Номер 12(69)  декабрь 2015 года
Владимир Матлин

Владимир Матлин Ларион-Ларик

                

                                                                     

     Помню, Саша Тамаркин позвонил мне поздно вечером, я уже был в постели. Я пробормотал что-то, мол, сплю, позвони завтра, но он и не подумал извиняться:

   -Слышал новость? - заговорил он возбуждённо. - Главный редактор, наконец, назначен. Угадай, кто?

   Новость была такая, что сон слетел с меня сразу:

   -Говори уже, не тяни!

   -Ну, подскажу тебе: принят наихудший вариант... Догоняешь?  Нет? Ладно, не буду тебя мучить, - и фальшиво торжественным тоном: - На должность главного редактора нью-йоркской еврейской газеты приглашён видный писатель русской эмиграции Ларион Губеев. Что скажешь?

    От неожиданности я вздрогнул:  

    -Что ж, - сказал я как можно более безразличным тоном, - он хороший писатель, его вон американские журналы публикуют. В переводах. Из всех нас - его одного.

    -Да, но его взгляды... Газета всё-таки еврейская, а что он знает об иудаизме? Он себя и евреем-то не считает.

   -Всем известно, что его папа Вайншток.

   -Вот он и взял мамину фамилию...

   -Фамилия не главное в этом деле. А писатель он стоящий. Можно ожидать, и редактором будет неплохим.

    Лариона-Ларика я знал к тому времени не так давно. Мы познакомились в Риме, “на пересадке“, как это называлось: ждали разрешения американских властей на въезд в США в качестве еврейских беженцев. Тогда он называл себя Ларион Вайншток. Говорили, что он пишет неплохие рассказы, которые ходят в самиздате. А писал он постоянно и везде. В Риме тогда, “на пересадке“, мы все бегали по музеям, ездили по всяким древнеримским развалинам, куда только могли добраться на городском транспорте, а он сидел в убогой квартирке в Остии и писал, писал.

     В Нью-Йорке еврейские организации начали пристраивать нас на работу, какую-нибудь работу, лишь бы снять с пособия. Профессия? Забудьте о своей профессии. Может быть там, в прежней жизни, вы и были инженерами, учёными, архитекторами, но здесь, без языка и американского опыта, вы - никто.

   Однако Ларика такой подход не устраивал:

  -Я писатель, - заявил он в Джушке, - И ничем другим заниматься не могу, не умею и не хочу.

   Какое-то время ему выплачивали пособие, потом перестали. Но он особенно и не тужил: его жена Варвара быстро устроилась на хорошую работу с приличной зарплатой. Английского, как и все мы, она толком не знала, но зато знала два новых компьютерных языка. И семья Вайншток – супруги плюс десятилетняя дочь – зажили полнокровной жизнью, не богато, но вполне пристойно. А Ларик сидел и писал, сидел и писал. И таки высидел...

   Был в то время в расцвете сил видный учёный-советолог, специалист по современной русской литературе профессор Джозеф Фабер. (Он недавно умер). Так вот, какие-то рассказы Ларика попались ему на глаза. Ну, конечно не случайно, не просто так, а вполне целенаправленно. Ларик не один месяц охмурял профессорскую ассистенку Патришу, и, в конце концов, она показала рассказы профессору Фаберу. Тому рассказы понравились. Хорошо известно, что либеральный пофессор не любил Солженицына, считал его ретроградом и матёрым реакционером, и вот писания Губеева, как полагал профессор, вполне можно было противопоставить Солженицыну. Они оба описывали советскую действительность, и оба под критическим углом зрения. Но Ларик писал весело, иронично, без этих солженицынских ужасов, без его страстного желания опорочить всё передовое и прогрессивное, что, по мнению Фабера, всё же принесли народам России революция и социализм.

     По приезде в Америку Ларик сразу начал публиковаться в русскоязычных газетах и журналах, и его рассказы, на мой взгляд, действительно обладали несомненными достоинствами. Писатель хорошо знал советскую жизнь: три года он провёл в армии, затем, чтобы прописаться в Москве, поступил в милицию, где проработал ещё шесть лет. Такого там насмотрелся... можете себе представить! Он начал писать ещё в свои “милицейские годы“, но редакторы шарахались от его рассказов, как в наше время от эболы, хотя ничего ужасного в них не было – просто высмеивились нелепости советского быта. Так что у профессора Фабера были основания рекомендовать Губеева американским журналам. И переводчика профессор подыскал отличного – из своих лучших учеников. А позже, когда у известного нью-йоркского финансового магната и филантропа Марвина Минцера появилась идея приобщить посредством газеты на русском языке своих одичавших единоверцев к этой самой еврейской вере, щедрый магнат обратился за советом, естественно, к специалисту в области русской словесности профессору Фаберу. Тот, ничуть не сомневаясь, рекомендовал Лариона Губеева – на этот раз на должность редактора свежезадуманной еврейской газеты, хотя опыта редакционной работы у Ларика не было никакого.        

