История Четвертой

 (Самой очевидной, самой противоречивой и самой игнорируемой поправки к Конституции США)

(окончание. Начало в №10/2015)

 «Маlо periculosam libertatem quam

quietam servitutem [Предпочитаю опасную

свободу спокойному рабству – лат.]»

(Из письма Т. Джефферсона – Д. Мэдисону)

 Когда американскому политику нечего сказать, он начинает говорить о свободе.  Я не политик, но последую этой традиции.

В самом начале Декларации Независимости звучит ее наиболее известная фраза: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными  и  наделены  их  Творцом  определёнными   неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью».

В Конституции США, в свою очередь, говорится о «благах свободы», «свободном государстве», «свободе исповедования», «свободе слова и печати», но ни в ней, ни в Декларации нет определения свободы или рамок свободы.  Какой-либо дискуссии по вопросу определения понятия «свобода», насколько я знаю, не существовало.  Наверно, это только подчёркивает то, что для отцов-основателей в этом вопросе не было вопроса.  Тем не менее, смысл и представление о свободе менялись с годами.

Одним из примеров является эволюция представлений об экономической свободе (э.с). В начале 19 столетия  э.с. определялась как автономия, на которую давало право обладание собственностью – фермой, мелким бизнесом, магазином и т. п.  К концу столетия возникло представление об «индустриальной свободе» для крупных предпринимателей. Адепты такого представления утверждали, что абсолютная свобода предпринимательской деятельности не только конституционно законна, но только она  может дать работу миллионам нуждающихся и дать им вместе с ростом благосостояния возможность обретения политической свободы. С начала 20 века э.с. стала означать экономическую безопасность – определённый базовый уровень благосостояния, падение ниже которого государство не должно допускать.  Экономическая основа Нового Курса (New Deal) Президента Франклина Рузвельта целиком основана на новом представлении об э.с.  Между прочим, его противники, объединившись в Американскую Лигу Свободы, осуждали ФДР и его реформы как грубо нарушающие базовые права американца и его свободы, данные Биллем о Правах.

Поскольку, невозможно дать определение свободы, удовлетворяющее всех, тем более определить ее границы в каждом случае, то представление о свободе в ее «американском» варианте всегда определялось для данного конкретного времени в результате споров и дискуссий, конфликтов, яростной борьбы и компромиссов.  Такие споры шли на всех уровнях общества, не только среди законодателей и юристов.  В споры и конфликты были вовлечены писатели и журналисты, религиозные люди и атеисты, рабочие и капиталисты, южане и северяне, рабовладельцы и аболиционисты, мужчины и женщины, короче – все без исключения. 

Со времени принятия Конституции стало ясно, что декларируемая ею свобода явно касается не всех жителей страны. Все последующее время шла и продолжает идти борьба – всегда за расширение свобод для отдельных, не включённых групп, аутсайдеров: негров, женщин, расовых меньшинств, рабочих по найму. Каждая аутсайдерская группа понимала свободу по-своему, но к 1930-м годам в Конституцию было внесено достаточно много поправок, после которых в стране не осталось крупных групп-аутсайдеров, лишённых базовых свобод.  В то же время изменялось представление и о самих  базовых свободах и правах.

Известным примером было признание в конце 19 столетия нового права, отразившегося в принятии в юридическом законодательстве «права на частную жизнь», то, что по-английски называется красивым и куда более полным словом Privacy. Эта новая концепция была введена – как расширение представления о свободе – американским юристом, членом ВС Луисом Брандайсом. Новое право, в свою очередь, со временем расширяясь и охватывая все новые территории, не могло в какой-то момент не пересечься с Четвертой и дать ей ещё одну интерпретацию. Это было знаменитое диссидентское решение Брандайса по делу «Олмстед против Соединённых Штатов» (1928 год).

В своей книге «Американский путь» я писал об этом решении:

«В Верховном суде рассматривалась конституционная законность подслушивающих устройств при добыче доказательств в уголовных делах.  По Брандайсу такая практика была «грязным бизнесом», потенциальным вмешательством государства в частную жизнь граждан.  Существенно расширив юридические представления Четырнадцатой поправки и увязав их с Первой, Брандайс в своём мнении писал:

«Защита, гарантированная Поправками к Конституции, гораздо шире своих ныне существующих пределов.  Создатели нашей Конституции предприняли меры для защиты условий, при которых человек может реализовать своё стремление к счастью.  Они осознали важность духовной жизни человека, его чувств, его интеллекта.  Они знали, что только часть горести, удовольствия и удовлетворения от жизни принадлежит материальной сфере.  Они думали о том, как обеспечить защиту верований и мыслей, эмоций и чувств американских граждан.  Как защиту от государства, они даровали право «оставьте меня в покое» (The right to be let alone) – наиболее комплексное право и право наиболее ценимое цивилизованными людьми». 

В данном решении Суда речь шла о возможности не только установки прослушивающих устройств без достаточных оснований, но и, например, о возможности тайного изъятия письменного документа из частного жилища, копирования его и представления в виде доказательства.  Резко протестуя против подобной практики, Брандайс как будто бы предвидел электронную эру и возможность прослушивания наших телефонных разговоров,  изъятия наших с вами e-mail или любых документов, хранящихся в домашних компьютерах. Но он смотрел ещё дальше.  В его диссидентском решении есть такие, совершенно удивительные слова: «Когда-либо может быть разработана такая технология, когда государство найдёт возможность копировать документы без фактического изъятия их из секретных шкатулок, представлять их в суде и с их помощью будет способно предоставить жюри самые интимные подробности, происходящие в четырёх стенах жилища.  Достижения в физике и близких к ней науках со временем могут предоставить методы, раскрывающие ещё не высказанные верования, мысли и эмоции». 

Удивительное для своего времени предвидение будущего, полностью оправдавшееся в наш электроно-информационный век.

Вторым примером нового представления о свободе в совершенно новых условиях будет пример из предвоенного времени.

 5 июля 1940-го года, на следующий день после дня Независимости, Франклин Рузвельт (ФДР) принимал небольшую группу корреспондентов и журналистов в своём доме в Гайд Парке. Официальным поводом было открытие Президентской библиотеки.  Президент, по мнению большинства, со дня на день должен был объявить о том, что он не будет выставлять свою кандидатуру на выборах 1940 года. Ещё в начале года в узких кругах было известно, что ФДР подустал от 8 лет работы в Белом Доме и, как говорила его жена – «он все делает медленнее… у него нет того жара, с которым он раньше вникал во все детали работы администрации».  Но в мае случилось то, чего никто не ожидал – почти мгновенное поражение Франции.  Это событие потрясло ФДР и отменило его решение уйти с политической арены.  Он просто не видел ни среди кандидатов-республиканцев, ни у возможных кандидатов-демократов кого-нибудь более-менее ориентирующегося в международной обстановке, готового без раскачки стать во главе государства в критическое время. Та сумасшедшая работа, которая именно в эти дни после падения Франции и уверенности ФДР в неизбежности войны с Гитлером проводилась в Администрации и в армии, тщательнейшим образом скрывалась от Конгресса и общества, которые категорически были против не только участия США в войне, но и любой помощи воюющим странам. 

От встречи в Гайд Парке журналисты не ожидали ничего необычного. В самом крайнем случае, сообщения о снятии своей кандидатуры на ноябрьских выборах. Услышать же им пришлось одну из самых легендарных речей не только ФДР, но всех американских президентов.  Вернее, это был набросок, проверка на аудитории той речи в Конгрессе, которая вошла в историю как речь о «Четырёх Свободах».

В рамках обсуждения событий в Европе ФДР сказал:

«Мы можем сказать, существуют определённые свободы.  Первую я хотел бы назвать «свободой информации», значение которой громадно. Это значительно более точное название, чем «свобода прессы», поскольку существует множество других видов информации, из которой жители страны могут почерпнуть новости и узнать, что происходит в каждой части нашей страны и в каждой части мира без цензуры и используя любые способы коммуникации».

