Номер 1(14) - январь 2011 | |
«Пир сокровенных, дивных чувств…»
בס"ד
Великое значение поэтического
образа в том, что с
его помощью мы постигаем скрытую
суть природы,
людей и событий, никак не нарушая
их естественной
целостности, не внедряясь, не
ломая, не убивая.
Так живет поэзия, так живут поэты.
«Воскресение Маяковского»
Ю. Карабчиевский 1.
Так жил
Осип Мандельштам, так жила поэзия Осипа Мандельштама. Магия сплошного водопада,
оперенье слов, пунктирное биение букв, вязкие, вязнущие в восторженной гортани
звуки. Мандельштам дарил словам абсолютную свободу, которую можно сравнить со
свободой, данной Творцом (до определенного момента), Адаму и Еве. Свобода,
полученная в самом начале, где в световом луче образа можно увидеть все – от
обиженного маятника часов до липкого леденца на стекле, где слово не ведет себя
под линеечку, а глаголет и живет по правилам музыки и цвета, движения и
согласованности. И если Уистона Одена «слова сводили с ума», то Мандельштаму
слово помогает разделить свой опыт с остальным человечеством, некий подарок
космосу: Среди кузнечиков беспамятствует слово, – там, где чуткая серна
образа подгибает колени на длинной строке поэта. Надежда Мандельштам вспоминает:
«Читая стихи, Осип наклонял голову набок, чутко прислушиваясь к каждому звуку,
изменению в себе». Слово – есть поступок поэта, его полный внутренний смысл и
весь объем связанных с ним ощущений. Хорошо, если знаешь назубок, что
«Все
существующее – искусственно, ибо Природа – это Искусство Бога». (Х.Л. Борхес).
Живя, не
подводя итогов, не мучаясь суетой славы, не завися от горячности или апатии
толпы, поэт сможет перейти границу внутреннего монолога, и стать неотъемлемой
частью «пресловутой магии слов». Особая способность Мандельштама обособить
впечатление от основного чувственного материала, ставит его на одну доску с А. Фетом,
о котором Лев Толстой писал: «Откуда у этого добродушного, толстого офицера…
такая
лирическая дерзость, свойство великих поэтов?»
Для Мандельштама
творчество, это долгий путь высокого страдания, на призрачной кромке которого
время заплетет виноградные кисти памяти, и откатит голый камень отчаяния, а на
смену ему нам остаётся только имя – чудесный звук на долгий срок…
Мандельштам
не выучился на раввина, иудей, награжденный божьим откровением, пригвожденный к
варварской действительности России, он пытается уйти в выдуманную Элладу,
мучительно понимая, что выжить сможет только в вечном городе Иерусалиме, и что
именно в Иерусалиме Пушкин, семит, потомок фалаша, склонится над его колыбелью.
Эта ночь непоправима,
А у вас еще светло.
У ворот Ерусалима
Солнце черное взошло
Знает
поэт, что только у ворот Иерусалима ждет его избавление. 2.
В тени
черного солнца, под барашками облаков, спят тревожащие холмы. Мандельштам
напоминает птицу, раскачивающуюся на ветке, полной плодов. Он пишет о меде,
будучи медовой каплей, сквозь которую светит агатовое слово. Алебастровые веки
его стихов настежь открыты, точно навсегда был ослеплен желтым солнцем –
солнце желтое страшнее…
Голова
поэта высоко поднята и перо он держит, как новорожденного Бог. Ни в быту, ни в
поэзии Мандельштам никогда не копит, а всегда тратит. Тратит из первых рук свое
пожизненное наследство. Отдаваясь слову, «поэты творят обряды», как дети,
пересыпающие песок на берегу моря, обряд берега, приглашая на пир
сокровенных
дивных чувств…
На акульих
лопатках еще пузырится звезда,
И
полощется слово в соленных, тугих неводах. Шепелявит трава, голубая под низкой луной
Прогибается
лук, серебрится под сильной рукой. Видел обморок птиц, одинокую флейту борзую
Гладил
теплый булыжник, и стрелы в колчан собирал.
Гнал
печаль по горам, как гонят козу молодую, –
Знойный
ветер болячками губы ее обметал.
Но не
снять тебе боле суровое платье твое,
Закипает
слеза, и в преддверии черной грозы,
Не уйдет
от огня твой агатовый детский язык,
И от
темного века отлично твое ремесло.
