Номер 6(75)  июнь 2016 года
mobile >>>
Шуламит Шалит

Шуламит Шалит Дорогие мои «Картвели эбраэлеби»[1]

Памяти Нисана Бабаликашвили (1938-1986)

«Не верится, что нашего брата Нисана нет уже тридцать лет. Но его не забывают не только близкие люди. Наша Хая-Мерав хранит и собирает воспоминания, публикации его профессоров, студентов, друзей. Через эти рассказы, а в наших сердцах Нисан жив всегда, его личность обретает еще большую яркость, неповторимость», – говорит младшая сестра Рива. Нет, она назвала старшую не Хая-Мерав – это официально, а как ее все называют, Цаца, что по-грузински «ласковая». А кто одарил ее этим именем – бабушка ли, мама Малка или папа Израиль, Рива не помнит. Зато сама Цаца помнит, что именно бабушка Хана, и что папа как раз неизменно поправлял: не Цаца, а Хая[2]. А имя Мерав добавили в память маминой сестры.

Израиль и Малка Бабаликашвили

Много лет назад, когда я заинтересовалась историей жизни необыкновенного не только для своей эпохи раввина Израиля Бабаликашвили (1899-1971), когда его биография, деяния на благо людей, его дневники буквально заворожили меня, другие члены этой семьи остались в тени. Но будучи однажды приглашенной в этот необычный и гостеприимный дом, я со временем и почувствовала себя в нем как дома, будто росла тут и каждого знаю лично. Всем историкам-востоковедам, специалистам по Кавказу, знакомо имя сына раввина, Нисана Бабаликашвили, их покойного коллеги. Но прежде чем говорить о нем, надо сказать, что всем четырем детям отец сумел дать не только высшее образование, но и сам обучал их ивриту, молитвам, песням и вырастил всех в еврейской традиции. И если вспомнить о времени, на которое пришлись и детство, и юность детей Бабаликашвили, приведенным фактом их биографий и характеру отца остается удивляться и гордиться! Недаром же публицист, поэт и математик Борис Кушнер писал: «Нас, евреев, помнящих своё родство, часто обвиняют в национализме… Так уж укоренилось в сознании очень многих, что русский может чувствовать себя русским, грузин – грузином, немец – немцем, кто угодно кем угодно. Только не еврей – евреем!»

Сегодня мне хочется пригласить и тебя, мой читатель, в дом Бабаликашвили, и хоть немного рассказать и о других детях, а потом уже о самом Нисане…

Хая-Мерав (Цаца) с родителями, 1960 г.

‏‏Первыми в семье появились девочки, за ними – два мальчика, Нисан родился в 1938-м, Иосиф в 1940-м. О мальчиках кто-то написал, а другие повторили: «Оба брата явились в мир на мгновенье, как образец для подражания».

Иосиф Бабаликашвили

Еще учась в школе для одаренных детей, Иосиф стал рисовать, и портреты Руставели, Данте, Байрона, Шиллера вскоре украсили стены кабинета по языку и литературе. Увлекся бисером, его ожерельями любовались. К празднику Рош а-Шана грузинская синагога получала в подарок от братьев красочный настенный календарь. Иосиф поступил на механико-математический факультет. На выпускном экзамене в университете присутствовал директор НИИ автоматики и приборостроения, и искать работу Иосифу не пришлось. В 27 лет у него уже была семья – жена Таня и полуторагодовалый сын Арон, готовая к защите диссертация и мечта создавать медицинские приборы. Старшая сестра говорит:

«2 октября 1968 года, в день рождения Иосифа, мы оплакивали нашего брата, а родители – сына. Папина прощальная речь над могилой Иосифа была исполнена не только боли, но и библейской мудрости, а нам с Ривой кажется, что отец уже никогда не вставал со своего кресла»...

Обе дочери были к тому времени замужем, и обе на редкость удачно. Ни заказать, ни купить себе чудо невозможно, но дождаться его можно. Из пункта А (Самарканд) в пункт Б (Тбилиси) приезжает молодой еврейский парень Сион Худайдатов. Его знакомство с раввином Израилем Бабаликашвили происходит в очереди за растительным маслом. В одни руки давали только пол-литра, дело происходило году в 1936-м, а почему приезжий Сион предложил помочь серьезному еврею в ермолке (кипе) получить побольше масла, мы не знаем. Богоугодное дело, мицва, среди евреев приветствуется уже тысячи лет, жаль, что масло кончилось именно на них… Раввин пригласил гостя встретить субботу у него дома. Сиона очаровали две маленькие девочки раввина. До судьбоносного события, когда будущий педагог Хая Бабаликашвили встретится с Борисом Худайдатовым, молодым врачом-невропатологом и… племянником Сиона, оставалось еще лет двадцать... Раввина за «иудаизм» и его распространение дважды арестовывали, но выпускали, и к великой радости почти один за другим после девочек родились у них с Малкой еще два мальчика. Потом грянула война. Сион прошел ее от начала до конца, был ранен, но остался жив. Обо всем этом они рассказали друг другу во время новой и опять неожиданной встречи в московской синагоге, и тогда уже «грузин» Израиль Аронович стал гостем «бухарца» Сиона Ниязовича, потому что Худайдатовы жили тогда в Москве. Может, именно во время этой беседы вспомнил Сион и маленьких дочерей раввина. Сколько же им сегодня, 25-26? Они не замужем? Оставалось познакомить с ними своего племянника. «Врач, любящий свою профессию, но и литературу, театр, к тому же соблюдающий еврейские традиции – это, видимо, меня подкупило, – говорит Хая, – и я, очень привязанная к своим родным, к своему дому, к Тбилиси, как околдованная, еду в Самарканд! Хорошо, что семья из 15 человек (11 детей, две бабушки, свекор со свекровью) оказалась доброй. Дети "благоволили" ко мне, а Борис обожал моих родных!»… Свадьбу сыграли в 1955-м.

Хая-Мерав (Цаца) Бабаликашвили и д-р Борис Худайдатов

Доктор медицинских наук, ученый, посвятивший основные труды лечению церебрального паралича у детей, основал в 1994 году в Иерусалиме (вместе с профессором Ф. Ляссом) реабилитационный Центр для детей, находившихся в радиусе 100 км от места аварии на Чернобыльской АЭС. Борис Худайдатов скончался в 1999 году в Иерусалиме.

Перед отъездом в Израиль в декабре 1990-го Хая полтора года преподавала в Тбилиси иврит. Из письма Мери Хухашвили, одной из ее учениц: «Может, для кого-то это были просто уроки иврита, а для меня нечто гораздо большее… Общение с Вами равносильно второму университету. По иронии судьбы, будучи оторвана от своих корней, я, например, глубинно изучила историю Англии и до позорного мало знала о жизни евреев, о величии Торы. Вы необыкновенная, и вся Ваша семья необыкновенная. Я проплакала весь вечер, когда реально представила себе, что по понедельникам и четвергам мы уже не будем спешить на иврит…».

