неуловимых переходах от объективизации предмета, показываемого как бы “сверху” в качестве "элемента класса" к глубинной персональной характеристике этого-же предмета, неважно дерева, собаки, или ребенка. Действие этого приема было подмечено переводчиками, нежели литературоведами. Так, в комментариях Пивера и Волконской к их переводу “Войны и Мира” на английский, они приводят такой пример неаутентичной передачи толстовской фразы прежними переводчиками. Про детей, сидящих на стульях и представляющих, что они едут в Москву, Толстой просто говорит “Дети на стульях ехали в Москву и пригласили ее с собою”. И вот простым опущением одного слова играли (которое добавляли все прочие переводчики) достигается то, что читатель на миг сам превращается в ребенка, едущего на стуле в Москву (как это мы сами делали в детстве, хотя, возможно, что ни в какую Москву и вообще никуда мы на стульях не ездили). Этот же прием видится и в знаменитой вступительной фразе в Анне Каренине "Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему ". Многие писатели обратили внимание на произвольность этой фразы и стали либо пародировать (как Набоков и Сорокин) либо всерьез возмущаться фактом лжи и произвола (как Пол Джонсон в своей книжке Intellectuals). Тут применен тот же метод: начать с общей мысли, но при этом незаметно тронуть как бы крылом и читателя, внушив ему что автор про него все знает и уже одного его не оставит.
То есть я возвращаюсь к мысле, что художественная ткань произведений Толстого выполняет роль своего рода safety net, в которой читатель обретает чувство не только своей безопасности, значимости и самоценности, а быть может даже и иллюзию спасения и как бы возвращения (по крайней мере на момент чтения) в когда-то утраченный рай.

Igor Mandel
Fair Lawn, NJ - New Jersey, USA - at 2012-10-18 05:16:31 EDT
Елена, Эдуард, спасибо за теплые слова.

Елена:
Так не из чего ведь не следовало, что я сохраняю веру и религию - у меня, к счастью или несчастью, этого нет, и в б этом смысле я как раз не мучаюсь; меня устраивает та картина мира, которуя я эскизно обрисовал. Попробуйте посмотреть недавнюю книгу S. A. Kauffman, Reinventing the Sacred: A New View of Science, Reason, and Religion. Там этот взгляд развит очень подробно, хотя он делает, в свою очередь, супер наивные предложения типа того что вот само осознание бесконечной креативности природы (включая человека) и есть то новое "священное" (sacred), чему вместо религии и стоит "поклоняться". Но если убрать такой странный подход (как будто можно чем-то заменить религию) - то сам текст (а автор - очень известный ученый, специалист в теории сложных систем) концентрирует в простой форме массу правильных результатов недавнего времени. Ну, для того что происходит в социальных науках (в этом стиле и немного дальше) можно посмотреть и мою :) статью http://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=1764582

Эдуард:
Я не знаком с этим текстом Воронеля и, что еще хуже, давно не перечитывал ни Эпилог, ни, страшно сказать, сам роман (уже, кажется пришла пора, хотя и затяжное это плавание). Очень рад, что не мне одному это кажется. Вообще, чем больше занимаешься наукой, том больше понимаешь, что все это напоминает поиски изысканно трудной дороги на ту же вершину, куда уже очень давно ступала нога писателя (а еще чаще - авторов Библии). Особенно в социальной области, если вообще все эти занятия можно наукой называть. Например, написал я про "конфликт между истиной и счастьем" - а почему-то не упомянул, что и до Хаксли был такой Экклезиаст и говорил он про те самые "многие печали в знании"...

Бормашенко
Ариэль, Израиль - at 2012-10-17 13:51:56 EDT
Бормашенко - Игорю Манделю.
Игорь, спасибо за прекрасный комментарий. Вы знаете, Вашу точку зрения поддерживал Воронель, говоривший, что в эпилоге "Войны и Мира" (мало, кто дочитывает этот тягучий эпилог до конца) Толстой предвосхитил многие идеи современной физики. Не грех вспомнить, и то, что Эйнштейн, писал, что чтение Достоевского дает ему в профессиональном отношении больше, чем чтение научных журналов.

