![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() |
![]() |
![]() |
Номер 6(7) - Июнь 2010 | |
![]() |
Содержание
Что ни говори, иммигранты наши – бесстрашный
народ. Не всякий может так, запросто, собрать свои ничтожные пожитки и ринуться
с насиженного места в незнакомый и непонятный мир. А потом ещё выжить в этом
мире. И не просто выжить, а преуспеть – да как преуспеть! Я знал одного: на вид
хилый, глаза мутноватые, а у самого двенадцать домов: по дому на каждый месяц
года. Плюс семь «Лексусов»: по «Лексусу» на каждый день недели. Но сейчас речь не об этом. А о том, что есть,
всё-таки, одна вещь, которой боятся наши отважные иммигранты. Вы не поверите: они
боятся себе подобных. Правда. Если такой иммигрант услышит на улице русскую
речь, он, бедняга, сразу ринется на другую сторону улицы, чтобы кто-нибудь, не
дай Бог, не заподозрил, будто он эту речь понимает. Признаюсь честно, я никогда не разделял этой
глупой и совершенно необоснованной боязни. Но вот недавно произошла история,
которая поколебала моё высокомерие. Началось с того, что жена мне говорит: – Что-то больно жарко и душно стало. Может, съездим
– говорит, – в «Маршалс», чтобы дома кондиционер зря не гонять? Заодно я,
может, юбочку себе присмотрю или, там, лифчик. Да и тебе, глядишь, что-нибудь
на сейле найдётся. Честно говоря, мне этот «Маршалс» и все её юбочки
до лифчика. Но, чтобы не омрачать нашу счастливую семейную жизнь, я таких
рискованных заявлений не делаю, а, наоборот, надеваю ботинки, и мы едем в «Маршалс».
И там разгуливаем в чистоте и прохладе, время от времени примеряя что-нибудь
такое элегантное по сниженной цене. Я говорю жене: – Посмотри, дорогая, на этот замечательный пиджачок... И тут я осекаюсь, потому что жена хватает меня за
рукав, делает большие глаза и прикладывает палец к губам. – Тихо! – шепчет она. – Русские! И показывает глазами в сторону. А там, в стороне,
действительно бродит пара, громко говорящая по-русски: этакая полноватая дама
средних лет с плюсом, и с ней угрюмый мужчина в светлой рубашке с закатанными
рукавами и такого же недвусмысленного возраста. Не иначе, как тоже на
кондиционере воздуха экономят, а может, и правда понадобилась им какая-нибудь
юбочка. Но только слоняются они по магазину вольготно, как у себя на даче, и во
всё горло разговаривают на своём иностранном языке, как будто их никто не понимает. Тут мы с женой, конечно, умолкаем и делаем такие абстрактные,
безмятежные, полностью американские лица. И глядим по сторонам, куда попало, но
только не на ту сволочную пару. А она тем временем движется в нашем
направлении, и полноватая дамочка говорит своему спутнику: – Правда, Коля, эта кофточка подойдёт к моей синей
юбочке? На что Коля, не глядя на кофточку, грубо отвечает: – Как же, подойдёт она тебе, с такой задницей. А женщина говорит: – Ах, ничего вы, мужчины, не понимаете. Лучше я
посоветуюсь с женщиной. Женщина мне врать не станет, тем более американка. И с улыбкой обращается к моей жене на своём жутком
английском: – Извините, пожалуйста, как вам кажется, эта
кофточка подойдёт к моей синей юбке? На что моя жена отвечает, на таком же, если не хуже,
ухабистом английском, но с полным соблюдением грамматики: – Да, мне кажется, эта кофточка подойдёт к вашей
синей юбке. И, конечно, тоже улыбается, чтобы показать, что
она и есть настоящая американка. Дамочка довольна прямо до колик, что настоящая американка
так хорошо её понимает. Она ещё размашистей улыбается и говорит: – А как вам, пожалуйста, не кажется ли, извините,
что вон та кофточка обязательно спасибо может подойти к моему зелёному платью? Тут у моей жены прямо скулы свело от улыбки. Она,
совсем одурев от удовольствия, что её принимают за настоящую американку,
говорит: – Ах, что вы, конечно, мне, пожалуйста, кажется, будто обязательно спасибо та кофточка может подойти к вашему зелёному платью. Дамочка, продолжая сиять, как стосвечовая
лампочка, поворачивается к своему спутнику и говорит: – Видишь, Коля... Но тут Коля быстро закрывает ей рот своей широкой
ладонью и что-то шепчет. Что именно – не слышно, но по губам видно, что шепчет: – Молчи, дура! Это русские! И дамочка – дура дурой, а соображает –
поворачивается к моей жене и продолжает с ней этот светский улыбчатый разговор
про кофточку на так называемом английском. И каждая прямо изнемогает от
гордости, что её принимают за настоящую американку. А мы с Колей молчим, иногда поглядывая друг на друга.