    И вот, когда редакция усилиями Саши Тамаркина  была, в основном, образована, и готовились первые выпуски газеты, на редакционном совещании главный редактор Ларик произнёс программно-тронную речь, в которой изложил свои взгляды на задачи и методы газетной работы. В этой речи он особенно напирал на то, что хотя  еженедельник и зовётся “Еврейская жизнь“, освещать мы будем житие в Америке в самом широком аспекте. Идеологические задачи еврейского воспитания эмигрантов будут выполнять, в основном, комментарии к недельной главе Торы, которые поручаются раввину Кацу, и еженедельные колонки редактора, которые, естественно, будет писать сам Ларик.

     Тут нужно сказать о таком уродливом явлении как национальное самосознание советских евреев. Впрочем, что говорить? Достаточно вспомнить этот густой, пышущий жаром, как расплавленный асфальт, антисемитизм последних советских лет. Какое тут, к лешему, национальное самосознание, когда слово “еврей“ считается оскорблением – его вслух не произносят! “Лица еврейской национальности“ - максимально допустимый эвфемизм, если разрешите так выразиться. Многие евреи ощущали свою национальность как проклятие, как уродство, и скрывали свой позор как только могли. Ну, а если под напором обстоятельств вынуждены были сознаться, то несли о своём происхождении и своих предках чудовищно безвкусные небылицы. Очень популярен, помнится, был сюжет о бабушке из богатой еврейской семьи, которая бежала из родного дома с гусаром (варианты: уланом, кавалергардом) и обвенчалась с н им, предварительно приняв православие. Также распространён был сюжет о дедушке – пьянице, дебошире и матерщиннике (бывший николаевский солдат), который ничем, ну решительно ничем не отличался от родного русского хулигана.     

      Ларик был приверженцем этого последнего сюжета. Первую же колонку редактора он посвятил своему дедушке Абраму Вайнштоку, который за богатырский рост, удаль и бесшабашность был принят в личную охрану государя императора. Конечно, это было несусветное враньё. Во-первых, еврея не могли зачислить в личную охрану царя, каким бы силачом он ни был. А во-вторых... Я был знаком с дедушкой Вайнштоком, тихим, сухоньким старичком, преподававшим когда-то сопромат в одном из московских вузов. Как истый “пикейный жилет“, он страстно любил поговорить о международной политике, но высказывался на эту тему очень осторожно. Я познакомился с ним в Риме, “на пересадке“, он жил там в семье своего внука Ларика. Умер дедушка в возрасте девяноста трёх лет вскоре после приезда в Америку. И звали его, кстати, не Абрам, а Матвей Савельевич.

    -Ну, читал мою колонку? - спросил Ларик, когда мы сидели поздно вечером за пивом. В тот период это было традицией: в день выхода очередного номера мы пили пиво всей редакцией. За двумя исключениями: Патриша пила вино, а раввин Кац - водку, поскольку всё остальное - не кошер. - Ты, надеюсь, понимаешь: пришлось маленько того... приукрасить... - Он снисходительно потрепал меня по спине. - Чего молчишь?

    Панибратство раздражало, но надо было что-то ответить.

   -“Приукрасить“? Ты так это называешь. Зачем-то переименовал дедушку в Абрама. Это тоже украшение?

   -Не, это для убедительности. Тебе так не кажется? Брось, старик, не придирайся. По-моему, это смешно: еврей Абрам охраняет русского царя. Не согласен? Давай спросим батюшку раввина. Эй, ребэ Кац, что вы имеете сказать за мою колонку?

   Почему-то Ларик считал нужным (и возможным) говорить с раввином на “одесском языке“, хотя Кац до эмиграции жил в Ленинграде и по-русски говорил правильно. Раввин посмотрел на него широко раскрытыми глазами и ничего не сказал. А я понял, что Ларик просто напичкан стереотипами по поводу евреев. У таких как он, еврейство почему-то ассоциируется с чем-то блатным: “Мурка, моя Мурка“ или “С одесского кичмана бежали два уркана“... Влияние Бабеля, может быть? Но тогда Бабеля они поняли очень поверхностно, ведь не это у него главное. А это всё, что они знают о еврействе.

   Надо сказать, Ларика никогда не смущало недостаточное знание какой-либо темы. Во всяком случае, это не было препятствием для написания статьи. В своих колонках он безапелляционно критиковал американскую систему налогообложения, высказывал смелые идеи относительно социальных проблем расовых меньшинств, предлагал проекты реформы американской системы образования и т.п. Когда кто-нибудь говорил ему, что это очень сложные проблемы, и, прожив в стране несколько месяцев, трудно так сразу понять, что к чему, он отвечал примерно так:

   -Вы не понимаете главный принцип журналистики. Я как бы смотрю на явление глазами моих читателей и рассуждаю от их имени. Это и делает мои колонки понятными и популярными.