елена матусевич Игорю М.
- at 2012-10-17 10:05:23 EDT
Игорю М.

Очень интересно. Иногда кажется, что истина просто в счастъе читать, например, Ваш комментарий...
Я недавно, к моему величайшему несчастью, пришла к ясному осознанию (то есть осознание было, просто страшно было в этом признаться) невозможности "централизованного смысла" как Вы говорите. Если уж Толстой не мог жить тем, что ясно видел, и алкал смысла, что уж про остальных говорить. Остальные и подавно не могут. А я все думаю, как такие люди как сам автор, которые ведь тоже видят, сохраняют веру и религию, и не только воовще, а свою собственную. Как это вяжется? Вот что меня мучает и интерисует.

Михаил Эфроимский
Bethesda , MD, US - at 2012-10-17 02:03:25 EDT
"хорошие чувства, как известно, порождают скверную литературу"

вот те раз... А как же Алданов?


Igor Mandel
Fair Lawn, NJ - New Jersey, USA - at 2012-10-16 22:02:59 EDT
Главный внутренний конфликт Толстого, наличие которого, как мне кажется, объясняет основные мотивы и этой прекрасной статьи и многочисленных комментариев к ней, заключается в следующем.
Толстой как никто другой понимал саму ткань жизни в ее непосредственном развитии и смог отразить ее в своих лучших текстах. То есть он не только видел, но и чувствовал, что такое эволюция, что такое самоорганизация, как вещи подталкивают друг друга, как меняются обстоятельстав, как прошлое знание становится бесполезным, как события уходят из-под контроля тех кто их задумывает (особо сильных мира сего) и т.д. В этом смысле он не просто материалист, а материалист нашего времени, когда стали осознаны концепции хаоса, катастроф, самозарождающейся критичности (self-criticality), глобальных сетей, всеобщей адптивности, ко-эволюции, группового и индидуального отбора и пр. - все то, что делает любую попытку объяснить мир как-то иначе, через централизованное управление в любой форме (используя или нет концепцию Вышего Существа) избыточной. Все это - с одной стороны.
С другой же стороны, Л.Т. этой картиной мира, которую он понимал насквозь, категорически не довольствовался. Ему не хватало "смысла" там где его никогда не было и нет. Он пытался его найти, естественно, в религии - но быстро понял все ее внутренние противоречия, лживость ее инститов и догм, несоответствие заявленного и наблюдаемого и т.п. Тогда он сделал шаг дальше - в сторону "улучшения" того, что улучшить нельзя по определению. Применение логики к к вере - абсурд всегда. Тертуллиан был и остается прав - "Верую, потому что абсурдно". Толстой с этим тезисом не смирился. Тут и возникают те вещи, о которых пишет Э. Бормашенко, когда логика приводит к производным видам абсурда, типа отрицания нужды в сексе, науке и т.д. Не тот так другой парадокс был бы неизбежен при любом развитии событий. Точно так же возникают проблемы "конца" везде - в физике, в математике, в морали. Краевые задачи неразрешимы "на самых краях". Толстой не мог не "пасть жертвой", коль уж пошел до конца, как и падали ранее его другие экстремальные искатели "последней истины" (или просто "искатели экстремальной истины"). Конфликт "истины и счастья", о котором совершенно верно пишут Хаксли, Э. Б. и другие - абсолютно реален. Он снимается только когда "искатель" либо понижает требования к счастью, либо не идет за истиной на самый край (где о ней никто ничего не знает). Толстой "восхотел", как некий титан, и того и другого (да еще не только для себя, но и "для всех", что добавляет новый уровень абсурдности). А ведь "истина была так возможна"! Она, в форме его гениального осознания картины мира, собственно, и была в его руках... Отнять бы от него вот эту вторую "логически верю" половинку! Но и первой тогда бы не было...