Затем он назвал ещё три универсальные свободы – свободу религии, «свободу выражать своё мнение, пока ты не призываешь к свержению правительства» и новую, не рассматриваемую в 1776-м или 1787-м году, «свободу от страха, чтобы люди не боялись, что на них могут посыпаться бомбы сверху или они будут атакованы каким-либо другим способом той или иной страной».  В заключение он сказал: «Реальный вопрос состоит в том, будем ли мы защищать наши свободы или согласны их отдать».

В январе 1941, выступая перед Конгрессом в качестве только что переизбранного на третий срок Президента, ФДР несколько изменил определение свобод, усилив четвертую и  заменив вторую на свободу экономического развития и свободу торговли в любой части мира. Но я рассказал о «Четырёх Свободах» не только, чтобы подчеркнуть меняющееся со временем представление, но и для того, чтобы напомнить, как серьёзно в то время народ Соединённых Штатов воспринял угрозу своим свободам, как речь в Конгрессе в январе 41-го всколыхнула буквально всю страну, а после нападения Японии стала «фундаментальным выражением американских военных усилий».

Ещё раз повторю, что понятие и представление о свободе в данном обществе, безусловно, изменяется со временем и, как и все остальное, подвержено обстоятельствам места и действия. ФДР, например, внёс в известный список что-то своё, характерное для его времени.  Американская государственность, гарантирующая через Конституцию определённый набор свобод, тоже никогда не была статичной. Само количество Поправок к Конституции после принятия БоП, само количество фундаментальных интерпретаций Верховного Суда изменило представление в том числе и о фундаментальных свободах. Самые очевидные примеры – свободы, приобретённые женщинами (право голосовать, право на аборты, равные зарплаты и прочее), свободы, приобретённые неграми, японцами и китайцами (в определённые времена они были дискриминированы), свобода браков для нетрадиционных пар и многое другое. 

Не все Поправки и интерпретации были благосклонно приняты частью общества.  Каждой предшествовали годы борьбы определённых меньшинств или общественных групп, после принятия всегда оставались недовольные, которых трудно и, может быть, неправильно обвинять в ретроградстве, так как за каждым стояли его личные убеждения. Эти убеждения могли быть основаны на религиозной или общинной традиции, на интересах бизнеса, на чем угодно – это не важно, главное они были абсолютно легитимными в обществе, где декларируется свобода слова и свобода сознания. Несогласные имели полное право говорить вслух о своём несогласии, участвовать в дискуссии, пытаться убедить, переубедить или перетянуть общество на свою сторону любым законным способом. Но поскольку дискуссия всегда проходила в демократическом обществе, и поражение одной из сторон было неминуемым, то проигравшие со временем смирялись с выбором большинства. 

При всей остроте споров и при всех многочисленных несогласных нельзя сказать, что Поправки после Десятой и многочисленные, иногда – противоречивые интерпретации ВС, были приняты недемократическим путём.  Это единственный путь в либеральном обществе, не идеальный, но единственный. Но демократический путь не всегда ведёт только к увеличению свобод. К сожалению, иногда и решение отдать свободу тоже принимается большинством.

Или – равнодушием большинства.

USA Patriot Act

«Я не люблю холодного цинизма,

В восторженность не верю, и ещё –

Когда чужой мои читает письма,

Заглядывая мне через плечо».

(В. Высоцкий, «Я не люблю»)

  -1-

Повторю еще раз: общество совершенно по-разному относится к рутинным, привычным угрозам и смертям ими вызванными, и к угрозам неожиданным, экзотическим, трудно постижимым.  В 2001 году от терроризма в США погибло около 3000 человек (все в терактах 11 сентября), в том же году от огнестрельного оружия погибло 29573, по вине пьяных водителей – 13290. За следующие 12 лет от терроризма погибло меньше 100 человек, по вине пьяных водителей – 150000, от отравления пищевыми продуктами – 36000.  Как известно, реакция общества на эти реальные смерти была существенно различной. Почему?

Одним из возможных ответов будет разное эмоциональное восприятие. Что автоматически приводит к совершенно разному восприятию роли государства в защите населения в таких разных случаях.  И государство, включая наших избранных представителей, в лучших демократических традициях немедленно реагирует на призыв населения. Реагирует… и использует. Остаётся, однако, существенный вопрос: в чьих интересах? Ответом может стать анализ USA Patriot Act, свода законов, принятых Конгрессом США после событий 11 сентября 2001 года.

После трагедии 11 сентября и последующих через неделю событий, связанных с массовой рассылкой писем с отравляющими спорами сибирской язвы (антракс), американское общество было на грани серьёзного нервного срыва.  Законодатели в Конгрессе сразу после этих событий начали подготовку ряда новых законопроектов, которые после очень краткого обсуждения, уже к середине октября, были объединены в свод законов под названием USA Patriot Act.  Само название является акронимом, аббревиатурой из начальных букв большой фразы, которую можно перевести примерно как «Объединить и усилить Америку, предоставляя нужные инструменты для распознания и пресечения терроризма». 26 октября новый Закон был принят подавляющим большинством в Палате представителей и только с одним голосом против в Сенате.

Закон изменил, в некоторых случаях – существенно, пять предыдущих законов: в области борьбы с терроризмом, методов электронного контроля за информацией, получения информации службами национальной безопасности, борьбы с отмыванием денег, финансовой безопасности и иммиграционного контроля. Правоохранительные органы и спецслужбы получили значительно более широкие возможности по сбору е-мэйлов, прослушиванию телефонных разговоров, доступу к медицинским, финансовым и библиотечным архивам. Одно из изменений давало доступ к электронной коммуникации (архивам voicemails) на основании только общего ордера на обыск, а не ранее необходимого ордера на право наблюдения за конкретным человеком.  Получение общего ордера, как мы уже знаем, требует гораздо меньшей доказательной базы в суде и эффективно возвращает нас в 18 столетие. Ещё одним положением нового закона было разрешение широкого использования sneak-and-peak ордера, специального и очень редкого вида ордера на наблюдение (слежку), само существование которого можно было в течение определённого времени не раскрывать подозреваемому (о других особенностях этого ордера – ниже).

Самым, пожалуй, «радикальным» было разрешение более широкого использования National Security Letter - NSL.  Мало кто из широкой публики до того был знаком с тем, что стоит за аббревиатурой NSL.  В общем смысле – это административный ордер, который требует от определённых граждан, групп, организаций или компаний предоставлять информацию (как правило – документы) о конкретном человеке. Обычно речь идёт о телефонных, медицинских или финансовых данных. Важнейшей особенностью NSL является включение в него в обязательном порядке gag order, что означает следующее: человек или организация, получившая NSL, не имеет права кому-либо сообщать о существовании NSL[1].  Согласно Patriot Act «органы» получили право использовать NSL при наблюдении за гражданами страны в случаях, когда сами «органы» не имеют никаких оснований подозревать конкретного человека в совершении преступления (ещё одно возвращение в 1700-е)!

Кроме всего прочего, было создано специальное министерство – Department of Homeland Security для планирования, организации, осуществления и контроля различных мероприятий по пресечению возможного терроризма, в основном внутри страны.  В «русском мире» многие подобные функции выполняет министерство внутренних дел. Но американское министерство внутренних дел не имеет никакого отношения к правоохранительным органам или мероприятиям. Сразу после создания новое министерство и FBI стали чрезвычайно широко применять NSL. Используя ширму NSL, министерство и FBI не обязаны получать судебный гарант для проведения обыска или получения данных, для которых ранее такой гарант был необходим.

Patriot Act создавался и принимался в коридорах власти в большой спешке и оказался сложным, неоднозначным и противоречивым законом[2]. Как пример, в нем не было определения термина «терроризм». Понимая, что в Законе достаточно много «скользких» мест, которые вряд ли пройдут конституционную проверку на соблюдение Четвертой, значительная часть Закона принималась на строго ограниченный срок, многие положения должны были «умереть естественной смертью» 31 декабря 2005 года.  Конечно, это не произошло. 