    Единственным сотрудником газеты, кто отваживался критиковать его колонки, был Саша Тамаркин. Конечно, не только он видел фактические ошибки (“залепухи“ на редакционном жаргоне) в колонках Губеева, но открыто говорил ему об этом он один. Может, потому что знаком был с Лариком очень давно, с московских времён, когда они вместе безрезультатно обивали пороги редакций и издательств. К тому же Саша чувствовал себя в нашей редакции незаменимым: он лучше всех знал тонкости редакторского дела, мог, к примеру, выполнять работу метранпажа. И ещё он довольно прилично знал английский - по сравнению с нами.  У нас была и  коренная американка – Патриша, хотя её положение в редакции было весьма неопределённым. Она не состояла в штате, а помогала нам, что называется, “на добровольных началах“. Русский язык был для неё иностранным, она выучила его в университете под руководством профессора Фабера, говорила по-русски вполне сносно, но редактировать статьи, понятно, не могла. Зато была совершенно незаменима, когда в редакцию звонили  из типографии, или с почты, или из санитарного надзора. К тому же она почитала гениальным всё, что писал и делал Ларик - эту идею ей, наверное, привил её профессор. А может быть, дошла своим умом.

    С нами, сотрудниками, Ларик держался запросто, по приятельски, хотя, признаться, я ощущал в его отношении лёгкий привкус снисхождения и панибратства. Может быть потому, что по российскому табелю о рангах журналист котируется ниже писателя. А к тому времени писательская судьба Губеева явно двигалась в гору: весьма престижное издательство вело с ним переговоры о публикации сборника рассказов. Да и в редакции всё было поначалу неплохо, пока Ларику не пришла в голову идея обсуждать каждый номер на “летучке“.

    Вообще-то такая практика существовала в солидных газетах, но зачем это понадобилось в нашем приятельском междусобойчике, не знаю. Достаточно было, что после каждого выпуска мы выпивали в редакции за сдвинутыми столами - говори себе, что хочешь. Нет, Ларику понадобилась официальность... И вот на первом же таком совещании поднялся Саша Тамаркин и спокойно так перечислил все “залепухи“, замеченные им в колонках редактора. Их оказалось немало...

    Надо отметить, Ларик реагировал на это мужественно. Он сказал, что благодарит за критику, что проверит все указанные факты по дополнительным источникам и впредь будет внимательнее. Это на людях, в официальной, так сказать, обстановке. На личном уровне между старыми друзьями Лариком и Сашей пролегла явная эмоциональная трещина. Позиция Ларика была понятна: ну да, критика ошибок - необходимое дело. Но зачем же так, при всех? И в такой форме? Всё же он, как никак, а начальство, следует поддерживать его авторитет. Разве нельзя сказать то же самое наедине, и по возможности до выхода номера?

   Не лишено смысла, как мне показалось...

   С глазу на глаз Ларик намекал, что Сашка просто завидует – ведь он тоже мнит себя писателем, а его вот не печатают. Так или иначе, но “летучек“ у нас больше не проводили. А может и зря... Во всяком случае, однажды мне очень хотелось сказать главному редактору пару слов публично.

   А случилось следующее. В своей очередной колонке (а Ларик сдавал их прямо в набор, никому предварительно не показывая) он вдруг, ни с того, ни с сего, обрушился... на евреев. Вспоминая по какому-то поводу черту оседлости и вообще антиеврейские законы в дореволюционной России, он заметил вскользь, что евреи тоже виноваты перед русским народом: это они устроили революцию. Посмотрите, чьи лица преобладали в Совете народных комиссаров – первом после революции правительстве?

    Ситуация была совершенно бредовая: главный редактор еврейской газеты повторял худшие выдумки черносотенной пропаганды, разоблачённые к тому времени добросовестными историками. Если бы публичное обсуждение состоялось, я мог бы сказать, что список народных комиссаров первого советского правительства, возглавляемого Лениным, существует и доступен всякому, стоит захотеть. И тогда выясняется, что из 16 членов правительства евреем был один Троцкий. А насчёт того, кто совершал революцию в стране... Как вы думаете, кто  жёг помещичьи имения? Расстреливал офицеров и массами дезертировал с фронта? Устраивал забастовки на заводах? Евреи? Да, в революционном движении приняли активное участие многие молодые евреи, но вспомним, что в тогдашней 175-миллионной России евреи составляли чуть более четырёх процентов населения, и большинство из них было заперто внутри черты оседлости. Главному редактору еврейской газеты надо бы знать обо всём этом прежде, чем высказываться столь категорически.

    -Думаешь, он правда так считает? - спрашивал Саша, когда после работы мы сидели в баре за второй порцией виски. Мы с трудом привыкали к этому правилу: брать по одному “дринку“ на человека. Почему нельзя сразу взять бутылку? - Да ничего подобного! Он не за евреев и не против. У него вообще нет взглядов ни по какому поводу. И в этом его сила. Понимаешь?

   Я не понял и заказал третью порцию виски.

   Саша глотнул из своего стакана, посмотрел по сторонам, будто кто-то мог нас подслушивать, и тихо заговорил:

   -Я вот что думаю. Давно думаю... Ты только не считай меня шизофреником. Впрочем, считай, если хочешь... - Он помолчал, допил стакан. - Мы называем его легкомысленным, ну, без царя в голове, как говорится. А он очень, очень себе на уме. То, что нам видится как его промахи, ошибки, на самом деле – тонкая игра, вот что. Посмотри, что в последнее время происходит в той стране, откуда мы уехали. Книги эмигрантов начинают издаваться вовсю. Но кто из авторов им там придётся по вкусу? Диссиденты? Ни в коем случае! В холодной войне они были на стороне Запада, они развалили “кипучую-могучую“, они одержали моральную победу; им этого в России не простят! Даже Солженицына они встречают с кислой миной: ведь он одобрял развал Советского Союза. А как Губеев ненавидит диссидентов! Особенно женщин. Называет их “недоё....ми психопатками“. Говорят, в этом что-то личное: якобы он, когда служил в милиции, участвовал в разгонах демонстраций и арестах, и что якобы теперь некоторые диссиденты опознают его.

