Юрий Чизмаджев. Во сне и наяву

Скоро два года, как от нас ушел Вова Кирсанов, горячо любимый близкими и друзьями человек, светлый, добрый, щедро одаренный от Природы многими талантами. Время течет необратимо, но горечь утраты не утихает и скрашивается только памятью о годах, прожитых вместе. Сплошь и рядом, вечерами, рука так и тянется к телефону и хочется набрать номер, который помню уже десятки лет, чтобы услышать Вовкин голос: «Юра, куда ты пропал, надо бы свидеться!». Да, надо бы, но теперь разве что во сне, а наяву остается отвести душу, имитируя беседу с тобой и вспоминая эпизоды из нашей жизни.

Итак, Вова, если я не ошибаюсь, мы с тобой подружились в зимой 1964 года в Бакуриани, в лагере «Буревестник», где вся наша компания обитала в крохотных холодных комнатушках, но зато рядом с подъемником на Кохту. Там были ты с Олей, Галя Гурвич, Натан, Сталь [1] с Ниной и мы с Катей. Как-то в ненастный день мы все набились в вашу с Олей комнатку, чтобы согреться и убить время. И тут ты начал читать стихи — Пастернак, Мандельштам, Ахматова, Самойлов, Кирсанов — только на память — все вокруг преобразилось! Ты читал стихи так, как будто сам их написал, и делал это лучше, чем сами авторы. Ты следовал музыке стиха, как делают поэты, без акцента на смысл текста, иначе, чем исполняют актеры. Ты замечательно читал стихи своего отца, после чего я понял их прелесть. То же относится к Рейну, которого я оценил только с твоей подачи. Ты и сам сочинял прекрасные стихи, но нам их практически не читал. Сейчас, когда для этой книги Оля сделала подборку лучших твоих стихотворений, и я их прочел, мне стало понятно, что ты рассматривал многие из них как сугубо личные. Невольно вспомнились знаменитые строки: «Не я пишу стихи, они как повесть пишут меня…».

Погода улучшилась, мы стали кататься на лыжах, но, благодаря тебе, с поэзией мы не расставались. Ты помнишь, наверное, как мы однажды спустились на лыжах в Цагвери, где уже была весна. События там развивались по Мандельштаму:

После Бакуриани мы часто виделись и в нашем с Катей доме – «Изображу ли дом угрюмый, он Курского направо от…», – и у вас с Олей. Справляли вместе дни рождения, отмечали разные праздники. Ты украшал их смешными стихотворными поздравлениями и замечательными рисунками.

До сих пор помню твой «Романс со слезой», где были такие строки:

Наступило лето, и выяснилось, что мы с тобой одержимы общей страстью – теннисом. Ты в это время работал во ВНИИТе, там был нормированный рабочий день, а я целыми днями пропадал на кортах, что нашло отражение в следующих стишках:

К счастью, мы встречались не только на перроне, иногда ты заезжал ко мне на обратном пути из ВНИИТа. Моя мама, которая тебя обожала, вкусно кормила нас, но с укоризной смотрела на бутылку вина, не реагируя на строки из Самойлова – «Не мешай мне пить вино, в нем таится вдохновенье…». «Какое вдохновенье, Вова, когда на письменном столе несколько дней лежит без движения недописанная статья, а Юра все время играет в теннис!» – так говорила моя мама. Каждая встреча с тобой была большим праздником для моей дочери Нины – она очень любила дядю Вову. Когда Нина со своей семьей осела в Америке, она просила тебя погостить у неё, если представится случай. Увы…

Постепенно у нас сложился круг друзей, в который входили ты с Олей, Гарики [2], Юра Плесков [3] с Машей, Лёша Кришталик с Лорой, Юра Мартынов с Нелой, Сталь Баканов с Ниной. Мы часто встречались, в переменном составе проводили отпуска, путешествовали.

В 1959 мы с Катей открыли для себя Коктебель, ездили туда почти каждый год, а иногда и весной, и в конце лета – несмотря на то, что «ну а в Москве лежит эрдель и тоже хочет в Коктебель, на море, на море, на море!» Останавливались почти всегда у одной и той же хозяйки по имени Тася.

И вот, в августе 1968 года мы оказались в Коктебеле большой компанией, речь о которой уже шла выше. Мы дивно проводили время: море, бухты, Кара-Даг, теннис, вино из чайника, вечерние разговоры. Обедами нас кормила Тася, а я, в белых брюках, играл роль официанта, а ты, Вова, меня хвалил и говорил, что я элегантен, как рояль. Мне было очень лестно, т.к. я всегда утверждал, что у тебя абсолютный вкус. Об уровне комфорта в Тасином «пансионе» ты, высказался с римской прямотой:

Если кто-то не знает нашего любимого Лёшу Кришталика, приведу сочиненный Катей «Архитектурный сонет», который ты в свое время одобрил:

В конце августа вся наша райская жизнь кончилась – в Прагу вошли советские танки. Теперь все вечера мы слушали «Свободу» и вскоре вернулись в Москву.

