Книга

Бог жил в горах. В маленькой тесной сакле, сложенной из базальтовых глыб. Три стены пришлось построить самому, четвертой служила скала. Она же нависала над крышей, прикрывая от камнепадов. На площадке, расчищенной от камней, перед дверным проемом был сложен очаг с котлом, на стенках которого жена бога пекла лепешки, тонкие, как бумага. Впрочем, бумаги еще не было и в помине.

И богу и жене его было много лет, а детей у них не было. Я бы сказал «бог не дал». Но никакого другого бога они не знали.

Разговаривая с женой, бог всегда повышал голос, и она орала на него, но не потому, что они ссорились, а потому что рядом ревел водопад. Вода летела с высоты, над которой властвовали только двое: орел с орлицей. Но и орлы не долетали до вершины и постоянно кружили у стены с уступом для гнезда. А гора уходила ввысь к леднику, блистающему на солнце, даже тогда когда солнце скрывалось за горой. Снег, правда, лежал и ниже: острова крупнозернистого снега были разбросаны по голым склонам. А еще ниже волновались травами и глазели цветами альпийские луга, на которых паслось стадо бога.

И все это происходило не на земле, а на небе, потому что облака паслись далеко внизу. Я потому и назвал бога богом, что он жил в заоблачной выси. Тени от облаков и мокрые следы отплывающих туч он разглядывал сверху, пока облачность не сгущалось настолько, что туман отгораживал наглухо земную жизнь от небесной. Бог бродил в молоке по альпийскому лугу, и обнаруживал свои стада лишь по вздохам, блеянью и мычанью.

Но чем старше он становился и чем мудрее, тем скучнее ему было жить на небе все в той же черной хижине и в том же составе: один на один с женой. Они попали сюда детьми, давно схоронили родителей, и некому было рассказать, откуда они родом и из какого племени.

Однажды он взял свою чабанскую палку, сумку с лепешками и пошел к перевалу искать себе подобных.

Заснеженный перевал походил на белое седло, наброшенное на горный хребет. Здесь горы расступались, и с седла, было видно, что земля пуста. Лишь синие горы вставали вдали цепь за цепью до самого края света, и нигде ни единого следа растительности и жилья. Камни, нагромождения камней, осыпи камней, пыль и пепел.

Как это все оживить? И сколько бы он не вглядывался в каменный хаос, не находил такой возможности.

Вернувшись, долго сидел у потухшего очага неподвижно, жена даже испугалась и стала спрашивать, перекрикивая водопад:

– Что случилось? Ты еще живой?

Вместо ответа он встал, ушел и вернулся, согнувшись почти до земли под тяжестью каменной плиты. Он знал такое место, где камень лежал слоями, спрессованный собственной тяжестью, и обламывался, образуя кладку сравнительно плоских плит.

Бог находил одинаковые плиты с прямыми краями, приносил и приставлял наклонно к скале плиту за плитой. Закончив эту часть работы, он походил, походил вдоль ряда плит, потом поплевал на ладони и взял резец, которым отесывал камни, когда строил хижину, и молоток.

– И что это будет? – спросила жена бога.

– Буква «Бэт», – отвечал ей бог.

И нанес на мягкий камень три насечки в виде ворот, опрокинутых набок.

– Буква? – удивилась жена. – Это еще что такое?

– Столько лет прожила с мужем, и не знаешь. Вначале бог сотворил буквы. А потом уже все остальное. Но мы не будем этого писать, само собой разумеется: если начало написано буквами, значит, буквы уже были до начала.

И вырубил в камне первую фразу: « Вначале сотворил Бог небо и землю»

– Не думала, что ты такой хвастун.

– А я не думал, что ты такая дура? Это будет художественное произведение. Я, в данном случае, не герой, а всего лишь прототип героя. Бог, который Создатель всего сущего, – совсем другой человек. Его мы будем писать с большой буквы, а меня можно с маленькой. Начнем с «преамбулы».

– Это что за штука такая?