И тут мне начинает казаться, что я где-то видел эту угрюмую физиономию. Не могу
вспомнить где, но точно – видел. А он, глядя на меня в упор, говорит вполголоса,
без малейшей улыбки: – Что, не узнаёшь? Тут я не сплоховал и отвечаю: – А как же! Конечно, узнаю, Коля! Услышав это, наши дамы умолкли, посерели лицом, и
улыбки их как ветром сдуло. Правда, они не долго молчали, а потом снова принялись
щебетать, но уже по-русски и без этих идиотских улыбок. А Коля говорит: – Я, – говорит, – сразу понял, что это ты. Но кто ты такой и откуда я тебя знаю – убей Бог – не помню. Я обрадовался и говорю: – И я не помню. Может, мы у Лифшица встречались? Коля тоже обрадовался, даже подобрел. – Точно, – говорит, – у Лифшица! Помню, перцовую
пили. – Правильно! – говорю я. – Солёными маслятами
закусывали. – Конечно, – радуется Коля. – Помню, ещё сын Лифшица
тогда перепил и в бассейн свалился. – Подожди, – говорю я. – У Лифшица, по-моему, не сын, а дочь. И никакого бассейна у него нет. Коля обижается: –Ты что мне мозги полощешь? Конечно, есть – и сын,
и бассейн. Как зовут твоего Лифшица? – Володя. – Понятно. Значит, не тот Лифшиц. – Это бывает, – соглашаюсь я. – Не всякий Лифшиц –
Лифшиц. – Знаешь, это хорошо, что не тот, – говорит Коля. – Тот Лифшиц – жуткая сволочь. Просто, скотина, а не Лифшиц. Он с моим другом был партнёром по бизнесу. Ободрал его, как липку, и сам же на него в суд подал. Я этого Лифшица… Тут наши женщины вдруг умолкают, а Колина жена тычет
своего супруга в поддых и шепчет: – Тихо! Русские! И правда, движется в нашем направлении ярко
выраженная русскоговорящая пара: невзрачный худощавый мужичок и с ним бабёнка
еще более неприметной наружности. Мы все, конечно, делаем безразличные лица и
начинаем смотреть по сторонам. А невзрачный мужичок, поравнявшись с нами, вдруг
хватает меня за рукав и говорит: – Не узнаёшь, что ли? Я смотрю на него и думаю про себя: до чего мерзкая
физиономия! Не иначе, мы где-то встречались. Я говорю: – Как же, как же! Конечно, узнаю! Коля, а ты узнаёшь? Коля молчит и смотрит в сторону. А жена
невзрачного говорит: – Ну ладно, Боря, пошли. Я говорю: – Извини, узнать-то я узнал, но не могу вспомнить,
где мы встречались. – И я не могу, – признаётся худощавый. А жена его
говорит: – Ладно, Боря, пошли уже. – Ладно, – говорит худощавый. – Созвонимся. Пока. Они уходят, а Коля долго смотрит им вслед, и его
угрюмое зеркало души становится ещё мрачнее. Он шепчет: – Знаешь, кто это? Это Лифшиц. Тот самый, который
моего друга наколол. И ещё по магазинам ходит, скотина. – Вот негодяй! – соглашаюсь я. – И что твой друг сделал? – Сам знаешь, что в таких случаях делают. Он его
заказал. – Чего? – Чё-чё – через плечо, – говорит Коля. – Заказ
сделал, чтобы этого Лифшица – того... На встречу с прабабушкой. Понял? Ну –
шпокнуть. Замочить, в общем. Но этот Лифшиц, скотина, как чувствовал, переехал
в другой город. И номер телефона поменял. Что за народ! С ним по-человечески, а
он тебе такую подлянку подстраивает. Но мы его найдём, пусть не волнуется. Тут я чувствую лёгкий приступ тошноты. И, наверно,
бледнею, потому что Коля, внимательно посмотрев на меня, говорит: – Ладно, ладно, не психуй. А не то получишь бонус.