    Я слушал Тамаркина, понимал, что он в чём-то прав, но всё же справедливость требует... Я сказал:

    - А писатель он хороший, несмотря на всё это...

    - Да! Да! Хороший. Никто у него этого не отнимает! - почти закричал Саша. - В том смысле, что владеет стилем, наделён чувством юмора, хорошо знает и чувствует язык... Но он сам себя обкрадывает. Избрав эту позицию – ничего и никого не жалко, нет ни правых, ни виноватых – он лишает свою прозу глубины. Русская литература замечательна тем, что  всегда стремилась понять суть явлений. А Ларик? На всё взирает с одинаковой снисходительной иронией, поскольку всё на свете г..но.

   - Но это нравится читателям...

   - Читателям в России, давай уточним. В Америке его опусы большого успеха не имеют, несмотря на все усилия профессора Фабера и Патриши. А в России... конечно! Ведь они сами именно такие. Побывали  пламенными коммунистами, восторженными демократами, стойкими патриотами, мечтающими слинять заграницу... Дальше куда? А никуда, потому что всё на свете г..но, правды нет! Такая поза удобна,  модна, и даже имеет научное название - “пост-модерн“.

    

      Та злополучная “летучка“ стала чем-то вроде водораздела в жизни нашей редакции: она знаменовала конец мирного приятельства и начало растущей, порой скрытой, порой открытой неприязни среди сотрудников. Началось с Ларика и Саши, но постепенно у каждого из них появились союзники, единомышленники, болельщики. Обстановка усугублялась тем, что Ларик всё больше пил, и скрыть это было невозможно. Традиция “обмывать номер“ всей редакцией отмерла сама собой, так что Ларик пил наедине – и дома, и в редакции в своём кабинете. Иногда он засиживался допоздна и напивался до того, что оставался ночевать на работе. Звонил Варваре и объявлял, что до дому не доберётся. Варвара всё переносила, но однажды не вытерпела и приехала среди ночи в редакцию. И нашла своего благоверного в кабинете на диване в обществе Патриши...

    И пошло-поехало, всеобщая деградация и развал. Редактору заниматься газетой некогда: жена выгнала  его из дома, и он пытается где-нибудь пристроиться. Патриша взять к себе не может: сама живёт с мамой, папой и сёстрами, а снять квартиру в Нью-Йорке – дело очень непростое. То есть простое, если приличные деньги есть, а редакторская зарплата Лариона позволяла ему разве что собачью конуру...

    Но и эта крошечная зарплата оказалась под угрозой в один непрекрасный день. Каким-то образом нашему благодетелю, финансовому магнату и меценату Марвину Минцеру, на чьи деньги существовала газета, стало известно об обстановке в редакции. Кто настучал – остаётся загадкой по сей день. Я только должен категорически сказать, что не Сашка, хотя некоторые его и подозревают. Да и зачем ему? Ведь газету при таких обстоятельствах могут закрыть, а уж это никак не в его интересах.

    Так или иначе, благодетель оказался хорошо информирован. Он вызвал к себе Лариона и Патришу и учинил им (точнее Лариону, поскольку Патриша была приглашена в качестве переводчика) разнос по первому разряду. У него был список редакторских колонок в переводе на английский, включая и ту самую, насчет вины евреев перед русским народом.

   -И это называется еврейской газетой? - вопрошал меценат, глядя в глаза Ларика, мутноватые от вчерашнего.

   -Но мы... но газета в каждом номере публиковала... ну это... статью раввина Каца... из Талмуда... - попытался оправдаться Ларик.

    Благодетель брезгливо поморщился:

    -Вы хотите сказать, комментарий к недельной главе Торы. Этого совершенно недостаточно.

   Короче говоря, беседа закончилась примерно такой фразой Минцера:

    -Я прихожу к мысли, что газета не выполняет своего предназначения. А в таком случае, зачем она нужна?

     Этот разговор нам пересказал не кто иной как сам Ларик. Он созвал общее собрание редакции и описал всё в подробностях. Был он грустен, подавлен, растерян, - таким я видел его впервые.

    -В общем, вы должны быть готовы ко всему,- сказал он на прощание. - Что я слечу, это уж наверняка. Но продолжит ли  газета своё существование? Не знаю, не уверен. Минцер явно охладел к этой затее. Короче, спасайся, кто может. А я... я с самого начала... не туда потянул, в неправильную сторону. Простите, ребята, я  вас подвёл.

   На следующий день он в редакции не появился, и на следующий, и на следующий... Мы догадывались, в каком он состоянии, а узнать было негде: Патриша тоже не приходила, а кто еще может знать? Примерно через неделю позвонила Варвара и сказала, что он лежит в больнице – инфаркт, положение тяжелое. Она узнала об этом, можно сказать, случайно, через знакомых.

