К русскоязычному переизданию фундаментальной работы «Естественнонаучные сочинения Гёте» Рудольфа Штейнера

Среди людей посредственных, как правило, в чести

Лишь те, кто всем им и во всём, увы, сродни.

А ГЕНИИ, по сути, так редки!..

Тем паче, ежели ОНИ

Настолько ТАКОВЫ,

Насколько мы –

Увы!.. 

Как правило

(Не правда ли?),

Нет правила

Без исключения…

Есть, правда, мнение!..

Да! Но

Оно

Одно:

«Гёте представляет, быть может, единственный в истории человеческой мысли пример

сочетания в одном человеке великого поэта, глубокого мыслителя и выдающегося учёного»

К.А. Тимирязев

Иоганн Вольфганг Гёте (1749-1832), безусловно, был одним из истинных гениев XVIII-XIX вв. и остаётся таковым на все времена!

Обычно Гёте заслуженно ценится всеми, прежде всего, как поэт-философ, создавший гениальную трагедию «ФАУСТ» [1]. Менее известно у нас то, что Гёте был и гениальным мыслителем, учёным, натуралистом. Хотя его «Избранные сочинения по естествознанию» [2] опубликованы в 1957 г. – к 40-летию СССР – в академическом издании в серии «Классики науки» (в переводе И.И. Канаева с наиболее полного Веймарского немецкого издания, которое первоначально поручалось подготовить к печати и прокомментировать ещё молодому тогда Рудольфу Штейнеру, ставшему затем основоположником антропософии – антропософски ориентированной духовной науки).

Григорий Моисеевич Идлис

Кстати, в публикации И.И. Канаева содержится не только приведенное выше – в моём эпиграфе – высказывание К.А. Тимирязева о Гёте [2, с. 419], но и сетования самого Гёте, уже в глубокой старости, за год до смерти, в статье по истории своих ботанических занятий, в которой он сообщает публике о своей неустанной научной деятельности в связи с открытием им метаморфоза растений: «Больше полувека известен я на родине и за пределами её как поэт или, по крайней мере, слыву за такового; а что я с большим вниманием и усердием изучал природу, её общие физические и фактические феномены, и постоянно со страстью проводил серьёзные наблюдения – это ещё далеко не столь общеизвестно и ещё менее внимательно обдумывалось» [2, с. 418]. И.И. Канаев опубликовал, кроме того, специальную монографию «Гёте как естествоиспытатель» [3]. Но русскоязычным читателям, даже ознакомившись с этими ценными публикациями [2, 3], трудно составить адекватное представление о всём значении мировоззрения Гёте без ознакомления с должным переизданием фундаментальной работы Штейнера «Естественнонаучные сочинения Гёте» [4], которое подготовила к печати моя дочь Р.Г. Идлис, а я снабдил своим Послесловием с рядом примечаний, частично приводимых ниже.

Ныне широко распространено представление о существовании двух принципиально различных культур – естественнонаучной и гуманитарной, разделённых чуть ли не «непроходимой» пропастью. Кроме того, даже внутри каждой из этих двух культур отдельные специалисты фактически подразделяются ещё по своим частным и, как правило, весьма разобщённым специальностям.

Чтобы преодолеть эту «пропасть» и соответствующее тотальное разобщение, необходимо, прежде всего, двустороннее движение и всестороннее общение, т. е. не только систематическое общее гуманитарное образование всех специалистов, включая учёных-естественников, но и приобщение всех гуманитариев, по крайней мере, не к каким-то частным историческим достижениям отдельных естественных наук, а именно к «КОНЦЕПЦИЯМ СОВРЕМЕННОГО ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ» (КСЕ), которые ныне составляют один из общих курсов, входящий в программу всех российских вузов по всем гуманитарным специальностям (и который, кстати, целесообразно было бы ввести в качестве необходимого общего курса в программу всех наших вузов и по всем естественнонаучным специальностям – наряду с уже введённым общим кандидатским экзаменом по истории и философии науки для всех аспирантов).

При этом сам я – в противоположность Гёте – прошёл т.н. обратный путь: не «от искусства к науке», а, напротив, от собственно естественных наук к сугубо гуманитарным дисциплинам. Причём не только в смысле своего образования и своих занятий, но и по характеру целесообразного изложения результатов, используя наряду с, казалось бы, универсальным и предельно точным, но по сути чуть ли не бессодержательным – «иллюзионистским» – математическим языком непосредственно связанный с нашим бытиём более содержательный и живой язык обыденного общения или даже наиболее образный и живой поэтический язык [5].