– Коля смеётся, радуясь своей шутке. – И вообще, забудь, что я сказал, понял? Ты
ничего не слышал, ничего не знаешь, понял? А то знаешь, что бывает с теми, кто
много знает? – Знаю, знаю, – торопливо заверяю я Колю. – То
есть, наоборот, не знаю. В общем, знаю, что ничего не знаю. Память у меня,
знаешь, совсем никудышная. – Это хорошо, молодец, – одобряет Коля. – Ну
ладно, нам пора. Я с ужасом наблюдаю, как моя жена обменивается
номерами телефонов с Колиной женой, но уже ничего не могу сделать. Мы покидаем
проклятый «Маршалс» с его юбочками и лифчиками и идём к машине. Когда я уже
пристегнулся, но ещё не завёл машину, рядом со мной за окном вдруг появляется
тощая фигура негодяя Лифшица. – Привет, – говорит он. – Теперь вспомнил, где мы
встречались? – Нет, извини. – Ничего, я тоже не вспомнил, – великодушно
говорит Лифшиц. – Но это не важно. Ты знаешь, с кем ты сейчас разговаривал? – Ну, с Колей. – Это же бандит. Самый главный мафиозо. Убийца. Его
весь Бруклин знает. Он по заказам работает. – Ага, – говорю я и снова чувствую легкое
помутнение в организме. – А как он… это… на что он принимает заказы? – Не на что, а на кого, – говорит всезнающий
Лифшиц. – За кого заплатят, на того и принимает. – Это что, его… м-м-м… постоянная работа? Или
хобби? – Это ты у него спроси, – говорит Лифшиц. – А
ты-то сам, чем занимаешься? – Чем все. Я программист. – Хорошее дело, – одобряет Лифшиц. А я – сток брокер. Стоки продаю. Позвони мне, я тебе такой дил устрою, сразу разбогатеешь. Он сует мне в карман свою карточку и галантно
исчезает. Мы возвращаемся домой. Я перевожу дух и, на всякий
случай, запираю все двери в доме. Потом я заставляю жену поклясться, что она никогда
больше не повезёт меня в «Маршалс». Тут звонит телефон. – Привет, – говорит мужской голос. – Узнаёшь? Это
я, Коля. Мы сегодня в «Маршалсе» встречались. – А, Коля! – радостно говорю я спёртым голосом. – Наконец-то!