В том же году, когда Хая выходила замуж, Рива только познакомилась со своим Робертом Черновым. Отца его звали Александр Чернов. С такой фамилией жить в России при всех властях легче, чем с фамилией Шварц, но судьба уготовила ему новую напасть – жениться на девушке по имени Берта Каплан! После дела о покушении эсерки Фани Каплан на вождя революции Ленина носить такую фамилию стало опасно. Роберт родился уже в Батуми, в 1935 году, а позже вся семья Черновых переехала в Тбилиси. Тут начинаются «уроки музыки». Рива училась уже на 3-м курсе теоретико-композиторского факультета Тбилисской консерватории, когда на 1-й курс вокального приняли 19-летнего Роберта Чернова, юношу с «роскошным голосом», но без всякого музыкального образования. Известно, что такие случаи до крайности редки. Примеры? Шаляпин! Марио Ланца! Из наших современников – Соткилава!.. Впервые Рива увидела Роберта в концертном зале (какой красивый!), и кто-то сказал, что он дружит со студенткой-сибирячкой, которая жила два месяца в доме Бабаликашвили и часто говорила Риве о своем парне, не называя его имени… Странная история, но никаких видов на него у Ривы не было, просто вскоре он стал ей встречаться на каждом шагу – то в коридоре, то в библиотеке, а каждый вторник – на традиционном академическом концерте… Вскоре Рива стала помогать Роберту в занятиях по гармонии, сольфеджио, своего инструмента у Черновых не было, поэтому он был естественно и просто введен в дом рабби Бабаликашвили. Всем этот обаятельный юноша понравился, а он, не знавший до того никаких еврейских обычаев, традиций, потихонечку набирался знаний и стал тут своим, но… Позднее мама Малка призналась, что отец очень переживал, ведь ему то и дело сообщали, что его дочь видят с каким-то молодым человеком… И каким сдержанным и мудрым оказался папа Израиль: никогда, то есть ни разу не упрекнул свою дочь… А Роберту явно интереснее была дружная компания однокурсников Ривы, и когда они всей гурьбой, человек десять, поехали в Москву, присоединился и он...

Рива вспоминает: «Это были его музыкальные "университеты". Наши отношения долго держались "на пионерском уровне", помню, что на Роберта большое впечатление произвел один наш разговор. В принципе, он ведь вырос в ассимилированной семье. Я очень тосковала в разлуке с сестрой, уехавшей к мужу в Самарканд, и мы с ним часто говорили о ней… Как-то я без всякого умысла сказала, что девушке из еврейской семьи, соблюдающей традиции, нелегко выйти замуж, и мне показалось, что у него эта фраза вызвала как будто сочувствие ко мне. Правда, поняла я это позже».

Забавная деталь, почти анекдот: и Рива и Роберт были комсомольскими секретарями на своих факультетах…

Рива Бабаликашвили и Роберт Чернов

А «пионерский период» в их отношениях длился почти три года, до самой свадьбы, а иначе, говорит Рива, и быть не могло, несмотря на ежедневные встречи. Свадьба состоялась в январе 1958-го. Что меня поразило в истории их дружбы и любви? Абсолютное отсутствие не только громких, но и тихих слов о том, как они относятся друг к другу. Надо прожить долгую жизнь, чтобы встретить такую пару: похожие характеры, оба добры и бескорыстны, с уважением относятся к людям, безгранично преданы родным и друг к другу, но без внешнего проявления эмоций!

А вот послужной список каждого.

Роберт Чернов работал солистом театра оперы и балета, перешел в ансамбль Закавказского военного округа, затем стал музыкальным редактором радиокомитета Грузии, главным редактором Тбилисской студии грамзаписи фирмы «Мелодия», снова вернулся в оперный театр, но уже заведующим труппой и режиссером, а впоследствии являлся главным режиссером и директором Тбилисской филармонии. «Конечно, незаменимых людей нет, – скажет музыковед Галина Мошкович, – но особое место Роберта Чернова в сфере человеческих взаимоотношений сейчас пустует, его личному участию в сложной системе работы филармонии, как и своеобразному колориту его личности не может быть равноценной замены».

Рива или Ревекка Израилевна Бабаликашвили, по словам той же Галины Мошкович, «более 30 лет трудилась на ниве музыкального воспитания», «на ее занятиях царила радость открытия», «она влюблялась в своих учеников, и они отвечали тем же»… А вот об открытых уроках: «хотелось аплодировать ее находкам и озарениям, а главное, той стабильности результата, которой ей удалось добиться»…

Ученики Ривы – и победитель Международного конкурса пианистов имени А. Рубинштейна в Тель-Авиве (1995) Александр Корсантия, и неподражаемая Тамара Гвердцители, а для нее они все еще Сашенька и Тамрико, каждый в свой черед приглашает ее на свои концерты в Иерусалиме, и если знают, что она пришла их послушать, то, не сговариваясь, произносят в микрофон приветствие своей учительнице дорогой Ревекке Израилевне, которая оказала им честь своим присутствием в зале…

31 мая 2015 года Роберта Чернова не стало. Рива скажет: «Очень больно, что он уходил в страданиях!» Она не говорила о своих страданиях, но родные и близкие друзья поражались ее самоотверженности и силе духа. Я знала, когда и куда они поехали: то на консультацию к профессору в Кфар-Сабе, то на проверку в больницу «Асаф а-рофэ», но если телефонную трубку в Иерусалиме снимал Роберт, он неизменно шутил, и я по наивности радовалась, ну вот, ему лучше, а потом от самой Ривы узнала, что, насколько мог, он старался скрывать боль и от нее… Всех нас потрясло «Слово прощания» Ривы на уход Роберта. Мне его прислал их сын Эмиль (Эммануэль), и в канун азкары – годовщины ухода Роберта (но по еврейскому календарю) я благодарю семью за разрешение опубликовать это печально-счастливое «слово прощания и любви».

«Роб! Дорогой мой человек! Я так надеялась, что ты ещё долгое время не покинешь меня. Мы ведь хотели уйти из жизни вместе, так как в течение почти 60 лет стали единым целым – крепким, дружным.

Я тебе бесконечно благодарна за прожитую жизнь, насыщенную, интересную, полную любви, взаимопонимания и взаимоуважения. Ты был как подарок судьбы, стал праздником моей жизни, хотя праздник этот был омрачён трагическими событиями в моей семье. Ты помог мне выстоять, безропотно взял на себя часть моего горя. Ты был терпелив, чуток, мудр и тактичен. Про таких, как ты, говорят: "ходячая совесть и благородство".

Благодаря твоим необыкновенным человеческим качествам тебя любили и уважали все, с кем ты имел хоть какие-то отношения. У тебя был талант общения с людьми самого разного уровня и характера. Все поражались, как ты мог справиться с таким, например, трудным коллективом, как труппа оперного театра, где ты проработал несколько лет. Все были влюблены в тебя, ты был авторитетом, твоё слово было значимым для каждого. И твой отъезд в Израиль стал для многих, очень многих, настоящим ударом. Люди с сожалением говорили об этом, не скрывая слёз.

Ты прожил красивую в духовном плане жизнь, всегда был в ладу с самим собой, чист во всех отношениях перед богом и людьми.

Я благодарна тебе за истинно сыновнее отношение к моим родителям и вообще ко всей моей семье. Эта любовь и это уважение были взаимными. Ты быстро стал для каждого из нас самым родным человеком, как будто всегда был с нами. Особые отношения у тебя сложились с единственным внуком, который боготворит тебя и всегда говорит, что ты для него "Человек № 1"!