За 60 лет своей творческой деятельности я, перейдя после I курса физического факультета ЛГУ на ф.-м. факультет КазГУ и окончив одновременно оба его отделения по специальностям теоретическая физика и математика, защитил в МГУ кандидатскую и докторскую диссертации по ф.-м. наукам, работая в Астрофизическом институте АН КазССР, а став его директором, занялся и науковедением, преобразуя его из аморфного состояния типа расплывчатого «обществоведения» в настоящее – аксиоматизированное – наукознание, родственное точному естествознанию [6], но затем, перейдя в ИИЕТ АН СССР / РАН, погрузился в поиски основ всего естествознания, включая в него, наряду с такими собственно естественными фундаментальными – относительно самостоятельными – науками, как физика, химия и биология, ещё и психологию, составляющую фундамент всех гуманитарных дисциплин и относящуюся уже, по сути, к наиболее фундаментальному ментальному миру. В итоге, исходя из т.н. «атомной гипотезы», как бы пронизывающей всё естествознание и всю его историю, но оставаясь в рамках логически допустимых внутренне непротиворечивых и полных – конечных – аксиоматических систем соответствующих элементов, удалось обосновать принципиальное единство всего естествознания и всей природы вплоть до её ментальной – наиболее фундаментальной – составляющей всего бытия, что нашло своё непосредственное отражение, прежде всего, в моей работе [7], а также в моём вкладе в подготовленные совместно с другими авторами монографии [8, 9], изданные в качестве одних из первых учебных пособий к только что введённому тогда общему курсу КСЕ, который я сразу же начал преподавать в РГГУ, а ныне – после издания ещё одной специальной совместной монографии [10] – преподаю по своей программе [11], рекомендуя в качестве основного учебного пособия, прежде всего, мою близкую к мировоззрению и идеям Гёте монографию [12], в которой особого внимания заслуживает следующий её фрагмент:

Фактическое преодоление традиционного противопоставления материи и сознания, или естественных – точных – наук гуманитарным, относящимся не к внешнему миру, а к самому человеку, к его интеллектуальной деятельности, возникло полвека тому назад, когда автор в 1957 г. на Всесоюзной конференции по проблемам внегалактической астрономии и космологии, по существу, впервые ввёл в современную космологию т.н. АНТРОПНЫЙ КОСМОЛОГИЧЕСКИЙ ПРИНЦИП (АКП), а в 1958 г. детально проанализировал этот принцип [13], пророчески предвосхищённый ещё Протагором (V в. до н.э.) в дошедшем до нас афористическом высказывании, которым начиналось его сочинение о Природе: «Человек есть мера всем вещам – существованию существующих и не существованию несуществующих» [14, с. 167].

В свете рассматриваемых ВОЗМОЖНЫХ НАЧАЛ ВСЕГО (ВНВ) этот АКП оказывается справедливым не только как «слабый» АКП (объяснение возможных специфических особенностей нашего Мира возможностью нашего существования в нём) или как «сильный» АКП (объяснение необходимых характеристик всей Вселенной необходимостью нашего возникновения и существования в ней), но и как т.н. «сверхсильный» АКП (существование Мыслящего Универсума или Высшего Разума – Бога – как необходимого предельного и вместе с тем исходного ментального элемента Вселенной, наиболее фундаментального, фундирующего все остальные её фундаментальные структурные элементы [15].

Поэтому вполне естественно, что хотя естествознание в ходе своего исторического развития последовательно стремилось преодолеть подобный антропоцентризм («субъективизм», или как бы изначально присущий нам – врождённый – «само-центризм»), становясь всё более и более объективной наукой о природе (о материальных объектах), этот эгоцентризм, или антропоцентризм, казалось бы, окончательно выдворенный прочь за пределы науки, за наглухо захлопнувшиеся за ним её врата, но всегда маячивший перед не зашоренным – свободным от всяких шор – взором наиболее вдумчивых учёных, в конце концов всё-таки вернулся в неё (через её, к счастью, не зашторенное окно) в виде введённого в современную космологию АКП.

