На холмах Грузии и виноградниках Шабли

История двух поездок

(окончание. Начало в №12/2010)

История вторая

(с английским акцентом)

Солнечный сентябрьский денек. Ветер, определяемый метеорологами как «умеренный до сильного», сгибает струи единственного работающего – по нынешней нежаркой погоде – фонтана и осыпает мелкой водяной пылью посетителей Выставки. Это исключительно гости столицы – немногочисленные представители семьи советских народов (именем дружбы которых и назван функционирующий фонтан) и еще более малочисленные интуристы. Совграждане отметили свои командировочные удостоверения в соответствующих павильонах и теперь попивают пивко, разнежившись на вольном воздухе и ловя уходящее солнышко. Иностранные же граждане (в данном случае, собственно говоря, подданные Соединенного Королевства) активно эксплуатируют японские фото- и видеокамеры, также стремясь уловить и полезно использовать каждый солнечный лучик. Что касается пива, то за обедом они приняли некоторое количество напитка (в его российской версии), а после ужина намереваются вернуться к этому вопросу, посетив валютный бар своей гостиницы и обратившись к более привычным их желудку сортам. Мощные динамики, неукоснительно выполняя функцию эстетического воспитания, разносят по всей гигантской территории звенящий голос Анны Герман, которая с поразительной точностью определяет состояние своих сиюминутных слушателей – командировочных и туристов: «Снова мы оторваны от дома…»

Среди двух десятков британских подданных находится парочка, если и отличающаяся внешне от всей этой компании, так разве что отсутствием фототехники. Засунув свободные от фотозабот руки в карманы ветровок, они привычно-расслабленно наблюдают за тем, как резвятся их подопечные. Это гиды-переводчики группы, Наталья и Илья. Когда Анна Герман доходит до третьего куплета песни, Илья вмешивается в творческий процесс, и, адресуясь непосредственно к Наталье, немузыкально проборматывает: «И забыть по-прежнему нельзя все, что мы когда-то не допели…» – «Очень сильно надеюсь на это, дружок, – незамедлительно реагирует Наталья. – Надеюсь, ничто не забыто». – «Особенно то, недопетое». – «О котором ты мечтал долгими зимними вечерами…» – «И ночами». – «Надеюсь, что и ночами. Ну, ничего. Потерпи, немного осталось…» – «Полчасика здесь, час добираемся до гостиницы, потом ужин…» – «И все, дружок. После ужина – наше свободное время. Как ты прекрасно сказал тогда, в Тифлисе – и хоть трава не расти!..»

Тем временем британские братья и сестры (официально принятое обращение в международном профсоюзном движении, где даже самые формальные письма начинаются: Dear Brother, или, соответственно, Sister – ну, скажем, Smith), закончив запечатлевать все, достойное увековечивания, по одному и парами начинают собираться вокруг гидов, восстанавливая временно нарушенное единство группы. Такая сплоченность обычно наблюдается лишь в первый день пребывания иностранцев в стране Советов, пока не рассеялись центростремительные страхи перед вездесущим могуществом КГБ и не наработались еще центробежные связи, влекущие к сколачиванию относительно автономных групп и группок по интересам. Изначально коллектив представлял собой аморфное сборище, с бору по сосенке, два десятка практически незнакомых между собой людей со всех концов Великобритании. Общее у них одно – каждый занимает достаточно высокий пост в региональной или отраслевой профсоюзной иерархии. Говоря по-русски, ответственные работники обкомов профсоюза – как минимум, а то и повыше. Сегодня рано утром, сонные, они собрались в Хитроу, потом, после безуспешных попыток выспаться в чреве «Боинга», были отловлены усилиями Натальи и Ильи сразу же после шереметьевского паспортного контроля, привезены в гостиницу, пропущены сквозь процедуру совместного завтрака с ответственными сотрудниками ВЦСПС, после чего им, обалдевшим от избытка впечатлений, была дарована возможность ознакомиться с экономическими и культурными достижениями советского народа на соответствующей выставке.

Всей честной компании предстояла поездочка по стране Советов, с посещением Сибири, и поэтому ВДНХ представлялась составителям программы логичным исходным пунктом, где можно получить базовые знания и общую картину, каковые (каковая) подлежали дальнейшему уточнению на местах. Вообще-то ВДНХ («вали-давай-на-хуй», в популярной народной расшифровке) отнюдь не худшее место для первых часов пребывания на советской земле – особенно если погода приличная, а день будний и малолюдный. Собственно говоря, нормальный среднестатистический великий британец воспринимает этот огромный городской парк как нечто близкое сердцу, и уж совсем неожиданный отклик в его колониалистской душе находят странного вида строения – павильоны всех форм и размеров, чем-то неуловимо напоминающие о достославных временах, когда и Тадж-Махал, и африканская хижина одинаково принадлежали Короне, а их архитектурные черты, при всем разнообразии, были единым имперским наследием.

По пути в гостиницу автобус единодушно спал. Бодрствовали лишь водитель и гиды. Водитель, естественно, вел машину, а гиды вели частную беседу – впрочем, скорее профессионального, нежели интимного характера. Прежде чем приступить к изложению этого задушевного разговора, постараемся дать общую фоновую информацию, связанную с историей нашей парочки. Отношения между Натальей и Ильей самые что ни на есть нежные, что в принципе характерно для любовников, имеющих некоторый стаж совместной, скажем так, деятельности, но видящихся – по различным причинам – реже, чем того хотелось бы. Подходит к концу день первый их третьей совместной поездки с группами англоязычных гостей Советского Союза; две предыдущие были куда как успешными во всех смыслах, и наши герои не видят причин, могущих воспрепятствовать повторению ставших уже привычными достижений. Они внятно представляют себе, чем будут заниматься в каждую из свободных минут, причем как в ночное, так и в иное, удобное – да пусть и не очень удобное – время суток. Собственно говоря, уже сегодня утром, раскидавши группу по гостиничным номерам, они дали дорогим гостям час на личные нужды перед завтраком, и сами использовали это время с толком, а также с большим чувством, хотя – следует признать – без особой расстановки.

Сейчас же, будучи на людях и не имея возможности заниматься тем, чем хочется, они решают посвятить имеющийся в их распоряжении час пути до гостиницы тому, чем все равно заняться следует – а именно, предварительному анализу клиентуры. Известно, что гида можно уподобить дрессировщику, работающему с крупными хищниками, от которых ежесекундно следует ожидать любых неожиданностей, и хорошая кормежка вкупе с ласковым обращением отнюдь не исключает использование парфорсного ошейника, а в крайних случаях – и пожарного брандспойта. Разница между этими профессиями сводится в основном к тому, что дрессировщик обычно выбирает себе артистов в довольно юном, так сказать, щенячьем возрасте, после чего обе стороны имеют возможность привыкнуть друг к другу на протяжении многолетнего периода, тогда как гид, общаясь с каждой группой своих клиентов всего лишь одну-две недели, всякий раз вынужден входить в клетку, практически не имея представления о нраве ее обитателей. Кроме того, гид не вправе заявить дирекции своего цирка, что хищник по имени Сэм Джексон имеет склонность к людоедству и в таковом качестве опасен для окружающих – вышеупомянутый мистер Джексон уже оплатил свое пребывание в стране, и у гида нет выбора, он обязан работать с навязанным ему материалом, полагаясь при этом лишь на профессиональное искусство дрессировки. Ясно, что ради сбережения своих нервов – а то и шкуры – гид должен распознать людоедские наклонности мистера Джексона как можно скорее и по возможности купировать их в зародыше, используя весь богатый арсенал приемов, в диапазоне от кнута до пряника. Ведь мистера Джексона можно и задобрить – оказывая различные мелкие услуги в рамках политики «most favored client», и запугать – проведя с ним беседу с глазу на глаз на излюбленную, извечную тему «Big Brother watches you».

За неполный день общения Илья с Натальей смогли выявить пару дружественно настроенных клиентов, несколько человек, склонных к здоровому любопытству (активно задававших вопросы и к тому же записывающих ответы), некоторое количество людей апатичных (что, впрочем, может объясняться и обыкновенной усталостью) и одну откровенную стерву. Не без грусти констатировали они наличие нескольких шотландцев с акцентом, сильно затрудняющим восприятие их речений (один из них, к несчастью, еще и говорлив). Отметили также, что практически весь наличный состав склонен к употреблению напитков – впрочем, за обедом подавали только пиво, так что их отношение к продуктам перегонки зерновых культур еще предстоит уточнить. Пока – тьфу-тьфу – не проявили себя ни зануды, ни гиперактивные, ни склочники. Может, их и вовсе нет в составе группы, хотя такое везение, честно говоря, нереально. И, наконец, был вычленен шутник и любитель анекдотов, с которым необходимо, не жалея сил, как можно крепче подружиться, потому что такие люди могут способствовать разрядке самой критической ситуации.