Иракская война была в разгаре, количество терактов в мире непрерывно росло, и в этих обстоятельствах в 2005-06 годах Конгресс проголосовал за продление многих (но не всех) частей Закона на постоянной основе, без временных ограничений.  Другие части закона должны были, по мнению Конгресса, оставаться действующими до июня 2011 года. Естественно, 26 мая 2011 Президент США продлил их действие ещё на 4 года.  Первого июня 2015-го Patriot Act в целом перестал действовать – после всех продлений истёк срок его службы. Он не действовал... ровно один день, так как уже 2 июня Конгресс принял новый вариант закона, на этот раз называемый USA Freedom Act, который восстановил почти все предыдущие положения Patriot Act … но с единственным существенным изменением-ограничением, касающимся сбора гигантских баз информации по телефонным разговорам. Этим, как стало известно широкой публике и большинству законодателей только после побега Эдварда Сноудена, бывшего сотрудника одной из спецслужб, занималось Национальное Агентство Безопасности – NSA.

Этим ограничениям предшествовали поразительные обстоятельства.

-2-

В один из мартовских дней 2013 года в Сенате Соединённых Штатов происходило редкое, если не сказать, редчайшее событие: открытые слушания Комитета по разведке.  Да, действия органов разведки и контрразведки действительно не предполагают лишних глаз и ушей.  Но как абсолютно любой орган исполнительной власти, эти ведомства, находящиеся под широким «зонтиком» Национального агентства безопасности (куда входит 16 отдельных организаций), подлежат контролю законодателей. Для этих целей в Сенате существует комитет по надзору за разведкой, который участвует в финансировании NSA и достаточно регулярно заслушивает отчёты об их (16 отдельных организаций) деятельности. Конечно, слушания практически всегда проходят за очень тщательно закрытыми дверьми. Члены комитета имеют специальные допуски и предполагается, что у NSA не существует тайн перед членами комитета, тем более, перед его председателем. В настоящее время председателем комитета Сената по разведке является сенатор от штата Калифорния Диана Файнштейн.

Для того чтобы проводить слушания открытыми, в присутствии корреспондентов, нужны были совершенно экстраординарные причины. Они, естественно, были.  В прессе, среди юристов, в кругах законодателей Конгресса и Сената поднялась волна протеста против многих положений Patriot Act. Все громче стали звучать голоса о необходимости наконец привести его в соответствие с Конституцией. Главной причиной протестов стала появившаяся информация о том, что «органы» занимаются массовой прослушкой телефонных переговоров американских граждан без получения надлежащего ордера.

В этот день перед сенатской комиссией отчитывался директор одной из шестнадцати специализированных организаций, входящих в NSA, 71-летний бывший генерал Д. Клаппер  (James Clapper).  Где-то в самом конце слушаний сенатор из Орегона Рон Уайден задал Клапперу внешне безобидный простой вопрос: «Собирает ли вообще NSA какую-либо информацию на миллионы или сотни миллионов американцев?». То, что NSA собирает огромные массивы электронной информации на иностранцев, никогда не было секретом. Такой сбор никогда не был запрещён Конституцией и осуществлялся рутинным образом с уведомлением о его методах и размерах заинтересованных членов комитета.  Кстати, размах такой работы просто не поддаётся осознанию. Каждые 14.4 секунды собирается информация равная всей информации, содержащейся в Библиотеке Конгресса! Как было известно членам комиссии, в штате Юта был построен гигантский комплекс стоимостью 1.5 миллиарда долларов для хранения и переработки полученной информации.

Но вопрос сенатора был не об иностранцах. Вопрос был об американцах.

Джеймс Клаппер в начале слушаний принял присягу говорить «правду, правду и ничего, кроме правды». Отвечая на «простой» вопрос, он был явно не в своей тарелке. Сначала он уставился на свои колени, потом долго рассматривал пальцы рук, наконец произнёс, не глядя на сенатора: «Нет, сэр». 

Сенатор Уайден уточнил: «Вы сказали, нет?» 

«Не преднамеренно (Not wittingly), - ответил Клаппер, явно нервничая, - возможно, были случаи, когда такая информация собиралась, но не преднамеренно».

Мы никогда не узнаем, поверил ли Клапперу Уайден и другие члены комитета.  Есть очень противоречивая информация о том, что знали и что не знали члены комитета (я склонен полагать, что не знали). Но ответы Клаппера со стороны публики, по телевизору, слушал ещё одни человек. Он-то точно знал, что Клаппер врёт, и это вранье, по его словам, так подействовало на него, что он решил рассказать всем о реальном положении вещей.

 Этого человека звали Эдвард Сноуден.

-3-

 Ни в коей мере не собираюсь вступать в дискуссию хороший или плохой человек Сноуден и что лучше – дать ему Нобелевскую премию или расстрелять без суда и следствия. Но своё дело он сделал, о происходящем в NSA рассказал и, насколько мне известно, никто не обвинил его во лжи.

Итак, что мы имеем «в сухом остатке»?

Среди всего прочего стало достоверно известно, что:

·       с конца 2001 года федеральное правительство тайно потребовало от телефонных и кабельных компаний предоставлять NSA всю информацию о звонках их потребителей. Абсолютное большинство звонков было между абонентами, постоянно проживающими в США.

·       Информация, которую специалисты называют data points,  включала каждый номер, по которому абонент звонил или с которого он получил звонок, время звонка, продолжительность разговора.  

·       Одновременно с требованием к телефонным и кабельным компаниям по доступу всей информации по телефонным разговорам федеральное правительство потребовало от Internet Service Providers предоставить всю информацию – ещё один набор data points – по именам, адресам, месячным платёжкам по телефонным разговорам, телефонным номерам «туда и обратно», продолжительности контракта с конкретным «провайдером», а также по времени начала разговора и продолжительности разговора, а также о типе коммуникационного инструмента (стационарный компьютер, мобильный компьютер, мобильный телефон и т.п.), его уникального IP адреса, метода расчёта с «провайдером», с указанием номера банковского счета или номера кредитной карты. 

·       В определённых случаях, при подозрении на реальную опасность для жизни, все перечисленные типы компаний должны были предоставить и содержание разговора.

·       Информация хранилась на базах данных NSA пять лет.

Дальше идут технические подробности, не до конца известные даже сегодня, так как высокопоставленные сотрудники NSA врали, извините, меняли свои объяснения бесчисленное количество раз.  Известно, однако, что в базе данных есть информация практически на каждого американского гражданина, вне всякой связи с подозрением в терроризме или связями с людьми так или иначе находящимися под подозрением.

Согласно закону, принятому задолго до Patriot Act, федеральные власти в случае необходимости тайной слежки в условиях «угрозы безопасности республики» должны запрашивать специально для таких случаев созданный секретный суд, называемый The Foreign Intelligence Surveillance Court (FISC). Из различных источников, включая слушания в Сенате и Конгрессе, стало известно, что после принятия Patriot Act функции секретного суда стали чисто формальными, суд проставлял свою печать автоматически, обычно без всякого слушания.  Известно, что суд отказывал правительству только в трёх случаях из тысячи (0.3%).

Федеральные власти утверждают, что содержание разговоров не подлежало анализу и что власти интересовал только сбор data points.  Никто из непосвящённых не знает, каким образом анализировалась эта гигантская база данных, но профессионалы по анализу огромных баз информации абсолютно убеждены, что data points вполне достаточно, чтобы узнать о каждом от его «политических и религиозных убеждений до самых интимных подробностей жизни».  По неподтверждённым и по не опровергнутым властями сообщениям, как минимум значительная часть информации включала определение географического места звонка и очевидную возможность контроля передвижения абонента.

Юристы, специальностью которых является «конституционное право», выделяют в Patriot Act пять нарушений Четвертой.  Поскольку дословного перевода некоторых понятий не существует, я оставлю их английское название.

·       Sneak-and-Peek Warants

·       Rowing wiretaps

·       Trap and Trace Serches

·       Bulk Data Collection and Storage

·       Intelligence Wiretaps

Я не буду объяснять каждое из них. Кроме двух, одного – только ради примера, второго – ради сути статьи.