Я не знаю, как можно продолжать жить без тебя, но ты знаешь и всегда говорил, что я стойкая и умею справляться с трудностями. Я тебе обещаю, что постараюсь выдержать и этот удар судьбы.

В этом мне помогают и помогут любимые люди, потрясающие друзья, соседи и, наконец, наш сын и внук, моя сестра, которыми мы так гордимся. В эти тяжелейшие дни наши друзья проявили чудеса внимания и доброты, за что я им бесконечно благодарна.

Мне очень больно и обидно, что такой человек, как ты, ушёл из жизни в таких ужасных муках. Это несправедливо! Говорят, что небеса забирают лучших. Это правда, но ведь хорошие люди нужны и на земле, их не так уж и много.

"Опустела без тебя земля"…

Когда ещё родится человек, подобный тебе?

Дорогой мой! Прости меня за те огорчения, которые когда-либо я причинила тебе.

Прости!»

И вот уже пролетел год. В 2016-м дата со дня ухода Роберта почти совпала с 30-летием со дня ухода брата Цацы и Ривы – Нисана.

Нисан Бабаликашвили

Нисану Бабаликашвили, как и его брату Иосифу, и их отцу, не довелось дожить до перестройки, чтобы приехать в Израиль вместе с мамой, сестрами, их мужьями и племянниками Эмилем и Ароном (сын Иосифа и Тани), но один раз он все-таки в Израиле побывал.

Приглашение ему послала Берта, мать Бориса (Дова) Гапонова, уже после смерти своего великого и несчастного сына. С самой Бертой на эту тему мы не успели поговорить, а упоминавшие имя Нисана, как человека, помогавшего Гапонову, встречается часто, но в чем именно состояла его помощь, никто как-то не акцентировал.

И только сейчас я приблизилась к отгадке, а она проста…

Нисан отправился из Тбилиси в Кутаиси на день рождения к дяде Шимшону 10 апреля 1960 года. После застолья дядя спросил, не хочет ли Нисан познакомиться с интересным, «не от мира сего», человеком, знатоком иврита. Дядя подвел его к какому-то низкому домику. Нисан переступил порог и увидел молодого человека, сидевшего на полу, устланном листьями, и услышал какое-то странное шуршание. Это были листья тутового дерева, а шуршание исходило от поедающих их гусениц шелкопряда.

Гапонову было 26 лет, Нисану и того меньше – 22 года. Тогда и таким образом состоялось их знакомство. Заводская многотиражка, где работал Борис, платила ему копейки, и они с матерью «кормились» разведением шелковичного червя и продажей коконов. Но еще больше Нисана поразило, что Гапонов решил перевести с грузинского на иврит поэму Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре» – гигантский, титанический труд! Я ошибалась, полагая, что Нисан помогал ему своими познаниями в обоих языках. Нет, в такой помощи гениальный Гапонов не нуждался. Но он нуждался в буквальном смысле этого слова…

Вернувшись в Тбилиси, Нисан начал ходить по инстанциям, рассказывая о Гапонове, где только мог, пытаясь устроить его на работу. Но у Бориса не было высшего образования, «корочки», документа. Примешь такого на службу, сам с нее вылетишь.

В первый раз Гапонов поехал в Ленинград сам, выступал с лекциями, имел успех у просвещенной публики. Во второй раз именно Нисан полетел туда с Бертой и больным уже Борисом, которому предстояла операция опухоли в мозгу. Нисан сразу вернулся в Тбилиси, потому что болел и его отец. Нисана отговаривали от новой поездки в Ленинград, но сам Израиль Бабаликашвили сказал: у него, мол, большая семья, вокруг любящие люди, а у Бориса и его матери никого нет. И Нисан полетел в Ленинград снова, чтобы привезти Гапоновых домой после операции Бориса. Он уже не ходил, лежал на носилках. Ни одна живая душа не встретила их в тбилисском аэропорту...

Когда Гапоновы получили, наконец, разрешение на отъезд в Израиль, Берта Гапонова прожила целый месяц в доме семьи Бабаликашвили, Нисан помогал оформлять документы. В связи с ошеломляющим успехом в Израиле перевода на иврит «Витязя в тигровой шкуре» появились публикации и в грузинской печати. Гапонов стал знаменитым, и сразу появилось много друзей – в Грузии, в Москве, Ленинграде, Израиле. Но это уже другая тема.

А я поняла наконец-то, почему именно Берта Гапонова, страдавшая, похоронив сына, неимоверно, послала Нисану Бабаликашвили гостевой вызов в Израиль. Он был первым, кто знал Гапонова не в конце 1960-х, а с весны 1960 года и помогал ему, чем только мог, в этом я не сомневаюсь, но рассказывать о таких вещах в семье Бабаликашвили не поощрялось…

Известно, что самое горячее участие в публикации перевода поэмы Руставели на иврит принимал израильский поэт и переводчик Авраам Шлионский. Переписывался с ним и Нисан. И когда книга вышла в свет, Нисан получил ее с автографом А. Шлионского.

Автограф поэта А. Шлионского на книге Ш. Руставели «Витязь в тигровой шкуре»

в переводе на иврит Дова (Бориса) Гапонова, подаренной Нисану Бабаликашвили

Разыскав публикацию Нисана на иврите в одном из израильских журналов («Лашонэйну» – «Наш язык») в начале 1990-х, я не интересовалась, как именно попала его работа в Израиль. Но сейчас знаю о переписке, которую Нисан вел не только с поэтом Авраамом Шлионским, но и с другими людьми, в частности, с Игаэлем Ядúном, интересовавшим Нисана, скорее всего, не как военачальник и политический деятель, а как археолог и историк, сын археолога и историка профессора Элиэзера Сукеника и продолжатель его дела по изучению Свитков Мертвого моря и археологическим раскопкам, коими Нисан занимался и сам в Грузии и других местах. Не было в живых уже ни Гапонова, ни Шлионского, когда в 1974 году Нисан прилетел в Израиль. В Тель-Авиве он выступал на радио, в Иерусалиме – в Еврейском университете, много ходил, просто гулял по Израилю и был совершенно счастлив!

Нисан в Иерусалиме. Гора Скопус

Давно зная интересные воспоминания профессора Георгия Антелавы о Нисане Бабаликашвили, опубликованные в журнале «Литературная Грузия» и не публиковавшийся ранее текст выступления бывшего отказника и журналиста Александра Разгона на юбилейном вечере отца и сына Бабаликашвили в Иерусалиме (11.12.2000), я решила, что лучше их ни я сама, ни кто-то другой о Нисане не расскажет.

Но для публикации этих работ надо было получить их разрешение. Помогли сестры Нисана. Георгий Антелава прислал мне чудесное письмо, и благодаря ему у нас завязалась небольшая и, я бы сказала, дружеская переписка.

Многоуважаемая госпожа Шалит, шалом!

Я прочел в интернете Вашу публикацию о раввине Бабаликашвили и очень обрадовался: такие люди, как его сын Нисан, да и вообще вся семья Бабаликашвили, постоянно должны быть рядом с нами, напоминать всем-всем, что единственная наземная миссия человека – творить добро.