На подъезде к гостинице Наталья деловито спросила: «Ты как, наелся за обедом?» И после положительного ответа продолжила: «Тогда я попрошу метра переслать основную часть ужина тебе в номер. Мы ведь у тебя поселимся?» – «Где скажешь. Не в этом суть. Главное – чем мы займемся». – «Вот и я о том же. А что важно для наших занятий? Отвечаю: горячее сердце, теплые руки и умеренно пустой желудок. Потом уже, через часок-полтора, как устанем, можно будет подумать и о хлебе насущном». – «До того момента – только зрелища?» – «За этим дело не станет. Увидишь, какое я себе бельишко припасла – закачаешься». – «Только себе?» – «Уточняю формулировку: на себя, но для нас. Ты ведь, небось, любишь кружева?» – «Богатая рама – это хорошо. Но все-таки главное – это сама картина». – «Мое белье – это не рама. Это оправа». – «Ну, естественно, ведь и ты не картина, а бриллиант». – «Ага. Самой чистой воды. Тридцать четыре карата». – «А почему тридцать четыре?» – «По одному за каждый прожитый год, милый. Я ведь уже не девочка».

Задушевный разговор этот продолжился после ужина, в скоростном лифте, вздымавшем – если не возносившем – нашу парочку на соответствующий этаж их почти высотной гостиницы. Поскольку лифт был скоростным, то и разговор был подстать, вполне телеграфным. «Быстро разбежались по своим ванным, – шепотом скомандовала Наталья. – Четверть часа тебе хватит?» – «А почему шепотом? – в той же тональности вопросил Илья. – Для конспирации?» – «Да чтоб не сглазить…» – «Чтобы домовые не услышали?» – «Лифтовые!.. Через пятнадцать минут будь готов на все». – «А ты-то успеешь?» – «Могу запоздать – мне еще во французское неглиже облачаться». Двери лифта не спеша раздвинулись, выпустив нетерпеливых любовников на финишную прямую к их первой после длительного перерыва совместной ночи. – «Пятнадцать минут или чуть дольше!» – бросила Наталья, прежде чем скрыться за дверью своего номера.

Двенадцать минут спустя Илья стоял у своей двери, напряженно прислушиваясь к шагам в коридоре. Босой, в джинсах и маечке, чтобы раздеться на счет «раз-два-три». Бронзово-сияющая ручка финского замка бесшумно повернулась, и Наталья проскользнула в дверь – в джинсах, с сумкой через плечо. «Ты чего с вещами – или собралась куда?» – удивленно спросил Илья, при этом автоматически протягивая жадные лапы. – «Тихо, погоди, – увернулась она. – Я еще не пришла». С этими словами она устремилась в ванную, откуда и вышла через пару минут, во всем великолепии извлеченного из сумки пеньюара, сквозь паутинную ткань которого просвечивало много всего завлекающего и завлекательного. «Вот теперь я пришла. Здравствуй, милый». И, послав остолбеневшему Илье воздушный поцелуй, Наталья продефилировала в комнату. Илья проследовал за ней на полуватных ногах. Дойдя до середины комнаты, Наталья резко повернулась лицом к аудитории; при этом полы пеньюара взметнулись, описав сложную кривую и открыв взорам завидного вида ноги, затянутые в черные колготки. Взорам – потому что Илья смотрел на нее во все глаза, и столь пристально-заинтересованного внимания не могла бы оказать и целая толпа зрителей. Проявленный публикой интерес был вознагражден изящным книксеном, сердечной улыбкой и дополнительными воздушными поцелуями. Посланные двумя руками одновременно, эти знаки внимания поплыли по воздуху в направлении адресата, а пославшие их руки замерли в жесте, означающем не что иное, как «приди ко мне в чертог златой». На всякий случай Наталья облекла призыв и в словесную форму, сказавши, вовсе без раздражения, но с известным нетерпением: «Ну же!..» Притянутый этими манками, Илья заключил девушку в свои объятия, и она сомкнула за его спиной свои освободившиеся от посланных поцелуев руки.

Так они стояли, прижавшись друг к дружке, щека к щеке, ощущая, что медленно возносятся на небеса. Когда они уже достигли примерно стратосферных высот, и дыхание резко участилось в разреженном воздухе, Наталья легким движением полувоскользнула из объятий и вполне деловым голосом спросила: «А выпить у нас ничего не припасено?» Илья сокрушенно развел руками, тем самым полностью разжав свою хватку. «И правильно, милый, – одними губами сказал Наталья. – Нечего поваживать. И ты меня знаешь, и я себя знаю. Да ведь дополнительное стимулирование нам вроде бы и не к чему. Минуем стадию алкогольного обольщения и переходим непосредственно к поцелуям». Она стиснула его лицо ладонями, наскоро поцеловала куда-то между губами и носом и сказала совершенно серьезным и даже отчасти заискивающим голосом: «Илюшка, я не очень тебя шокирую? Поверь, это вовсе даже от смущения…» Тут Илья решительно прервал попытки самоанализа, надолго закрыв ей рот. После такого поцелуя осмысленные разговоры могут еще вести любовники, находящиеся на первой стадии своих отношений; прошедшие же эту стадию решительно переходят к конкретным действиям, прекратив все вербальные контакты, кроме самых необходимых, то есть указующих, советующих и разрешающих.

Спустя достаточно длительное время Наталья, потянувшись сытым котенком, пробормотала: «Ну вот, девушка решила повыпендриваться, пощеголять в завлекательном бельишке, а ее трахнули безо всякого внимания к оболочке. Ничего не скажешь, правда, трахнули хорошо…» – «Потому что от души», – отозвался Илья. Наталья гнусно хихикнула. «Ты чего?» – спросил Илья. – «А не разозлишься?» – «Ну, говори, говори». – «И скажу. Вот тебе назло. Точнее, во благо. От души – это само собой. Это я почувствовала. Но я еще кое-что почувствовала. Вернее, ощутила. Не только от глубины твоей души, но и до глубины моей души. Ой, да ну тебя!..» Она прикрыла Илье глаза ладонью, и едва слышно, в самое ухо, проговорила – впрочем, весьма отчетливо, явно желая быть услышанной и понятой без каких бы то ни было экивоков: «Смущаешь ты девушку. А у нее, может, первый оргазм за последние сто лет». – «Вот какие бывают совпадения», – также тихо и отчетливо отозвался Илья. – Вот ведь и у меня то же самое…» Он потянул к губам ее ладонь, закрывающую ему белый свет, и сосредоточенно обцеловал каждый пальчик в отдельности. И после этой заполненной осмысленными действиями паузы деловито продолжил: «А насчет завлекательного бельишка – не горюй. Во-первых, кое-что мне удалось разглядеть, хотя, конечно же, раздевание прошло в некоторой спешке. А во-вторых – у меня такое предложение: сейчас, после душа, я тебя очень, ну просто о-ч-чень медленно одену, насладившись каждой деталью твоего туалета». – «Это что же: стриптиз наоборот?» – «В обратном направлении, а вовсе даже не наоборот – поскольку цель достигается все та же». – «В голову такое не приходило. Ну, у тебя и воображение. Романы писать не пробовал?» Илья скорчил было морду, но Наталья продолжала все тем же, вполне искренним голосом: «Ничего плохого, между прочим, в виду не имею. Настоящая порнуха – вещь сложная. По кромочке пройти, да при этом и самому не сорваться, и камнепад не устроить». – «Умная ты…» – «Знаю, милый. В том и беда моя. Потому никто замуж не берет. Да и просто так – тоже редко стало… В последнее время… После того, как ты ворвался в девичью жизнь…» Наталья резко мотнула головой, и ее без того уже растрепанные волосы вплотную приблизились к состоянию, определяемому словом «космы»: «Чего это я философию развела? Плохо ты на меня, Илюшенька, действуешь. К исповедальному настроению подталкиваешь, а это никуда не годится. Давай-ка лучше займемся претворением в жизнь твоей замечательной идеи».

Игра со всякими крючочками и петельками в обратном направлении оказалась и впрямь не менее занимательной, чем раздевание; к тому же процедура облачения заняла куда больше времени по сравнению с процессом денудации и тем самым позволила продлить удовольствие. Наконец, великолепие было восстановлено полностью, и Наталья удовлетворенно оглядела себя в зеркале со словами: «До чего хороша! И кому же я, красоточка, достанусь?» Илья направился вслед за нею к зеркалу, чтобы делом ответить на этот вопрос, и только было заключил ее в объятия, зайдя со спины, только начал целовать завитки волос на шее, как раздался телефонный звонок. Они замерли. Телефон не унимался. «Кого это черт разбирает», – невнятно проговорил Илья, не прекращая своих поцелуйных действия. Наталья нервно хихикнула. «Сплю я!» – ответил Илья на очередной, шестой уже, звонок. – «Возьми трубку, возьми, – сказала Наталья. – Кайф все равно уже сломали. А если, не дай Бог, что-то серьезное, так попросят этажерку тебя разбудить…» – «Этого еще не хватало», – пробурчал Илья по пути к телефону. – «Да, я, – ответил он вполне сонным голосом. – Этого еще не хватало. Да вы что! У нас встреча с заместителем председателя. Что, прямо вот ни единого автобуса? Освободится к одиннадцати? Хорошо, подгоните его в половине двенадцатого ко второму подъезду, а нам к гостинице дайте три «рафика». Да, не позднее девяти пятнадцати». Положив трубку, он обратился к Наталье: «Все поняла?» – «Транспортные проблемы – чего ж тут не ясного. Жди – сейчас Виталик начнет названивать, а то и еще кто-нибудь из Секретариата. Панику-то диспетчерская повсюду подняла». – «Ну, а наши действия?» – «Расслабиться, забыть на полчаса о сексе – а заодно и перекусить, раз выдалась передышка». Она кивнула на столик, где были расставлены яства, оставшиеся от ужина. – «Заваривай чай, а я пока разберусь с питанием».