А. Избицер
- at 2012-10-15 04:47:34 EDT
Уважаемый Эдуард!
Мне думалось, я был ясен: «не слишком умным», по моим наблюдениям, Толстой становился в "Соединении и переводе четырёх евангелий", когда логически пытался обосновать ряд своих заключений – но не в роли моралиста. Толстой-логик то тут, то там опровергает себя же, хотя ему представлялось, что он последователен (т.е., это не был случай «объёмного» изложения проблемы наподобие «с одной стороны – с другой стороны»).
Примеры опущу.

«Арзамасский ужас»? Вероятно, в какой-то степени Вы правы – откуда мне так хорошо знать себя? Но та же тема в «Макбете» (монолог после известия о смерти жены) или в некоторых Одах Горация волнует меня намного больше даже самых проницательных и беспощадных наблюдений Толстого. Ибо там - искусство, непостижимое своей техникой, вовлекающее в свой водоворот, провоцирующее на постоянные размышления, а у Толстого - повторяемость и многословие.
Спасибо за рекомендацию работы А.А. Гусейнова. Здоровья и удач Вам!

Бормашенко
Ариэль, Израиль - at 2012-10-14 16:02:07 EDT
בס´´ד
Э. Бормашенко – С. Тучинской, Б.Тененбауму, Инне, Ю, Герцману, Е. Матусевич, Элле, Валерию, Б. Альтшуллеру, Абраму Торпусману, Б. Сусловичу, Е. Левертову, И. Ефимову, А. Избицеру.
Дорогие друзья, спасибо за отзывы, прошу простить за то, что не отвечаю персонально. И все же: тему Толстой и российское протестантство, я сознательно обошел; она тонко и проницательно разработана А. Воронелем в цикле эссе: «Новый дуализм, как альтернатива библейской идее». Толстовство, конечно, не могло состояться в качестве российского протестантства. Кальвин и Лютер пришли в Россию по-иному, вырядившись Лениным и Троцким. Большевики думали, что воюют с богом, а победили (и то на время) лишь иконы, и как верные протестанты все нажимали на благо труда, и труд на благо… В отличие от многих комментаторов, я полагаю, что Толстой-писатель неотделим от Толстого-моралиста. Если я и заблуждаюсь, то я в неплохой компании: также думали Набоков и Ходасевич. Ходасевич в чудном очерке о «Казаках» показал, как из-за ранней толстовской прозы уже торчат уши Толстого-моралиста. И уж совсем бесподобно проиллюстрировал нерасщепимость в Толстом писателя и проповедника в эссе об Иннокентии Анненском (Б. Суслович обратил внимание читателей на эту малоизвестную, но на редкость проницательную работу Ходасевича).
Отвечу отдельно А. Избицеру: Вы полагаете Толстого-моралиста не слишком умным человеком. А когда это моралист гляделся умным? Ничего нового и интересного он ведь человечеству не сообщает. В сегодняшнем мире моралистам и подавно нечего делать. Но я позволю себе предположить, что Вас не просто зацепила проповедь Толстого. Это ведь дело интимное… Мне «арзамасский ужас» внятен вполне. Хорошая работа на эту тему принадлежит А.А. Гусейнову «Понятие, веры, бога и ненасилия в учении Л. Н. Толстого».

А. Избицер
- at 2012-10-14 05:38:45 EDT
елене матусевич.
Спасибо, Елена, за понимание. И – за Кальвина. Я, несомненно, то ли пропустил в нём нечто очень важное, то ли просто забыл об этом.

Семёну Л.
То, что «этический идеал... мало интересовал» Церковь - неверно, уважаемый Семён. Церковь от века только то и делала, что проповедовала именно этику Христианства, направляя прихожан «на путь истинный». Таинства и прочие театральные элементы служили лишь заманчивой приправой.
Я же писал об отношении Толстого к евангельским легендам. Само существование вымысла в Евангелиях Церковь и не признавала, поскольку требовала относиться ко всем легендам как к исторически достоверным повествованиям. Толстой же, не ведая и не желая того, невольно ей в том очень подсобил, отвергнув «сказки» и тем самым оскопив саму суть учения.
Ведь именно в легендах – в гораздо большей степени, чем в той же Нагорной проповеди – содержится учение Иисуса. «Сказка ложь, да в ней намёк, Добрым молодцам урок». Занявшись тем, что Вы назвали «задачей очищения религии» Толстой, фактически, с водой («ложью») выплеснул и дитя - те самые «намёки-уроки», которые могли быть преподнесены авторами Нового Завета исключительно в форме вымысла.