Э. Пастернак
Поэт
близок к вере, как стихи близки к молитве. Там, где с «плоти камня», позволено
сдувать пыль тысячелетий, он пронесет по воздуху свиток Торы и, содрогнувшись,
обрушатся колоны амфитеатров, и на птичье мгновенье меж бездной и бездной, меж
эхом и эхом, между жизнью и смертью встретятся лицом к лицу иудей Осип
Мандельштам с поэтом Мандельштамом.
В 1916
году поэт пишет:
Не три
свечи горели, а три встречи –
Одну из
них сам Бог благословил.
Четвертой
не бывать, а Рим далече –
И
никогда он Рима не любил.
Мандельштам
никогда не забывал об этой единственной, благословенной Творцом, встрече с
народом Израиля! Юрий Иваск писал: «Евреев Мандельштам ощущал, как что-то
единое, как что-то вечное, непрерывное».
…Нет,
ты полюбишь Иудея,
Исчезнешь
в нем –
И Бог с
тобой.
Когда
Аксаков прочитал стихотворение Пушкина: «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем»,
он воскликнул: «Как можно было об этом так возвышенно написать!»
Любовная
лирика Мандельштама насыщена, как полноводная река и, вытекающая из истоков «глухих
тайн», она: «самое умное, что достиг человек – уменье любить женщину».
О
стихотворении
Мастерица
виноватых взоров,
Маленьких
держательница плеч…
Ахматова
говорила, что на ее взгляд, это лучшее любовное стихотворение двадцатого века.
Мандельштам любил Петрарку, его переводы Петрарки напоминают сеть,
подталкиваемую глубоким выдохом волны. Тот же корень гонимого камня, гонимого
рваным башмаком эпохи – я нищий, в рваной штанине. В «Тристии» это
колоны с треножником посреди разрушенного Колизея.
Ночь на
исходе, и немеют души,
Который
раз вершится суд третейский,
И вечность
черепахою послушной
Вползает в
уши игрищ Колизея.
Э. Пастернак
Цвет и
свет. Иудея – черный и желтый, а Рим – пчелиный, мохнатый. Цвета похожи, свет
другой. Мандельштам всей своей неприкаянной судьбой ждал чуда, жил чудом, сам
был чудом. Гармония поэтики Мандельштама до конца не опознана. Образы ее
настолько непосредственны, и так завораживают, что простому читателю порой не
внушают доверия и посему обиженно уходят на холмы…
Поэт Осип
Мандельштам жил вне времени: Нет, никогда ничей я не был современник…
Мандельштам
говорит: Я в Риме родился, и он ко мне вернулся.
Для меня
круг сомкнется, когда без малого через столетие я прочту в биографии
гениального писателя, лауреата Нобелевской премии, иудея Шмуэля Йосефа Агнона
следующее: Из-за злодея Тита я родился в Галиции, но должен
был родиться в Иерусалиме…
Разбужен гонг и в городе сиротства
Одна луна
пришита к двум зрачкам.
Акрополь,
утонувший в фарисействе,
Отдали на
жевание волам.
Ломаясь
надвое, лунатики-деревья
Теснят
перо, и некому сказать,
Как
варварски отстукивает время,
Чтобы
опять кого-нибудь предать.
Разбужен
гонг. Как птичьи небылицы
На выдохах
агатовая речь
Уж больше
никогда не воплотится…
И волчью
шубу сбросят с детских плеч,
И
войлочное время, сквозь туманы,
Запомнится
одной, но рваной раной.
Э. Пастернак Январь – 2011
*** А теперь несколько слов о новостях культуры и моды. Какая женщина останется равнодушной при показе модных изделий? Но всегда возникает вопрос: а где эти модели можно купить? В универсальных магазинах одежда, как правило, стандартная, и далека от того, что демонстрируется на подиумах. Тут нужно идти в модные бутики, где есть надежда отыскать что-то подобное тому, что носили длинноногие модели. Но где эти бутики? Чаще всего, далеко от дома. Однажды Михаил Светлов остроумно ответил на вопрос иностранца в Москве, где ближайший ночной бар? Поэт сказал: "В Хельсинки". Сейчас все иначе. В бутик вовсе не нужно лететь в Хельсинки или в Париж. БУТИК лучших дизайнеров мира у тебя дома! · Брендовая одежда · DelMaro и других фирм - все это благодаря интернету. Загляните сами на сайт modadoma.net и убедитесь своими глазами. |
|
|||
|