Попили чаю со скромными бутербродами, ответили на пару звонков, заверив обеспокоенных референтов в том, что небо не рухнуло и земля не разверзлась. «Ну, что, – сказала Наталья. – На дворе уже одиннадцатый час. Пора и на боковую. Чего-то они, гады, своими звонками развратное настроение свели на нет. Давай-ка, милый, раздень меня попросту, без особых затей. А стриптиз я тебе завтра устрою. Договорились?» – «Завтра вряд ли получится – в поезде-то, да к тому же в разных купе». – «Черт, действительно…» – «Отложим до послезавтра, до Киева». – «А как в Киеве – ну, насчет размещения? Нас не распихают по трехместным номерам с гидами Республиканского совета?» – «Надеюсь, что Витюня там по-прежнему у власти. Он не допустит». – «Ладно, кончаем пустые разговоры. Туши свет и говори мне «ты»!»

Очередной звонок раздался часов в шесть утра. «Что, и «рафиков» нет?» – пробормотала со сна Наталья. Оказалось – дело хуже. Звонила жена одного из клиентов. Резкие боли в животе у супруга и повелителя. Наскоро одевшись, Илья с Натальей кинулись к гостиничному врачу и со словами «Авось, ничего страшного, просто понос» привели его к страдальцу. Врач помял английский живот и сказал: «Ребята, вызываю скорую. Боюсь, что аппендицит». Ну, это и впрямь ЧП. Тут же подняли с кровати Виталика, референта, отвечающего за делегацию, и он примчался, небритый и взъерошенный – благо, что живет через квартал от гостиницы, – приехав в одном лифте с бригадой скорой помощи. Скорый врач уже названивал в Боткинскую и вызывал перевозку; Виталик начал искать переводчика на подмену. «Тут Сонечка живет неподалеку», – подсказала Наталья. Позвонили Сонечке, та, на счастье, оказалась свободной и согласилась приступить к работе через сорок минут («Мне бы только морду сполоснуть и лифчик погладить», – как изящно заявила она Виталию). Решив этот вопрос, Виталий тут же поднял с постели зав сектором, который принял сообщение к сведению и попросил Виталия известить также и зав отделом. Вскоре прибыла и Сонечка, а вслед за ней – бригада с носилками. Боткинский врач в очередной раз помял несчастного клиента, спросил про группу крови и позвонил в больницу, чтобы готовили операционную. Наконец, вся компания – страдалец на носилках, медперсонал и Сонечка с мадам – отбыли по назначению. Виталик, отдав на прощание Сонечке приказ звонить и постоянно держать его в курсе, набрал номер диспетчерской и заказал «Волгу» для мадам с Сонечкой, распорядившись подать машину через два часа к Боткинской. Потом он поскреб подбородок и сказал неопределенно: «Вот… А ты говоришь – купаться… Ладно, пойду домой, побреюсь. Встретимся за завтраком, раз у вас появились свободные места».

Придя в ресторан, Виталик подсел к столику метра и, завладев его телефоном, развил бурную деятельность. Прежде всего, он позвонил в диспетчерскую и убедился, что все в порядке с обещанными «рафиками» и «Волгой». Потом связался с Боткинской, узнал, что операция идет своим ходом, и договорился, чтобы Сонечку подпускали к телефону в ординаторской и выписали ей с мадам пропуска для посещения в любое время суток. Продиктовал контактные телефоны – свой, секретарши зав отделом и здесь, у метра на столе, а также номер заказанной «Волги» и имя водителя. Известил метра, что Сонечка с мадам будут питаться отдельно от группы и по свободному графику. Все это он проделывал, не отрываясь от завтрака, который ему сервировали тут же, на административном столе. На закуску, заедая черный кофе сдобной булочкой, он позвонил в контору и проинформировал зав отделом о развитии событий. Илья с Натальей все это время занимались своими делами – не в черствости душевной тут дело, а в том, что у них свои, здоровые, подопечные, а за больных пусть теперь у Сонечки голова болит.

Узнав, что операция – в смысле, хирургическая – прошла штатно, о чем им сообщил Виталий уже после встречи с зампредом, они и вовсе выкинули пациента из головы. Откатали весь день как положено (после встречи – Мавзолей, Кремль, обед, Третьяковка, ужин, автобус, Киевский вокзал). Между ужином и автобусом позволили себе минут двадцать личного времени – причем в комнате Натальи, вроде бы для разнообразия.

Утром, на перроне, их встречал Витюня – киевский начальник, все тот же не меняющийся с годами блондинчик, джинсы в обтяжку, ковбойские сапожки, шустрый хохляндский плейбой. Усадив Наталью с местной гидессой Марийкой на переднее правое сиденье – давать путевую информацию и всячески развлекать клиентов, он потащил Илью в конец автобуса, поговорить по душам. Обменявшись новостями – московскими и местными, перешли к делу. «Что насчет размещения? – игриво спросил Витюня. – Ты в каких отношениях с девушкой? Учти, если ни в каких, то я сам претендую. Гарна дивчина». – «Раз ты так ставишь вопрос, то скорее в каких, чем ни в каких». – «Вас понял. Ну, сам понимаешь, двухместный я дать не смогу. А сделаем-ка вот что: выделю вам от щедрот полулюкс – есть у нас такие, что формально считаются как две отдельные комнаты, с общей прихожей и санузлом. Устраивает? Теперь по программе. Сейчас позавтракаем – и на прием в Республиканский совет. А после обеда – экскурсия по городу и музей Ильича, хочешь ты этого или нет. Зато завтра на весь день повезу в совхоз – где и пообедаем. От души. Ты же любишь пожрать, я помню. А там ребята принимают – закачаешься. Послезавтра с утречка на завод вычислительной техники, прощальный обед, и улетайте в свой Иркутск – что вы там, в Сибири, забыли – я не понимаю».

Когда подъезжали к зданию Республиканского совета профсоюзов, Илья сказал коллежанке: «Видишь башенку на крыше?» – «Экие архитектурные изыски. А на кой она сдалась?» – лениво поинтересовалась Наталья. – «Функциональное назначение лично мне не известно – да боюсь, что вряд ли мне одному. В профсоюзных же кругах эта штука именуется коротко и точно: солоп Сологуба». – «А кто такой Сологуб?» – отреагировала Наталья на незнакомое слово. – «Нынешний председатель республиканского совпрофа». – «А до его вступления в должность кому он… она… ну, в общем, кому это принадлежало?» – «Хороший вопрос. И вполне логичный. Обратись с ним к местным специалистам». – «И обращусь. Марийка, а до Сологуба эта штука, она чьей была?» – «Эта самая хреновина на крыше?» – переспросила Марийка. И ответила ровным голосом, без какой бы то ни было особой интонации, будто сообщала годовое количество электроэнергии, вырабатываемой Днепрогэсом: «Раньше принадлежала украинскому народу, как и все на Батьківщини. А потом народное добро стало расходиться по рукам. Это, в частности, попало в руки мадам Сологуб. Но по некоторым сведениям, им также пользуется еще некоторое количество профсоюзных активисток. Говорят, что на паритетных началах»

Прием в Республиканском совете прошел столь же безлико и серо, как любое другое мероприятие подобного рода, хотя и был украшен присутствием троих крепкогрудых дивчин в расшитых народных кофтах, которые подавали дорогим гостям чай и прохладительные напитки. Национальная по форме и экзотическая по виду одежка вызвала неожиданный приступ энтузиазма со стороны женской части делегации, и по выходе на улицу они обступили Марийку, выясняя возможности и пути ее приобретения. «Какие проблемы, – бодро отреагировала она. – «Каштан» – другого нет у нас пути!» И, предложив клиентам занимать места в автобусе, обратилась к водителю с просьбой по пути навестить оазис Укринвалютторга. На это водитель хмуро заявил, что никаких магазинов в его маршрутном листе не значится, и поэтому он поедет прямо в гостиницу. Появившийся в этот момент Витюня вступил с водилой в длительную дискуссию на мове и, будучи каким ни на есть начальством, настоял на соблюдении интересов группы, для чего ему, правда, пришлось собственноручно внести в путевку запись об изменении маршрута.