Как я уже говорил, между нарушениями Четвертой, реакцией общества с требованием прекратить нарушения и реальными действиями по прекращению нарушений проходит определённое время. Так было, так есть и так будет всегда. Некоторые нарушения Четвертой в Patriot Act были очевидны самим авторам закона, эта часть Акта принималась на очень ограниченный срок, как неотложная и временная мера.  Многие из них уже наконец не действуют. Некоторые были настолько грубо сработаны и настолько непопулярны, что сразу же были оспорены в суде.  В 2007 первый из таких исков дошёл до регионального федерального суда в Орегоне.  Я говорю о  Sneak-and-Peek Warants.

Положение о sneak-and-peek ордере было крайне странным и непопулярным положением закона с самого начала. В общем случае это судебный ордер[3], разрешающий тайное проникновение в жилище или другую частную собственность (например, автомобиль) и разрешающий изъятие материальных свидетельств преступления без предъявления ордера на обыск в момент обыска, но с «отложением» такого предъявления на определённый срок.  Во многих известных случаях «органы» тайно проникали в помещение, находили (или не находили) искомое, и, чтобы скрыть сам факт «посещения», устраивали бедлам в помещении, имитируя таким образом криминальный грабёж.  Сам sneak-and-peek ордер до принятия Patriot Act  применялся крайне редко и обычно в случаях «охоты» на крупных изготовителей наркотиков.  Смысл его был в том, чтобы «органы» наверняка убедились в наличии в помещении запрещённых химических составляющих для производства наркотиков, произвели химические анализы похищенных препаратов или произвели химический анализ воздуха, и только будучи абсолютно убеждёнными в наличии криминального элемента в расследовании вернулись в помещение с нормальным ордером на обыск.

Patriot Act впервые в истории США расширил применение sneak-and-peek ордера для расследования любого преступления, сделав его стандартной процедурой даже для самых мелких правонарушений… если предполагаемое расследование каким-то образом можно связать даже не с терроризмом, а человеком или организацией из-за границы. В результате, хотя sneak-and-peek ордер был включён в законы против терроризма, но даже в первые несколько лет после 2001-го меньше 10% ордеров было выписано по делам, связанным с терроризмом. К 2013 году эта доля упала почти до нуля… но зато резко, очень резко выросла по обычным расследованиям преступлений. Если в 2002 было выдано всего 25 таких ордеров, то через десять лет – уже 5600. А в 2013 – больше 11 тысяч, с долей относящихся к «терроризму» всего 0.6%. 

«Органы», что очевидно на этом примере, всегда находят лазейку в законах для покрытия своей некомпетентности и коррумпированности (в судах стало невозможным доказать вину правоохранительных органов в случае исчезновения ценный вещей и денег из помещений, а таких случаев, к сожалению, достаточно много. Кроме того, стало возможным бесконтрольное подбрасывание «материальных доказательств» при расследовании).

В 2007 году федеральный судья Анн Айкен признала положения по sneak-and-peek ордеру неконституционными, нарушающими Четвертую. Правительство опротестовало решение и на сегодняшний день действие sneak-and-peek разрешено.  Очевидно, окончательное слово скажет Верховный Суд. Ещё несколько судебных исков по Четвертой в настоящее время проходят обычный медленный путь через низовые суды, и сегодня трудно предсказать в каком направлении будут решения ВС.

Но одно положение Акта вызвало такую бурю возмущения со всех сторон, естественно – кроме федеральных властей, «органов» и законодателей, большей частью, республиканцев, что 2 июня 2015 его просто не перенесли в USA Freedom Act, наследника Patriot Act[4].

Речь, конечно, идёт о Bulk Data Collection and Storage, Section 215 Patriot Act (массивный сбор информации и ее хранение, раздел №215 Закона), о том, что, по словам Д. Клаппера, никогда не существовало, но почему-то потребовало строительства в штате Юта второй, третьей и четвертой очередей (две последние пока приостановлены) огромных зданий для хранения «несуществующей» информации. По различным источникам, этот комплекс зданий обойдётся американскому налогоплательщику где-то около четырёх с половиной миллиардов долларов. По другим сведениям, органы нанимают туда специалистов по информационным технологиям сотнями в месяц. Все это, конечно, из интереса к строительству пустых зданий в пустыне Юты.

С июня 2013, когда Сноуден передал секретную информацию о положении с прослушкой  английской газете Guardian и американской Washington Post и до августа того же года произошло много событий, много скандалов и ещё больше откровений по мере публикации новых данных из досье Сноудена.  Реакция власти не могла не последовать.

9 августа 2013 Президент Обама выступил с речью «О реформе системы надзора» перед представителями прессы. Как обычно для нашего Президента, в выступлении было очень много «Я», много высокомерия, но не очень много смысла. Конор Фридерсдорф, обозреватель the Atlantic, образно назвал речь Президента разговором взрослого с восьмилетним ребёнком, протестующим против раннего ухода ко сну. Впрочем, одно из «Я» оказалось неожиданностью для прессы. Оказывается, наше «Я», когда был сенатором, «всегда выражал здоровый скептицизм по поводу этих программ».

Дальше Обама с сожалением говорит о вмешательстве, по его мнению - неинформированного народа, в дискуссию о реформе.  Вмешательстве, которое не позволяет ему самому лично провести «правильную» реформу программы. Он говорит о том, что «иностранные правительства» перестанут уважать США, если узнают, что под давлением народа он будет вынужден отменить некоторые полезные «части программы». Он говорит о том, что сами программы были задуманы замечательно, но «органы» к большому сожалению слегка увлеклись увеличением их размеров. Он говорит о том, что его правительство никогда, конечно, ни сном ни духом, не пользовалось этими программами в каких-либо нехороших целях, а если такие случаи и происходили, то «из-за человеческих ошибок и сложности работы с такими непростыми технологиями» (попутно, в другом месте он говорит, что такие случаи, да, случались, но немедленно докладывались в верха и виновные были наказаны!).

Когда человек хочет что-то скрыть или намерен сказать явную неправду, то ему лучше говорить как можно меньше. К сожалению, помощники вовремя не объяснили это Обаме. Поэтому дальше в речи произошёл существенный «прокол». Говоря о том, что программа Bulk Data Collection and Storage, Section 215 Patriot Act тщательно контролировалась FISC (секретным судом), и уже по этой причине не могла быть неконституционной, Президент не упомянул, а возможно даже и не знал, что произошло двумя днями раньше, 7 августа 2013 года.  В этот день секретный суд FISC объявил, что не возражает против опубликования своего решения от 2011 года (!!), в котором он нашел значительные части программы Bulk Data Collection and Storage, Section 215 Patriot Act неконституционными, нарушающими Четвертую и Закон, называемый по-английски Foreign Intelligence Surveillance Act. (Этот закон от 1978 года был подтверждён в новой редакции 2008 с теми же основными положениями. Закон был принят именно для того, чтобы оградить американских граждан от программ надзора за иностранцами). FISC не возражал против опубликования своего 86 страничного Решения… если региональный федеральных суд даст на это указание.  В пятницу, за несколько часов до выступления Президента, министерство юстиции запретило публикацию Решения FISC.

Да, «нелёгкая это работа – из болота тащить бегемота».  Очень легко невзначай и самому повязнуть по уши. 

На пресс-конференции было сказано много разного, в том числе, и о том, что у Президента и «органов» нет злого умысла в использовании программ массовой прослушки, но я не могу объять необъятное и позволю себе дать заключение из статьи Конора Фридерсдорфа[5]:

«Дебаты о «надзоре», безусловно, самые важные дебаты нашего времени. Что же мы услышали от исполнительной ветви нашей власти?  Исполнительная власть, включая Обаму, врала, препятствовала расследованию и постоянно обманывала американский народ различными способами. До «казуса Сноудена» она (власть), по крайней мере, могла убеждать себя, что дезинформация служила благородной цели сокрытия контуров программ от террористов Аль-Каида.  Но сегодня, когда у Президента уже нет никакого «прикрытия», Обама по-прежнему врёт, мешает расследованию и обманывает американский народ.  Поступая таким образом, он препятствует представительной демократии осуществлять свои нормальные (конституционные) функции. В то время, когда ставки так высоки, а оценка его работы на посту президента по многим другим его действиям так сомнительна, его речь в пятницу явилась одним из самых провальных моментов его президентства».