елена матусевич
- at 2012-10-14 03:19:16 EDT
Это смотря что считать выхилащиванием. В этом вся штука. А если Вам нужно только этическое учение, переходите к протестантам, в чем проблема то?
Семен Л.
Россия - at 2012-10-13 12:51:17 EDT
Да, христианская церковь в течение многих веков выхолащивала суть учения Христа, сводя всё к таинствам, обрядам, сказкам, а его этический идеал её мало интересовал. Задачу очищения религии и взвалил на себя Толстой. Если даже его благородная миссия закончилась неудачей (плетью обуха не перешибёшь), то сама попытка заслуживает если не восхищения, то уважения.
елена матусевич избицеру
- at 2012-10-13 12:21:12 EDT
Это Вы очень верно сказали: Толстой иссушил Учение, резко отвергнув все евангельские легенды: он не распознал в авторах Нового Завета художников, своих бывших собратьев по перу. Предложив "содрать струпом! (насколько я помню) с общей евангельской картины вымысел..." Это ведь почти дословно Кальвин! Он содрал начисто, отменил причастие и таинства. Это я и имела в виду в моем комментарии. Точную цитату я сразу не найду, но она хорошо известна. То что Вы говорите о печальном впечатлении от Толстого моралиста, так и есть и было замечено его современниками, которые это увидели несмотря на пиетет, как тот француз в забытой диссертации, которую мне по ошибке принесли, когда я занималась в лейпцигской библиотеке. Хотя не совсем случайно: диссертация была в отделе "Реформация!" Очень Вам признательна. А то я робею и мне уже начало казаться, что я зря сказала.
А. Избицер - И. Ефимову
New York, USA - at 2012-10-13 06:26:26 EDT
Дорогой Игорь!
В противоположность «многим другим читателям» и Вам, я не раз мысленно восклицал – «Ах, как неверно! Как неуклюже подмечено – хотя и прекрасно высказано!».
А всё потому, что именно в своих рассуждениях о Евангелиях и поисках подлинного Учения Толстой, презрев собственный гений, превратился в многословного и – ложного моралиста. Об этом можно долго писать, но если в двух-трёх словах – Толстой, как ни странно, иссушил Учение, резко отвергнув все евангельские легенды: он не распознал в авторах Нового Завета художников, своих бывших собратьев по перу. Предложив "содрать струпом! (насколько я помню) с общей евангельской картины вымысел, Толстой словно забыл, что своё собственное Учение он некогда излагал с помощью вымысла. А давайте отделим вымысел «Анны Карениной» от «чистой» этики романа! Не будет «Анны Карениной»…
Именно толстовские занятия Христианством и не позволяют мне (но это – моё личное наблюдение) соглашаться со многими наблюдениями и выводами Э. Бормашенко. В частности, с этими словами –
«Оторопь берет от неуклонной последовательности логических построений Толстого»…
Именно в рассуждениях Толстого о Христе и Евангелиях логика Толстого слаба, как муха. Он очень непоследователен и, да простится мне – глуп. В итоге, слова Э. Бормашенко –
«Разрушив все наличные мифологии <…>, Толстой создал всеобъемлющую систему взглядов, отказывающуюся хоть в чем-то потакать, человеческой природе и потому обреченную”
– нуждаются в серьёзной корректуре.
Любой мифологический корпус есть, в то же время, и всеобъемлющая система взглядов. Посему – попытавшись разрушить «все наличные мифологии», Толстой создал мифологию собственную. И потому обречённую.
Ну, и так далее. Так что хорошо, что эти "Времена года" обошлись без скрипок.