Оставшуюся часть светового дня группа провела под размеренный аккомпанемент повествований Марийки, посвященных историческому прошлому и не менее историческому настоящему Киева. Когда стало смеркаться, подъехали к музею Ленина, чтобы в течение отведенного программой неполного часа ознакомиться с этапами жизни вождя. Илья немедленно кинулся на поиски мест общественного пользования, поскольку давно уже давало о себе знать выпитое за обедом пиво. Конструктивно местный сортир оказался точной копией аналогичного заведения на платформе «Заветы Ильича» Ярославской железной дороги, представляя собой ряд дырок в бетонном полу – правда, тот, подмосковный, был рассчитан на одновременное обслуживание всего троих человек, а этот, музейный, превосходил его в количественном отношении раз в пять. Задерживая дыхание, Илья постарался не задерживаться в помещении и бросился вдогонку группе.

Через пятьдесят три минуты Марийка вывела духовно обогащенных клиентов в вестибюль, где их уже поджидал Витюня, с улыбкой на устах и со словами: «Ну, а теперь – на ужин!» Когда он увидел, что часть группы, включая и ее женскую часть, двинулась в направлении стилизованных изображений мужской и женской фигурок, улыбка мгновенно исчезла, сменившись выражением растерянности. «Тут ведь вот какая херовина, – доверительно зашептал он Илье, оглядываясь, не слышит ли кто из посторонних. – Когда доканчивали строительство, денежки уже были на исходе, и поэтому решили сделать туалеты по облегченной, общенародной, так сказать, модели. Советскому человеку оно, конечно, не привыкать, а вот некоторые интуристы недоумевают…» При этих словах весь коллектив британских леди, с московской и киевской гидессами в арьергарде, вылетел из опрометчиво посещенного помещения – явно, что называется, не солоно хлебавши, и на рысях кинулся к автобусу. «Витясик, – интимным голоском сказала Марийка, – давай-ка быстрее в гостиницу, потому что иначе народу будет плохо». Пока клиентура грузилась в автобус и пока ждали пару отчаянных джентльменов, решившихся все-таки воспользоваться услугами на месте, Илья не отказал себе в удовольствии заметить: «Между прочим, в аналогичном московском учреждении это самое место, пожалуй, самое комфортабельное в городе». – «Вот как?» – вяло удивилась Наталья. – «Представь себе. Вход в музей, естественно, бесплатный, так что если я оказываюсь в том районе, то никогда не отказываю себе в простых удовольствиях». – «Надо же, – ухмыльнулась Наталья. – Ну, спасибо за науку. Теперь буду знать».

Все на свете имеет свой конец, в том числе и этот первый день в Киеве. Вот наши герои уединились в той комнатенке полулюкса, которая записана в гостиничном гроссбухе на Наталью. Илья сидит на малоудобном стуле. В помещении, освещаемом надкроватным бра – полумрак. И тишина, потому что радиоточка настроена на местную программу, по которой в настоящее время идет разговорная передача на языке республики. Стриптиз без музыки – вещь непростая, но Наталья честно пытается совладать с трудностями. Сбросив прозрачную одежку и стянув колготки, она танцующей подходкой приближается к своему единственному зрителю, делает несколько па вокруг стула и вдруг, плюхнувшись Илье на колени, разражается слезами. «Что с тобой, радость моя?» – растерянно спрашивает Илья, обняв ее и пытаясь поцеловать. Наталья пытается увернуться от его ищущих губ и сквозь рыдания шепчет: «Боже мой, какой идиотизм! Ничегошеньки у меня не выходит. Тоже мне – женщина-вамп выискалась…» Илья гладит ее по голове. Рыдания только усиливаются. «Скажи правду, Илюшка, я и в постели такая же бездарь?» Илья растерянно молчит, понимая, что всякое слово сейчас будет в строку, то есть не в масть. – «Ну, скажи же, хоть что-нибудь». – «Ты хорошая». – «Ага. Просто лучше не бывает. Чудо в перьях. Только вот ощипать себя по-человечески не может». – «Ну, а повара зачем? Предоставь им эту функцию…» – «Повара-а, – все еще всхлипывая, но уже успокаиваясь, говорит Наталья. – Этим поварам дай волю – тут же попадешь как кур в ощип. Вам ведь и подушку пуховую подавай, и цыпленка-табака, и супчик из потрошков. Чтобы в самой полной мере утилизировать сырье…» Наталья встает и направляется в ванную со словами: «Погоди, морду ополосну. А то глаза красные, как у кролика. Господи, и здесь скорняжно-кулинарные ассоциации…»

Спустя некоторое время Наталья появляется из ванной, закутанная в обычный свой халатик, решительной походкой подходит к кровати, выключает бра, сбрасывает халатик (под которым – ничего) и залезает под одеяло – со словами: «Лично я – спать. Кто со мной – пожалуйста!» Понимая отлично, что в такой ситуации слова вредны и опасны, Илья по-солдатски, на счет раз-два, раздевается и следует за ней. Следующий час проходит без разговоров, но отнюдь не без пользы для участников этого безмолвного диалога. Молчание прерывает Наталья – с тем только, чтобы сказать: «Илюшенька, давай просто так полежим, бессловесно. Может, даже вздремнем…»

Короткий сон освежает их, и после пробуждения Наталья снова деловита и дальновидна, как и всегда. «Знаешь, что, милый? А пошли-ка в твою комнатенку, поваляемся на твоей кроватке. Чтобы по утрянке не было темы для разговоров у обслуживающего персонала – что, дескать, ясное дело, почему одна кровать измята, а другая – не тронута». – «Разумно». – «Я вообще девушка с головой. А что стриптиз не смогла проделать – так и не удивительно. Я таких гадостей в жизни не видывала. Ну, пошли». Они перебираются в соседнюю комнату, и Наталья продолжает: «Умная я. Но хвастливая. Вернее сказать – самонадеянная. Да к тому же и слабонервная. Чуть что-то не задается – сразу в слезы. Перед чужими-то стараюсь сдерживаться, а ты, Илюшенька, на свое несчастье – уже не чужой. Вот и получаешь по полной программе». – «Да зачем нам стриптизы эти, – отзывается Илья. – Это все буржуазные выдумки, вроде французских соусов, чтобы прикрыть безвкусное и жесткое мясо». – «Заметь, дружок, что как доходит дело до сексуальных бесед, то терминология у нас, у советских – преимущественно кулинарная. Всякие там… ну, сладкий ты мой, пышечка, пампушечка, или, напротив, селедка тощая…» – «А также скорняжная, как ты справедливо заметила: выдра драная, телка гладкая…» – «Ну, и как ты это мотивируешь?» – «Близость к природе, естественность, простота…» – «Которая хуже воровства. Примитивны мы, милый, до омерзения – вот что я тебе скажу». Воцарилось длительное молчание, которое нарушил Илья: «А, может быть, у нас вкусовые и тактильные ощущения доминируют – в силу каких-то причин?» – «Вполне возможно. И что же это на практике означает?» – «А вот что!» – немедленно отозвался Илья, завладев натальиной рукой. Он провел кончиками пальцев по ладони, потом поцеловал это место и констатировал: «Гладкая и сладкая». – «А у меня вся тела такая», – провокационно потянувшись, заявила Наталья. – «Сейчас разберемся», – отреагировал Илья и одним рывком отбросил одеяло в сторону. Наталья продолжала завлекательным голосом: «Только ты учти, эти девки – все как на подбор обманщицы. Поэтому ты не ограничивайся одним-двумя местами, а обследуй ее всю, целиком, сверху до низу». – «Можешь даже не сомневаться», – убежденно сказал Илья, энергично приступая к делу.

Утро принесло солнечную погоду и небольшой сюрприз: практически все британские подданные, из числа закупивших накануне расшитые кофты, вырядились в них, и компания – если учесть неюные и потертые (жизнью) физиономии зарубежных профактивисток – стала походить на ансамбль народной песни и танца из украинского захолустья. Невыспавшийся Витюня, войдя в автобус, отреагировал жестко: «Они что, все опупели, или как?» Практичная Марийка цинично сказала: «Зато фотографы поумирают от счастья. Такой кадр – нарочно не придумаешь». – «Дружба народов, мать ее за ногу», – буркнул Витюня и стал пробираться в конец автобуса. Посещение совхоза и впрямь вылилось в демонстрацию торжества идей профсоюзного единства. Хозяева выступили по полной программе. Сначала – прием в правлении совхоза (стены которого отделаны мрамором местной добычи), где часовая беседа о преимуществах коллективных форм сельскохозяйственной деятельности была проведена на фоне богатейшего фруктово-ягодного стола, который украшали бутылки местного клубничного и смородинового вина. Потом – двухчасовая автобусная экскурсия по совхозным угодьям. И, наконец, столь же продолжительный обед, в ходе которого были предложены, наряду с разнообразными закусками и непременным борщом под столь же обязательную горилку, бесчисленные и бесконечные вареники – с печенкой, с фасолью и грибами, с творогом, с маком и, разумеется, с вишней. После обеда дорогим гостям дали возможность побродить по центральной усадьбе, чтобы хоть чуть-чуть очухаться; по приезде же в Киев группа единодушно отказалась от вечерней трапезы и обессилено разбрелась по номерам.