   А еще через два дня он умер.

 

    Газету нашу, как и следовало ожидать, вскоре закрыли, мы все оказались без работы. Как прожить, ведь у многих семьи? Начались мучительные поиски. Те, что помоложе, пошли учиться на программиста, некоторые устроились на радиостанции “Свобода“ и “Голос Америки“, ну а иным пришлось заняться уборкой улиц. Трудное было время, многие бедствовали. Случалось так, что за квартиру нечем заплатить, да что там – на обед порой не хватало. И одолжить не у кого: все мои друзья-приятели, бывшие сотрудники “Еврейской жизни“, в таком же положении. Впрочем, за одним важным исключением.

   Варвара Губеева. В течение нескольких месяцев она получила от российских издательств как наследница Лариона ... никто точно не знает сколько, но говорили о десятках, а может и сотнях тысяч долларов. Словно прорвалась плотина! Гонорары шли за издание сборников рассказов, воспоминаний, очерков... Издали даже колонки редактора из нашей покойной газеты. По рассказам и очеркам Ларика снимались одновременно два фильма: один о Советском Союзе, другой о Нью-Йорке. В нескольких театрах шла биографическая пьеса о жизни в Америке замечательного русского писателя Лариона Губеева. В ней Ларик представал эдаким добродушным парнем с открытой русской душой, редкий талант которого пытались использовать гнусные америкосы (слово “пиндосы“ еще не вошло в лексикон). Тексты Ларика, в которых он с веселым презрением пишет об американцах, о еврейских  эмигрантах с Брайтон-бич, о своих коллегах по работе – в общем, обо всех, позволили сделать из него героя современного мифа о чистом и благородном русском человеке, окружённом безнравственными врагами. (Между прочим, мало кто из его поклонников знает, что в нем не было ни капли русской крови: папа еврей, а мама откуда-то с северного Кавказа)

    Апофеозом этой Губеемании можно считать полученное мною недавно приглашение на открытие музея Губеева в Москве, на Зацепе, недалеко от дома, где милицейские власти когда-то устроили ему комнатенку (после шести лет ожиданий). Такие же приглашения получили Саша Тамаркин и Варвара. Никто из нас троих не поехал - каждый по своим причинам.

    Что сказать в заключение? Пушкин однажды написал, что предпочел бы “бессмертию души своей бессмертие своих творений“. Часто думаю над этой цитатой: неужели он всерьез? Неужели он готов погубить свою душу ради писательской славы? Не могу себе представить.

   Это Пушкин. А вот Ларик точно не сомневался бы ни минуты. И, кажется, получил – если и не “бессмертие своих творений“, то во всяком случае популярность и деньги.

   Которых он так и не увидел...  

    


К началу страницы К оглавлению номера
Всего понравилось:2
Всего посещений: 2064




Convert this page - http://7iskusstv.com/2015/Nomer12/Matlin1.php - to PDF file

Комментарии:

A.S.
NY, NY, - at 2015-12-25 04:57:42 EDT
Григорий
Иерусалим, Израиль - at 2015-12-22 06:13:55 EDT
"Ваш рассказ плох не потому, что, - "Довлатов это - или не Довлатов"... Он просто литературно бездарен, - он плох... Потому что, Довлатов - хороший писатель, а вы - плохой... Для вас страшно то, что Довлатов останется хорошим писателем, а вы будете всегда плохим..."
Г-н Григорий из Иерусадима;
Если Вы реальный читатель, а не ник. Вы несколько самоуверенно ставите свои "оценки " писателям, не имея представления о данном авторе. ВЫ ИДЕАЛЬНО СОБЛЮЛИ правила гостевой - обос..ать автора под видом текста, но получилось в точку - вроде придраться нельзя ,но выглядит неаппетитно.
Во-первых с чего это Вы решили что "Довлатов - хороший писатель" - то есть он Вам лично нравится и это критерий - хороший-плохой? А вы знаете о большой довольно новелле-повести "Эффект Либерзона" , опубликованной ещё в 80-е годы в "Новом русском слове" в Нью-Йорке? Конечно не знаете и не читали этого произведения. Думается, что известный издатель И.Захаров не напрасно издавал неоднократно и переиздавал сборники произведений данного автора / не Довлатова, как это ни странно!/: а именно Вл. Матлина, и книги его пользовались и пользуются у читателей большим успехом и так же успешно разошлись в главных книжных магазинах Москвы. Впрочем., Вам на это, так сказать... всё равно, Вы об этом не знаете и знать не хотите. А знаете, кто был любимым поэтом у А.П.Чехова? Думаю, что не знаете и не узнаете. Для чего это Вам? Желаю Вам получать и в дальнейшем несравненное удовольствие от произведений Довлатова и наслаждаться новым "ренессансом " его книг а России. Сравнивать его книги с произведениями Горенштейна, примерно то же самое, как сравнивать произведения Чехова с Жванецким. Так мне кажется. Знаете, каждому - своё.