Вслед за автором, но независимо от него, к этому АКП обратились Дикке в США, Картер в Англии и многие другие [14, с. 58]. На пионерскую работу автора [13] затем обратили внимание такие известные физики, как Я.Б. Зельдович и А.Д. Сахаров. Барроу и Типлер специально отметили её в предисловии к своей монографии [16], а К.А. Томилин посвятил ей целую главу «Антропная программа» в монографии [17].

Все естествоиспытатели, вплоть до такого сугубого теоретика, как Эйнштейн, критерием истинности рассматриваемой теории всегда считали, прежде всего, опыт. Правда, сам Эйнштейн, считая требование согласованности теории с опытом тривиальным и практически всегда легко выполнимым за счёт специального – искусственного – введения в неё необходимых дополнительных параметров, основным критерием истинности искомой им предельно общей теории считал её «внутреннее совершенство» (единственность и отсутствие каких бы то ни было произвольных – вводимых руками – дополнительных параметров).

Однако понятие опыта нуждается в уточнении, осуществлённом Рудольфом Штейнером (1861-1925). Ещё в своём раннем «Очерке теории познания гётевского мировоззрения, составленном, принимая во внимание Шиллера» (1886) [18], а затем в других своих основополагающих работах, таких, как «Истина и наука. Пролог к Философии свободы»(1892) [19] и «Философия свободы – основные черты одного современного мировоззрения. Результаты душевных наблюдений по естественнонаучному методу» (1893) [20], он обосновал необходимость включить в опыт наряду с нашими непосредственными ощущениями и непосредственно воспринимаемые нами мысли, а также сам факт мышления, тем самым устраняя, в частности, предполагавшуюся Кантом «априорность» понятий пространства и времени, превращая его т.н. «вещи в себе» в «вещи для нас» и позволяя нам, не опираясь на какие бы то ни было предпосылки, выносить вполне определённые беспредпосылочные суждения о непосредственно доступном нам макромире – косном (неорганическом, минеральном), живом (органическом, одушевлённом) или даже разумном (сознательном, одухотворённом). Правда, такие суждения в каждом из этих трёх случаев имеют свой характерный предмет: необходимые законы природы для сугубо причинно-следственных отношений косных минеральных объектов, определённые типы живых организмов, возможные – реализующиеся – идеи.

А умозрительно доступный нам физический микромир и все положенные в его основу т.н. фундаментальные структурные элементы материи, т.е. соответствующие элементарные и субэлементарные частицы и античастицы физической «первоматерии», как, впрочем, и характерные уже для макромира атомные химические элементы, субмолекулярные биоорганические «кирпичики жизни» и введённые нами «ментальные элементы», лежащие в основе наших единообразных взаимосвязанных периодических систем физики, химии, биологии и психологии, фактически представляют собой продукты мышления.

Штейнер выявил роль мышления (которое тоже есть опыт, причём особый, более высокий опыт в опыте, при помощи которого сам опыт углубляется), затем роль чувственных восприятий, затем суть науки, затем показал, как естественным образом (исходя из мыслимой закономерности) членится вся область научных исследований. При этом он и показал, где коренятся предпосылки (т.е. догматика) у Канта, которые оказались затем забетонированы и в фундамент всех последующих научных теорий, ставших в результате этого догматическими построениями, своего рода материалистической религиозной догматикой, материалистическим оккультизмом. Штейнер же показал возможность беспредпосылочного, т. е. основанного на чистом мышлении истинного познания, которое, собственно, есть новое творение.

Проследив познавательную жизнь Гёте во всех областях, Штейнер основал свою теорию познания, которая в своих основных принципах совпадает с гётевским мировоззрением (которое, однако, тот сам не сформулировал, не дойдя до мышления о мышлении, из-за чего оно ещё не было полным), заключает:

«Преодоление чувственности духом есть цель искусства и науки. Последняя побеждает чувственность, превращая её всецело в дух, первое – тем, что прививает ей дух. Наука смотрит сквозь чувственность на идею, искусство же видит последнюю в чувственности. Закончим наши рассуждения словами Гёте, выражающими исчерпывающим образом эту истину: Я думаю, что наукою можно назвать познание всеобщего, знание отвлечённое, искусство же – её механизм; поэтому его можно бы назвать также практической наукой. Таким образом, наука могла бы быть названа теоремой, а искусство – проблемой» [18, с. 94].