«Знаешь, что, – сказала Наталья, когда последний клиент скрылся в лифте, а Марийка с Витюней отбыли по месту жительства, – пойдем-ка, дружок, прогуляемся по окрестностям. Пузо так набито, что в постели нам вдвоем просто-напросто не поместиться». – «Разумно рассуждаешь», – согласился Илья. – «Ну, еще бы. Я девушка циничная, но практичная». Они вышли из гостиницы и пошли куда глаза глядят. Солнышко село, и на землю пал тихий украинский вечер, предвестник одноименной ночи. – «Вся эта жрачка, – с ностальгической ноткой в голосе сказала Наталья, – напоминает мне твоего друга Али в его лучшем репертуаре. Помнишь, как мы обедали в Шеки, на свежем воздухе?» – «Форель и сладкий плов». – «И тутовка без конца, без края. Чистая, как слеза комсомолки». – «И совершенно потрясающая пахлава к чаю – когда уже, казалось бы, нет сил ни есть, ни пить, ни двигаться…» – «Это ты все про хлеб – а зрелище! Дворец шекинских ханов! Ах, ах и еще раз ах!..» – «И ведь, в отличие от совхозного правления, где нас сегодня принимали – никакого мрамора. Только дерево. Я-то там побывал трижды, и всякий последующий раз впечатлялся все сильнее и сильнее. Потому что в первый раз ты не знаешь, что будет, и увиденное тебя буквально оглушает. Во второй раз ты убеждаешься, что это еще более красиво, чем тебе помнится после первого знакомства. А в третий раз ты находишь столько новых деталей, что хочется приезжать туда снова и снова». Они какое-то время шли молча, потом Илья кашлянул и сказал: «Сказанное насчет дворца в полной мере относится и к вам, девушка. В наш первый раз, в Тифлисе, это было сказочно. А потом все лучше и лучше – чтобы не сказать: прекраснее и прекраснее…» Наталья замедлила шаг, остановилась и пристально посмотрела Илье в глаза: «А ту ночь, в поезде, когда возвращались из Шеки в Баку – помнишь? Может, и не следовало бы тебе во всем признаваться, но вот нашел на меня такой стих… В общем, хочешь – смейся, Илюшка, хочешь – как хочешь, но я тогда впервые себя бабой почувствовала. Впервые, можно сказать, в жизни. Несмотря на прошлое замужество и еще какой ни на есть дополнительный опыт…» Вместо ответа Илья взял ее за руку и ускоренным шагом двинулся в сторону гостиницы. Наталья коротко усмехнулась и сказала: «Милый, такое неповторимо». И, после паузы, на выдохе: «Но попробовать-то мы можем, правда?»

По возвращении в гостиницу их ожидал малоприятный сюрприз. Натальина-то комната была одноместной, а вот в комнате, которая числилась за Ильей, стояли две кровати. И сейчас второе место оказалось занятым. Илья кинулся в группу размещения и услышал там то, чего следовало опасаться: комната двухместная, и пустовавшее вчерашнюю ночь койко-место обрело своего законного постояльца – между прочим, гида Республиканского совета по туризму, как и предрекала намедни Наталья. Никакие ссылки на Витюню воздействия не оказали. «Наплюй, – сказала Наталья, когда он вернулся с побитой мордой. – Одна ночка осталась – проведешь ее у меня. Перетащи-ка, кстати, барахлишко, которое тебе завтра понадобится, чтобы не бегать взад-вперед полуголым идиотом». – «Теперь-то ты видишь разницу между Али и всеми прочими референтами», – приговаривал Илья, выкладывая необходимое на завтрашний день и упаковывая все остальное в чемодан. Надо ли говорить, что на фоне треволнений все попытки воспроизвести настрой той, звездной, поездной, ночки оказались тщетными.

Однако на этом киевские беды не закончились. Когда группа стала собираться в вестибюле перед отъездом в аэропорт, выяснилось, что нет автобуса. То есть, сначала решили, что он опаздывает: на пятнадцать минут, на полчаса… Витюня стал названивать в диспетчерскую – и выяснилась замечательная картинка. «А я тут посмотрела в расписание, никаких самолетов ни в Москву, ни в Ленинград в это время не значится, – бодро заявила ему дежурная. – Ну, я решила, что ошибочка, и отменила заказ». – «Да нам в Иркутск!» – заорал Витюня. – «Это где?» – простодушно осведомилась дежурная. – «В Сибири!» – «Дак разве ж интуристы в Сибирь летают?» Пока Витюня пытался связаться с транспортным начальством, бойкая Марийка выскочила на улицу, увидела хорошо знакомого водителя, выяснила, что тот работает с советскими туристами и, схватив его за руку, притащила к Витюне. Тот как раз дозвонился до высокого начальства, каковое объясняло ему, что автобус может быть у гостиницы не раньше, чем через сорок минут. Короче: порешили, что англичане уезжают сейчас же, с марийкиным приятелем, а совтуристы подождут сорок минут прибытия нового автобуса.

«А мы уж собрались продавать ваши места, – бодро объявили им на посадке, – вон у нас сколько желающих!» – «Вам же должны были позвонить из Республиканского совета!..» – возопил Витюня. – «Никто нам не звонил, и вообще нечего лезть со своими порядками…» Но тут Илья с Натальей оттеснили Витюню и, улыбаясь вовсе стороны, не забывая при этом щедро одаривать ключевых товарищей жвачкой, благополучно задействовали оформление английского багажа. И проследили, чтобы все чемоданы были погружены на тележку – не напрасно, как выяснилось, потому что один очень приметный «самсонит» завалился в сторонке от конвейера, и Илье пришлось бежать по полю за автокаром, умоляя грузчиков вернуться и подобрать пропажу. Когда, наконец, взмокшие, издерганные и злые, они в последний раз пересчитали клиентуру и плюхнулись в свои кресла, терзая пряжки ремней безопасности, Илья проговорил, отдуваясь: «Да уж, не Баку…» На что Наталья оптимистично улыбнулась и сказала: «Расслабься, милый. Отдыхай – нам сто лет лететь. А ты у меня молодец – сам Али не справился бы с такой ситуацией…»

Но едва самолет набрал высоту и лег на заданный курс, как стало ясно, что о расслаблении и отдыхе не может быть и речи. Подняла голову гидра внутренней контрреволюции – в лице той самой стервозной пожилой дамочки, которую они уже в первый день вычислили как потенциальный источник скандалов и неприятностей. С прямотой, достойной Железной Леди, эта мисс Руфер довела свои соображения до представителей советской принимающей стороны. Оказалось, что народу не нужна агитация за Советскую власть (то есть рассказы о достижениях под руководством КПСС), не интересны исторические экскурсы (ни Юрий Долгорукий, ни Богдан Хмельницкий, ни Ульянов-Ленин), а также вредны обильные трапезы, особенно на сон грядущий, да и приехали-то они, чтобы ближе познакомиться с советским профдвижением на местах, а не выслушивать славословия из уст высокопоставленных профсоюзных функционеров.

Что можно было сказать по поводу этой, в целом справедливой, критики? В сущности, ничего. Ну, разве что отмести разговорчики о переедании: не хочешь – не жри, в конце-то концов!.. А что дóлжно было сказать? Вот Илья и говорит ей все, что следует. Программа пребывания составлена заранее и согласована с английской стороной. Быть в Москве и не упомянуть Юрия Долгорукого, ее основателя – все равно что, проехав мимо Тауэра, сказать «Да это так, дворец, а потом тюрьма…» Профсоюзы, по определению вышеупомянутого Ульянова-Ленина, это школа коммунизма, и вообще у нас народ и партия едины. Если хочется узнать побольше о профдвижении на местах – задавайте вопросы во время встреч на этих самых местах. А в целом – любая критика конструктивна, и поэтому есть смысл обсудить все претензии на собрании группы, по прибытии в Иркутск. Явно не удовлетворенная ответом дамочка, ухватившись за идею коллективного обсуждения, предложила Илье, не теряя времени, подойти к Джеку (формальному руководителю группы) и обговорить детали. Реакция Джека также не пришлась по вкусу жалобщице. Руководитель, в свою очередь, напомнил ей, что программа была одобрена в Лондоне, затем заявил, что ему лично интересны события как древней, так и новейшей истории России, а насчет питания у него имеется только одно пожелание: побольше пива. Впрочем, собрание группы можно организовать, и он подумает об этом, а сейчас всем лучше подремать, учитывая то обстоятельство, что они летят в ночь, навстречу солнцу, и, прибыв в Иркутск рано утром по местному времени, должны будут сразу же приступить к выполнению насыщенной программы.