– То, что было до. Земля была пуста и хаотична, ну почти так, как смотрится с перевала, и тьма над бездною. Но Бог, на то и Бог, что отделил свет от тьмы, небо от земли, день от ночи, моря от суши и населил все это тварями, летающими, плавающими, бегающими и пресмыкающимися по земле. Увидел, что это хорошо, сотворил человека, сделал ему жену, насадил для них сад в Эдене и запретил есть плоды от древа познания добра и зла, чтоб не задавали вопросов, на которые, прости меня Сара, я и сам не знаю ответов. Но Змей уговорил Еву надкусить запретный плод, а она уж и с Адамом поделилась по доброте душевной, и Бог оторвал Змею ноги, а людей выпер за ворота рая, Адаму пришлось в поте лица добывать хлеб, а Еве в муках родить сыновей: Каина и Авеля, – из которых один убил другого…

…На этом кончилась первая серия. Но автор уже вошел во вкус, и супруга требовала продолжения. Она даже забывала, иногда, подоить коз, и, глотая пыль из-под резца, ждала с нетерпением, чем кончится всемирный потоп, и когда уже Ной с семейством выйдут из ковчега здесь на горе Арарат? Она не заметила, как поверила, будто это все на самом деле, и даже приготовилась к приему гостей…

И, вот, однажды, когда темнота наступившего вечера разлучила автора с его творением, и он привалился к жене на их войлочном ложе…

– Аврам, – сказала она ему. – Когда ты уже начнешь о нас?

– О нас? С чего, вдруг, ты решила, Сара, что мы с тобой достойны описания?

– Я, может, и недостойна, но если ты такой умный, почему тебе Бог не дал детей? Адаму и Еве, которые его не послушались, дал двоих сыновей…

– Один из них братоубийца

– Ною – троих.

– Один из них Хам.

– А нам Он не дал ни братоубийцы, ни хама, – вообще, никого. Очень скоро наша берлога опустеет, змеи заведутся в щелях, козлы забросают навозом нашу супружескую постель, и никто никогда не узнает: жили мы с тобой когда-нибудь на свете или нас не было никогда.

– На этот раз ты, жена, права. Завтра же начну с новой плиты повесть о пастухе Авраме и о жене его Саре.

Сказал и сделал – усадил Сару на камень у скалы, поплевал на ладони, и ленточки мягкого камня потекли из-под резца, налету распадаясь, и превращались в белую пыль, которой скопилось под скалой уже много.

«И явился ему Господь в дубраве Мамрэй, а он сидел при входе в шатер во время зноя дневного», – написал Аврам.

– Бог сам к нам пришел? – не поверила Сара.

– Нет. Почему сам? Это были какие-то бродяги. То есть путники – назову я их книжным языком. И Аврам побежал им навстречу от входа в шатер и поклонился до земли:

«Возьмите немного воды и омойте ноги ваши, и прислонитесь к этому дереву. А я возьму кусок хлеба, и вы подкрепите сердце ваше» А тебе я сказал: «Сара, лучшей муки замеси и сделай лепешки». А сам побежал к скоту, взял теленка хорошего, которого приготовил, масла, молока, и поставил перед ними, а сам стоял подле них под деревом. И они ели.

– Бродяги?

– Это были не бродяги, а божьи ангелы. Потому что не стали мыть ноги, когда я предложил.

– Ангелы ходят с грязными ногами?

– Они не ходят, а летают, потому и не пачкают ног. И сказали они Авраму: «Где жена твоя, Сара?» И я ответил: « Вот, в шатре», потому что ты притаилась у выхода из шатра и подслушивала.

– Я никогда не подслушиваю!

– Кого здесь подслушивать? Не перебивай! И ты слышала, как сказал один из ангелов: «Я возвращусь к тебе в это время, и будет сын у Сары»… Что ты смеешься? Я же не комедию пишу – это серьезная книга.

– Забыл, сколько мне лет?

– Ну почему забыл? Я написал: «Аврам и Сара были стары, и перестало быть у Сары обычное для женщин»…

– У тебя тоже – обычное для мужчин. Как тут не засмеяться?

– Ну и дура. Тут оказалась замешана большая политика. Бог заключил союз с Аврамом, назвав его Авраам, что значит – отец множеств. «Ибо пойдет от Авраама народ великий», – так Он сказал. «Я сделаю потомство твое, как песок земной…» Ты можешь сосчитать пылинки, которые падают из-под резца? А, представляешь, песок земной?! Как Он мог это сделать без твоей помощи?

– Значит я, правда, рожу ребеночка?

– Родила! У меня уже все записано: «Сделал Господь, как говорил, и она родила сына, которого назвали Ицхак, что значит смех и радость, потому что она смеялась».

– Правда?! – Сара стала раскачиваться и кружиться, держа руки над головой, в танце из их забытой молодости. – Сын-сын-сын!.. Что же ты не танцуешь, Аврам? У нас родился мальчик!

Она никак не могла заснуть в эту ночь, все смеялась, болтала…

Но когда устала от своей болтовни и уснула, наконец, Авраам вылез из сакли и пошел к своим плитам, захватив по дороге ворох сухого хвороста у очага.

Сара проснулась среди ночи – что-то ей ударило в сердце. Долго не могла понять что, пока не поняла, что это удары молотка.

Аврам при свете костра продолжал писать свою книгу.