Я Вам бесконечно благодарен за то, что вы опубликуете мою статью. Естественно, у Вас на это все права. Что касается моего т.н. «портрета» того периода, пороюсь в своих «пергаментах» и ежели найду что-либо подходящее, то непременно пришлю. Сейчас я целиком (кроме лекций в университете) занят работой над книгой о Шуре Цыбулевском, издаваемой Павлом Нерлером в Москве. Это для меня счастливое время. Прошу Вас причислить меня к числу тех людей, которые сотрудничают с Вами и помогают Вам. Будьте здоровы.

Гоги (так меня величают близкие).

Ну, может ли такое письмо не расположить к человеку, спросил бы Шолом-Алейхем…

Дорогой Гоги,

я знаю, как Вас величают друзья и рада быть причисленной к их сонму.

Если мой текст «Неотторжимые от Сиона» – о семье Бабаликашвили – имел честь быть Вами прочитанным, то Вы, видимо, нашли в нем и свое имя. Перечитала свой текст и я. И в сердце воцарился покой, ибо, не зная ни Вас, ни Вашего величия, вычленила или, как сказал бы Шолом-Алейхем, «вычислила» тонкого и доброго человека и процитировала именно его много лет назад, не приписав ни одного его (Вашего!) умного и сердечного слова себе! Разве могла я тогда предположить, что буду («Учитель! перед именем твоим», по слову Некрасова) нести ответ? А нынче за именем полумифического профессора Георгия Антелавы стоит человек, позволивший мне такую вольность – называть себя просто Гоги? О, праздник духа! Это, знаете ли, некое вознаграждение за наносимые жизнью огорчения!

Но к сути...

Давайте же послушаем тех, кто лучше других знал Нисана Бабаликашвили и как ученого и как человека.

Георгий Антелава

«И делал он угодное в очах Господних»[3]

О Нисане Бабаликашвили

Ни на секунду не задумываясь, я с благодарностью принял предложение Зазы Абзианидзе[4] написать несколько слов о Нисане Бабаликашвили. Казалось, что может быть проще рассказать о любимом человеке, с которым связано не одно десятилетие ежедневного общения, дружбы. Рассказать так, чтобы собеседник услышал его тихий голос, увидел его семенящие шаги, явственно представил доброе, улыбающееся лицо.

Однако все оказалось гораздо сложнее. Не хотелось вкратце пересказывать его и без того короткую биографию, ограничиться так называемой «служебной характеристикой» – это лишило бы читателя возможности увидеть и почувствовать Нисана. Его знали многие, и каждый из этого множества людей знал его по-своему. Кто-то с ним дружил, кто-то его любил, кто-то соглашался с ним, кто-то нет, но для всех Нисан был личностью, Человеком.

В нашей суетной жизни мы часто не осознаем, кто находится рядом. В каждодневной рутине разные мелочи становятся более значимыми и притупляют наши чувства. Отсюда постоянная торопливость, спешка, небрежность в общении: «Привет, что нового, не пропадай, звони...» Это – с близкими. Мы их не щадим. С дальними же мы более учтивы.

Мы не всегда дорожим присутствием ближнего, но зато слишком хорошо осознаем степень и тяжесть утраты. Теряем часть своего. Но это потом, после потери, когда память вплоть до малейших деталей воскрешает все, что связывало тебя с ушедшим. Именно эти детали восстанавливают все подлинное, настоящее, прошедшее сквозь тончайший фильтр наших чувств.

Нисан был Человеком праведным. Позволю себе, не лукавя, сказать, он ни разу, даже мысленно не нарушил ни одну из Десяти Заповедей. В то же время он был свободным человеком – гражданином, ученым, поэтом. Он не писал стихов (во всяком случае, не публиковал их), но всей душой любил и чувствовал изысканную поэзию Библии. Иначе чем объяснить его безукоризненные переводы на грузинский язык «Плача Иеремии», «Екклесиаста», «Песни песней»...

Сын мудрого, сурового, но доброго раввина тбилисской синагоги и тихой, почти безмолвной матери, он вместе с сестрами и братом вырос в семье, к которой обращались люди, нуждавшиеся в тепле, утешении, добром слове. В семье же он изучил запрещенный тогда родной язык.

В 1964 году он окончил факультет востоковедения Тбилисского государственного университета…

Блестящее знание языков (иврит, грузинский, русский, немецкий, английский, арабский), солидное образование, далеко выходящее за рамки университетских программ, высокая культура и подлинная интеллигентность сформировали ученого Нисана Бабаликашвили. Научные работы еще при жизни утвердили его в ряду первоклассных исследователей-гебраистов. В одной из служебных характеристик говорится: «Исследования Н. Бабаликашвили внесли заметный вклад в область еврейской эпиграфики, еврейских языковых традиций грузинских евреев... Его работы отличаются высоким профессионализмом...» Высокий профессионализм Нисана-ученого был обеспечен знаниями и колоссальной ответственностью, с которой он относился ко всему за что брался. Здесь же уместно сказать, что Нисану-студенту безусловно повезло: ведь в университете он был учеником выдающегося ученого и педагога Георгия Церетели и воспитанной им блестящей когорты грузинских семитологов: Константина Церетели, Алекси Лекишвили, Тины Маргвелашвили, Этери Сихарулидзе, Марии Недоспасовой... Полученные им знания Нисан-ученый и педагог щедро передавал другим, уже своим ученикам.

Учеников у него было много. Это – коллеги, студенты университета, переводчики, литераторы, языковеды, интересующиеся ивритом, Библией. За советом, консультацией к нему обращались люди из разных стран и городов. В архиве Института востоковедения сохранились письма почти из всех центров гебраистики с просьбами выслать оттиски его статей. Георгий Васильевич Церетели доверил ему продолжение начатой им работы – изучение «Тбилисской рукописи древнееврейского Пятикнижия», хранящейся в Институте рукописей нашей Академии. Эта работа велась вместе с учеными-гебраистами из Института Библии университета французского города Нанси. Увы... ей не суждено было завершиться. Скончался академик Церетели, скончался профессор Жерар-Эммануель Вейль, не стало Нисана...

Многим, очень многим своим ученикам, выехавшим в Израиль, он облегчил жизнь на исторической Родине. Он их обучил родному языку в Грузии. Мы помним, с какой любовью проводил он почти подпольные занятия. Изучение иврита в Союзе не поощрялось. Нисану нередко доставалось за такую «самодеятельность», которую он, несмотря ни на что, не прекращал…

Добрый Человек, Нисан постоянно заботился о благе других, ни на минуту не думая о своем шатком здоровье. Делал все молча, тихо. Мало кто знает, сколько он бился за улучшение условий жизни и облегчение страданий Бориса Гапонова. К Нисану обращались все, никогда не думая о его времени, усталости, недуге. Обращались, потому что знали – отказа не последует. Поразительно, как он помнил дни рождения не только друзей, но и их детей, родителей. Всем он дарил тепло, внимание. Просто, между прочим, без лишних слов... «Это твоему сыну, он же учит французский...» «Это» оказывалось великолепной книгой.

Книги были неотъемлемой частью его жизни. Редкая семья могла похвалиться такой библиотекой, какую имел он. Именно библиотекой, доступной всем, а не закрытой коллекцией.