Иркутская гостиница встретила их объявлением, малохудожественно исполненным на листочке из школьной тетради в клетку: «Товарищи переводчики! Просьба довести до сведения ваших групп, что ввиду аварии на трассе горячей воды сегодня не будет до вечера. Администрация». К завтраку был подан пресловутый омуль, оказавшийся, на взгляд Ильи, обыкновенной селедкой, жирной и с сильным ржавым привкусом. Невыспавшиеся, немытые, голодные и злые, поехали в облпрофсовет. Там разыгралась безобразная сцена: все попытки местных ребятишек повесить лапшу на уши встретили горячий отпор не только мисс Руфер, но и нескольких стихийно выявившихся ее единомышленников. Иркутские товарищи решили было свалить вскрывшиеся противоречия и недочеты беседы на несоответствие переводчика – однако не на того напали. Илья, ангельски улыбаясь, заявил, что ошибиться может каждый и что он заранее приносит свои извинения, после чего дословно повторил один из наиболее щекотливых вопросов и предложил товарищам дать на него ответ заново – в смысле, для нового перевода. Надо ли говорить, что отвечающий, забывши свою предыдущую версию, преподнес новую байку, столь же очевидно далекую от истины и вызвавшую дружный смех аудитории. «Товарищ переводчик, что вы им переводите, почему они так смеются?» – вызверился председательствующий. – «Пресловутое английское чувство юмора», – не моргнув глазом, ответил Илья. Этот ответ, хотя и удовлетворил принимающую сторону, вызвал катастрофу другого порядка – со смеху чуть было не покатилась Наталья. Правда, будучи девушкой опытной и умеющей держать себя в руках, она удачно замаскировала свой взрыв веселья приступом кашля и под этим предлогом вылетела из кабинета. Вернулась она – с каменным лицом – минут через пять, когда дорогие гости, отчаявшись получить хоть какие-то ответы на их жаркие вопросы, стали сворачивать встречу.

В автобусе группа, с подачи мисс Руфер, устроила сидячую забастовку: отказалась ехать на экскурсию по городу, требуя связи с Москвой и внесения радикальных изменений в программу пребывания. Илья, как мог, утихомирил разбушевавшуюся стихию, доведя до сведения бунтовщиков тот очевидный факт, что в Москве сейчас середина ночи. Было решено дожидаться утра по московскому времени, а пока двигаться далее согласно плану. Местная девушка Юля, облегченно вздохнув, взяла микрофон и принялась излагать текст экскурсии по городу. Через пару минут разразился новый скандал – узнав о намечаемом посещении пушной биржи, немногочисленные, но голосистые борцы за права животных умирать свой смертью (возглавляемые, естественно, все той же мисс Руфер) завопили, что не намерены поощрять варварство и любоваться шкурами злодейски убиенных зверюшек. Этот скандал, однако, оказался на пользу Илье с Натальей, поскольку способствовал расколу группы, еще совсем недавно столь монолитной в своем неистовом порыве протеста. Несколько дам, стоящих на диаметрально противоположных зеленому движению позициях, тут же в голос заявили, что если их лишат зрелища знаменитых сибирских мехов, то они разнесут весь город в щепки и клочья. К числу жаждущих полюбоваться сибирскими соболями и горностаями принадлежала и супруга Джека, что сильно подорвало позиции мисс Руфер. Илья тут же предложил компромисс: Наталья везет желающих на биржу, а остальные воспользуются случаем, чтобы подробно ознакомиться с историей декабристов. И на вопрос – а кто такие, эти декабристы – ответил: самые порядочные люди в истории государства Российского.

«Опять экскурсы в русскую историю! – подала голос мисс Руфер. – Сколько можно!» – «И в самом деле, – отозвался чей-то густой баритон, – сколько можно! Снова русские цари. А ведь здесь, в самом сердце Сибири, было бы куда как уместно поговорить о Марии Стюарт или Черном Принце…» Хохот, покрывший эти слова, яснее ясного дал понять, насколько мисс Руфер успела утомить соотечественников своей гиперактивностью. Обрадованный неожиданной поддержкой, Илья решил развить успех и нанести врагине существенный ущерб, пусть даже с использованием малодозволенного приема. «Восстание декабристов, – приступил он как бы издалека, – это первая четверть прошлого века, период борьбы народов за национальную свободу. Вот что сказал один из самых известных поэтов того времени: Each day a trumpet soundeth in mine ear, Its echo in my heart. Поэт, чье имя высоко чтили свободолюбивые люди не только в его родной стране, но и во всей Европе. Это…» И жестом массовика-затейника он пригласил мисс Руфер к ответу. Та с ходу влетела в расставленные силки, отбрехнувшись: «С какой стати я должна знать всех ваших поэтов?» Ее-то ответ был легко прогнозируемым, но теперь – самое главное: неужели среди двух десятков англичан не найдется хоть кто-то, знающий свою поэзию? Слава Богу, и не один. «Лорд Байрон!» – «Это же Байрон…» – «Байрон, наш поэт, мисс Руфер – а вот советские его знают…» Черту унижения подвел тот же баритон: «Может быть, Илья, в самом деле есть смысл рассказать о Виктории, или, допустим, о Елизавете, потому что кое-кто, похоже, не знаком и с нашей историей…»

А к вечеру Илья с Джеком поехали в облсовпроф, поговорить с Москвой из председательского кабинета, при участии хозяина. Председатель лично изложил ситуацию, потом трубку дали Джеку, и он также высказал свои соображения. Разговор, правду сказать, велся не на пустом месте, потому что у Ильи хватило ума пару часов тому назад, в частном порядке, за свои кровные пять пятнадцатикопеечных монет, позвонить Виталию, и тот, почуяв опасность реального ЧП, немедленно поднял по тревоге всех вплоть до замзавотделом – с кем, собственно говоря, и беседовал сейчас Джек. Порядок действий – предложенный Джеку и строго-настрого наказанный председателю – был, в сущности, разработан Ильей совместно с Виталием и не представлял собой ничего сверхъестественно тонкого в смысле дипломатическом. Напротив, он был скорее прост как правда: устроить англичанам с утра встречу на приличном промышленном предприятии, где есть, что показать, каковая встреча должна в районе обеда плавно перерасти в пикник пошикарнее, на базе отдыха данного (или любого другого, какая разница) предприятия – в тайге, с пельменями, сибирской водкой и представителями трудового коллектива, готовыми ответить на любой вопрос англичан и вместе с тем самим задать вопросик-другой каверзного свойства.

Ну, что ж: сказано – сделано. Председатель немедленно сел за телефон, связываться с капитанами индустрии и обговаривать детали, а Илья поехал с Джеком в гостиницу, провожаемый председательским: «Так мы, Илья Львович, минут через сорок пришлем за вами машину – надо будет обговорить кое-какие детали относительно завтрашнего дня…»

К Наталье в номер Илья заявился уже после полуночи. «Фу, как тебя прокурили. Жуть!» – «А знала бы, как голова раскалывается… Я пойду к себе, смою эти никотиновые ароматы, приму таблетку – авось, очухаюсь». – «Илюшка, ты бы ложился спать после всех этих радостей…» – «Я же тебе сказал: очухаюсь и приду, а после радостей – лягу спать». – «Ладно, милый, я жду. Приходи в себя скорее. А придешь – сразу в меня… Илюшка, ты не злишься на все эти детские гадости?» – «И он узнал, что к слову "младость" есть рифма "гадость" – кроме рифмы "радость"…»

Весь следующий день прошел под знаком классовой борьбы. Мисс Руфер из морщинистой шкуры своей лезла, чтобы доказать бедственное положение рабочего класса в стране якобы победившего социализма – и, в общем, удавалось ей это без особого труда. Цепкие глазки опытного профсоюзного инспектора с легкостью находили многочисленные болевые и проблемные точки современного промышленного предприятия, а визгливый голосок то и дело тыкал заводскую администрацию в самое жидкое дерьмо. «Если бы на английском заводе были вскрыты столь вопиющие нарушения техники безопасности, администрация бы дорого поплатилась за подобную халатность и пренебрежение правами трудящихся», – торжествующе заявила она областным профбоссам, на свою беду притащившимся на ими самими же выбранный завод. Во время прохода по первому цеху мисс Руфер солировала, но при переходе во второй, а там и в третий цех уже у большинства присутствующих пробудился профессионализм, помноженный на чисто охотничий азарт, и они ревностно принялись изыскивать слабые места в советской системе охраны труда.

После завода всю честную компанию повезли на обкомовскую базу отдыха, где за роскошно накрытым пельменным столом мисс Руфер заявила, что ей кусок не лезет в горло, как подумаешь об ужасающем положении трудящихся – а ведь логично допустить, что их вниманию предложили самое лучшее, что имеется в городе – значит, даже представить страшно ситуацию на предприятиях, не относящихся к числу образцовых. Правда, основная масса, не внемля ее стенаниям, с энтузиазмом приступила к дегустации малознакомого, но столь вкусного продукта, цинично рассудив, что воздержанием и биением себя в грудь не облегчить участи советских рабочих и что принципы международной солидарности трудящихся – это еще не повод для отказа от пищи и тем более питья. Поэтому народ с аппетитом прошелся по пельмешкам с бульоном, уксусом, сметаной, при разных маринованных овощах, включая экзотическую черемшу; все это великолепие обильно орошалось ледяной водочкой – под циничные тосты обкомовских жуков о том, как они благодарны английским братьям за принципиальную критику и нелицеприятное вскрытие всех имеющихся недостатков.