– Что случилось, Аврам? Было так хорошо. Что тебе еще понадобилось добавлять к нашей радости.

– Да так…всего несколько строк.

– Не ври! Ты уже исцарапал целую плиту криво-косо. У тебя руки дрожат.

– Просто устали. Иди спать.

– Не уйду, и буду стоять здесь на ветру под брызгами от водопада, пока меня не продует насквозь, и ты останешься один. Вот тогда и пиши, что хочешь.

– Хорошо. Я скажу. Но ты должна понять – это всего лишь книга.

– Ну!

– Бог сказал: «Прошу, возьми сына своего, единственного твоего, которого ты любишь, Ицхака и принеси его во всесожжение на одной из гор…»

– И ты… ты согласился?!

– Это всего лишь книга. В книге Авраам не мог ослушаться Бога. Нагрузил на осла дрова для жертвенного костра, взял нож…

– Зарежь меня этим ножом и сожги на костре, но не трогай мальчика!

– Но я уже написал. И ничего не сделается с мальчиком. Он даже не догадывается… Только спросил: «Вот дрова и огонь, отец, а где же агнец для всесожжения?» А Аврам на то ответил: «Бог сам усмотрит себе агнца»… Что с тобой, Сара? Не надо так страшно закатывать глаза!.. Не падай, пожалуйста, не падай. Ладно, полежи, пока я намочу платок.

Он побежал к водопаду, а, вернувшись, увидел Сару с молотком, занесенным над его творением.

– Ну что ты делаешь?! Ничего же не случилось. Книга – есть книга, в книге все должно быть по правде: и хорошо, и плохо, а не так, как нам хочется.

Сара обрушила молоток на исписанную плиту, и трещина поползла поперек строк, превращаясь в его глазах в черную пропасть.

– Будь проклят ты, и все, кто пишет книги!

– Подожди. Я, по-твоему, что же, не отец? Сейчас, потерпи, допишу. Пусть все кончится, как в сказке, благополучно: Ангел спустится с неба, схватит Аврама за руку, державшую нож, и как раз вовремя заблеет баран, который запутался в кустах. Его и принесут в жертву. А мальчик жив, жив твой сынок! Он вырастет, наш Ицхак, родит нам внука Яакова, а Яаков – двенадцать правнуков. Короче, все окончится благополучно, Бог не даст нас в обиду.

– Ты… Ты мой бог, Аврам, спасибо тебе!

Сара стала на камень, закинула руки на шею Авраму, повисла и губами искала губы в его дремучей бороде.

Усы Аврама стали почему-то мокрыми и солеными.

– Мало того, что ты, в своем возрасте, лезешь целоваться, так еще и плачешь.

– Сам ты плачешь!

– Я от радости.

– А я отчего?!..

– Наплакавшись всласть, они обнялись на своем войлочном ложе и заснули. А к утру ударил мороз, какой только в горах и бывает в это время года. Все вокруг сковало льдом и приукрасило инеем, как старинный катафалк Черные базальтовые глыбы, из которых сложено их жилье, превратились в черненое серебро. Камни замерзли, что уж говорить о людях. Старик и старуха так и не проснулись в это утро и никогда больше, счастливые.

Прошло время, достаточное, чтобы пауки заткали не только вход в саклю, но и все пространство внутри нее.

А вершина горы с ледником продолжала сиять, даже с наступлением ночи, потому что ее освещало невидимое солнце.

Там, в сверкании льдов, проснулся поутру Создатель Вселенной, он же Великий Скульптор (все его должности не стану перечислять), как всегда, задул звезды, протер луну рукавом, посмотрелся в нее, как в зеркало, и забросил за горизонт. А солнце вытащил за рыжие космы из ущелья, и наступил для него рабочий день.

Он со своими с крылатыми подмастерьями спустился с вершины к заброшенной хижине, обвел взглядом каменные плиты, покрытые письменами, и зачерпнул ладонью белую пыль в углублении под скалою.

– Догадайтесь, что это? – сказал Он подмастерьям.

– Пыль, – ответили они, – просто пыль.

– Нет. Это слова, которые резец извлек из камня. Те самые буквы, от которых остались углубления на скрижалях.

Он осторожно ссыпал драгоценный порошок в заржавленный котел, который лежал на камнях перед саклей.

– Принесите мне воды из водопада, – повелел Он подмастерьям, – и соберите в расселинах скал медово-восковое мумие, черное и рыжее, оставленное дикими пчелами.

– И что мы будем делать? – спросил самый молодой и нетерпеливый из подмастерьев.

– Мы будем лепить, – отвечал ему Он. – И мы вылепим из этой пыли народ книги.