Номер 8(65)  август 2015 года
Валерий Скобло

Валерий Скобло Средняя тётка
Из повести "Путь труса"

 

   С точки зрения, да с любой точки зрения, наверное,  я – "плохой еврей", но... От природы,  еврейского происхождения и воспитания в детстве (это связанные, конечно, вещи). Ну, не хочется, конечно, писать: "я – трусоват",  но так мягко и деликатно выражусь:  не наделен переизбытком смелости.  У меня было три тетки, три папины сестры: одна – младшая, любимая и меня очень любившая (у нее с мужем своих детей не было),  одна (старшая) – просто хороший человек,  и одна (средняя) – редкой силы сучка (Царствие ей,  конечно, покойнице, Небесное!): член (тут, конечно, больше бы подошло слово противоположного смысла) партии (в худшем выражении всего сопутствующего),  стервозная и, в отличие от всех известных мне наших близких и дальних родственников,  скрывавшая от окружающих свое еврейское происхождение: она вместо уже и так сильно русифицированной Мины Моисеевны называлась Нина Михайловна.

Натурально, оборотной стороной этой "скрытности было то, что она поголовно всех подозревала в тщательно скрываемом еврействе; как сейчас помню, увидев афишу певицы Зары Долухановой, она саркастически ухмыльнувшись, заявила:  "Ну, знаем мы эту Зару – Сарра она! А надо сказать, что Долуханова – ни сном, ни духом: она армянка, Заруи Агасьевна. Да и какое это, собственно, имеет значение? Тетка эта  одинокая была,  да и  не могу  представить мужика,  который бы  ее вытерпел сколь-либо продолжительное время (по рассказам, она до войны вышла замуж, и муж сбежал на следующий день. Т.е. буквально – на следующий). Большей частью она сидела на шее у двух сестер и брата  (моего отца): считалось (а в какой-то части, вероятно, так и было), что она – инвалид по "ножной части";  правда, когда сестры и брат умерли (она умерла последней,  надолго их пережив), хромоту, как рукой сняло, и палочку – тоже.

Жила она, как правило,  не в своей комнате (это была,  собственно, комната моего отца,  полученная им "от работы",  но он ее ей уступил, переехав к жене, моей маме):  зимой – у сестер, иногда у нас, летом всегда уезжала с нами на дачу.  Натерпелся я от нее   не то  слово, правда, куда больше   мой двоюродный брат (он на несколько лет меня старше – единственный оставшийся в живых мой родственник в России), она ему большее "внимание уделяла,  подозревая и не скрывая никаких своих,  даже самых деликатных подозрений, во всех смертных, мыслимых и немыслимых грехах и грешках, да и так получалось, что жила у них больше.

Так вот, возвращаясь к исходной проблеме: когда ей казалось, что кто-то  сильно "вылезает",  слишком "отрывая задницу от стула", она иронически и ехидно говорила: "Храбрый еврей!.", вызывая у меня, тогда  совсем маленького,  кучу невысказанных вопросов,  типа: А каким, собственно, должен быть это самый еврей? Трусливым, что ли?. Причем контекст всегда был таким,  что даже не о простой осмотрительности шла речь, нет. Ну и если я за что ей и благодарен, то за эти, запавшие мне в душу, слова: очень не хотелось "соответствовать ее представлениям о нормативном облике еврея.  Но тоже, конечно,  нужно было преодолевать это "природное".

Из-за нее мне, кстати, в первый раз в жизни пришлось осознанно и по-крупному соврать.  Было мне лет пять-шесть.  Врать я не умел и не любил – это тоже от воспитания,  и прошло это неумение после описываемого случая довольно быстро.  Дело было летом, мы снимали дачу в Зеленогорске, и тетка, как водится, жила с нами. Рядом с нами снимали дачу какие-то дальние наши родственники, у них была дочка – голенастая белобрысая девчонка  на год старше меня,  она мне очень нравилась.  Так вот, это довольно частая история в этом  возрасте,  уж и не помню, кому из нас пришла в голову идея:  посмотреть "как мы устроены".  Зачем это было мне – ума не приложу? Ведь я только недавно начал ходить в баню с отцом, а до этого ходил с матерью, и никакими такими особыми секретами меня женская баня не заинтриговала.  Но это непонятно только на посторонний  взгляд – нагота моей подружки,  видимо, чем-то отличалась для меня от наготы голых женских тел в бане.

