Влюбленные этой войны...

***

Ривке
Как жаль, послушай, что прошла
пора других, тебе подобных.
Как жаль, что кажется немодным
сидеть, закутываясь в шаль.
Шальное время - век шальной
не устает, а мчится, мчится.
Вскормила двух людей волчица,
сама осталась за стеной
большого города. Пойми,
ты - устарела!
Впрочем, вновь ты
(сквозь тьму веков и непогоды),
укрыв волчицу шерстью кофты,
о чем-то шепчешь ей одной.

***

Илье
Великому смирению учусь...
О, сколько я пыталась научиться
не маете и не смятенью чувств,
а бытию спокойной ученицы!
Мне не умелось плакать по ночам,
мне не хотелось лишнего раздолья,
но
ветер пел,
но
кипарис молчал,
но
я - зачем-то - наполнялась болью.

Не знала я -
к чему даны блага -
блаженство, блажь, бродяжничество духа?
Зачем пришла ослепшая старуха
и мне свой дар прозренья отдала?

И, получив ответом на вопрос,
не голос, не послание, не песню, -
а просто взгляд упрямый поднебесья...
Я поняла.
И не сдержала слез.

Парафраз

Шептали тени на ушко
про то да это...
Сперва - дуэтом,
а потом - осталось эхо.

Стихи лились - чистейший шелк.
Торшер, халатик.
Подумав "будет хорошо",
сказала "хватит".

И ночь упала на огни,
рычала вьюгой
о том, что надо так -
"одни" и "друг без друга".

И никаких сплетений ног,
свечи горенья...
Не выходил иной итог
стиха творенья.

***
... Но память мне, прости уж, не нужна.
Ни о тебе, ни о безумном всяком.
Маяк маячил (закурившим зеком),
босяк гундосил, глупый калик кашлял
и бормотал про то, что день вчерашний
воспринимать обязаны двояко,
тогда не будет холодно и страшно
прощаться с городом, рекою, веком.

Ты умер.
Впрочем, умер понарошку.
Нашел укрытие
(в нём волгло и прохладно).
Сидишь и гладишь
женщину иль кошку -
тебе без разницы -
мурлычет, вот и ладно.

И память мне, поверь уж, не нужна
ни о тебе, ни о безумном всяком.
Раз в год очнуться, даже не заплакав...
Не кошка, не подруга, не жена.

***
И не умножай разговоры с женщиной...
Пиркей авот (Поучения отцов)

Назло дарению простому,
подарок непростой лови.
О, смесь гремучая любви
с привычкой наслаждаться словом!

Проговорю, пролепечу,
рождая звуков мириады,
заговорю и сяду рядом,
под говорок прижмусь к плечу.
И буду, буду говорить...
А ты, мои услышав речи,
не углядишь стальную нить,
тебя связавшую навечно.

***

"Рахель оплакивает сыновей своих, и не может утешиться" (Иермияу 31:14)

Вот женщина.
Она лицом черна.
Глаза мертвы.
И пустота над нею.
Над пустотою
только ястреб реет.
И смотрит ястреб
с поднебесья на
сидящую,
глядящую в пески,
укрытую не тенью тамариска,
но тьмою боли,
тьмой земной тоски.

Сын - далеко,
она - безумно близко
от ночи той,
в которой нет ни зги.

***

Влюбленные этой войны...
Непросто они влюблены.
Непросто.
Увы.
Непривычно.
В глазах у влюбленных войны
не розы,
не звезды,
не клин,
курлычащий говором птичьим.

В глазах у влюбленных войны
застыл
океан тишины.

Секунда в такой тишине
поможет забыть о войне.

***

Когда закончились слова
в моей осипшей глотке,
душа сказала:
"Ничего,
ты помолчи чуть-чуть.
Век человечьих слов, пойми,
и скорбный, и короткий.
Но вечен и всегда хорош
слов бессловесных путь".

Когда устала я смотреть
на этот мир кровавый,
душа взглянула на меня,
проговорила:
"Да...
Ты отдохни и не смотри -
ты вправе. Вправе, право.
Но - помни - зрение души
не меркнет никогда".

Когда я слушать
не смогла
коротенькие
сводки,
когда оглохла от толпы,
орущей "вам - позор!",
душа сказала:
"Тишина имеет голос кроткий,
но этот голос растворит
и грохот, и разор".

***

Говорю себе:"Ну же,
ни к чему нынче слезы,
пей, давай, валерьянку,
пей, давай, мятный чай ".

Только фото... Вот кто-то
был и сыном, и мужем,
а сегодня он - фото,
а сегодня - "прощай".

Я-то выпью свой чай,
и запью валерьянкой.
Я-то сделаю вид,
что сильней - не бывает.

...этот мальчик на фото
от меня улетает
он вот-вот - и растает
в незыблемых далях...

Этот чай - слишком горький.
Горше худшей полыни.
В каждой капле - отравой -
о погибшем рассказ.
- О, скажи мне, доколе
- Испокон и поныне.
Но - поверишь? -
не дольше.
Но - молитесь! -
о нас.

***

Не сумерки, не мгла, не тени тьмы -
но вздох пустынный, обморок, ненастье.
Настил постелен - жесткий пол незастлан,
старик бормочет, что рабы - не мы.

Я в сотый раз пытаюсь не забыть
про голос звавший, про шофар гудевший.

И монотонно повторяю "Где ж ты?".
И снова рву нервущуюся нить.