Здесь – уже в первой книге Штейнера – переход от чистого познания к практике, которая должна быть искусством. Отсюда в дальнейшем родилась практика антропософии: искусство воспитания, искусство врачевания, искусство земледелия, социальное искусство – всё то, в чём реализуются моральная интуиция, моральная фантазия и моральная техника (в отличие от догматических теоретических наук, породивших аморальные технологии)…

По разделяемому мною замечанию моей дочери Р.Г. Идлис: «Вышеупомянутые три философские книги Штейнера [18-20] – это не информация, это школа мышления, это "хорошо темперированный клавир" для начинающих мыслителей. Пройдя вместе со Штейнером весь путь и научившись самостоятельно разыгрывать эти мыслительные цепочки, подобно гаммам, можно развить способность к самостоятельному беспредпосылочному мышлению, а также видеть и исправлять мыслительные предпосылки у себя и у других. Это и есть путь к истине, предложенный 120 лет тому назад для всех, кто не поленится упражняться в музыке чистого мышления. А кто не упражняется, тот неизбежно будет фальшивить чуть ли не в каждой ноте… во всём, что не является голым описанием наблюдений».

Мышление существенно дополняет наши непосредственные наблюдения, ощущения, мысли и зачастую даже опережает их. Формулировки естественных проблем, как правило, опережают их решение. В частности, творчески мыслящие математики обычно формулируют свои теоремы до их доказательства. Впрочем, сам вывод тех или иных утверждений, теорем, следствий из принятой исходной системы аксиом ещё не есть собственно творчество. Скорее настоящим творчеством оказывается возможное и необходимое изменение или дополнение привычных исходных положений, установок, аксиом.

Это особенно наглядно проявляется в олимпиадах – при порой мгновенном неожиданном решении по-настоящему олимпиадных задач. Такой феномен я неоднократно непосредственно наблюдал на примере своей дочери Р.Г. Идлис, успешно участвовавшей в своё время во многих всесоюзных олимпиадах, но не зациклившейся затем даже на своём эффективном участии вместе с Л.Б. Меклером в, казалось бы, весьма успешном и перспективном развитии традиционного естествознания в наиболее сложной области – в биологии [21]» [13, с. 173-177].

Не могу оставить без существенного замечания раздел «Метеорологические представления Гёте» с соответствующим основным тезисом Штейнера:

«Относительно метеорологии заблуждаются так же, как и относительно геологии, когда исходят от действительно достигнутого Гёте и это считают за главное. Его метеорологические опыты нигде не завершены. Повсюду мы видим только замыслы. Его мышление всегда направлено на то, чтобы найти опорный пункт, исходя из которого внутренне можно упорядочить весь ряд явлений. Все объяснения, которые вводят внешнее, случайное, чтобы получить закономерный ряд феноменов, не соответствовали его духовному складу. Когда перед ним вставал какой-нибудь феномен, он старался связать с ним всё родственное ему, всё принадлежащее этому же кругу явлений, так, чтобы возникло целое, тотальность. В этом круге явлений нужно было найти принцип, при котором все закономерности, все родственные феномены, принадлежащие этому кругу явлений, проявились бы как необходимость. Пытаться объяснить явления этого круга, привлекая вне его лежащие отношения, представлялось ему неестественным. В этом мы должны искать ключ к пониманию принципа, установленного им в метеорологии. “С каждым днём я всё более ощущаю недопустимость приписывать неизвестным потокам и течениям воздуха влияние планет, Луны…” “Мы отклоняем все такие влияния, погодные явления на Земле мы не считаем ни за космические, ни за планетные, но мы должны объяснять их чисто земным”.