Вообще дети Малки и Израиля Бабаликашвили, будучи многосторонне развитыми людьми, составляли как бы одно интеллектуальное целое. Одна из его сестер, Цаца, посвятила себя книгам. Она была сотрудником Фундаментальной библиотеки Академии наук. Многим посчастливилось общаться с ней, обращаться за советом. Компетентность ее была поразительной. Вторая сестра – Рива – известна в Тбилиси как один из лучших специалистов по теории музыки. Долгие годы она проработала в Тбилисской музыкальной школе для одаренных детей, воспитала не одно поколение учеников.

Нисан Бабаликашвили, 1960

Музыка, особенно классическая, была страстным увлечением Нисана. Богатейшая фонотека (пластинки, кассеты) занимала большое место в его тесной квартире (если жилье этой семьи в старом Тбилиси можно назвать квартирой). Его часто можно было встретить в концертных залах, в оперном театре. Он мог пропеть (вот голосом он явно не мог похвастать, что компенсировалось абсолютным слухом и поразительным чувством произведения) с начала до конца оперы Верди, Бизе, Россини... Порой он этим «злоупотреблял». Особенно во время наших экспедиций по Грузии, Дагестану, Северному Кавказу, Крыму, где он облазил почти все еврейские кладбища, переписывая эпитафии. Ночью в машине Нисан вдруг начинал петь. Пел громко, даже очень громко. Остановить его было невозможно: не действовали ни просьбы, ни уговоры. Надо было устраиваться на ночлег, но «концерт» продолжался. «Программа» была разнообразной и, что самое страшное, почти бесконечной.

В работе он был фанатиком. Ничто его не останавливало. Тяжелые полевые условия, погода, дальние переезды, пища, совершенно противная его здоровью – все это не имело никакого значения. Главное – иметь при себе огромный портфель – «акушерский саквояж». Боже, чего только в нем не было. Железная щетка, рулетка, различные кисточки, калька, тушь, постоянно (!) влажная тряпка, книги, тетради и... водка. Это для нас, непременных участников «автоодиссей» – Шуры Цыбулевского, водителя Зекерии Богданова и, реже, меня, чтобы не мешали общению с усопшими предками. В этих летних поездках собирался огромный, казалось, малозначительный материал, переносимый на кальку, записываемый в блокноты. Потом длительный период его обработки, публикации и, наконец, диссертация, блестяще защищенная, получившая самые высокие оценки авторитетных семитологов многих стран.

Из сборника «Семитологические штудии»

Изданная отдельной книгой, она стала раритетом сразу же после выхода в свет.

Нисан тяжело болел. Болезнь была хронической, изнуряющей, приносящей много физических страданий. Однако никто, даже из самых близких ему людей, не может припомнить, чтобы он говорил о своих недугах. Относился он к ним пренебрежительно. Потащить его к врачу было, практически, невозможно. Друзьям стоило немалых усилий уложить его, уже обреченного, в больницу, где он тихо, скончался, успев раздать им всю свою доброту и тепло».

Александр Разгон

«Аристократ духа»[5]

«Проходит время и каждый человек, оглядываясь назад, понимает, что были в его жизни совершенно исключительные встречи. И я, оглядываясь назад, увидел, что и у меня было таких встреч три, с людьми совершенно удивительными по их душевным качествам: я говорю о профессоре-математике М. Беньяминове (бухарском еврее), об академике А.Д. Сахарове и о Нисане Бабаликашвили.

Нисан – первый грузинский еврей, с которым мне удалось познакомиться. Это произошло в Москве, в середине 80-х гг., когда группа отказников (среди нас были и профессора и научные работники) и не только отказников, каким был и я, стали самостоятельно заниматься исследованиями в области еврейской истории. Однажды была организована встреча с Нисаном Израилевичем.

Есть такая высочайшая степень духа, когда чувствуешь, перед тобой человек – интеллигент высшей пробы, аристократ духа. Вот Нисан был именно такой. Это проявлялось во всем: и в том, как он слушал человека, в его жестах, в его умении ответить, в его умении задать вопрос. Это не было чем-то отработанным, выученным. Нет! Это было у него естественно.

Сидя тогда зимой в московской квартире в замшевой куртке (я еще удивился, почему он так кутается, потом узнал, что он был тяжело болен), Нисан рассказал историю, которая должна была как будто вызвать смех. Нисан шел по улице в Тбилиси и встретил молодого человека, который спросил: «Вы действительно занимаетесь историей еврейского народа?» Нисан ответил: «Да». «Давайте напишем историю еврейского народа?» – предложил тот. Нисан рассказывал об этом с горькой усмешкой, с болью за поколение молодых людей, совершенно не знающих еврейской истории и потому так с наскоку, с налету готовых писать историю еврейского народа. У Нисана болело еврейское сердце... Во все времена рассеяния, где бы евреи ни были, они отстаивали не просто право на существование, а свою национальную честь, свое национальное достоинство! Нисан и был одним из таких людей. Мне могут возразить: «Нисан был сугубо ученым, и какая там борьба?!» Нет! Нисан был борец – и в двух словах я это докажу.

О Нисане тут говорили как об ученом, как о педагоге и переводчике. А я хочу рассказать о нем как о выдающемся общественном деятеле.

В условиях Советского Союза, в условиях совершенно антисемитского государства, Нисан Бабаликашвили сумел проделать совершенно поразительные вещи:

1) он добился легального преподавания иврита в Тбилисском государственном университете;

2) он добился издания и выпуска научно-исследовательского журнала «Семитологические штудии» (из-за неимения времени я опускаю подробности об истории создания этой серии журнала).

Хочу подчеркнуть, что иврит в СССР преподавали в двух местах: в школе КГБ и в духовной православной семинарии, где простой еврей, да и никто из желающих не мог учить иврит. Нисана ивриту научил его родной отец – раввин Израиль Аронович.

Мне известно, что путем многих ухищрений, при поддержке грузинской интеллигенции и научного руководителя академика Г.В. Церетели, сначала удалось устроить маленький факультатив по изучению иврита (Нисан, будучи студентом II курса университета, стал преподавать иврит студентам семитологического факультета), переросший в самостоятельную дисциплину на факультете, которую сам Нисан и вел.

И во что это вылилось? Не просто «учениками», нет, гораздо больше и шире: когда началось национальное движение в СССР, толчком которого послужило знаменитое письмо группы 18 грузинских евреев (1969 г.), многие люди захотели учить иврит, появились преподаватели, собирались группы, изучали буквы, искали самоучители. Власти с этим боролись. Боролись просто: людей «хватали за шкирку» и говорили: «Мы не против изучения иврита, но у вас нет утвержденной программы. Для обучения любому предмету нужна утвержденная программа!» Тогда им отвечали: «Есть утвержденная программа, она существует в Тбилисском университете, есть и преподаватель – Нисан Бабаликашвили». И власти вынуждены были прихлопнуть рот...

Это первое, что сделал Нисан!

Второе. Он пришел к своему научному руководителю и как «наивный простак» сказал: «Что-то нехорошо получается: классические языки во всех университетах мира – это латынь, древнегреческий, древнееврейский. У нас преподаются и латынь, и древнегреческий, а древнееврейский – нет, и это несправедливо!»... Пробили иврит!