Что-то давно ты не звонил. – Дай мне телефон Лифшица, – говорит Коля, не
разделяя моей радости. – Какого Лифшица? – говорю я фальшиво. – Того самого. Которого мы сегодня в «Маршалсе»
видели. – Ах, Лифшица? Ну да, конечно. У меня, Коля, нет
его телефона. Коля некоторое время молчит, а потом говорит медленно
и безо всяких интонаций: – Ты что, сука, мне мозги пудришь? Я сам видел,
как он тебе карточку в карман сунул. Я покрываюсь холодным потом и ласково блею в
телефон: – Правда, Коля? А я и не заметил. Сейчас, Коля, я
поищу в карманах. Ой, что-то не нахожу. Ты не помнишь, Коля, в какой карман он
её положил? В пиджак? Ты не помнишь, в каком пиджаке я был? Может, я тебе
перезвоню? – Слушай, ты, – говорит Коля. – Мне некогда с
тобой в кошки-мышки играть. Даю тебе сутки. Я позвоню завтра в это время. И ты
держи телефон Лифшица наготове, понял? Если у меня не будет телефона Лифшица,
то учти, что у меня есть твой телефон. – Хорошо, хорошо, Коля! – говорю я, захлёбываясь
от радости. – Конечно, Коля! Сутки – это очень хорошо, Коля! Звони, не забывай! Я кладу трубку и смотрю на жену. Она смотрит на
меня. Мы смотрим друг на друга так, как будто видимся последний раз в жизни. – Дорогая, не хочешь переехать в Южную Каролину? –
говорю я. – Конечно, хочу, – говорит жена. – Я всегда
мечтала о Южной Каролине. А ещё лучше – в Северную Дакоту. Когда переезжаем? – Не будем спешить, – говорю я. – У нас есть целые
сутки.
Меня не перестаёт восхищать современная телефонная
технология. Ведь это невероятно: я снимаю трубку и простым набором номера
соединяюсь со своим другом или подругой где угодно – на Аляске, в Австралии, в
Израиле. И разговариваю с ним (с ней), не повышая голоса, так, как будто он
(она) находится в соседнем доме. А если я и повышаю голос, то не из-за плохого
качества связи, а потому, что он (она) раздражает меня своими глупостями. Особенно мне нравится, когда на мой звонок вместо
живого человека отвечает call answering,
то есть автоответчик. В этом случае я могу поведать своему абоненту всё, что я
о нём (о ней) думаю, и меня никто не перебивает и не говорит мне, что от такого
же слышит. Мне также нравится, когда звонят мне, и вместо
меня отвечает мой автоответчик. Конечно, в этом случае мой абонент может
беспрепятственно выложить всё, что он обо мне думает, но зато у меня остаётся
свобода слушать или не слушать его message
(послание), а потом – свобода звонить или не звонить в ответ. Единственное, что мне не нравится в моём
автоответчике, – это то, что он не проявляет никакого индивидуального подхода. Кто
бы мне ни позвонил, он слышит одно и то же: «Здравствуйте-это-квартира-Матлина-пожалуйста-оставьте-ваше
сообщение-после-того-как-услышите-короткий-гудок». Меня угнетает это унизительное обезличивание моих
абонентов. Я долго размышляю над несовершенством нашей передовой технологии, и,
наконец, мне в голову приходит идея. Я звоню в телефонную компанию. – Девушка, – говорю я. Это я говорю по-английски,
конечно. – Девушка, мне нужен такой сервис, чтобы телефон на разные звонки
отвечал по-разному. Понимаете? – Не совсем, – вежливо отвечает девушка. – Вы
имеете в виду Call answering? – Его самого, – говорю я. – Но чтобы он не говорил
всем одно и то же, а подходил бы к этому, так сказать, творчески. Например,
если звонят с телефона номер 973-237-8964, чтобы он отвечал: «Это квартира
Матлина. Я вас в гробу видал». А если звонят с телефона номер 732-634-0846,