Гёте хотел атмосферные явления привести к причинам, лежащим в существе земного. Вопрос заключался в том, чтобы найти пункт, при котором непосредственно заговорят все остальные обусловливающие основные закономерности. Одним из таких феноменов является показание барометра. Также и Гёте рассматривал его как прафеномен и надеялся из него вывести всё остальное. Он изучал таблицы Шарона и нашёл, что “подъём и падение в различных, ближе или дальше лежащих, не слишком различных по широте и высоте местах наблюдения, показывают почти параллельные результаты”. Поскольку ему подъём и падение представлялись непосредственными явлениями силы тяжести, то он надеялся в изменениях показания барометра найти непосредственное выражение для качества силы тяжести. Но не следует только в это гётевское объяснение вносить ничего лишнего. Гёте ведь отклонил всякую постановку гипотез. Он не хотел ничего иного, как только найти выражение наблюдаемых явлений, а не собственные фактические причины, в смысле сегодняшнего естествознания. В отношении к этому явлению должны быть взяты и все остальные атмосферные явления. Более всего интересовало Гёте образование облаков. Для этого он нашёл метод в учении Говарда: постоянно меняющиеся образования устанавливать в определённых основных состояниях и так, чтобы то, “что живёт в переменных явлениях”, “утвердить в пребывающих мыслях”. Он искал лишь средство объяснить преобразование формы облаков, так же как он в той духовной направляющей нити нашёл средство объяснить преобразование типичного облика листа растения. Так же, как там – та духовная нить, так и в метеорологии – различные “свойства” атмосферы на различных высотах, давали ему нить, на которую он нанизывал отдельные образования. И так же, как там, мы должны установить, что Гёте никогда не было свойственно рассматривать такую нить как действительное образование. Он ясно осознавал, что лишь отдельные образования могут рассматриваться как существующие для чувств в пространстве, а все высшие принципы существуют только для духовного глаза. Поэтому сегодняшние возражения в отношении Гёте напоминают борьбу с ветряными мельницами. В его принципы вкладывают форму действительности, которую он отрицал сам, и надеются таким образом его ниспровергнуть. Но той формы реальности, которую он положил в основу конкретной идеи, сегодняшнее естествознание не знает. С этой стороны Гёте остаётся для него чуждым».

По-моему, следует заметить, что искомое т.н. «качество силы тяжести» на Земле, которое имел в виду Гёте, непосредственно связано – по закону всемирного тяготения Ньютона – с тем, что на собственно земную «силу тяжести» накладываются приливные гравитационные воздействия вообще всех мировых тел, причём прежде всего – именно «планет, Луны…», а также Солнца!

Аналогичным образом, на все «метеорологические явления», происходящие в атмосфере Солнца, вплоть до всевозможных «солнечных бурь» в виде возникающих время от времени «пятен» на Солнце и других проявлений солнечной активности, несомненно, должны оказывать определяющее влияние приливные гравитационные воздействия, вообще говоря, всех планет Солнечной системы (вплоть до самой Земли), но прежде всего наиболее массивной из них, а именно – Юпитера [12].

Для систематической регистрации солнечной активности обычно используются сводимые в единую цюрихскую систему среднегодовые значения суточных относительных величин т.н. чисел Вольфа W.

Вероятной исходной физической причиной циклических вариаций солнечной активности могут и должны служить приливные гравитационные возмущения Солнца обращающимися вокруг него планетами. Планетные приливные возмущения Солнца, прямо пропорциональные массам планет и обратно пропорциональные кубам их средних расстояний от Солнца, имеют один и тот же порядок величины для Меркурия, Венеры, Земли и Юпитера, а для всех остальных планет – существенно меньший порядок величины. Кроме того, с т.н. внутренними планетами (Меркурием и Венерой), которые по сравнению с Землёй располагаются ближе к Солнцу и обращаются вокруг него быстрее, непосредственно могут быть связаны лишь сравнительно краткосрочные вариации, практически не сказывающиеся на рассматриваемых среднегодовых значениях чисел Вольфа. Поэтому основной вклад в их среднесрочные и долгосрочные вариации, обусловленные планетными возмущениями Солнца, может и должен вносить – наряду с Землёй – Юпитер, который обращается вокруг Солнца с сидерическим периодом (относительно неподвижных звёзд) около 12 лет (Т_Ю ≈ 12 лет).

Кстати, именно 12-летний календарный цикл лежит в основе традиционной астрологии – эллинистической, индийской и китайской.

При интерференции такого рода сравнительно долгосрочных 12-летних вариаций с обусловленными самой Землёй годичными гравитационными возмущениями Солнца, вообще говоря, могут и должны возникать вариации с периодом, равным разности периодов обращения Юпитера и Земли вокруг Солнца, т.е. Т = Т_Ю – Т_З ≈ 12 лет – 1 год = 11 лет, что как раз совпадает со средним 11-летним периодом фактических вариаций солнечной активности, а также систематические долгосрочные периодические вариации с периодом, который равен наименьшему целочисленному общему кратному этих двух периодов (12-летнего и 11-летнего), или, как правило, регулярно повторяющиеся всплески солнечной активности через очередные 12۰11 лет = 132 года (несмотря на всевозможные вариации её текущего периода). Это позволяет экстраполировать известные фактические данные о солнечной активности на прежние и будущие исторические эпохи.