А с журналом «Семитологические штудии» было так. Нисан опять обратился к своему научному руководителю с вопросом: «В Баку выходит журнал "Советская тюркология", Ереван – центр советской византистики, а мы, что же, хуже других? Давайте станем центром советской семитологии ("советской гебраистики" нельзя было говорить – в слове "гебраистика" есть слово "еврей")».

Так пробили журнал «Семитологические штудии».

В III номере журнала «Еврейский исторический альманах» (первые два номера вышли в Москве под моей редакцией) в самиздате (после знакомства с Нисаном нас уже ничего не могло остановить)... III номер вышел в Иерусалиме. В нем помещены, кроме всего, и две статьи одновременно – и это не случайно – это статьи о Феликсе Шапиро и Нисане Бабаликашвили. Это два человека, два деятеля еврейской культуры, вернее два борца за еврейство! Ф. Шапиро, автор «Иврит-русского словаря» вывел язык иврит из забвения, его напечатали! А Нисан заставил зазвучать язык, который мертвым лежал в словаре. Вот, что сделали эти два выдающихся человека…

Наша задача – сделать так, чтобы память об этих людях перешла к следующим поколениям!»

Памятник Нисану Бабаликашвили

(арх. Шота Бостанашвили)

В мае 2016 года исполнилось 30 лет со дня кончины востоковеда Нисана Бабаликашвили.

Первая публикация (сокращенный вариант): «Еврейский камертон», приложение к газете «Новости недели», май 2016.

Приложение

Еще до заочного знакомства и переписки с профессором Георгием Антелавой мне стало известно, что в Москве готовится издание сборника, посвященного поэту и писателю Александру Цыбулевскому. Но я давно знала и даже писала о сотрудничестве ученого-востоковеда Нисана Бабаликашвили с Шурой Цыбулевским (в качестве фотографа), когда он отправлялся в свои научные экспедиции по древним еврейским захоронениям на Кавказе и в Крыму. И у меня возникла мысль предложить Хае-Мерав (Цаце), сестре Нисана, рассказать о дружбе ее брата с Шурой. Она тут же, смею сказать, с радостью и благодарностью, взялась за работу. Почему «с благодарностью», читатель поймет с первой же ее фразы. А для нас это еще одна возможность заглянуть в гостеприимный дом семьи Малки и Исраэля Бабаликашвили.

Хая-Мерав Бабаликашвили «И еще спасибо Вам за Нисана, – говорил нашей маме Шура…»

(Под редакцией Шуламит Шалит)

«Для меня это счастливая возможность вновь окунуться памятью в свое прекрасное прошлое, воочию увидеть сам дом в Тбилиси, родных, братьев, которые так дружно собирались вокруг не только обеденного стола, но и письменного – и вели интересные беседы на самые разные темы со своими друзьями. Одним из самых дорогих гостей был Шура Цыбулевский (1928-1975), писатель, поэт, литературовед. Александром его никто не называл, поэтому Шура…

Приходу Цыбулевского как-то по особенному бывал рад наш папа, рабби Израиль Аронович Бабаликашвили. А понравившегося ему человека отец всегда и без видных стараний умел вызывать на задушевную беседу. Благодаря своей наблюдательности отец очень скоро заметил, что Шуре как-то неловко за свои поверхностные познания в вопросах еврейской истории, религии и поэтому вел свои беседы именно в таком «русле». Позднее Шура признавался моему брату Нисану: «Беседы с твоим отцом – это краткий курс моего еврейского университета!». Нисан же, будучи сыном раввина, хорошо знал не только еврейские традиции, но и иврит, получив хотя и домашнее, но достаточно основательное образование. Будучи студентом 2-го курса на факультете востоковедения Нисан был приглашен преподавать иврит и на своем курсе и на 3-м. Поэтому можно считать естественным, что уже тяжело больной Шура именно Нисана просил проводы в последний путь организовать по еврейским канонам – с чтением Тэилим (Псалмов) и поминальной молитвы – Кадиша. Такова была воля Цыбулевского, и она была неукоснительно исполнена. Нисан сделал, что мог, и более того. Известно, что у евреев покойника нельзя оставлять в комнате одного, а если нет родных, бывает, что нанимают для этой цели уважаемого человека из синагоги. Всю последнюю ночь Нисан провел рядом с покойным другом, читая положенные в такой ситуации молитвы. На следующий день из России проводить в последний путь Шуру Цыбулевского прибыли его друзья – их было человек семь. Соседи Шуры по дому на ул. Хетагурова распределили гостей между собой, принимая как близких людей в течение семи дней траура. И в этом проявились любовь и уважение к Шуре. Хоронили его в гробу – уже по грузинскому обычаю, предварительно не закрывая лица. Мне это было непривычно, но я помню его лицо одухотворенным, как будто над ним витал неземной свет Шхины…

Мы жили в самой живописной части старого Тбилиси, кстати, недалеко от грузинской синагоги, потому что была тогда в Тбилиси и так называемая «ашкеназская» синагога, где собирались европейские, у нас говорили, «русские» евреи. Мы занимали двухкомнатную квартиру на первом этаже, а на втором этаже жила наша бабушка, мать нашей мамы Малки. В одной комнате у нас была столовая с огромным столом и книжными полками вдоль стен. В другой – спальня с двумя глубокими нишами. Сейчас мы в них заглянем, добавлю только, что в застекленном коридоре стоял еще диван, а на кухне, в углу, находились запасные раскладушки – все это для гостей. Одна из ниш была отцовской вотчиной – часть полок со священными книгами, а часть с «рабочим инструментарием» – кисти, краски, черные кожаные ремешки для наложения тфилин, пергамент для заполнения мезуз, пачки художественно оформленных ктубот (брачных договоров). Вторая ниша служила для запасных постелей, опять же для приема гостей, которые не переводились, поэтому частенько нас, даже взрослых уже детей, всех четверых (два брата и две сестры), отправляли к бабушке на второй этаж. Но над этой горой постельных принадлежностей, горой из одеял, матрасов и подушек, находились две «тайные» полки Нисана. Эта ниша была занавешена, а на полках хранились особые книги – так называлась полу- или вообще запрещенная литература, тут были Осип Мандельштам, Борис Пастернак, Марина Цветаева, Анна Ахматова. Кажется странным, что такое происходило даже в 1960-е годы.

Познакомились Нисан и Шура Цыбулевский в Институте востоковедения Академии наук Грузии, куда Шуру приняли в 1960-м, в год его основания. Нисан был принят научным работником только в 1967-м. Шапочно они были знакомы и раньше, но тут как-то быстро сблизились и тесно общались. Вскоре Шура оказался в нашем доме. Приобретать редкие книги Нисану помогало то, что одно время он работал в Книжной палате товароведом. А к его «тайным» полкам доступ имели, разумеется, далеко не все. Шура представлял собой исключение.