Григорий
Иерусалим, Израиль - at 2015-12-22 06:13:55 EDT
Ваш рассказ плох не потому, что, - "Довлатов это - или не Довлатов"... Он просто литературно бездарен, - он плох... Потому что, Довлатов - хороший писатель, а вы - плохой... Для вас страшно то, что Довлатов останется хорошим писателем, а вы будете всегда плохим...
Владимир Матлин
США - at 2015-12-21 21:18:14 EDT


Вообще говоря, автор не должен писать разъяснение к своему тексту: если текст нуждается в авторских разъяснениях, значит он плохой. Таким образом, я признаю, что рассказ не достиг поставленной цели, его смысл остался не понятым.
Прежде всено - о ком рассказ? Ларик - это Довлатов или нет? Отвечу: и да, и нет. Ларик, по авторскому замыслу, собирательный образ нескольких современных писателей, в том числе и Довлатова, (иногда их называют пост-модернистами, что не совсем верно), чьё отношение к жизни исчерпывается двумя словами: всё г..но. Весь мир г..., все людишки - г..., правды нет, а совесть - понятие относительное. Этот мотив присутствует в их творчестве и в их жизненной позиции, в их поступках. Соотношение личности автора и его творчества - бесконечно интересная тема (вспомним Достоевского, А.Грина, Толстого, Маяковского). Мировоззрение Ларика реализуется в равной мере в его произведениях и в его поступках, а бывает и иначе: гнусный человек пишет возвышенные, полные благородства тексты. (Боюсь приводить примеры, а то г. Тенненбаум опять уличит меня в зависти). Поверьте, не так уж важно, служил Ларик в милиции или в ВОХРе: он мог служить хоть в гестапо - ему всё равно, и в этом весь ужас.

Знаток
- at 2015-12-20 19:32:12 EDT
Засекаем время
- at 2015-12-20 19:31:11
Сколько простоит мой комментарий?
---------------------------------
Знаем, Вы и есть та баба, что брала уроки вождения у дяди Довлатова,
на которой Довлатов умер.
За что и восторгаюсь Довлатовым и вами, бабами.

КМ - А.S.
- at 2015-12-20 16:13:29 EDT


>А ведь помнится, что Д. САМ ПРИЗНАВААЛСЯ В "НОВОМ АМЕРИКАНЦЕ", ЧТО СЛУЖИЛ ВО "ВНУТРЕННИХ ВОЙСКАХ МВД! Конечно, не все помнят, но было! А что такое МВД? Министерство внутренних дел, а войска, насколько помнится, были охраной сохранившихся лагерей и до брежневского времени. так ЧТО СЛУЖИЛ ЛИ В МИЛИЦИИ ИЛИ НЕТ, ВОЗМОЖНО, ЧТО У Д. было несколько вариантов биографии для въезда в США- ТОГДА ПРОВЕРЯЛИ НА ЧЛЕНСТВО В ПАРТИИ. теперь НЕ ПРОВЕРЯЮТ ДАЖЕ НА ЧЛЕНСТВО В ISIS-НЕ ПОЛИТКОРРЕКТНО! расизм! И ТАК ДАЛЕЕ. А тогда были другие дела. Трудно судить об этом людям, не жившим тогда в Америке, и не читавшим "Нового Американца". Это было начало 1980-х.

Но можно ведь не только "Новото Американца", но и википедию прочитать верно?
А в ней написано, что Довлатов был призвал в армию и служил в во внутренних войсках.
He was drafted into the Soviet Internal Troops and served as a prison guard in high-security camps.
https://en.m.wikipedia.org/wiki/Sergei_Dovlatov
Вы что полагаете, что в Союзе у новобранца спрашивали "Скажите, а какой вид войску вы предпочитаете?" Куда послали, там и служил.
В вот никакой службы в милиции википедия не упоминает.
Что значит "ВОЗМОЖНО, ЧТО У Д. было несколько вариантов биографии для въезда в США"?
Возможно придумать все что угодно и про кого угодно

A.S.
NY, NY, - at 2015-12-20 14:42:59 EDT
"А про 6 лет в милиции - фантазии, бред".
А ведь помнится, что Д. САМ ПРИЗНАВААЛСЯ В "НОВОМ АМЕРИКАНЦЕ", ЧТО СЛУЖИЛ ВО "ВНУТРЕННИХ ВОЙСКАХ МВД! Конечно, не все помнят, но было! А что такое МВД? Министерство внутренних дел, а войска, насколько помнится, были охраной сохранившихся лагерей и до брежневского времени. так ЧТО СЛУЖИЛ ЛИ В МИЛИЦИИ ИЛИ НЕТ, ВОЗМОЖНО, ЧТО У Д. было несколько вариантов биографии для въезда в США- ТОГДА ПРОВЕРЯЛИ НА ЧЛЕНСТВО В ПАРТИИ. теперь НЕ ПРОВЕРЯЮТ ДАЖЕ НА ЧЛЕНСТВО В ISIS-НЕ ПОЛИТКОРРЕКТНО! расизм! И ТАК ДАЛЕЕ. А тогда были другие дела. Трудно судить об этом людям, не жившим тогда в Америке, и не читавшим "Нового Американца". Это было начало 1980-х.

Засекаем время
- at 2015-12-20 14:19:59 EDT
Сколько простоит мой комментарий?
5 минут или больше?