Еще пара картинок из нашего прошлого. Мы плывем на байдарках по Игналине, с тобой, Олей и с детьми. На одной из стоянок мы отправляем вашу Катю и нашу Нину на хутор за молоком. Опасаясь, как бы они не заблудились, я решил их сопровождать, прячась в кустах. Дети справились с задачей, благополучно вернулись, а я их немного опередил. Когда их спросили, как прошло путешествие, Катя сказала что все было ОК, но какой-то дурак недалеко от нас все время прыгал по кустам. Мы все дико хохотали, а дети не могли понять, что тут смешного.

Вспоминается типичный день рождения у нас дома. Вы с Олей, как всегда, приходите с хорошим опозданием. Для тебя, кроме обычных лобио и сациви, Катя ставит чашку с острым перцем. Ты начинаешь точить ножи, которые как всегда тупые и смотришь вокруг, что бы тут починить. После завершения трапезы ты идешь в гостиную, берешь из шкафа какой-нибудь томик стихов и устраиваешься на диване. А мы все просим тебя — Вова, ну почитай нам что-нибудь! После чего следует, например, такое послание Кате:

Иллюстрацией к этому тексту может служить исполненный тобой наш с Катей «семейный портрет» после моего возвращения из Индии. Кроме предка-крокодила ты нашел и других, которые роднили тебя с Катей:

С Катей тебя сближало еще одно свойство — вы оба очень любили собак. Они отвечали тебе полной взаимностью. Я знаю это по нашим эрделям, а о твоих собаченциях и говорить нечего. Однажды, когда мы с Катей были в отъезде, заболел наш Санчо. Моя мама догадалась позвонить тебе, и ты его, в конечном счете, выходил. В другой раз, когда ты был в командировке, заболел ваш Сенди. Мне позвонила Оля, я приехал на машине, мы отвезли его в ветлечебницу, и к твоему возвращению он был здоров. Вспоминая об этих случаях, я думаю о том, что если бы мы также заботились о здоровье своих близких, все могло бы сложиться по-другому.

Разговаривая с тобой, Вова, я вспоминал, как мы дурачились, пировали, радовались жизни. За кадром, естественно, осталась работа, как личное дело каждого, но общим для всех было отношение к событиям, происходившим в стране. Мы радовались оттепели 60-х, читали самиздат, приветствовали перестройку и демократическую революцию 1991 года, на которую возлагали большие надежды. Помню эйфорию, которая охватила нас, когда была сброшена статуя Дзержинского на Лубянке. Мы ходили на митинги и демонстрации, благо тогда не было ОМОНа, вооруженного резиновыми дубинками. Слушали речи А. Д. Сахарова, а вскоре, увы, стояли в бесконечной очереди пришедших проститься с ним. К сожалению, демократическое движение захлебнулось, страну нашей мечты построить не удалось.

Было бы смешно рассказывать тебе о том, насколько велик твой вклад в историю естествознания. Обо всем этом замечательно сказано в воспоминаниях твоих друзей и коллег по ИИЕТу, а также в In memoriam из Archives Internationales D’Histoire des Sciences, vol. 58, 2008. Живо представляю себе, какими веселыми стишками ты бы откликнулся на все эти тексты, если бы смог их прочесть!

Знаешь, Вова, дружба с тобой была важнейшей составляющей моей жизни. Кроме духовной стороны дела была ещё одна: в моём окружении ты был тем человеком, на которого я мог всегда положиться. Скрасить эту утрату невозможно, остается только хранить память о тебе. В хорошо знакомом тебе доме — «он Курского направо от…» — висят твои рисунки, в том числе акварельный портрет эрделя по имени Джим, под стеклом книжного шкафа стоят оттиски твоих статей, которые ты мне дарил, а в столе хранятся твои стишата, посвященные нам грешным. Скоро там же появится и эта книга. Таким образом, ты всегда с нами, и спасибо тебе за все!

Примечания

[1] БАКАНОВ Сталь Павлович. Доктор физико-математических наук, профессор. Ведущий научный сотрудник Института физической химии РАН.

[2] Антонина и Генрих Николаевич Герасимовы.

[3] ПЛЕСКОВ Юрий Викторович. Доктор химических наук, профессор, главный научный сотрудник Института физической химии и электрохимии им. А. Н. Фрумкина Российской академии наук.


	Номер 2(60) февраль 2015 года
Юрий Чизмаджев