На холме зеленой ночи...

В вечернем небе, словно в банке мёда,
Увяз навеки белый самолет.

Листва хрустит, как чипсы. Вся природа,

Рассыпавшись, еще чего-то ждет.

Тенями на оконный переплет

Устало навалился небосвод,

И гаснут реки, замедляя ход

На грани фазового перехода.

Раздайся воздух! Ломкий лист кружи!

Там, за рекой, где мерзнут огороды,

Горит костер, и греются бомжи –

Апологеты истинной свободы!

*

Каменный шар Луны катится по траве.

Небо стоит в реке, словно сгорает спирт,

ППолночь вдыхает нас, а выдыхает свет,

Прячется под золой огненный алфавит!

Угли разворошу, искры летят - гляди.

Бегство горящих букв напоминает речь.

Как колокольный гул небо стоит в груди,

Так и сгорает мир, если его поджечь.

*

Как настали холода,

Не успели вспомнить даже,

Стала каменной вода

В складках лунного пейзажа.

Где причмокивала грязь

И прокручивали шины,

Ходит ворон, черный князь,

По камням замерзшей глины.

Воду мертвую клюет,

Ничего не понимая,

А над ним зима поет

Страшно, как глухонемая.

*

Небо каменного века,

Становой хребет зимы!

Кто поднимет Вию веко,

Око гоголевской тьмы?

Кто посмеет, кто захочет

Так рискнуть, чтобы пропасть?

В крупный гоголевский почерк

Мелкой буковкой упасть?

Кто заглянет в это око,

Века черное ядро?

До чего оно глубоко,

До чего оно хитро!

*

Сухой, военной выправки январь.

Твержу устав зимы и непогоды.

Деревья, как железный инвентарь,

И всюду прочный поскрип, как и встарь,

Нам под ноги рассыпанной свободы!

Повсюду снег, жестокий, как приказ,

И в воздухе, прицелившемся точно

Стволами воронеными, на нас

Вороний сад уставился сейчас,

И смотрит в щёлку лиловатый глаз

Того, кто нами властвует заочно.

*

Угрюмые тени вповалку легли на земле,

И в небе гуляют сырые осенние крики.

Окрепло пространство, и капли горят на стекле,

И бродит по дому рассыпанный шорох брусники.

В волненье пришли почерневшие птицы. Пора!

Пустеет деревня, и дачники тянутся к югу.

Печальный процесс охлажденья земного ядра

В смятенье приводит и душу склоняет к испугу.

Холодные волны проходят одна за одной.

И так же, как небо, душа созревает и крепнет,

Чтоб выковать зренье, когда под броней ледяной

Земля, каменея, от собственной славы ослепнет.

ГОРОД

Город спит, погружаясь в зеленую плоть холма,

Весь изъеденный ржавчиной, словно корпус авианосца,

Где внутри железа просторно гуляет тьма,

И стоят голоса, как вода в глубине колодца.

Где в проходах стопами лежит листовая тень,

И течет с потолка по стеклам сухая плесень,

Город спит, погружаясь в тяжелую, как мигрень

Глухоту подъездов, теснины пролетов. Тесен

Даже воздух для вдоха и вид для глаза. Объем

Сокращается, словно свитер после просушки,

И густеет время, и звезды горят на нем,

Над уснувшим городом трубы торчат, как пушки.

*

Сухая осень. Хрупкий конденсат.

На листьях кристаллический осадок.

Невидимые в воздухе висят

Большие хлопья шороха, и сладок

С холмов крутых стекающий в распадок

Полураспада пряный аромат.

Вода не отражает ничего,

Но ей еще доступно бормотанье,

Она бежит, меняя очертанья,

И ранним утром на скрипящей ткани

Рассыпанного солнца вещество.

Земля черна и крепкий воздух чист,

И каждый звук просторен, словно сени,

Где у стены скамья, тенёта, тени,

Ведро с водой – и в нем кленовый лист.

*

Черные реки, сплетенные из песка,

Текут, огибая оазисы. Все едино.

По вечерам закладывает от сладости слух. Тоска –

Естественное состояние влюбленного бедуина.

Любовь проступает, как сахар на вчерашней халве,

С которой жадный хозяин не спускает заплывших глаз,

Что остается? Извилистая мелодия, как в рукаве

Острый дедовский нож, запрятанный про запас.