чтобы он отвечал: «Это квартира Матлина. Когда услышите короткий гудок, можете
идти в ж...». – Just a minute, – говорит телефонистка. – Spell it please[1]. В общем, через пятнадцать минут разговора ей
становится понятно, что я имею в виду. Смышлёная попалась девушка. – Сколько, – говорит – вам нужно таких разных
приветствий? – Ну, – говорю, – близких друзей у меня человек
двадцать, и еще приятелей человек сорок. Впрочем, приятелей не обязательно
посылать индивидуально. Я хочу сказать – для них не обязательно делать персональные
приветствия. Значит, двадцати хватит. – Понятно, – говорит смышлёная девушка и после
небольшой паузы добавляет; – Это будет вам стоить девяносто девять долларов
восемьдесят центов в месяц, плюс доллар девяносто девять за каждый ответ на
звонок. – Что? – кричу я. – Вы с ума сошли! Чтобы послать
Лифшица в ж..., я должен платить сто долларов в месяц? Да ещё доллар девяносто
девять за каждый посыл? – Я вам сочувствую, – говорит девушка. – К
сожалению, наши расценки не зависят от того, куда… я имею в виду – не зависят
от содержания приветствия. Спасибо, что вы пользуетесь услугами нашей компании. Я кладу трубку, и меня снова начинает терзать
неуёмная боль творческого поиска. Как бы так сделать, чтобы Лифшиц получил
достойное электронное приветствие, но при этом не платить сто долларов в месяц? В конце концов, меня озаряет идея, простая, как
всё гениальное: ведь я сам ничем не хуже этого недоразвитого автоответчика. Но,
в отличие от него, я могу различать своих абонентов. У меня для этого, помимо
природного интеллекта, есть ещё идентификатор,
по-английски caller’s ID, который
позволяет видеть, кто звонит. Проблема решена. В течение следующего часа я сижу
около телефона, предвкушая удовольствие. Наконец, раздаётся звонок. Я узнаю
номер. Точно, звонит Лифшиц. Наверно, опять хочет попросить взаймы. Я снимаю
трубку и говорю монотонно: – Это квартира Матлина. Когда услышите короткий
гудок, можете идти в ж... Спасибо, что позвонили. После этого я добавляю тонким голосом: – Би-ип! И, от радости затаив дыхание, жду ответа. К моему
удивлению, Лифшиц не злится и не разражается руганью, а наоборот говорит очень спокойно
и даже дружелюбно. – Привет, – говорит, – это я, Лифшиц. Я тут
недалеко от тебя. Хотел зайти, занести двести долларов, которые я тебе должен. Ну
ладно, тогда как-нибудь в другой раз. От возмущения у меня перехватывает дыхание, хотя я
его и без того сдерживаю. Я говорю: – Клик-клик! Не двести, а триста! – А, ты дома, – говорит доброжелательный Лифшиц. –
А я думал, это был автоответчик. – Конечно, автоответчик, – говорю я. – А потом я
узнал твой голос и взял трубку. Разве ты не слышал «клик-клик»? В это время в наш разговор вторгается ещё одно
чудо современной технологии под названием call
waiting. Это значит, что мне кто-то звонит, и я могу переключиться с
Лифшица на этого абонента, а потом обратно на Лифшица. Я говорю: – Лифшиц, подожди минуточку. Я к тебе вернусь. И переключаюсь на абонента. Кто этот абонент, мне
не известно, поэтому я говорю, на всякий случай: – Это квартира Матлина. Я вас в гробу видал. Би-ип. – Спасибо, вы также! Вы также! – радостно отвечает
мне голос с сильным английским акцентом. – Мне очень приятно слушать русскую
речь. Как я понимаю, вы сейчас пользовали прошедшее время глагола «видать» в
значении повелительно-пожелательного наклонения в настоящем времени, правильно?