«Земное эхо солнечных бурь» (возбудителем которых наряду с Юпитером является, кстати, и сама Земля) проявляется не только в рассмотренных ещё А.Л. Чижевским таких глобальных мировых катаклизмах, как засухи, неурожаи, эпидемии, пандемии, психозы, войны, революции, катастрофы, которые, как правило, повторяются в среднем именно через 11 лет (по 9 раз за столетие) [22], но и в том, что со всплесками солнечной активности, как удалось установить мне, явно коррелируют и всплески творческой активности известных учёных, по крайней мере наиболее выдающихся физиков [23,12].

Кстати, вышеупомянутые фундаментальные работы Р. Штейнера «Истина и наука. Пролог к “Философии свободы” (1892)» [19] и «Философия свободы – основные черты одного современного мировоззрения. Результаты душевных наблюдений по естественнонаучному методу (1893, 1918)» [20], а также немецкий оригинал его работы «Естественнонаучные сочинения Гёте (1883)» и предваряющий эту работу Штейнера его «Очерк теории познания гётевского мировоззрения, составленный принимая во внимание Шиллера (1886, 1923)» [18], подготовленный, судя по предисловию к первому изданию (1886), ещё до того (по крайней мере в 1885 г.), вместе с упомянутой в предисловии к новому изданию (1923) неопубликованной тогда статьёй об атомизме (1882), – все они относятся именно к годам повышенной активности Солнца: 1882, 1883, 1885, 1892, 1893, 1918!

Аналогичным образом обстоит дело с самим Гёте, знаковые этапы жизни которого, отмеченные, в частности, И.И. Канаевым [2, с. 464-87], а именно такие, как первый замысел Фауста (1770-1771), участие в движении «Буря и Натиск» (1771-1772), начало выхода в свет первого собрания сочинений Гёте (1786), изучение инфузорий и других беспозвоночных (1786), разработка идеи метаморфоза растений (1786-1788), работа над Фаустом (1787-788), издание «Метаморфоза растений» (1790), концепция позвоночной теории черепа (1790), «Опыт о форме тела животных» – фрагмент (1790), издание «Фауста» в виде «фрагмента» (1790), начало подготовки своего научного архива к изданию (1806), стихи «Метаморфоз животных» (1806), окончание I ч. «Фауста» (1806), возобновление интереса к метеорологии в связи с описанием форм облаков Говардом (1815), сборник «Вопросы естествознания вообще, преимущественно морфология» (Т. I. Вып. I, 1817), публикация «Елены», фрагмента II ч. «Фауста» (1826), издание переписки с Шиллером (1828-1829), стихотворение «Завещание» (1829), автобиографическая книга «Анналы» (1830), окончание II ч. «Фауста» (1831), окончание IV ч. «Из моей жизни. Поэзия и правда» (1831), «О спиральной тенденции роста у растений» и другие ботанические статьи в связи с изданием «Метаморфоза растений» на французском языке в переводе Соре (1831), итоговая статья «Автор сообщает историю своих ботанических занятий» (1831), – все они приходятся именно на годы повышенной солнечной активности: 1770, 1771, 1772, 1786, 1787, 1788, 1790, 1806, 1815, 1817, 1826, 1828, 1829, 1830, 1831!!

Судя по всему, с фазами солнечной активности, на которые приходятся такие особенно знаковые для каждого мыслящего человека события, как его рождение и кончина, связана традиционная тетрада психологических типов людей [12].

При этом Штейнер (1861-1925), родившийся и скончавшийся в годы повышенной солнечной активности, как, кстати, и Шиллер (1769-1805), оказывается отнесённым к группе крайних «максималистов», или как бы принципиальных «сангвиников» полнокровного – «летнего» – типа, которые формулируют и ценят наиболее общие основы всего, а Гёте (1749-1832), родившийся в год повышенной солнечной активности, но скончавшийся в год её пониженной активности, оказывается отнесённым к переходной группе от крайних «максималистов» к крайним «минималистам», т.е. попадает в группу принципиальных «меланхоликов» итогового – «осеннего» – типа, склонных, прежде всего к дедуктивному нисхождения от общего к частному.