Остаётся шатер, из вонючих овечьих шкур

И горячее ложе, зарастающее травой,

Плывущее ниоткуда созвездие Аль-Будур

Впадает прямо в прореху над головой.

*

Туалетная муха парила над спящей землей,

Как в сухое мерцанье, в прозрачные крылья одета:

Там, внизу, холодела обломанной швейной иглой

Легендарная башня, клинок незакатного света!

Проплывали внизу, словно угли в горящей золе,

И дворцы, и дома, и машины, летящие тесно,

Было холодно в небе обломанной старой игле,

Было ей одиноко витать в облаках, если честно.

Туалетная муха рванулась навстречу земле,

На безмолвный призыв и уселась на усик антенны,

И жужжание мухи услышали в каждой семье, -

Это шёл разговор на высокие, вечные темы.

Но дохнуло с востока, повеяло чем-то родным,

Встрепенулась она и шагнула в чернильную бездну!

Я поднял воротник: эта пыль, эта вонь, этот дым…

Так сгорает отечество, чтобы воскреснуть!

ВИЗАНТИЯ

Византия спит, завернувшись в лето,

Море синее выцвело, словно ситец.

Окуная перо в ледяную Лету

Сочиняет Историю летописец.

Холодна История и протяжна,

А рукой поднимешь – не больше свитка,

Но сквозит оттуда темно и страшно

Пустота, не знающая убытка!

Тесновато в келье, растущей прямо

Из сухой земли четырьмя углами,

И София спит в сердцевине храма,

Где продольный свет полирует камень.

Летописец пишет, а ветер носит

Ледяные листки по убогой келье,

Византия мощно вступает в осень,

Оттого так много вокруг веселья!

Бесконечных пиров и роскошных казней,

Вот о чем он пишет, при свете свечки,

Что последним вором быть безопасней,

Чем сидеть на троне смирней овечки!

Что страшнее солнечного затменья

То, что дух гнетет, помрачая разум;

И двуглавый орел равнодушной тенью

Половину земли накрывает разом!

*

Для того и тьма, чтобы в ней что-нибудь блестело!

Как в колодце вода засыпает, свернувшись в кольца,

И течет по краю вселенной стальное тело,

Отражаясь в зрачке господина Штольца.

И блестят белки усатого Николая

Императора тьмы Российской, зовомой раем,

И сверкают клыки овчарки в беззвучном лае –

Это сон Обломова к нам завернулся краем.

*

Ночью звуки растут, вытягиваясь в длину,

И земля, как морозный выдох, лежит светла,

Кто-то вскроет бутылку пива в родном Клину,

А у нас, во Владимире, дрогнут колокола.

Где-то в Вологде стукнет обходчик в железный рельс,

А на Каме сорвутся птицы с нагретых мест,

И усталый челнок, потирая небритый фейс,

Прижимает баул, оглядываясь окрест.

Но ни зги не видно в заросшем ночном окне,

Лишь гудит автобус, вытягиваясь в длину,

От Москвы до Камы, сверкающий в глубине,

Как случайный отзвук, летя через всю страну.

ГУМБОЛЬДТ

Песня акына, верблюжья колючка, сухая тоска,

Зной испаряющегося пространства. Густое солнце.

Мелодия бесконечна, как шорох пересыпающегося песка,

Как шум ковыля, растянутый до горизонта.

Ящерица на камне: дорожный знак,

Фигурка ацтека, выпавшая из кармана

Гумбольдта. Воздух слоится и дышит так,

Как слеза Аллаха, как первый стих из Корана.

*

Здесь городок. Здесь царствует зима,

Электрик на столбе, как бедный гений

Витает в облаках. И жизнь сама

Всего лишь плод его больных видений.

Он думает: - Когда приду домой,

Я выпью пять огромных кружек чая,

Потом в окно, затянутое тьмой,

Уставлюсь, поневоле различая

Невзрачный куб подстанции родной.

Глаза затянуты куриной пеленой…

Какой там снег, какие холода?

Лишь птицы наполняют небо дрожью,

Лишь по небу летящая звезда

Порой напоминает искру Божью.

*

Я живу на окраине, белой от раннего снега,

Где, как водка, крепки ледяные осенние дни,

И двумя рукавами могучее, древнее небо,

Как река, протекает сквозь узкие окна мои.