Известно, что даже малотренированный едок в состоянии поглотить значительное количество пельменей, да и пьется под них исключительно хорошо, поэтому в гостиницу вернулись уже в сумерках, отчасти в сумеречном состоянии души, и к ужину собрались немногие. Мисс Руфер, пребывая в экзальтированном настроении после целого дня успешных критических атак, решила не успокаиваться на достигнутом и после ужина совершила набег на Илью с Натальей, высказав претензии относительно отсутствия полноценной программы также и после ужина. «Или, может быть, – совершенно распалилась и обнаглела она, – вы предпочитаете вместо этого уединяться в номере и заниматься чем-то другим?» Ну, ты этого хотела, дорогая мисс Руфер, так получи! – «Дело в том, – проникновенно сказал Илья, – что ежевечерне мы составляем оперативный отчет для КГБ по итогам дня; тех же, кто мешает нам этим заниматься, мы включаем в особый черный список». Бедную старуху как ветром сдуло. «Радость моя, ты совсем рехнулся?» – отреагировала Наталья. – «Что она, жаловаться побежит? Кому, хотелось бы знать? – огрызнулся Илья. – Да шла бы она… известное дело, куда… А отчет мы сегодня будем писать на моей территории, потому что чует сердце, что начнут меня вскорости разыскивать для поездочки в обком и очередной телефонной беседы с Москвой».

Но в этот вечер Илья никуда не поехал. В самый разгар раздевания позвонил Виталий и поинтересовался итогами дня. Илья красочно и развернуто описал, как именно обделались местные товарищи во всех направлениям – и по части идеологии, и по части технологии, и по части психологии. Виталий слушал, перемежая комментарии Ильи неразбавленным матом; потом он сказал: «Сейчас буду связываться с Братском, накручу им хвосты, да только боюсь, что там дела еще хуже. Ну, ГЭС – это дело верное, а вот лесокомбинат… Представляю себе, какая там экология и техника безопасности. Илюха, ты уж как-то подрессоривай местных мудаков… Дело, я понимаю, безнадежное, но постарайся…» Илья положил трубку, и тут за него взялась Наталья: «А представь себе, милый, что сюда приехал не ты со мною, а просто Светочка с просто Нинкой. Вполне возможный, кстати, вариант, потому что я своими ушами слышала, как Светочка просилась у Виталия в Сибирь. И не вызовись ты – взяли бы ее, в лучшем виде. А уж она-то не стала бы обходить ямы и искать броду – во-первых, потому что ей все до фонаря, а еще во-первых, и это главное, потому что у нее языка бы не хватило на всяческие изыски. Лепила бы себе слово в слово…» – «И долепилась бы до жуткого скандала на третий же день…» – «Да ничего подобного, дружок! И вовсе даже наоборот. Чем громче вопили бы клиенты, тем плотнее смыкали бы свои ряды защитники социалистических идеалов. И заметь, что простые слова «Пошли на хуй!» Светочка доводила бы до сведения аудитории прямо и без экивоков: «На хуй, дамы и господа!» А не то, что некоторые: «Уважаемые дамы и господа, мне представляется, что в сложившейся ситуации нам целесообразно приостановить дискуссию, выходящую из-под нашего контроля, и вспомнить об идеалах мирового профдвижения…» Илья виновато усмехнулся: «Ну, а сама-то как переводишь такие вещи?» – «Я-то? Да тоже по-мудацки. «Леди и джентльмены, я полагаю, что мы зашли в тупик при обсуждении настоящей темы…» Но это, во всяком случае, вдвое короче твоего варианта и уже хотя бы потому ближе к трем словам оригинала». – «Ну, и какой вывод?» – «А вывод, милый, один: туши свет и принимайся за унижение моего девичьего достоинства. А то завтра вставать в семь…»

Братск встретил делегацию прекрасной погодой; вкладом же местных профсоюзов были пионерки с букетиками цветов, а также небольшой духовой оркестрик, из категории тех, что принято нанимать для торжественной церемонии проводов в последний путь. Впрочем, флейтист – молодой парень с гривой давно немытых волос и одутловатой физиономией – попытался извлечь из своей дудки мотив «Типерери»; мелодия была узнана и встречена с бурным одобрением. На этом, однако, результаты проделанной Виталием «накрутки хвостов» исчерпались. Группу запихнули в грязноватый ЛАЗ и повезли в город. Деревья по обочинам дороги были противоестественного бурого цвета, и клиентура немедленно заволновалась на предмет экологического неблагополучия. Парочка профбоссов, севших в автобус в качестве местных кадров, изготовившихся отвечать на любые вопросы дорогих гостей, сначала не поняла (и похоже, что вполне искренне), о чем идет речь. Когда же они разобрались с сутью дела, то ответ последовал незамедлительно: «Ты переведи им, что с окружающей средой у нас все в порядке, не хера нам мозги пудрить. Ты только поаккуратнее переводи». – «Вот что, ребята, – твердо сказал Илья, – у нас инструкция: переводить все так, как было сказано. А вдруг в группе есть кто-то понимающий по-русски…» Ребята осеклись и сникли. «А чо, в натуре есть такие?» – «Есть-нет, инструкция все равно существует. Тем более что возможна звукозапись беседы…» – «Это как?» – «На портативный магнитофон». – «Они, что ли, записывают?» – «Не обязательно. Могут и наши». Последний аргумент добил сопровождающих, и тот, что постарше, объявил: «Значит, так, Колюня. Сидим и молчим!» – «А на вопросы кто отвечать будет?» – с умеренным злорадством в голосе поинтересовался Илья. – «Будут вопросы – ответим. Только коротко! А про деревья скажи им – что это сезонное…» – «Это у хвойных-то, вечнозеленых?» – вмешалась в разговор Наталья. – «Значит, скажи, что вот такие у нас хвойные. И все тут!»

Следующий сюрприз был преподнесен в гостинице. «Переводчики – в двухместный!» – безапелляционно заявила администраторша. – «Что, вы их вместе поселите?» – изумился сопровождающий помоложе, которого звали Колюней. – «Этого еще не хватало. Подселим их к московским командировочным». – «Но нам необходим хотя бы один одноместный. По вечерам мы работаем, пишем отчет…» – «Это решаемо. Вас кабинет администратора устроит? Тем более что речь идет об одной ночи – вы ведь завтра уезжаете? Значит, с двадцати часов кабинет в вашем распоряжении».

Посещение Братской ГЭС завершилось очередным скандалом. В сопровождающие выделили лично главного инженера, и он начал свой рассказ издалека, насытив его техническими деталями и цифрами до такой степени, что перегруженная лодка британского терпения зачерпнула бортом и начала тонуть. Доведенные до точки англичане, напрочь забыв о том, что всемирная молва приписывает им такие замечательные свойства, как хладнокровие и невозмутимость, начали орать в голос, требуя беседы с профактивистами и рядовыми членами профсоюза; не получив же искомого, всей толпой решительно направились к автобусу и объявили свое решение: возвращаться в гостиницу. «Я бы на вашем месте подсуетился и организовал после обеда встречу с городским профактивом, – ни к кому особенно не обращаясь, сказал Илья. – И учтите: по возвращении в Москву у нас возможна заключительная беседа с Шалаевым, и они ему все изложат как на духу…»

Рекомендованная сходка действительно была организована, и на ней дорогие гости вновь услыхали о сезонных изменениях окраски так называемых вечнозеленых растений; кроме того, была предпринята попытка довести до их сознания еще целый ряд фактов из категории «хотите – верьте, не хотите – как хотите». Положение отчасти спасла бойкая дамочка, детально рассказавшая о роли профсоюзам в системе соцобеспечения и здравоохранения; ее слушали внимательно и задавали вопросы по делу, без особой подначки. Разошлись вроде бы с миром, договорившись, что основные темы, связанные с охраной труда, будут рассмотрены завтра, на конкретных примерах намеченного к посещению лесокомбината.