Игорь Ефимов
Пенсильвания, США - at 2012-10-13 04:27:34 EDT
Читая вдумчивое и серьёзное эссе Эдуарда Бормашенко о Толстом, я тоже, как и многие другие читатели, не раз мысленно восклицал: «Ах, как верно! Как тонко подмечено и хорошо высказано!». Но, дочитав до конца, поймал себя на странном ощущении какой-то недоговорённости. Чувство было такое, будто рассматривал превосходную картину, изображающую, например, слона: мощные ноги, крупные бивни, печальные глаза – всё выписано превосходно; чего же не хватает? И вдруг понимаешь: художник не нарисовал хобот. Или: выходишь с концерта, восхищаешься оркестром, исполнявшим «Времена года»; но внезапно до тебя доходит, что ты не слышал звука скрипки.
Видимо, по причинам религиозным, автор не счёл возможным касаться того, что заполняло духовную жизнь Толстого последние тридцать лет его жизни, – Иисуса Христа и Евангелия. Когда свою книгу о Толстом писал Виктор Шкловский, советская цензура не позволила ему затрагивать тему богоискательства великого писателя. Когда Исайя Берлин писал своё эссе «Ёж и Лис», приверженность рационализму исключала для него возможность упомянуть не только Христа, но также и метафизика Канта, которым так восхищался Толстой. Но вглядываться во внутренний мир Толстого и не замечать Христа – это и получится Вивальди без скрипок. «Я долго не решался писать о Толстом» – так начинает Бормашенко свои заметки. Не потому ли что предвидел: они будут обречены на неполноту?

Аронов
Луд-Рамле, - at 2012-10-04 21:27:37 EDT



Охота Вам, Эдуард, засорять мозги себе и читателям всяким хламом. Что может привлекать религиозного израильского еврея в Толстом? Ностальгия по прошлой жизни? По школе?
Я читал Толстого в обратном порядке - его досевастопольские дневники попали ко мне уже в самую последнюю очередь. После этого мне противно слышать эту фамилию. Ему удалось то, чего не смог примитивный А.Н. Отвращение распространилось даже на ни в чем не повинного А.К.

мадорский
- at 2012-10-03 13:47:58 EDT
Очень интересная, глубокая статья. Но когда Вы, уважаемый Эдуард, пишете, что у Льва Николаевича не было интереса к евреям, то это, по моему, не совсем точно. Хотя еврейская боль не стала, конечно, его болью и писатель резко отрицательно относился к идее еврейской избранности, но Толстой учил древнееврейский у раввина, первый подписал воззвание против антисемитизма. среди его близких друзей пианист Гольденвейзер, художник Пастернак, другие евреи. Отношение Толстого к евреям- мучительнывй поиск истины...
Ефим Левертов
Петербург, Россия - at 2012-10-03 09:18:18 EDT
"Евреи, правду сказать, интересовали его мало".
И вообще, надо сказать, что большая русская литература, по большому счету, прошла мимо евреев, не заметив их.

Абрам Торпусман
Иерусалим, - at 2012-10-02 22:14:24 EDT
Гениально. Я редко когда соглашался с мнением г-на Бормашенко. К настоящим заметкам и тени возражения не возникло. Надо вернуться к другим его работам...
Ефим Левертов
Петербург, Россия - at 2012-10-02 21:58:56 EDT
"Конечно, Толстой, все это "вымотал" из собственной души, его беспримерные дневники тому свидетельство; только ленивый и нелюбопытный не ухмылялся над этими дневниками: ишь ты, классик, а душа почернее моей".
Вот уж точно истина! Когда Гоголя спрашивали, где взял он этих Чичикова, Манилова, Ноздрева, Собакевича, Коробочку, он отвечал, что писателю не откуда взять всех этих чудовищ, кроме как из себя ("Избранные места из переписки с друзьями", цитата не точна, приводится по памяти).