Я помню манеру Цыбулевского усаживаться в глубоком кресле с томом Мандельштама, Ахматовой… Любил вслух прочитать понравившиеся места. Бывало, какие-то их этих книг перекочевывали в его фотограмметрическую лабораторию, куда его принял сам академик Георгий Васильевич Церетели, которого обожали оба – и Шура и мой брат, но и Цыбулевский не впускал к себе кого попало, а только тех, кого не опасался, кому можно почитать вслух, кто не настучит… Он ведь свое уже отсидел…

Иногда, удобно устроившись в этом кресле, Шура не читал, а молча, но с явным удовольствием наблюдал за происходящим в доме: моя сестра Рива, музыкальный педагог, принимала своих учеников; брат Иосиф преподавал математику и физику, к нему приходили те, кому нужна была «срочная помощь» перед контрольными или экзаменами; на кухне со своими «талмидами» (учениками) занимался отец… Перед уходом Шура подходил к нашей маме, давая ей точную и трогательную оценку увиденному, не забывая поблагодарить «тетю Малку» за угощение и обязательно добавлял: «И еще спасибо вам за Нисана!» Нам, домочадцам, было очень лестно, что он, такой красивый и немногословный, в общем, человек, будучи старше Нисана на десять лет (Шура родился в 1928, а Нисан в 1938), дружит с нашим братом, дает ему на суд свои еще неизданные сочинения: «Что сторожат ночные сторожа», «Владелец шарманки» и др. Это с легкой руки Шуры Цыбулевского наш дом называли то «школой», то «библиотекой», то «информационным центром»…

Думаю, что под впечатлением бесед с отцом и с Нисаном написались у Шуры такие строки: 

***

Кривые лесенки. Шагал

Не смог бы сам кривее…

Есть счастье в том: я тут шагал

Где все вокруг – евреи…

 

А прокопчённый мир суббот,

Легенд крутое тесто.

Горели все и рабби тот,

Не сдвинувшийся с места. 

Он часто приводил к нам своего единственного сына Сашу, который подружился с моим племянником Ароном, сыном брата Иосифа. Они играли в свои детские игры. Странным казалось, что оба мальчика не любили играть, как другие мальчики, в «солдатиков», в войну… И горько, что судьба их обоих не пощадила: оба остались сиротами в раннем детстве.

Шура в качестве фотографа сопровождал Нисана во многих его научных экспедициях, например, в Дагестан, в Крым. Работы Цыбулевского вошли как иллюстрации к академическим трудам Нисана, при жизни которого вышли три номера основанного им журнала «Семитологические штудии». Вот лежит передо мной третий номер. Здесь опубликована статья моего брата, написанная после их совместной поездки в Крым: Н.И. Бабаликашвили. О нескольких еврейскоязычных караимских эпиграфических памятниках из Чуфут-Кале. // Семитологические штудии. Тбилиси, III. 1986. И в том же номере успели дать некролог на смерть Нисана Бабаликашвили. Получается, что судьба подарила им почти равное число лет на земле: Шура прожил 47 лет, Нисан – почти 48.

Мне кажется, в этом институте прошли лучшие годы жизни и Шуры и Нисана. Тогда же у Шуры появились и другие преданные и искренние друзья. Среди самых верных я считаю Тамару (мы ее называем Тома) Фрадкину, Марию Недоспасову, Георгия Антелава…

В 1998 году в журнале «Литературная Грузия», №7-9 появились рядом воспоминания Георгия Антелавы и о Нисане Бабаликашвили – к его 60-летию (стр. 216-220), и об Александре Цыбулевском – к 70-летию (стр. 221-225, о нем – в соавторстве с М. Недоспасовой и А. Гвахария). Сами они не дожили до своих юбилеев, но для меня и для сестры Ривы есть какая-то грустная и трогательная символика в том, что их имена рядом, как будто они снова вместе».

 Приняв на финише эстафету от сестры Нисана Бабаликашвили, ученого и благородной души человека, 30-летию со дня ухода которого задумывался мой небольшой рассказ о нем и о его семье, я благодарю всех, украсивших его своими воспоминаниями. Чувствую себя как на форуме в интернете, куда слетелись «чувства добрые» из разных географических пространств, и все мы, надеюсь, и ты, читатель, оказались если не вместе, то ближе друг к другу, где бы мы ни жили – в Грузии, России, Израиле, далее везде...

Примечания


[1] Картвели эбраэлеби – (груз.) грузинские евреи.

[2] Хая – женское имя, от хай (иврит) – живой, например, ам Исраэл хай – народ Израиля жив, агада хая – живая легенда. Имя Хая (уменьшительно-ласкательное Хаяле) бытовало, в основном, в идишской языковой среде.

[3] «Вспоминая ушедших друзей», журнал «Литературная Грузия», № 8-9, 1998.

[4] Редактор журнала «Литературная Грузия».

[5] Из выступления на юбилейном вечере отца и сына Бабаликашвили в Иерусалиме (11.12.2000).


К началу страницы К оглавлению номера
Всего понравилось:4
Всего посещений: 4239




Convert this page - http://7iskusstv.com/2016/Nomer6/Shalit1.php - to PDF file

Комментарии:

Шуламит Шалит и многочисленные друзья семьи Бабаликашвили
- at 2020-10-14 17:34:29 EDT
Сегодня Хае-Мерав Бабаликашвили, дочери великого раввина и просветителя, исполняется 90 лет. Наши сердечные поздравления!!!

Арнольд Левин
Фер Ферлон, Нью Джерси, США - at 2016-11-06 12:23:13 EDT
Интересные рассказы Шуламит Шалит о семье Бабаликашвили, семье известной и уважаемой среди евреев и не только Грузии.
Раввин И.Бабаликашвили, один из учеников моего прадеда Раввина А.Хволеса много сделал для просвещения грузинских евреев, был дружен с кутаисскими раввинами Даварашвили.
Фотографии ученика и учителя р.И.Бабаликашвили и р.А.Хволеса--рядом в Тбилисской синагоге.
Надеюсь, исследования автора о грузинских евреях будут продолжены и опубликованы "на страница" "Заметок..."

Сергей
Беэр-Шева, - at 2016-08-20 20:05:54 EDT

Эссе о Нисане Бабаликашвили – работа замечательная, развивающая предыдущую работу Шуламит Шалит о его отце, раввине Израиле Бабаликашвили, впечатление от которой было, пожалуй, даже еще более ярким. Почему?
Скорее всего, потому, что это было первое знакомство с изумительной семьей Бабаликашвили.
Жаль, конечно, что не всем героям этих эссе довелось жить и окончить дни на их истинной родине, но мне пришло в голову, что безмерно жаль и нашу маленькую, отбивающуюся от всего мира, Страну. Жаль ее, потому что в ней никогда не жили ни Израиль Бабаликашвили, ни его сыновья, что ни один из них не смог с гордостью сказать о себе: «я – гражданин Израиля!».
«Будем искать пути!» - помните, как говорил раввин Израиль Бабаликашвили?
Настоящие люди, талантливые евреи, но их время не пришло…
Счастье, что остальные члены семьи - его вдова, его дочери и внуки выполнили завет рабби Израиля!
Спасибо автору за всех Бабаликашвили!