Все меня знают
- at 2015-12-20 14:17:55 EDT
Позвольте мне как свидетелю
Я брала уроки вождения у дяди Довлатова по отцу, когда Довлатов умер на чужой бабе
Его автошкола была на станции D train - Avenue H
Можете проверить
Мне дядя и рассказал.
К 1990-му Довлатов дошёл до полного распада
Жена работала в "Новом русском слове" наборщицей
Довлатов пил.
В этой же газете было напечатано большое обрашение к читателям собрать деньги на похороны
Естественно, что в доме не было ни цента денег

Одну мою знакомую, порядочную женщину, довлатовскую соседку по даче, в одном из рассказов Довлатов описал как шлюху.

Не восторгаюсь я Довлатовым

Б.Тененбаум
- at 2015-12-20 04:57:22 EDT
"... Ничего увлекательного там/ в писаниях Довлатова/я лчно не нашёл ..."

Вот у меня на полке стоит тоненькая, всего на 96 страниц, книжка, С.Довлатов, "Представление". В ней два рассказа - и одна маленькая повесть, с тем же названием, "Представление". Издано в Нью-Йорке, в 1987. RUSSICA PUBLISHERS, INC. Тираж не указан, но вряд ли больше пары сот копий - такие дела, эмигрантская литература, проблемы со сбытом. Доступа к прилавку Московского Дома Книги нет - ну, и разошлось что-то по презентациям, м.б., дюжина попала в библиотеки университетов. Короче говоря, библиографическая редкость. Никакими "тоннами" тогда и не пахло.

Напишите "Представление" - попадете в энциклопедию.

A.S.
NY, NY, - at 2015-12-20 02:52:10 EDT
Собственно, непонятно почему нельзя описать такую среду газеты в иммиграции? Позволено же было / и есть!/ "нашему ВСЁ" / оклеветать одного из выдающихся и крупнейших композиторов и педагогов своего времени - Антонио Сальери?!! И никто не возмущается!. Что до Довлатова / он это или нет-неважно!/ то мне его писания представлялись ещё со времён "Нового американца" каким-то эрзацем "Аксёнова для люмпенов". Ничего клеветнического здесь нет - литературное произведение - увидели Довлатова - значит написано талантливо! Ничего увлекательного там/ в писаниях Довлатова/я лчно не нашёл / так как в отличие от чукчи я не писатель, а читатель!/ Чувство гадливости в литературном процессе вызывают напыщенность стиля, самоуверенность в своих ошибках и полное непонимание этого. Вот это должно вызывать отвращение. А здесь ничего , вызывающего такие чувства,/ кроме лишь того, что текст чужой, а не свой/ что для некоторых авторов всегда болезненно!/Вполне реалистическое повествование о быте и нравах 1980-х в определённых местах проживания наших иммигрантов. Чем вызван "ренессанс" Довлатова в сегодняшней России - непонятно. Впрочем, как написал И.Губерман:" Давно пора,
такая-то мать!
Умом Россию понимать!

Ксения
- at 2015-12-15 20:25:54 EDT
Но может, речь идёт не о Довлатове? Зачем надо было автору делать его москвичом, а не петербуржцем? К тому же, дела у Довлатова а США шли не так уж хорошо. Публиковался в Слове- Ворд у Ларисы Шенкер за свои деньги.
Что касается Фарбера, который, наверное, Проффер, то и там не клеилось. Так что будем считать, что это - герой литературный. Выдуманный автором. Иначе зачем такой камуфляж?

М. Полянская - Б. Тененбауму
- at 2015-12-15 19:48:57 EDT
Б.Тененбаум-М.Полянской
- at 2015-12-15 18:11:24 EDT
Если уж говорить о чисто «коньюнктурной» стороне дела, такой немаловажной стороне в мире жаждущих, то книги Горенштейна - вполне рыночный «товар».
==
Что такое "рыночный товар", в частном издательстве решает издатель, который рискует собственными деньгами.
--------------------------------------------------------------с-Пресс-------------------------------------------------.. Мне-
Моё дело было рассказать Вам, а заодно и читателям то, что мне, как свидетелю, про дело "Довлатов - Горенштейн" в издательстве "Лимбус-Пресс" известно,а Ваше дело, дать вот такой ответ, какой Вы сейчас дали. Очень компетентный ответ. Мне. 14 книг которой были изданы в частных издательствах.Мне, у которой было в Берлине частное издательство "Verlag Support Edition" Спасибо за информацию.

Б.Тененбаум-М.Полянской
- at 2015-12-15 18:11:24 EDT
Если уж говорить о чисто «коньюнктурной» стороне дела, такой немаловажной стороне в мире жаждущих, то книги Горенштейна - вполне рыночный «товар».
==
Что такое "рыночный товар", в частном издательстве решает издатель, который рискует собственными деньгами.