Сказано - сделано. Забрались мы как-то вечером в чахлые кустики неподалеку  от дач и приспустили трусики.  Прошло уже больше шестидесяти лет с тех пор, а я, как сейчас, помню то чувство, которое испытал. Это было ощущение бесконечной грусти от незащищенности и уязвимости нагого женского тела, которое, в общем, осталось на всю жизнь. Хотя, казалось бы, чувство это очевидно ложное и должно было бы пройти от первого же юношеского опыта в этой области. Мы даже  дотронулись друг  до друга.

И в этот момент, как гром с небес, раздался голос вездесущей тети Нины: Вы что здесь делаете?! Трудно сказать, что именно она разглядела в кустах, да еще в вечерних сумерках, но подозрения на этот раз у нее родились самые верные.  Мы в мгновение ока  подтянули трусики и порскнули из кустов в разные стороны. Когда все собрались на ужин, тетка прокурорским тоном доложила о своих подозрения, несколько расцветив, правда, все увиденное или неувиденное своей неуемной фантазией. Меня спросили:  Это – правда? Тот мальчик, которым я был еще день назад,  опустил бы голову и признался во всем.  Но, ощущая свою абсолютную,  неоспоримую, хотя и совершенно мне непонятную правоту, я с поднятой  головой и глядя взрослым прямо в глаза, твердо ответил:  "Ничего не было". То ли авторитет "правдивого мальчика" сыграл свою роль,  то ли все взрослые,  кроме тетки, ощущали некую бестактность расследования, но дальнейших вопросов не последовало,  и "дело было закрыто".  Тетка пыталась было возражать,  но ее одернули. И, подозреваю, она мне никогда этого случая не простила. Как это ни глупо:  взрослая женщина и пятилетний мальчишка – что бы он ни сотворил и как бы ни изоврался.

У Бориса Житкова, не помню точно, кажется, этот рассказ называется "Погибель", – есть в нем такой персонаж – испанец с женским именем Мария (его Машей дразнят), струсивший как-то в юности, очень потом это  переживавший, и всю жизнь заставлявший себя, преодолевая свой страх, совершать какие-то отчаянной смелости (до безрассудности) поступки. Повторял он при этом (коверкая русский, поскольку недавно попал в Россию):  "Мне не можно бояться!". Я, как в детстве рассказ этот прочитал года через два-три, так и обомлел: "Мне же тоже – "не можно"! А то попаду в руки к врагам, фашистам там, или американцам, струшу и окажусь предателем.  Беда! Но, в общем и всерьез, если этому от  природы и обстоятельств присущему недостатку еще и потакать  действительно, беда будет. Храбрым евреем (ни в каком смысле) я не стал, но в такого,  совсем уж позорно трусливого, в какого мог бы, тоже, очень надеюсь, не превратился. А повторю: мог бы.  Спасибо, тетя Нина! Правда, не ей одной я  за это должен быть благодарен, но это уже совсем другой разговор.

 


К началу страницы К оглавлению номера
Всего понравилось:1
Всего посещений: 1928




Convert this page - http://7iskusstv.com/2015/Nomer8/Skoblo1.php - to PDF file

Комментарии:

Соплеменник
- at 2015-08-22 15:59:30 EDT
И всё?
Так пока нет предмета для обсуждения. Так ... наброски.

Марк Зайцев
- at 2015-08-22 09:35:09 EDT
Товаровед
- 2015-08-22 04:17:06(957)
Тут уже не до пошлости. Дело обстоит много хуже. Это просто нечитабельно.