Борис Суслович
- at 2012-10-02 21:30:56 EDT
Бесспорная удача. Глубоко, чётко, лаконично. По поводу "Смерти Ивана Ильича" с автором полностью согласен, хотя Толстой - не мой любимый писатель. Но любимые - Бунин, Булгаков, Бабель, Набоков - на такую высоту действительно не поднимались. Кстати, удивительно тонкий (и при этом - парадоксальный) анализ повести сделал Владислав Ходасевич в своей лекции "Об Анненском".
Карский Максим
- at 2012-10-02 12:34:27 EDT
О Толстом в этом же журнале:

Владимир Порудоминский "Немецкие дни Льва Толстого"
http://7iskusstv.com/2010/Nomer4/Porudominsky1.php

Его же
"Правила проигранной игры. Карты в повести «Смерть Ивана Ильича»"
http://7iskusstv.com/2010/Nomer9/Porudominsky1.php

Борис Э.Альтшулер
Берлин, - at 2012-10-01 22:35:57 EDT
Действительно, замечательный - как и остальные публикации автора - текст.
Гиперсексуальность людей одарённых или гениальных - явление известное. В этой когорте со стороны мужчин и Толстой, и Эйнштейн, и Лев Ландау. Креативность таких личностей - сублимация этой энергии.
Эпатаж Толстого - поиск выхода из проблем существования в нравственность. Этот выход он пропагандировал, но до конца своих дней так и не нашёл.

Б.Тененбаум-Ю.Герцману
- at 2012-10-01 20:45:23 EDT
"... вроде в каком-то месте и рвешься возразить, а через секунду хватаешь себя за руку: ты-то мельче рассуждаешь, и возражение - никчемное ...".
Да. Так и есть. Ставишь комментарий - и становится неловко, потому что текст намного глубже и умнее, чем поверхностные "замечания" к нему

Валерий
Германия - at 2012-10-01 19:48:27 EDT
Уважаемый Эдуард,спасибо! Вы,как никто умеете, без интеллектуального высокомерия и снобизма, говорить тихим голосом и
понятным языком о вещах сложных и высоких.Ваш герой это страдающий Мудрец, осознавший тщету найти Истину,и если Россию,
когда-либо, призовет на свой Суд, Создатель, то то в свое оправдание, как свое лучшее создание представит личность и духовный подвиг Льва Николаевича Толстого.
Искренне рад буду Вашему участию в наших спорах.

Юлий Герцман
- at 2012-10-01 19:29:00 EDT
Замечательный текст. Написан столь умно и глубоко, что вроде в каком-то месте и рвешься возразить, а через секунду хватаешь себя за руку: ты-то мельче рассуждаешь, и возражение - никчемное.
Б.Тененбаум-Элле :)
- at 2012-10-01 15:58:30 EDT
Hаписанo после прочтения "Анны Карениной" на английском:

***
Был недоверчив к лекарям. Угрюм.
Питал пристрастье к честному навозу.
И сочетал невероятный ум
С упорной неприязнью к паровозу.

Не то, чтобы в механику он лез,
- Его конек - "...моральные основы...".
Однако, граф не одобрял прогресс,
А поезда в ту пору были новы.

Его всегда к религии влекло.
Но - истый сын российского народа -
Он презирал решения Синода.
А заодно - порядок и число.

Могу его читать без перевода.
Мне в этом смысле в жизни повезло.

***

Элла
- at 2012-10-01 15:18:05 EDT
Две мысли:

Обратите внимание на споры Пьера и князя Андрея - всякий раз каждый из них отстаивает позицию, которую в прошлый раз отстаивал другой.

На самом деле Толстой просо не мог согласиться, что недоступен нам плод с древа познания добра и зла.

елена матусевич
- at 2012-10-01 08:36:06 EDT
1. Написано замечательно. Просто блеск! Немного кусками, отрывочно, но это же не академическая статья. Зато интересно. Перепощу всем, кому могу. И мне очень импонирует, что Вы пишете без этого невыносимого российского пиетета.

2. "поразительным художественным гением, но в придачу к этому дару, он получил ужасный довесок: он видел людей такими, как они есть." А разве этот довесок не всегдашний обязательный спутник прозаика? Нет? Поэты другое дело. И даже поэты, как Гюго или Пастернак, написавшие прозу. Разве не сочетание этих даров всегда порождает писателей? Или Вы это и хотели сказать?