Показательно, что Ньютон (1643-1727), родившийся в год пониженной солнечной активности, но скончавшийся в год её повышенной активности, оказывается отнесённым к переходной группе от крайних «минималистов» к крайним «максималистам», или как бы принципиальным «холерикам» пробуждающегося – «весеннего» типа, склонным, прежде всего, к чисто индуктивному восхождению от частного к общему без измышления, как утверждал он, «каких бы то ни было гипотез».

Тот самый «индуктивный осёл Ньютон» [по известной характеристике Энгельса (1820-1895), относящегося, кстати, к той же переходной группе!], классическим основам естествознания которого дерзнул противопоставить свои идеи Гёте, сам относящийся, по моей классификации, к прямо противоположной переходной группе от крайних «максималистов» к крайним «минималистам»!!

Г.М. Идлис и Г.Е. Куртик возле ГАИШ. Ноябрь, 2008 г.

Русские космисты К.Э. Циолковский (1857-1935), В.И. Вернадский (1863-1945) и А.Л. Чижевский (1907-1964), родившиеся и скончавшиеся в годы пониженной солнечной активности, относятся к группе крайних «минималистов», или к флегматикам холодного расчётливого «зимнего» типа, в которую входит, кстати, Эйнштейн (1879-1955), сопоставлявший начало и конец всех исследований, прежде всего, не столько с тривиально необходимым согласием теоретических выводов с соответствующими непосредственными наблюдательными данными, сколько с внутренним совершенством самой используемой или искомой и формулируемой предельно общей теории, а вместе с Эйнштейном – целая когорта корифеев релятивистской и квантовой физики: Эренфест (1880-1933), Шредингер (1887-1961), Фок (1898-1974), Сциллард (1898-1964), Ферми (1901-1954), Гейзенберг (1901-1976), Дирак (1902-1984), Вигнер (1902-1995), наряду с такими политическими деятелями, как Черчилль (1874-1965), Сталин (1879-1953), Чан Кайши (1887-1975) и Гитлер (1889-1945)[12].

Сам я, будучи однолетником со своей покойной женой А.А. Зильберберг (1928-1999) и принимая во внимание характер своих работ, склонен относить себя к противоположной психологической группе крайних максималистов, в которую входят – наряду с Шиллером (1769-1805) и Штейнером (1861-1925) – Маркс (1818-1883) и … Иисус [12, с. 82-88].

Кстати, эта традиционная тетрада психологических типов вместе с известной триадой разделения мышления на логическое, образное (эмоциональное) и интуитивное (инстинктивное) составляют не что иное, как теоретически получаемые 12 равноправных типов мышления, характерных для обычных разумных индивидуумов с конечными индивидуальными потенциальными интеллектуальными возможностями, равноотстоящих по кругу друг от друга и аномально равноудалённых от особого центрального (нулевого или тринадцатого!) типа, характерного для Высшего Разума (Бога) с бесконечными возможностями, а также для т.н. «убогих» индивидуумов с, напротив, крайне ограниченными возможностями, причём в двух врождённых ипостасях – экстравертной или интровертной [12].

Литература

1. Гёте И.В. Фауст. Трагедия. Первая и вторая части / Перевод К.А. Иванова. Санкт-Петербург: Имена, 2005. 648 с.

2. Гёте Иоганн Вольфганг. Избранные сочинения по естествознанию / Перевод с комментариями И.И. Канаева. Л.: АН СССР, 1957. 556 с. (Серия «Классики науки»)

3. Канаев И.И. Гёте как естествоиспытатель. Л.: Наука, 1970. 408 с.

4. Штейнер Р. Естественнонаучные сочинения Гёте (1883) / Перепечатка самиздатовской копии русского перевода, сделанного неизвестным переводчиком. Редактор и наборщица – восстановившая нечитабельные места и отсутствовавшие строки по английскому переводу – Р.Г. Идлис. С современным послесловием Г.М. Идлиса. В печати.

5. Идлис Г.М. В поисках истины: поэтические наброски творческой автобиографии… М.: Агар, 2004. 190 с.