Мне так не показалось. По мне, это писательский прием, который показывает, как трудно человеку рассказывать интимные подробности своей жизни. Скобло - поэт первоклассный, это видно по опубликованным им в "Семи искусствах" стихах. Например, таких (написанных почти полвека назад):

Жизнь проходит от встречи до встречи.
Если сможешь смолчать - промолчи.
"Одиночкой" и "сульфою" лечат
От тревоги на сердце врачи.

Ветер страхом набух и позором,
Даже он не касается нас,
Знает, видно, что мы под надзором
Незаметных и пристальных глаз.

Если голос отняли, о Боже,
Сохрани мою память и боль -
Дай запомнить мне лица прохожих
И бумаге доверить позволь.

И любовь, и надежда, и вера
Обожгут окровавленный рот...
У молчания тоже есть мера,
И я знаю, что время придет.

Поэтому его нарочито трудный стиль в начале рассказа - это авторский прием. Так я его понимаю. На меня рассказ произвел впечатление своей искренностью и цельностью. Но никому своего мнения не навязываю.

Товаровед
- at 2015-08-22 04:17:06 EDT

"С точки зрения, да с любой точки зрения, наверное, я – "плохой еврей", но... От природы, еврейского происхождения и воспитания в детстве (это связанные, конечно, вещи). Ну, не хочется, конечно, писать: "я – трусоват", но так мягко и деликатно выражусь: не наделен переизбытком смелости. У меня было три тетки, три папины сестры: одна – младшая, любимая и меня очень любившая (у нее с мужем своих детей не было), одна (старшая) – просто хороший человек, и одна (средняя) – редкой силы сучка (Царствие ей, конечно, покойнице, Небесное!): член (тут, конечно, больше бы подошло слово противоположного смысла) партии (в худшем выражении всего сопутствующего), стервозная и, в отличие от всех известных мне наших близких и дальних родственников, скрывавшая от окружающих свое еврейское происхождение: она вместо уже и так сильно русифицированной Мины Моисеевны называлась Нина Михайловна."

"Вот это и называется мастерство писателя" - завлекает нас прозой Валерия Скобло Марк Зайцев. А вот это, то что Вы сейчас прочли, как называется? Зубодробильня? Езда по песку на велосипеде? Черт с ним. Не заметим тяжеловесных кострукций, для полной нечитабельности увенченные с обеих сторон ненужными скобками, не станем хихикать заметив пионерский уровень лингвистических игр вокруг слова "член". Тут уже не до пошлости. Дело обстоит много хуже. Это просто нечитабельно. Причем, заметьте, ничего не пришлось специально выискивать. Просто процитировать самый что ни на есть первый абзац.
Уважаемый Марк, Ваши рекоммендации все чаще работают против автора. Типа, раз Зайцев хвалит - значит товар порченный. А он из каких-то своих болезненных соображений, хочет нам его впихнуть. Ну, а уж как этот малосъедобный товар "второй свежести" оказался в буфете - это другой вопрос. К Марку Зайцеву это не имеет ни малейшего отношения. Подчеркиваю, что личность автора, Валерия Скобло, в отличие от его опубликованного в отделе прозы 7 Искусств "рассказа", вполне возможно, и даже наверняка, во всех отношениях выше его "прозы", которую как раз нужно и можно критиковать.

Марк Зайцев
- at 2015-08-22 00:15:11 EDT
Это было ощущение бесконечной грусти от незащищенности и уязвимости нагого женского тела, которое, в общем, осталось на всю жизнь. Хотя, казалось бы, чувство это очевидно ложное и должно было бы пройти от первого же юношеского опыта в этой области. Мы даже дотронулись друг до друга.

С какой нежностью и тактом описана сцена. Как легко было сорваться в пошлость. Вот это и называется мастерство писателя.

_Ðåêëàìà_




Яндекс цитирования


//