3. "Хорошие чувства, как известно, порождают скверную литературу." Как верно. Не только это, но и у великих написанное о ´хорошем", положительном, всегда значительно слабее, написанного о дурном. Сравните "Ад" и "Рай" у Данте. Или "нечистые" и "чистые" части ´Мастера и Маргариты".

4. Знаете, я вообще пришла к выводу, что очень умный человек, который видит людей как они есть, может их любить только если он святой. Даже формулу вывела: чтобы любить людей, как они есть, надо быть святым. Иначе он будет смотреть на них, да и на себя, как Мефистофель. Поэтому знать и любить, действительно, никак. А Толстой не был святым. Он напоминает во многом святого Августина, не знаю, читал ли он последнего.

5. В своей доктрине Толстой очень напоминает Кальвина, но еще больше Карлштадта, еще большего радикала (тоже, все запретить). Он тоже "задумал" религию насмерть. Я это давно заметила, и дух его, и рационализм, и ненависть к ритуалу, все напоминает Реформаторов. А недавно нарвалась на давно забытую франц. диссертацию, написанную при жизни Толстого, очень критическую и подтверждающую мои догадки. Врядли у меня хватит времени об этом написать, да и не моя это тема (то есть Реформация моя, но не Толстой).

6. Мне кажется, уважаемый автор, что помешательство Толстого на плоти (кстати, свойственное Лютеру и другим), заложено в самом христианстве. И требование всеобщего целомудрия тоже. Ведь были (и снова возродились, кстати!), скопцы. Это одна из матриц христианства.

7. Насилие его над семьей трудно оправдать. В этом некое варварство, нежелание видеть черту отделяющую других от себя, других, на которых у тебя нет таких прав. Даже Лютер, будучи, в принципе, самым настоящим фанатиком, в семье был терпим и мягок. В этом фанатаизм, Вы правы.

8. О простоте и упрощение. Да, это, наверное, самая большая угроза современности. Нас все время в университете призывают упрощать, все, грамматику, франц. язык, объяснения, литературу, идеи. И упрощают, все, везде, от Китая до Уругвая. И о простоте большевизма очень верно. В этом же сила ислама: в простоте. Выходит, за что бы человек не брался, все обречено, когда не в меру, даже сама мера. Еще раз спасибо. Большое

Соня Тучинская
- at 2012-10-01 04:01:37 EDT
"Собственно говоря, мой внутренний мир во многом создан Толстым.". Это и обо мне. Началось все очень давно с "арзамасского ужаса", Исповеди, дневников, и писем царям. Осознание величия Анны Карениной и Смерти Ивана Ильича - пришло потом. В Вашем изумительном эссе мне внятно каждое слово, которое другому может показаться недоказуемо парадоксальным. Просто предмет исследования такой, что о нем нельзя писать линейно. Поразительно, как Вы смогли найти единственно верные слова для столь трудно выразимых ощущений. Спасибо Вам. Вернитесь к нам. У нас уже тихо.
Инна
- at 2012-10-01 03:30:09 EDT
Это глубокий, пристрастный, отжатый текст. В Толстом столько всего, что с пониманием автора спорить невозможно. Наверное, главным в натуре Толстого было стремление жить нравственно. Это стремление входило в противоречие с художественным талантом, нуждами семьи, здравым смыслом...
Б.Тененбаум
- at 2012-09-30 22:52:09 EDT
Что сказать ? Толстой - целый мир, действующий по законам, установленным "Tворцом". Kоторый имеет земное имя - его зовут Лев Николаевич Толстой. "Творец" - еще и человек. При этом глубоко пристрастный, абсолютно необьективный, охотно "подкручивающий" действительность в направлении, которые он полагает правильным. В сумме все это вызывает странное чувство - такое, как если бы Толстой был живым и лично знакомым человеком, к которому испытываешь неприязнь, смешанную с самым искренним восхищением.

Спасибо, Эдуард. Читать было захватывающе интересно.

_Ðåêëàìà_




Яндекс цитирования


//