 -4-

 «Секретность – мать тирании»

          (Р. Хайлайн)

Кроме явного нарушения Четвертой между защитниками и противниками такой формы наблюдения за американскими гражданами (Article 215) завязалась острая, и на мой взгляд, бесплодная дискуссия о «честности и порядочности наших органов». Защитники утверждали, что не следует ожидать ничего плохого для каждого отдельного честного американского гражданина, и только «плохим» людям есть чего опасаться.  Потому, что наши доблестные чекисты никогда ничего не делают в своих интересах или в интересах власти, но только на пользу нам всем.

Плохая память свойственна не только отдельным людям, но и народам.  В том числе, американскому. В данном случае память оказалась удивительно короткой.  Потому что совсем недавно, в 1975 году, подобные вопросы уже широко обсуждались в обществе и даже получили определённый ответ в форме заключения «Чёрч комитета» (ЧК), Church Commission, специального комитета американского Сената, составленного из 11 уважаемых сенаторов, представляющих обе партии – пять от демократической, пять от республиканской, плюс Председатель – демократ Фрэнк Чёрч. Комитет создали по решению обеих палат для расследования методов работы американских «органов госбезопасности», ЦРУ, ФБР и NSA[6]. 

Честно говоря, для меня нет ничего неожиданного в «открытиях», сделанных комитетом, чего-то подобного я ожидаю от любых «органов».  Но для американской публики в целом многое из обнародованного комитетом стало «потрясением основ». Не загромождая статью цифрами о количестве внесудебной прослушки, установления «жучков» и прочих устройств по наблюдению, взлому квартир и номеров в отелях перейдём сразу к «качественным» характеристикам деятельности «органов».

Выяснилось, что:

·       фундаментальная слежка велась за всеми выступающими против войны во Вьетнаме: активистами, организациями, даже конгрессменами и сенаторами;

·       активное наблюдение велось примерно за 1 миллионом человек, с 1950-х было вскрыто и сфотографировано без надлежащего судебного ордера более 215 тысяч писем;

·       начиная с Администрации ФДР (глубже комитет не «копал»), и «демократическое» и «республиканское» правительства использовали «органы» для получения компромата на конкурирующую, находящуюся в оппозиции партию;

·       значительные ресурсы «органов» были направлены на «политическую» разведку внутри страны в интересах правящей администрации.

Дорогие читатели, прочтите ещё раз два последних пункта. Это не мои досужие вымыслы. Это выводы авторитетнейшей комиссии Сената, подтверждённые документально и описанные на многих – сотнях – страниц заключения Комиссии. К чему вела такая практика и к чему она неминуемо привела бы страну, объяснил председатель комиссии Фрэнк Черч в телевизионном интервью:

«Из-за необходимости иметь возможности постоянного наблюдения за нашими потенциальными врагами Правительство Соединённых Штатов создало и довело до совершенство технологические инструменты, которые позволяют следить за передачей любой информации, передаваемой по воздуху. Это, безусловно, необходимо и важно для Соединённых Штатов, когда мы наблюдаем наших врагов и потенциальных врагов за пределами наших границ.  В то же время мы должны понимать и осознавать, что сами наши технические возможности могут быть направлены против американского народа, и что в таком случае у американского гражданина не останется никакой прайвеси, поскольку сегодня имеется возможность контроля всего – телефонных разговоров, телеграмм, всего, что угодно. Не останется никакого места, где можно будет спрятаться от надзора.

Если наше правительство когда-либо превратиться в тирана, если диктатор когда-либо захватит власть в нашей стране, технологические возможности, которые наши «органы безопасности» дали правительству помогут ввести тотальную тиранию, и у народа не будет пути вернуться во времена свободы и возможности бороться за возвращение в «старые времена» потому, что любые, включая самые осторожные попытки объединения для сопротивления, не важно насколько тайно они будут предприняты, будут известны правительству. Такова реальная возможность наших технологий.

Я не хочу когда-либо видеть нашу страну «в тюремном застенке». Я знаю, что существует возможность абсолютной тирании в Америке, и мы должны быть уверены, что это агентство [NSA], что все агентства, обладающие такими технологическими инструментами, оперируют внутри закона и под непрерывным контролем, который оградит нас от падения в эту пропасть. Из этой пропасти нет возврата (выделено мной, И. Ю.)»

Собственно говоря, на этом можно было бы и закончить статью. Но остаются некоторые нюансы, о которых надо сказать.

Мне необходимо уточнить очень важное положение.

Когда я говорил о том, что нельзя верить любой власти, я не имел в виду обычные обещания и заявления политического и экономического характера. Это все достаточно тривиально, это область реалполитики, где идеологические предпочтения и прагматизм, искренние желания и оппортунистические заявления, предвыборная риторика и послевыборная реальность, требования избирателей и требования лоббистов, закулисная борьба группировок и необходимость отблагодарить спонсоров и многое-многое другое переплетено в гремучую смесь, в которой полное выполнение обещаний практически невозможно; хорошо, если политик находит в себе силы выполнить хотя бы некоторые из них.  Да это все и не так важно, на реальную жизнь слова политиков влияют ещё меньше, чем их дела.

В демократическом обществе американского типа любые крайности не могут стать политическим или экономическим курсом на длительный срок.  Как правило, левые и правые крайности и очевидные глупости взаимно уничтожают друг друга и реальный курс всегда более-менее колеблется вокруг некоего устраивающего большинство центра[7]. Все вышесказанное – обыкновенная, сравнительно «честная» политическая борьба, где сегодня одни победители, завтра – другие, а жизнь идёт своим чередом.  В таком «раскладе», кстати, была главная идея Мэдисона при создании Конституции.  Совсем другое – борьба власти за власть.

Власти нельзя верить ни одной секунды тогда, когда она с честным видом заявляет, что сама власть ее не интересует и что принимаемые ею законы направлены исключительно на благо общества, а не защиту и усиление самой себя, что она готова уступить ее (власть) по первому требованию народа, когда она заявляет, что ничего не делает секретно, за кулисами для усиления своей власти и дискредитации оппозиции.  Весь опыт человечества, включая и американский, убедительно доказывает, что это не так[8]. Именно в этих случаях власть почти наверняка врёт, и именно в этих случаях власть, как показывает тот же опыт, в надежде на то, что никому не удастся обнаружить и доказать существование тайных сделок, пользуется помощью «органов госбезопасности», всегда готовых на любые услуги.  

И как мы каждый раз убеждаемся, в абсолютном большинстве стран «органы госбезопасности» в первую очередь являются органами обеспечения безопасности, в смысле – устойчивости, действующей власти. И только потом, в свободное время они, как правило, очень не квалифицированно занимаются охраной населения от внутренних и внешних угроз. 

Разросшиеся (только в ФБР и ЦРУ работает 56 тысяч человек на зарплате, не считая несчитанных «контракторов»), бюрократические и очень плохо контролируемые «органы» в своих собственных корпоративных и политических интересах готовы на самые грязные дела, на любое нарушение закона, вполне логично предполагая, что их усилия никогда не будут раскрыты. И это действительно очень трудно сделать, ибо секретность жизнедеятельности органов очень усложняет контроль, а стремление к контролю за «органами» всегда какое-то вялое, так как в западном обществе в целом все ещё сильно представление об «органах», как о сообществе мужественных профессионалов, занимающихся нужным делом обеспечения безопасности граждан. И в обществе всегда достаточно людей, готовых «обменять свободу на безопасность», а безопасность – самая козырная и почти беспроигрышная карта в руках «органов» и власти… в борьбе за власть.

«Потеря свободы всегда не дальше следующего поколения»

 -1-

«Разница в том, что мы

имеем совершенно

другое качество государства,

когда оно подконтрольно народу».