Александр Р.
- at 2016-07-19 15:08:02 EDT
Александр Р.
Дорогая Шуламит, позвольте мне поздравить Вас с превосходной публикацией. Будучи журналистом с долгим стажем, я с невероятным удовольствием прочитал Ваш очерк. Изысканный и выверенный слог, информативная насыщенность, привлечение уникальных фактов, эмоциональное соучастие - все это придало Вашей работе редкостное звучание. А главное - Ваша публикация помогает сохранить память об удивительных и достойных людях и, конечном счете, перенести эту память через десятилетия, в следующие эпохи.

Хая и Рива Бабаликашвили
Иерусалим - at 2016-07-09 22:28:04 EDT
Дорогая Шуламит Шалит, мы, Хая и Рива, дочери раввина Израиля Бабаликашвили и сестры Иосифа и Нисана, как и очень многие семьи и близкие тех людей, которые ожили в Ваших радиопередачах, очерках, статьях и эссе, благодарны Вам бесконечно за то, что Вы рассказали и о нашем отце, он и правда был необыкновенным человеком, и о нашем талантливом брате Нисане. Мы живем в Иерусалиме, любим свой город, но как будто снова прожили ту часть жизни, которая связана навеки с Грузией и родным Тбилиси!
Мы слушаем и читаем Вас на протяжении многих лет, и не устаем восхищаться Вашим "литературным страницам", иногда кажется, что не Вы ищете и находите своих "героев", а они сами слетаются на Ваш огонек и сердечное гостеприимство. Это может быть новое имя или личность, о которой мы знали, но почему-то именно у Вас те, кто были только именем, обретают плоть и кровь. Если Вы радуетесь, то стараетесь передать эту радость нам, и она ведь передается! Вы гордитесь своими соплеменниками, и это чувство гордости зажигает и наши сердца! Благодаря Вам многие имена останутся в исторической памяти нашего народа. Спасибо Вам за титанический труд, за благородное и доброе сердце!

Лилия
Нюрнберг, - at 2016-06-25 17:49:30 EDT
Большое спасибо, дорогая Шуламит, за очень интересный очерк! Прочла его с большим удовольствием , необыкновенная семья, уникальные люди... Здоровья Вам, творческих успехов и новых публикаций!

Ирина Розенцвайг
Кирьят Ям, Израиль - at 2016-06-18 21:33:10 EDT
Браво,дорогая Шуламит! Очень здорово написано,берёт за душу. Прочли с большим интересом! Ждём Ваших дальнейших замечательных очерков. С огромной симпатией ,Ирина и Борис.
Абрам Торпусман
Иерусалим, - at 2016-06-18 14:55:25 EDT
О некоторых фактах личной жизни Нисана Бабаликашвили мне рассказали уже в Иерусалиме бывшие тбилисцы. (Сам он, разумеется, никогда на эти темы не говорил. Тема деликатна, никаких имён называть не буду). Со студенческих лет (а, может быть, и раньше) Нисан был романтически влюблён в девушку-грузинку, дочь университетского профессора. Неизвестно, пользовался ли Нисан взаимностью, но его героиня находилась под обаянием его личности и была с ним очень дружна. Вряд ли Нисан предлагал нееврейке руку и сердце, и, когда она после многолетней дружбы вышла замуж за другого, он продолжал навещать подругу и неизменно дарил ей на день рождения очень дорогие подарки (мерзкие обыватели, знавшие о его крайней бедности, конечно, хихикали). Никаких других увлечений Нисан не знал.
Памятник, который установлен на могиле Нисана (см. фото), поставлен по инициативе и на средства его любимой (брат этой женшины стал в 90-е одним из самых богатых людей в Тбилиси). Она регулярно приходит к памятнику...
Благословенна память о Нисане Бабаликашвили - крупном учёном и педагоге, уникальной и очень светлой личности!

Абрам Торпусман
Иерусалим, - at 2016-06-18 14:50:03 EDT
Шуламит написала, как всегда, очень информативную и очень трогательную статью - на этот раз о замечательной семье Бабаликашвили. Я был знаком с Нисаном, но многого, что здесь рассказано, не знал - например, о выдающейся роли рабби Исраэля Бабаликашвили в развитии грузинской семитологии. Ведь именно он, а не государственные академические структуры, обучил Нисана еврейским наукам, а Нисан стал учителем всей последующей плеяды семитологов.
Расскажу о Нисане, что знаю. Именно я привёл Нисана в московскую Еврейскую историко-этнографическую комиссию, о которой упоминается в мемуарах Александра Разгона. Произошло наше знакомство с Нисаном почти случайно. Я работал в конце 1970-х гг. во Всесоюзной книжной палате. Интересовался еврейской антропонимикой, познакомился с профессором Александрой Васильевной Суперанской, заведовавшей отделом антропонимики Института языкознания АН СССР, и однажды получил от неё приглашение написать раздел "Еврейские имена" в готовившемся к печати словаре-справочнике "Личные имена народов СССР". Мне была известна глава "Еврейские имена" в выпущенном "Справочнике личных имен народов РСФСР" (М, 1979), написанная уже покойным к тому времени Абрамом Соломоновичем Приблудой. Глава была посвящена именам ашкеназских евреев. Я сказал А.В., что в новом словаре такое ограничение недопустимо, надо дополнить раздел материалом об именах бухарских, грузинских и горских евреев. А.В. немедленно согласилась и предложила мне поискать соавторов, знающих об именах этих этнических групп.
Одна из коллег, Марина Мовшович, дала адрес своего тбилисского знакомого Владимира Пичхадзе, который подскажет, кто сможет дать консультацию об именах грузинских евреев. Я написал Владимиру, и скоро получил от него адрес Нисана Бабаликашвили с заверением, что лучшего знатока не найти. Нисан тоже очень быстро откликнулся, так началась наша переписка. Нисан был невероятно аккуратным и точным корреспондентом, заказанный подраздел выполнил в срок; я тоже справился с заказом вовремя, и в начале 1980-х раздел справочника был сдан в Институт языкознания, прошёл, как положено, редакционный процесс,а ныне... покоится в архиве Института. Пока дошло дело до публикации, Советскмй Союз благополучно развалился, и книга стала неактуальной. Если кто-то будет собирать творческое наследие Нисана, пусть знает, где искать его словарик "Имена грузинских евреев" со вступлением-комментарием. У меня, к сожалению, этот материал не сохранился...
На одной из наших встреч в Москве (их было всего две-три, Нисан ездил в экспедиции, а в столице бывал нечасто), я рассказал Нисану о создающейся неофициальной Еврейской историко-этнографической комиссии, и Нисан с энтузиазмом вызвался быть её членом-корреспондентом. Он успел побывать на её заседаниях и очаровал всех присутствовавших прекрасным знанием материала, скромностью и дружелюбием. Его присутствие в Комиссии стало дополнительным аргументом в наших обращениях к властям с просьбой о легализации структуры - Нисан был среди нас единственным профессиональным семитологом.
Сообщение о ранней смерти коллеги вызвало шок - помню эмоциональную реакцию Анатолия Хазанова, Игоря Крупника, Саши Разгона... (Продолжение следует)

Тамара и Фрида Райзе
Нью Йорк, НЙ, США - at 2016-06-18 00:29:17 EDT
Как всегда, получили большое удовольствие от чтения Вашего очерка. Большое спасибо!!

_Ðåêëàìà_




Яндекс цитирования


//