Я живу на окраине. Черные галочьи гнезда,

Как разбойничьи шапки, на спутанных ветках висят,

И твердеет душа, и глотает отчаянный воздух,

И, ломаясь, железной окалиной крошится сад.

Я живу на окраине. Здесь и созвездия ближе,

И с землею смыкается купол небесный, литой,

Так, что можно руками потрогать, и ночью я слышу,

Как гудит океан под могучей земною плитой.

*

Зима, а снега нет,

Черно, как на плацу.

И тени от планет

Проходят по лицу.

Сквозь коллективный лес,

Трескучий, как мороз,

Где каждый звук – отвес,

Я выйду на откос.

Дремучий лес планет,

Неизреченный google,

Колючий интернет,

Чей небосвод округл,

Открой мне этот век,

Растущий вкривь и вкось!

Пока не выпал снег,

Душа видна насквозь.

ПАМИР

Я дверь отворил и на улицу вышел. Скорей!

И спичку зажег, и душа моя вдруг устрашилась:

Белесая бездна клубилась у самых дверей.

И звездное небо в моих волосах шевелилось.

И спичка погасла… в руках. Я стоял не дыша,

А тьма надвигалась! Но вдруг пробудился кузнечик,

И мир покачнулся, и сразу вздохнула душа,

И вздрогнули звезды, как сотни затепленных свечек.

И тяжкое небо вернулось на круги своя,

Я сел на ступеньки, я вытащил пачку «Памира»,

Сырая монетка, кузнечик, надежда моя,

Спасибо тебе за спасение этого мира!

*

Как вмерзает в полярную ночь «Седов»,

Так из белой тьмы рассыпных садов

Выплывает город, вмерзая в лед,

А точнее – в сотовый небосвод.

Чтобы мы дозвонились до тех высот,

Где тебя развеет или спасет,

И белейшим снегом прикрыта грязь.

Вот что значит с небом прямая связь!

*

Не Державинская ода –

Шуба с барского плеча!

Ибо на державность мода

Что-то стала горяча.

Хорошеют переводы

У Жуковского в руках,

Ходят Баденские воды

В Петербургских берегах!

И сильнее год от года

Крепнет Вяземского вязь.

Пушкин, где она, свобода?

Холод молниеотвода,

С небом сотовая связь!

*

На холме зеленой ночи, там, где небо распустилось

И сверкающею пряжей шевелится за спиной,

Там всплывает спящий город, как подземный Наутилус

Весь присыпанный огнями словно крошкой ледяной.

И струится за кормою фосфорический фарватер

Разбегаясь по равнине злыми змейками огня,

И Луна горит над нами тихо, как иллюминатор,

И к нему лицом прижавшись кто-то смотрит на меня!

*

Где слоится мираж, оставляя дымку,

Бедуин с бедою бредет в обнимку,

И его земля не кругла, как наша,

А скорее вогнута, словно чаша.

Горизонта линия там волниста,

И горячая пыль прожигает сердце,

И в конце его жизни легко и чисто

Ставит точку пуля единоверца.

*

Лес поднимается к небу, словно сибирский острог,

Воздух огромен. Каменная река

Дышит изгнанием. Что серебрит висок?

Только не холод, идущий из глубока.

Хвойное время, растущее из корней,

Божественной речи - кедровник и молодняк

Прячет в себе белейшую из теней –

Эвридику, легкую, как сквозняк.

*

Я пошёл и внезапно почувствовал взгляд.

Словно кто-то стоял за кромешной стеной снегопада,

За чугунной окалиной сада, за бровкой оград,

За дорогой, висящей во тьме, за пределами взгляда.

Зацветал, словно хлопок, разбуженный воздух земли,

Шелестел, и летел, и потворствовал всякому звуку,

Словно Тот, кто стоял за пределами взгляда, вдали,

Всё держал и держал над землёй милосердную руку.

*

Прислонюсь щекой к ледяному ветру,

Приоткрою форточку, словно вьюшку,

Телевышка торчит, как нелепый вертел

Вместе с тучей наколотой на верхушку.

Только это и видно в мое окошко,

Но и этого хватит, чтоб верить в Бога,

Даже если неба совсем немножко,

Все равно его бесконечно много!