  (Э. Сноуден, июль 2015)

Интересно посмотреть, как происходила вынужденная эволюция генерала Джеймса Клаппера, руководителя одной из главных служб «органов», того самого, кто врал под присягой комитету американского Сената.  Конечно, он был уверен, что делает это в «национальных интересах», стандартном оправдании всех людей у власти, и конечно, он был уверен, что никто никогда не узнает правду.  Но после «казуса Сноудена» и статьи в английской газете с информацией о массовой прослушке для генерала пришло время выкручиваться.

Через два дня после первого сообщения в «Guardiаn» Клаппер в интервью National Journal заявил: «Все, что я сказал [в Сенате], это что NSA не подглядывает за е-мэйлами американских граждан.  И я по-прежнему утверждаю это».  Конечно, это было совсем не то, что он действительно сказал, но посмотрим, что было дальше.  Ещё через два дня в интервью NBC он выразился следующим образом: «Я думаю, что я тогда подумал (!!), что это был вопрос типа «когда ты перестанешь бить свою жену», вопрос, на который нет смысла отвечать, простым «да» или «нет».  Поэтому я ответил, как я думал самым честным способом, или, по крайней мере, самым менее нечестным».  Совсем интересно. Похоже, что по первой профессии генерал был юристом. И наконец, ещё через неделю, припёртый к стенке, Клаппер написал покаянное письмо председателю комитета Сената по разведке: «Мой ответ был очевидно ошибочным».

Между прочим, говорят, в Японии все ещё существует традиция в подобных случаях или уходить в отставку или, в случае с военными, пользоваться личным оружием для защиты чести. Но это – в Японии. Мы же вернёмся в Америку.

Американский писатель Артур Миллер, описывая происходящее во времена маккартизма, с грустью заметил: «Сознание перестало быть частным делом, но стало предметом интереса государства». Писатели любят говорить намёками, их аудитория хорошо понимает оттенки и интонации. Что касается политиков, то они общаются с куда более простыми людьми и если действительно хотят донести свою мысль до избирателей, то  вынуждены говорить прямым и доступным языком.  Одним из политиков, который предпочитал прямую речь, был Президент Рейган.  Ему принадлежат известные, даже знаменитые слова:

«Потеря свободы всегда не дальше следующего поколения. Мы не можем передать ее нашим детям с нашими генами. За неё надо бороться, ее надо защищать и передать важность борьбы и защиты нашим детям. Иначе, когда придут наши последние дни на земле, мы будем рассказывать нашим детям и внукам какая некогда была прекрасная жизнь в Соединённых Штатах, когда люди были свободными».

До того, как мы решим, что и как передавать нашим детям, мы должны для самих себя наконец решить ряд «простых» вопросов. Без их решения мы никогда не определим уровень возможного и допустимого вмешательства государства в нашу частную жизнь и, как следствие, ограничения государством личных свобод, гарантированных Конституцией и, как частный случай, нарушения Четвертой. Этих вопросов не так уж и много. Главный – а нужна ли нам свобода, как общее понятие, минимально определённое в Конституции и Поправках?  Нужна ли нам privacy, как новый, дополнительный, наиболее очевидно связанный с Четвертой вид свободы?   Что мы потеряем, лишившись основных свобод и privacy.[9]

О необходимости общих свобод я уже кое-что написал в предыдущих главах.  О жизненной необходимости сохранения privacy лучше меня сказала Пегги Нунен (Peggy Noonan), журналист, эссеист, бывший speechwriter Президента Рейгана, в статье «Что мы потеряем, если отдадим privacy?»

В этой статье она пишет:

«Рrivacy невозможно отделить от личности. Она связана с самыми интимными вещами, с тем, что происходит в твоей голове и сердце, с тем как работает твоя мысль и с тем, как ты и только ты определяешь границу между твоим внутренним миром и миром окружающим тебя.  Потеря privacy в твоих персональных письмах, звонках, е-мэйлах является потерей чего-то личного и интимного и обязательно будет иметь важные последствия.  Эта мысль нашла строгое подтверждение в работах великолепного журналиста и борца за гражданские права Нэта Хентоффа (Nat Hentoff). Он говорил мне: «СМИ наконец осознали это, Конгресс в некоторой степени согласен с этим….  До них стало доходить, что существуют конкретные права, основанные на конституционной свободе, которые имеют американцы, и которые выделяют американцев из всех остальных народов, и что важнейшим из этих прав является privacy».

Хентофф считает чрезмерную государственную слежку явным нарушением Четвертой…

Кроме того, Хентофф видит в государственной слежке угрозу и свободе слова. Год назад он выступал в Гарварде перед студентами.  Он спросил: «Кто из вас сообразил, что существует строгая зависимость между Четвертой и Первой поправками?»  Он объяснил, что если граждане не имеют privacy – строгой защиты против «обысков и арестов» их личной переписки и личных разговоров, то они неминуемо будут чувствовать себя «находящимися под угрозой». Это, опять таки, неминуемо приведёт к тому, что граждане будут все больше беспокоиться «о том, что они говорят, что они делают, что они думают». Это приведёт к ограничению свободы выражения своего мнения. Американцы станут более осторожны в своих высказываниях, так они будут бояться, что их высказывания поймут неправильно или неправильно интерпретируют…  Очевидное последствие надзора есть самоцензура.  Хентофф говорит, что после его объяснения в аудитории внезапно наступила полная тишина.  «Там в аудитории сидели яркие и умные студенты, интересующиеся жизнью, озабоченные будущим, но они не смогли увидеть очевидную связь и соединить ее с представлением о том, кто мы, как народ».  Мы «свободные граждане в самоуправляемой республике».

Однажды Хентофф задал судье ВС Уильяму Бреннану «детский» вопрос: «Какая поправка к Конституции самая главная?»  Бреннан ответил, что Первая, так как все остальное вытекает из неё.  Если у тебя нет свободы слова, значит ты боишься, значит ты лишён насущной, важнейшей части любого человеческого существа –  иметь свободу быть тем, кем ты хочешь быть.  Он выразил предположение, что американцы стали забывать, кто они есть, в сравнении с тем, что сказала Конституция о том, кто они есть.

У Хентоффа есть ещё одно важное сомнение в пользе неограниченного надзора за мыслями граждан. Увеличение надзора со стороны власти приведёт к изменению и нарушению баланса, который позволяет свободному государству успешно функционировать.  Широкое и назойливое подслушивание и подглядывание вне всяких сомнений приведёт к усилению роли государства. Но республика может существовать только если государственные служащие знают, что они, как и правительство в целом, ответственны перед своими гражданами.  Республика никогда не выживет, если произойдёт обратное – если граждане вынуждены будут отчитываться и оправдываться перед правительством. Но это обязательно случится, если правительство знает – а вы, в свою очередь знаете, что оно знает – некоторые вещи о вас, о которых, вы считаете, не стоит распространяться. «…внезапно у вас нет того, что было у американца, живущего в самоуправляемой республике, а именно знания того, что люди, которых вы выбрали, не являются вашими начальниками, но это вы осуществляли надзор над ними». Они должны отвечать перед нами. Но если они контролируют нашу privacy, то «они контролируют нас, так как они знают наши мысли».

Такое положение принципиально меняет динамику в демократическом обществе. «Если у нас нет свободы слова, то какие у нас возможности для протеста против государства и людей у власти, которые не уважают нас, которые делают нашу жизнь более тяжёлой, фактически принижают нас?»  Отразится ли все это на национальном характере, если позволить массивному надзору продолжаться?  «Да, потому, что он уничтожит свободу слова».

Что сказать тем, кто говорит «мне нечего бояться, я не делаю ничего плохого»?  Хентофф думает, что такой подход даёт ложное ощущение личной безопасности. «Когда мы наблюдаем нарушение privacy в таких масштабах, когда мы знаем, что вся информация о нас хранится в огромных хранилищах информации, кто знает, что и когда сыграет против нас?». «В любой момент может случиться если не преднамеренная, то случайная ложная интерпретация вашей персональной информации, вас могут перепутать с кем-то, может произойти любой сбой в системе, в результате которого вам будет причинено зло.  Люди говорят,  «я ничего не делаю плохого, почему я должен беспокоиться?» К сожалению, не существует такого простого пути не «вляпаться» в историю, тем более, что в нашей конкретной истории были постоянные попытки изменить нас, заставить стать не американцами». Когда я спросила, что имеется в виду, Хентофф вспомнил Alien and Sedition Act 1798 года, «красную угрозу» 1920-х и «маккартизм» 1950-х. Эти события не были просто очередными скандалами или новостями в газетах, но попытками изменить нашу суть, как свободных граждан.