То есть вы хотели сказать «я вас уже хочу видеть», правильно? А теперь я звоню
вам по очень хорошему делу. Наша организация собирает деньги на поддержание
бедных еврейских семей в России. Мы хотим надеяться на вашу помощь. Сто
долларов может кормить семью из трёх человек целый месяц. – Клик-клик, – говорю я. – Дам двадцать. Пусть эта
семья переходит на диету. Только больше не звоните. – Большое спасибо! – кричит мой счастливый
собеседник. – Обещаю вам не звонить, пока семья из трёх человек кушает на ваши
деньги. Я переключаюсь обратно на Лифшица: – Алё, Лифшиц, ты ещё здесь? – Я здесь, – говорит Лифшиц. – Знаешь, ты,
кажется, прав, извини. Не двести, а триста. Я немного перепутал. Это я Фейгину
должен двести долларов. – Хорошо, – говорю я. – Давай двести. А сто отдашь
потом. – Извини, теперь уже не могу, – говорит вежливый
Лифшиц. – Пока ты разговаривал, я уехал далеко. Как-нибудь в следующий раз. Я
позвоню. Он отключается, а я начинаю проклинать телефонную
технологию, которую я до недавнего времени так пылко любил. Если бы не эта
пакостная технология, я бы не прерывал разговор с Лифшицем, и у меня было бы
сейчас на двести долларов больше. Теперь жди, когда он позвонит. Недели через две раздаётся звонок, и, как ни
странно, мой телефон идентифицирует Лифшица. Я говорю монотонным голосом: – Это квартира Матлина. Когда услышите короткий
гудок, можете привозить деньги. Спасибо, что позвонили. Би-ип. В ответ я слышу такой же монотонный голос Лифшица: – Это квартира Лифшица. Когда услышите короткий
гудок, не расстраивайтесь. Оставьте сообщение, и я вам позвоню через год. Я кричу: – Клик-клик! Бип-бип! Лифшиц, перестань валять
дурака! Ты что, автоответчик? – От автоответчика слышу! – говорит невозмутимый
Лифшиц. – Это я пошутил. А если всерьёз… Тебе нужны деньги? – Что за глупый вопрос? Я же сказал – привози. – Хочешь восемьсот долларов? – говорит Лифшиц. – Я
уверен, что хочешь. Тогда одолжи мне пятьсот, а я тебе потом сразу отдам
восемьсот. Идёт? За что я люблю Лифшица – за изобретательность. Я
говорю: – Клик-клик! Извини, Лифшиц, мне кто-то звонит, я
должен ответить. Я к тебе вернусь. Я кладу трубку на стол и иду советоваться с женой.
Как всегда, в тот момент, когда я решаю посоветоваться с женой, я понимаю, что
совершил ошибку, но уже поздно. – Конечно, дай, – говорит она. – У нас есть
деньги. А он уже третий месяц без работы… Я снова беру трубку. – Клик-клик! Лифшиц, ты здесь? Алё! Лифшиц! Клик-клик,
тебе говорят! – Сам ты клик-клик, – говорит Лифшиц, не проявляя
никакого уважения к современной технологии. Ну, что она сказала? – Приезжай за деньгами. – Ты знаешь, – говорит Лифшиц, – у меня есть
хорошая идея. Чтоб и тебе, и мне было лучше. Дай мне не пятьсот, а семьсот, и я
тебе буду должен ровно тысячу. Круглая сумма, понимаешь? Очень удобно, и легко
запомнить. Хочешь с женой посоветоваться? –Бесполезно, – говорю я. – Приезжай, я дам
семьсот. Только больше не звони. Лифшиц отключается, и меня опять начинают
одолевать горькие мысли о современной технологии, из-за которой мои потери
возрастают с каждым днём. Если бы не телефон, теперь бы у меня было бы на
тысячу долларов больше. Я звоню в телефонную компанию. – Девушка, – говорю я, – вы можете сделать так,
чтобы мой телефон больше не звонил? – Когда не звонил? – Никогда. – О’кей, – говорит девушка. – Мы можем вам отключить телефон, но ваш двухлетний контракт ещё не истёк. Если вы разрываете контракт, это будет стоить вам двести долларов. – Что? – кричу я. – Двести долларов? Всего-навсего? Отключайте немедленно! Я кладу трубку, и у меня возникает блаженное чувство облегчения, какое бывает у человека, который после долгого, утомительного дня снял тесные ботинки. Я снова люблю современную телефонную технологию нежной любовью. За то, что её можно выключить.
Художник Михаил Беломлинский |
![]() |
|
|||
|