Мина Полянская Борису Тененбауму
- at 2015-12-15 17:59:57 EDT
Из книги "Берлинские записки о Фридрихе Горенштейне":
Так, например, «дальновидный» издатель петербургского издательства «Лимбус-пресс» уверял, что если издаст роман «Место», то непременно прогорит. Он прервал с Горенштейном контракт, пожертвовав даже пятьюстами долларами, которые заплатил в качестве аванса. Можно понять возмущение Горенштейна, который в суд, правда, подавать не стал, но свое отношение к «Лимбус-пресс» выразил достаточно ясно в факсе: Уважаемый, господин Тублин («уважаемый» приписал мой сын, которого Фридрих попросил выслать факс): «Прошу вернуть рукописи моего двухтомника, которые Вы, продержав два года, так и не издали, поступив по отношению к моей книге, мягко говоря, неприлично. В тот же период Вы издали тонны Довлатова и прочего. Но, мало того, Вы ещё и не вернули тексты! Прошу выслать их по адресу...»
Горенштейн, конечно, пытался как-то объяснить неприятие своих книг в российских издательствах, не пускающих его к читателю, и говорил, что случайности здесь нет – все закономерно. Нынешние писатели, которых он иногда ещё называл «наши писатели», и издатели принадлежат к общей субкультуре. Как бы остры ни были у них разногласия, трения, конкурентная борьба – они могут сосуществовать, поскольку книги, мировоззрения их, даже будучи разными, друг другу не мешают. Тогда как культура, к которой принадлежит он, Горенштейн, прекратила свое существование в тридцатые годы, поэтому книги его мешают «нашим писателям».
Один довольно известный ленинградский прозаик, издающийся в строгих черных переплетах как раз в издательстве «Лимбус-Пресс» в серии «Мастер» (это слово высечено на золотом поле), уверял меня однажды, что беседовал с издателем по поводу Горенштейна, ходатайствовал о нем, но тот, якобы, твердил: если издам, то не продам. Я с изумлением слушала писателя, чья проза не то что массовому, но и «узкому» читателю явно не по зубам. И, надо же, издают... Говорю здесь не о качестве произведений, а о широте и, соответственно, покупательной способности целевой группы. Если уж говорить о чисто «коньюнктурной» стороне дела, такой немаловажной стороне в мире жаждущих, то книги Горенштейна - вполне рыночный «товар».


Ммина Полянская Борису Тененбауму
- at 2015-12-15 16:54:57 EDT
Извините - опечатка!
Уважаемый модератор! Пожалуйста на этот раз не убирайте мои извинения

Ммина Полянская Борису Тененбаума
- at 2015-12-15 16:35:32 EDT
Б.Тененбаум
- at 2015-12-14 06:49:58 EDT
Честно говоря, текст вызвал у меня довольно-таки глубокое отвращение. Вот умом понимаю, что да, есть некая среда, и она узкая, и в материальном смысле плохо обеспеченная, и хотя бы в силу одного этого ревнивая, и иной раз ревнивая до невозможности - но уж покойнику-то можно простить успех ? И не выделываться на его могиле ?
=======================================================================================================

Уважаемый Борис Тененбаум, иногда о литературных курьезах следует рассказать правду, причём, без псевдонимов. Так и поступал адвокат классиков Павел Анненков. Это и есть литературный процесс. За историей издания Довлатова стоит трагическая история Горенштейна, книги которого были уже готовы к изданию в Лимбус-Прессе. Там был скандал ( письма я опубликовала в своей книге о Горенштейне). Горенштейн ( из-за вдруг втиснувшегося в готовый проект Довлатова) требовал рукописи обратно, собирался вернуть 500 долларов аванса редактору. А произошло вот что: Некто,тоже ревнивый, нашептал редактору Лимбус-Пресса, что с Горенштейном редакция прогорит, а с Довлатовым - нет.
Итак, речь идёт не об одном покойнике, а о двух покойниках. Такие дела...
С одним из них я дружила, с другим работала в Пушкинских горах. Я недавно об этой совместной работе с Довлатовым бегло коснулась в тексте "Из записок бывшего ГЭБовца" - опубликованого в другом месте. Без осуждения написала. Просто написала, как есть. На мой взгляд, симпатичный был человек.

А.Б.
- at 2015-12-15 06:50:13 EDT
Прочёл много лет назад Вашу замечательную "Телеграмму для сеньора Штольца".
Читать эту статью было неуютно. Ведь ответить Вам С.Довлатов не может.
А про 6 лет в милиции - фантазии, бред.

ALT
New York, NY, USA - at 2015-12-15 00:34:24 EDT
Откровенно говоря, я не считаю Довлатова большим талантом, но очерк (если угодно,незакамуфлированный рассказ) Владимира Матлина, прозрачно описывающий покойного писателя самым оскорбительным, незаслужунно очерняющим образом, не делает чести автору.
Б.Тененбаум
- at 2015-12-14 06:49:58 EDT
Честно говоря, текст вызвал у меня довольно-таки глубокое отвращение. Вот умом понимаю, что да, есть некая среда, и она узкая, и в материальном смысле плохо обеспеченная, и хотя бы в силу одного этого ревнивая, и иной раз ревнивая до невозможности - но уж покойнику-то можно простить успех ? И не выделываться на его могиле ?
KM
- at 2015-12-14 06:35:32 EDT
Это вы про Давлатова так? Он превосходный писатель прежде всего и главным образом.

_Ðåêëàìà_




Яндекс цитирования


//