Что сказать тем, кто говорит, что ему все равно, что делает федеральное правительство, главное, чтобы государство заботилось о нашей безопасности?  Хентофф признает, что терроризм – реальная угроза.  Но мы должны быть очень озабочены тем, кто руководит нашими «органами безопасности». Они должны быть полностью сведущими и непреклонно следовать конституционным гарантиям.  Терроризм не исчезнет ни завтра, ни послезавтра, но мы должны иметь кого-то постоянно контролирующего весь аппарат «органов», кого-то, кто руководствуется Конституцией.

Достижения технологий постоянно увеличивают возможности государства. Его технологический опыт и использование новых инструментов будут только возрастать со временем. Его попытки чтения наших мыслей будут становиться все более серьёзными.  Если не остановить эти попытки, то мы потеряем нашу privacy, а вместе с ней и нашу свободу[10].

Эдгар Гувер не имел сегодняшних возможностей. Он бы очень хотел их иметь в своё время, и он наверняка завидовал бы сегодняшним возможностям NSA».

 -2-

Это было мнение Пегги Нунэн и Нэта Хентоффа. На мой взгляд, самым важным в статье было указание на прямую связь Четвертой с Первой: меньше свободы по Четвертой неминуемо приводит к угрозе потери самой сути Первой.  Конечно, Первая – основополагающая Поправка Билля о Правах и главный камень в фундаменте нашего государства, подвергается нападкам и с других сторон. Например, многие обозреватели давно уже заметили странную закономерность, возможно, заложенную глубоко в сознании человека: одни и те же люди, которые вначале боролись за новые права и расширение определённых свобод, после своей победы становятся закостенелыми консерваторами, всячески противодействующими любой критике достигнутого.  Наиболее очевидно это проявилось в последние 50 лет после победы движений «Free Speach movement» (движение за свободу слова) - в американских университетах, «Save our Bay», «Sierra Club» и  «Greenpeace» - в охране окружающей среды, различных движений за равенство гражданских прав (в основном – негров), прав женщин на аборты,  прав многочисленных меньшинств на преимущества при поступлении на работу и на учёбу в университетах, прав не англоговорящих иммигрантов на двуязычное обучение в школах, на расширения гражданских прав гомосексуалистов и многое другое. 

Подробное рассмотрение этой проблемы выходит далеко за рамки моей статьи, но интересующимся могу рекомендовать интереснейшую статью о положении дел в бывшем оплоте свободы и либерализма - в американских университетах, где Первая поправка подвергается фундаментальному давлению изнутри, от самого сообщества студентов.

Таким образом, борьбу за «блага свобод» невозможно разделить по важности отдельных свобод – все важны и по отдельности, и по совокупности. Даже незначительная потеря одной может и, скорее всего, обязательно отразится на остальных.

Однако похоже, что сегодня американское общество впервые после страха «красной угрозы» 1910-20 годов готово добровольно отказаться от некоторых гарантированных свобод. Во всяком случае, от защиты privacy. И похоже, что впервые такой отказ не связан только с желанием обменять свободу на безопасность. В обстоятельствах нашей жизни произошли настолько революционные технологические изменения, что на сегодня я не вижу, каким образом общество сможет защитить свои с таким трудом обретённые права на privacy.  Боюсь, что общество приняло в большой степени рациональное решение отказаться от privacy, решение, которое при существующих сегодня технологиях не имеет «обратного хода». Решение, все последствия которого проявятся только в будущем и вряд ли будут хорошими.

Решающим, ещё далеко не осознанным негативным влиянием на общество и на проблемы сохранения личной свободы стало повсеместное использование интернета. 

Я вижу три различные, но взаимосвязанные угрозы в этой связи.

Первое:

Социальные сети, а именно такие приложения интернета, как Фэйсбук, Твиттер, Линкед-ин и их интернациональные и национальные клоны, смогли за какие-то 10-15 лет обессмыслить само понятие privacy.  Современному молодому человеку, общающемуся с пятью сотнями «друзей» в Фейсбуке, имеющему 300 связей в Линкед-ин и 200 «последователей» в Твиттере, помещающему в соцсетях сотни собственных и чужих фотографий, включая самые интимные, обсуждающему прочитанные книги, рассказывающему всем и каждому о собственных любовных интрижках, о планах на будущее, о проблемах с друзьями и родителями, о проблемах на работе, короче – обо всем, что совсем недавно считалось неприличным для разглашения, что входило в представление о privacy, такому человеку вряд ли дорого или необходимо то, за что боролись поколения американских юристов и правозащитников.

В дополнение к социальным сетям массовый сбор в электронной форме банками и коммерческими организациями частной информации позволил использовать алгоритмы, достаточно точно прогнозирующие не только наше поведение, но и мысли. На базе полученной о рядовом покупателе (а мы все покупатели) информации осуществляется целенаправленное индивидуальное рекламирование товаров и сервиса буквально при появлении самой мысли о возможной покупке чего бы то ни было. 

Общедоступность частной информации принципиально изменила многие привычные взаимоотношения в обществе, например,  порядок приёма на работу, и тоже не в лучшую сторону. Отделы кадров задолго до вызова соискателя на интервью за несколько минут получают из Фейсбука и других социальных сетей такой объем информации, в том числе негативной, что само проведение собеседования часто становится пустой формальностью.  Примеры можно продолжать до бесконечности.

Знаменитое право, связанное с именем Брандайса – «оставьте меня в покое», потеряло всякий смысл после добровольного отказа от него подавляющего числа людей из новых поколений.

Второе:

Проблема незащищённости даже той информации, которую мы все же предпочитаем не выставлять на всеобщее обозрение социальных сетей. Опыт жизни интернета однозначно показал, что защищённых от постороннего взгляда сайтов не существует.  В традиционном споре щита и меча сегодня с большим преимуществом побеждает меч, то, что мы называем проблемой взлома самых защищённых сайтов, включая коммерческие, федеральные, военные, разведывательные – любые.  То, что становится достоянием гласности, составляет только самую верхушку айсберга.  Два самых характерный примера – украденная информация с миллионов персональных учётных карточек бывших и нынешних американских военнослужащих и последний скандал с раскрытием 39 миллионов имён клиентов, пользующихся услугами сайта Ashley Madison, который «гарантировал» тайны супружеских измен.

Таким образом, в наши дни американцы осознали практическую невозможность сохранения даже минимального уровня privacy в реальной жизни, поскольку все, что связано с информацией о личности, существует в электронной форме на многочисленных интернетных сайтах и, значит, доступно всем.

Третье:

Существующий тотальный контроль над человеком со стороны корпораций и государственных служб.  В обычной американской корпорации, как широко известно, любой начальник отдела в последний день месяца получает распечатки от «служб безопасности корпорации» с информацией на каждого своего подчинённого. Эта информация включает – по каждому дню:

·       Точное время входа-выхода в здание и входа-выхода в любое помещение, так как открыть большинство дверей можно только специальной электронной карточкой;

·       Все телефонные номера, по которым сотрудник разговаривал, и продолжительность разговоров;

·       Все посещаемые веб-сайты и продолжительность посещения;

·       Все заглавия распечатанных на принтере документов и количество распечатанных страниц;

·       Количество е-мэйл, отправленных или полученных не по адресам корпорации;

·       Непрерывный контроль условных критически важных помещений и подъездов к зданию с помощью скрытых видеокамер.  И, возможно, многое другое.

О методах контроля со стороны государства, ставших известными после побега Сноудена, и о контроле, о котором мы можем только догадываться на основании предыдущих скандалов наших заботливых «органов», я достаточно подробно рассказал.