6. Идлис Г.М. Математическая теория НОТ и оптимальной структуры НИИ. Алма-Ата: Наука Казахской ССР, 1970. 336 с. См. также 2-е изд. М.: URSS (ЛКИ), 2007. 368 с.

7. Идлис Г.М. Единство естествознания по Бору и единообразные взаимосвязанные периодические системы физики, химии, биологии и психологии. I / II // Исследования по истории физики и механики. 1990 / 1991-1992. М.: Наука, 1990 / 1997. С. 37-78 / 101-187.

8. Кузнецов В.И., Идлис Г.М., Гутина В.Н. Естествознание. М.: Агар, 1996. 384 с.

9. Буравихин В.А., Егоров В.А., Идлис Г.М. Биография электрона и его родословная. М.: Агар, 1997. 240 с.

10. Кузнецов В.И., Идлис Г.М. Естествознание и образование: итоги перемен и неотложные задачи. М.: Агар, 2005. 184 с.

11. Идлис Г.М. Концепции современного естествознания. Программа курса. М.: РГГУ, 2008. 44 с.

12. Идлис Г.М. Космический – солнечный – пульс Жизни и Разума: Всему своё время… (Концепции современного естествознания). М.: URSS (ЛКИ). 2008. 216 с.

13. Идлис Г.М. Основные черты наблюдаемой астрономической Вселенной как характерные свойства обитаемой космической системы // Известия Астрофизического института АН КазССР. 1958. Т. VII. С. 39-54.

14. Идлис Г.М. Революции в астрономии, космологии и физике. 2-е изд. М.: URSS («ЛИБРОКОМ»), 2009. 336 с.

15. Идлис Г.М. Высший Разум или Мыслящий Универсум как необходимый особый (предельный и вместе с тем исходный) эталонный фундаментальный структурный элемент материи // Взаимосвязь физической и религиозной картин мира (физики-теоретики о религии). Вып. 1 / Ред. д. ф.-м. н., проф. Ю.С. Владимиров. Кострома: МИИЦАОСТ, 1996. С. 126-127.

16. Barrow John D., Tipler Frank J. The Anthropic Cosmological Principle. With a foreword by John A. Wheeler. Oxford: Clarendon Press, 1986. 706 + XXp.

17. Томилин К.А. Фундаментальные физические постоянные в историческом и методологическом аспектах. М.: Физматлит, 2006. 368 с.

18. Штейнер Р. Очерк теории познания гётевского мировоззрения, составленный, принимая во внимание Шиллера (1886, 1923). / Разрешённый автором перевод [с немецкого] Н. Боянуса. М.: Парсифаль, 1993. 144 с.

19. Штейнер Р. Истина и наука. Пролог к «Философии свободы» (1892). Разрешённый автором перевод [с немецкого] Б.П. Григорова. М.: Московский центр вальдорфской педагогики, 1992. 56 с.

20. Штейнер Р. Философия свободы – основные черты одного современного мировоззрения. Результаты душевных наблюдений по естественнонаучному методу (1893, 1918)./ Перевод Б.П. Григорова. Сверка и редакция, а также вступительная статья «Книга – мистерия» К.А. Свасьяна. Ереван: Ной, 1993. 229 с.

21. Меклер Л.Б., Идлис Р.Г. Общий стереохимический генетический код – путь к биотехнологии и универсальной медицине XXI века уже сегодня // Природа. 1993. № 5. С. 24-63. Данная статья опубликована с предисловием академика В.Т. Иванова (с. 24), вместе с послесловием академика Д.Г. Кнорре и проф. М.А. Мокульского «Уникальная концепция. О работах Л.Б. Меклера и Р.Г. Идлис» (с. 63-65) и приложением д.б.н. и к.ф.-м.н. А.А. Замятнина «Протоколы испытаний теории нового кода» (с. 65-66), с заключением авторов «Постскриптум – ответ акад. В.Т. Иванову» (с. 67-70) и вынесенными на наружные страницы обложки журнала цветными иллюстрациями! Воистину беспрецедентная для «Природы» – естественнонаучного журнала РАН – публикация!!

22. Чижевский А.Л. Земное эхо солнечных бурь. 2-е изд. М.: Мысль, 1976. 368 с.

23. Идлис Г.М. Закономерная повторяемость скачков в развитии науки, коррелирующая с солнечной активностью // История и методология естественных наук. Вып. XXII. Физика. М.: МГУ, 1979. С. 63-76.