Шесть мартовских стихов

***

Не так пишу. Не столько и пою.

Так отчего ж так больно устаю,

Так мертвенно болезненно дышу –

Листы забытых книжек ворошу,

Лежащих на полу передо мной –

Меж изголовьем, лампой и стеной.

Зачем я так бездарно устаю,

Как будто ежедневно узнаю

Такое что то, что не стоит знать,

Чтобы себя саму не проклинать,

Чтоб искупать дитя, согреть ночлег,

И, почитав, уснуть как человек.

***

...Кстати, тут снежок ледяной.

И мой голосок нитяной

Надо б заплести за струну

Хоть бы за одну.

Кстати, всюду вижу гусей,

Нильсовых канадских друзей,

Каждый сер и черноголов.

Тут не нужно слов.

Кстати, тут и белок стада,

Рыскают туда и сюда...

Тощие они по весне.

Или мнится мне?

Кстати, вот он, лед снеговой.

Над моей летит головой.

Вот уж я по этому льду –

Стало быть, поеду-пойду.

Эти гуси-белки-снега...

Слава Богу, дождь – не пурга.

Ты ж, гитарка, тихо радей,

Радуй людей.

***

И вот уж снова на перроне...

Скажи себе, как на духу,

Что ты напела о пароме –

Не более чем на строку.

Строка к строке – щепотка к праху.

В груди дымится проводок-с.

Он нанизал простую пряху

На ненаглядный парадокс.

Строка к строке, Вокзал высокий.

Там поезда бегут внизу.

Утри, изгнанник одинокий,

Неоднозначную слезу.

Что делать тут с таким навзрыдом?

А хочешь крохотный укол?

...Такси у них зовется – ФРИДОМ.

И ЛИБЕРТИ есть колокол...

***

А сегодня в Новоанглии –

Метель, метель.

Ночью прилетели ангелы,

Постелили постель.

Заглянули и ко мне, хотя

Высокий этаж...

Я глаза открыла нехотя,

А тут такой пилотаж!..

Во-первых, зима.

Во-вторых, зима.

В-третьих, известное

Горе от ума.

Надо б завтра мышке –

В норку и – лежать.

А не в черном пальтишке

По Нью-Йорку бежать...

Может, песенка будет?

А может, и нет.

И завтра забудет

Про меня весь свет.

***

Погода бывает мерзкой.

Бывает и благодатна.

На нашей Красноармейской

Машины ловились знатно.

Куда же я так спешила?

За мной, что ли, гнались волки?

Начальственные машины,

Прекрасные были Волги.

Водилы не виноваты.

Водилы не вороваты.

Водить меня обучали

И были не староваты...

Среди трепотни гусарской

По нашей Москве покорной

Я мчалась в машине царской,

Такой безвозвратно черной...

Зачем я все вспоминаю?

Какого такого черта?

Москву, что ли, поливаю

В районе Аэропорта?

Затем... что нехороши мы.

Что впадины нам, что горки.

...Я плохо ловлю машины

В пустом золотом Нью-Йорке.

***

Не стихотворно, не стихотворенно –

Как косу, заплела себе судьбу.

Моя Марфедна, мертвая царевна,

Лежала в красном маленьком гробу.

Была она никчемный богомолец,

Но книжная пречистая душа.

Флобер, Бальзак, Московский комсомолец

И Жапризо – все разом, не дыша.

Пока детей питали порошками

И вспаивали серым молоком,

Она их оделяла пирожками.

И дети их глотали целиком...

За восемьдесят было. Нам, калекам,

Ручных ее работ не сосчитать.

Таким была кристальным человеком,

Каким, подружка, нам уже не стать.

Как Баба Груша, из рязанских скотниц.

И не склонила мудрой головы –

Последняя из старых домработниц

Моей неубираемой Москвы.