Как бороться с такой тотальной слежкой, сегодня не знает никто. Даже привнесенные под давлением общества изменения в Patriot Act и его последующие модификации мало что изменили по существу. То, что перечисленные три угрозы привели к очевидной потере личной свободы рядового американца, уже достаточно широко обсуждается в юридических и политических кругах. Как это уже повлияло на психику человека, все чаще обсуждается среди профессиональных психологов и медиков. Как такая потеря в будущем отразится на социальной и профессиональной жизни американцев, сегодня можно только догадываться. Как эта потеря отразится на американской политической традиции первичности и самоценности личной свободы, боюсь, мы узнаем достаточно скоро.  Но как потеря «благ свободы» повлияет на утилитарную задачу построения «еще более совершенного Союза», станет очевидным только нашим детям и внукам.  Мы, напомню, только в самом начале грандиозного слома привычной парадигмы.

-3-

Как нетрудно догадаться, спорам о важности свободы и/или безопасности столько же лет, сколько самой демократии, которую принято считать «изобретением» древней Греции. Во всяком случае, мы знаем о блестящей речи Перикла, известной нам от Фукидида, о преимуществах свободы и демократии перед олигархией и тиранией в условиях войны. Мы знаем от Геродота и Ксенофона, что «короли, тираны и аристократы всегда опасаются за свои жизни, так как их правление основано на страхе и терроре, и как только они на секунду ослабляют удавку тирании, тут же бывают сметены восставшим народом или армией».

Тем не менее, вопрос балансирования свободы и безопасности – совершенно законный. С одним важнейшим уточнением: надо, наконец, определиться, о каком времени мы говорим – мирном или в военном?  В военное время любая страна, включая все демократические, живет по особым, чрезвычайным законам. Они так и называются – «законами военного времени».  В такое время ради безопасности и скрытности военных действий можно и нужно временно жертвовать свободой.  В таких условиях преступно не усиливать армию, не жертвовать благосостоянием, не пропагандировать патриотизм и самопожертвование. В такое время преступно агитировать за поражение или за разоружение. Это те случаи, когда интересы безопасности народа и защита жизни становятся главной функцией государства. И это те единственные случаи, когда народ США допускает и принимает усиление федеральной власти, в том числе, за счёт оговоренного ограничения личных свобод.

Линкольн приостановил действие habeas corpus в некоторых пограничных штатах для ареста сторонников конфедератов.  Во время Первой мировой войны агитаторов-противников войны, включая политических противников, арестовывали и судили по строгим законам военного времени.  Во время Второй мировой строгой цензуре подвергались фильмы и средства массовой информации, замалчивались неудачи на фронтах, казнили захваченных немецких шпионов на основании заключения секретных военных трибуналов и широко применяли технические средства наблюдения за многими людьми, которых подозревали в сочувствии нацистской Германии.

Но даже во время всех трёх перечисленных войн – единственных реальных угрозах единству и безопасности страны – действие Конституции на территории Соединённых Штатов не приостанавливалось! Все временные, известные народу ограничения были сняты сразу после окончания войн, а все сидящие в тюрьмах после Первой мировой были амнистированы к 1921 году.

В какой-то степени «Война с терроризмом» по отношению к privacy и уважению  конституционных свобод напоминает «Холодную войну». И та и другая не были объявлены войнами соответствующими актами Конгресса. Что повлекло к двоемыслию, необоснованной ненужной секретности и крайней подозрительности по отношению ко всем, имеющим отличное от государства мнение.  В каждом из этих случаев власть грубо нарушала  Четвертую.

Исполнительная власть нашего государства представляет себя нашим спасителем, когда она проявляет «заботу» о нашей безопасности.  «Купите две табуретки по цене одной» - стандартный и хорошо работающий принцип рекламы. Покупателю не нужна вторая, но как не взять – дают бесплатно.  Так и американскому гражданину предлагается «безопасность в придачу», совершенно бесплатно. Вообще-то говоря, американский гражданин, нанимал себе на работу государство согласно определённому договору, главным пунктом которого со стороны нанимаемого было «соблюдать Конституцию». Руководитель нанимаемого на работу государства даже даёт присягу быть гарантом Конституции.  В тексте обязательной присяги, которую каждый новый Президент даёт народу Соединённых Штатов в лице его представителя, Председателя Верховного суда страны, нет ничего противоречивого или трудного для понимания. Вот этот текст во всей полноте его единственной (!) короткой фразы:

   - «Я, (полное имя и фамилия присягающего), торжественно клянусь, что буду честно выполнять обязанности Президента Соединённых Штатов и делать все, что в моих силах, чтобы поддерживать, охранять и защищать Конституцию Соединённых Штатов»

 Уже поэтому у правительства нет никакой первичной обязанности заниматься установкой баланса между свободой и безопасностью, но, конечно, есть обязанность заниматься вопросами безопасности, опираясь при этом на традиции страны,  защищая личные свободы граждан и в общем случае – соблюдая Конституцию.

Совсем другое дело – инициация и участие в дискуссии с законодательной и судебной ветвями власти, прессой и народом в целом по вопросам безопасности и по конституционным вопросам, с ней связанным. 

Вполне возможно, Америка действительно изменилась за последние 200+ лет, изменилась настолько, что «мы, американский народ» готовы уже отказаться от некоторых «архаических» представлений о положениях Конституции. Вполне возможно, что новые поколения, выросшие на  совершенно другой демографической реальности, на огромной массе эмигрантов из стран с другим представлением о личных свободах, на новых культурных и религиозных традициях «новых» американских граждан, на последствиях социальной революции 1960-х,  на революционных технологиях интернета действительно смотрят на соотношение свободы и безопасности по-другому, более утилитарно. На мой взгляд, как и на взгляд многих обозревателей, сегодня социальная активность американских граждан при обсуждении вышеупомянутых вопросов удивительно пассивная. В конце концов, вдалбливаемые в головы истины «двух табуреток по цене одной» не могли не повлиять на сознание даже американского гражданина в пятом поколении. Все возможно в нашем лучшем из миров.

Невозможно только одно – начинать такую жизненно важную для страны дискуссию с условием сохранения секретности самой дискуссии.

Но это именно то, что происходит сегодня.

Постскриптум:

 (На основании закона о свободе информации журналист
запрашивает скандальные е-мэйлы Хиллари Клинтон. 
Архивариус объясняет, что у них в архиве их нет, 
так как Клинтон отказалась передать их следствию. 
«Попробуйте обратиться в NSA», - советует архивариус.)

Постскриптум-2

 Постановление правительства РФ от 31 июля 2014 г. №743

«…обязать соцсети и другие популярные сайты в России установить оборудование и программное обеспечение, с помощью которого спецслужбы смогут в автоматическом режиме получать информацию о действиях пользователей этих сетей».

Мы, американский народ, хотим в этом догнать и перегнать Российскую Федерацию?  Нам это нужно?

Постскриптум-3

 Автор выражает самую искреннюю благодарность В. Янкелевичу (Нетания, Израиль) за помощь в написании статьи.

Библиография (основные источники)

1. Our lost constitution, by Mike Lee

2. James Madison, by Richard Brookhiser

3. The Constitution of the United States of America

4. A failure of the Fourth amendment and equal protection promises, by B. Starkey

5. Fourth amendment, Wex legal dictionary

6. Secrecy has already corroded our democracy in real way, by Conor Friedersdorf

7. How FDR invented the four freedoms, by Josh Zeitz

8. In defense of liberty: the relationship between security and freedom, by D. Hanson

9. What we lose if we give up privacy, by Peggy Noonan

10. The surveillance speech: a low point in Barack Obama’s presidency, by Conor Friedersdorf

11. Obama collecting personal data for a secret race database, by Paul Sperry

12. Sen. Wyden: FISA’s ‘general warrants’ are like the «Writs of Assistance» the founding fathers despised, by Megan Carpentier

13. American Freedom, by Eric Foner

14. Giving up liberty for security it’s big government’s favorite (bad) argument, by Andrew Napolitano.