После ужина состоялся откровенный и неприятный разговор с Джеком. Он прямо сказал, что большинство группы крайне недовольно организацией поездки и разумно полагает, что не имело смысла тащиться аж в Сибирь, дабы постигнуть истины, содержащиеся в любом агиточном советском издании на английском языке. Он лично считает такую точку зрения отчасти преувеличенной, хотя вместе с тем и не лишенной известных оснований. Во всяком случае, он доводит ее до сведения заинтересованных лиц, предоставляя им возможность принимать соответствующие решения на основе полученной информации. С этими словами Джек покинул кабинет гостиничного администратора, где состоялась беседа, и направился в валютный бар, подкрепить угасающие силы. Буквально через три минуты позвонил Виталий и был введен в курс дела. «Катастрофа, – отреагировал он. – Сейчас иду по начальству, пусть звонят вашим местным мудакам, потому что если и завтра, на лесокомбинате, они обгадятся, то скандал будет вообще неслыханный. А я тут вот что придумал: организую нашим друзьям послезавтра встречу с англо-говорящими ребятками из АПН. На все оставшиеся вопросы будут даны исчерпывающие ответы – да так, что мало никому не покажется. Ладно, держитесь, один денек остался…»

Положив трубку, Илья довел до сведения Натальи содержание разговора и спросил со вздохом: «Каковы наши действия, радость моя?» – «Прежде все – расслабься. Сейчас попьем чайку, и будем разбираться». Из сумки Наталья хозяйственно вытащила кипятильник и прочие принадлежности чайной церемонии и сказала Илье с ухмылкой: «Ты садись на место начальника, а я буду твоей секретаршей. Подам тебе чай, а ты одной рукой пей, а другой рукой делай то, что принято делать с секретаршами». – «Ты, мать, чего?..» – обалдело откликнулся Илья. – «Ничего. Ничего особенного. Можешь смеяться, но меня очень занимает этот черный кожаный диван. Думаю, что тут-то и есть наш первый, а возможно и единственный в жизни шанс на такое партийно-административное времяпрепровождение, и упускать его я не намерена». Ну, как известно, чего хочет женщина, того хочет Бог, и вот пред бесстрастными очами Владимира Ильича, угрюмо висящего на кабинетной стене, предстало зрелище – не то чтобы ему вовсе незнакомое, но выгодно отличающееся от всех предыдущих как набором мизансцен, так и – самое главное – внешним видом исполнителей, не говоря уж об их внутреннем содержании.

Едва только наши герои успели закончить свои игры, как раздался телефонный звонок. Илья взял трубку, полагая, что это Виталий – но услышал незнакомый голос, который, уточнив, что говорит с переводчиком английской группы, предложил ему спуститься в валютный бар и помочь разобраться в конфликтной ситуации. А ситуация сложилась куда как замечательная. Мирно сосавших пиво пятерых англичан обсчитали – каждого примерно на фунт, а когда те попытались качать права, безмерно обнаглевший бармен пригрозил милицией. А Илье он сказал: «Заметь, ты заявился в валютный бар, причем с девкой, и я сейчас вообще вызову КГБ!» – «Правильная мысль», – ответил Илья, после чего дал сигнал к отступлению и без потерь вывел свою группу с неприятельской территории. Вслед за ними последовал неприметный мужичок, который заявил – когда все уже вышли в пустынный на этот час вестибюль гостиницы: «Да они же поддатые!» – «А чего бы ты хотел? – хладнокровно ответил Илья. – Это все-таки бар, а не профсобрание». Убедив Джека развести компанию по номерам и отложить разбирательство на завтра, Илья обратился у мужичку: «Ну, какие наши действия?» – «А какие могут быть действия? Иди спать, пока цел», – доброжелательно ответил тот. – «Правильная мысль, – еще раз сказал Илья. – Пошли, Наталья». После чего мужичок снова отправился в бар, по месту своего оперативного дежурства, а Илья направился к телефону-автомату и на свое счастье без особых проблем связался с Москвой. Только уже не с Виталием, а непосредственно с Серегой, офицером того же ведомства, к которому принадлежит и неприметный мужичок, их недавний собеседник – только званием повыше и должностью покруче. Получив информацию, Серега отнесся к делу со всей серьезностью. Записал номер телефона в администраторском кабинете и сказал: «Сиди и жди. Я через полчаса постараюсь выйти на связь. Там у вас, я слышал, и другие неприятности, по идеологической части? Ладно, не горюй, будем принимать меры. Наталью поцелуй. Пока».

Минут через сорок в кабинет прибежал, запыхавшись, давешний неприметный мужичок, со словами: «Ты чего же это?.. Ты кому звонил-то?.. Ты прямо в Москву?..» – «А куда еще? – удивленно переспросил Илья. – Здесь-то у меня друзей нет…» В этот самый момент на связь вышел Серега: «Этот козел здесь? Ну, лейтенант Еремин». – «Лейтенант Еремин?» – спросил Илья мужичка. – «Старший лейтенант Еремин!» – горделиво уточнил тот. Илья довел поправку до сведения Москвы. Серегу это почему-то просто взбесило. «Ну-ка, дай ему трубку!» Мощная мембрана и здоровые легкие Сереги сделали его монолог достоянием всех присутствующих в кабинете: «Я тебя, мудака!.. Старший лейтенант!.. Ты у меня к утру младшим будешь! Партбилет положишь! Вы там вообще!.. Жди, пока с переводчиками переговорю!» И вкратце изложил Илье ход событий: «Я пошел к Виталию – а его как раз к руководству вызвали. Я – туда. Знакомлю их с обстановкой. А Игнатыч и говорит: нам только этого не хватало, на кучу ко всему скандалу. Тут же позвонил моему начальству и попросил принять экстренные меры. Я – к шефу, а тот уже вышел на дежурного по Братску и поливает его в три этажа. Потом позвонил начальнику горуправления – а того нет дома. Ну, кинулись на поиски, а шеф тем временем начальнику облуправления: почему ваши офицеры не находятся в пределах оперативной связи! В общем, шухер. Ладно, дай мне этого мудачка – я ему велю опечатать кассу, пока суть да дело, до приезда горбригады». Получив распоряжение, мужичок исчез на полусогнутых, а Серега продолжил беседу с Ильей: «У вас там уже к полуночи? Я думаю, тебе есть смысл еще чуток подождать, до приезда начальства, а потом ложись спать. Англичане, небось, уже спят? И правильно. Дело все равно глухое. Там, естественно, одна шайка-лейка, в кассе ничего не найдут, и виновных не будет. Но мы специально такой шум устраиваем – эти говнюки дрогнут и хотя бы деньги вернут».

События развивались по предсказанному Серегой сценарию. Через полчаса прибыл начальник горуправления и первым делом спросил Илью, был ли он свидетелем происшедшего. «То есть, не пил ли я с англичанами в валютном баре? – переспросил Илья. – Разумеется, нет». – «Ваше счастье, – отозвался начальник. – Ведь вам известно, что такие вещи категорически запрещены». – «Я не первый год работаю с делегациями, – отозвался Илья, – и до сих пор ни в каких нарушениях инструкций не был замечен». – «Ну и молодец! Идите спать, товарищи переводчики, время позднее. Англичан мы сейчас будить не будем, разберемся со всем завтра, на свежую голову». Он записал распорядок дня делегации и распрощался.

На завтрак гостиничный ресторан предложил им своеобразное меню: красная икра и манная каша. «Ты пойми, – доверительно втолковывал Илье метр, – сегодня пятница, и лимит яиц на неделю мы уже выбрали. Следующий завоз – только в понедельник. Скажи спасибо, что я икру добыл и мясо на обед». Выйдя из ресторана, Илья увидел поджидающую его замечательную троицу – главного городского гебешника, старшего лейтенанта Еремина и бармена. Для разговора они проследовали в знакомый кабинет.

«Значит, в целом ситуация вот какая, – начал главный. – В кассе валютных остатков не обнаружено…» Он сделал многозначительную паузу и посмотрел на Илью. Илья, не моргая, ответил на его взгляд и подумал: «Что же, он совсем плохой, что ли – зажуленные денежки в кассу класть. Небось, в карман сунул…» Тем временем гебешник продолжил: «Однако, учитывая обращение зарубежных гостей, а также то внимание, которое столичные структуры уделяют этому эпизоду, мы приняли следующее решение…» Он снова замолчал, уставившись на бармена. Тот с сопением вынул из кармана бумажник, достал пять фунтов и положил их на стол со словами: «Да пусть они подавятся… На, отдай ему. Мы не обедняем!» И пошел прочь. У порога помедлил и спросил Илью: «А ты сам когда уезжаешь?» – «Сегодня вечером». – «Ну, так твое счастье. Вали отсюда и больше к нам не суйся». И хлопнул дверью. Главный гебешник, как ни в чем не бывало, обратился к Илье с Натальей, лучезарно улыбаясь: «Ну, вот мы и разобрались с этим недоразумением. Возьмите валюту и передайте английским товарищам». Наталья улыбнулась еще лучезарнее и сказала: «Я предлагаю сделать вот что: мы пригласим сюда старшего группы, и вы лично вручите ему деньги». Не дожидаясь ответа, выскользнула из кабинета, вернувшись буквально через минуту с Джеком. После того, как Джек, получив деньги и – сквозь зубы – извинения, пошел к своим, Наталья, улыбаясь ярче тысячи солнц, сказала: «Ну, мы тоже пойдем. Группа ждет. Кстати – ни один из переводчиков группы даже пальцем не прикоснулся к валюте. Надеюсь, товарищи офицеры, что в любом протоколе, описывающем нашу операцию, вы не забудете упомянуть это обстоятельство. Всего хорошего».

По прибытии на территорию лесокомбината делегация была препровождена в тесноватый начальственный кабинет, где англичане, не мешкая, с остервенением накинулись на минеральную воду – давала знать о себе подсохшая и безумно соленая икра, безо всякого удовольствия поглощенная за завтраком. Пока они утоляли жажду, Джек обратился с просьбой к уважаемым хозяевам: устроить для начала подробную экскурсию по цехам, чтобы там, на рабочих местах, ознакомиться с условиями труда и деятельностью профсоюзов, направленной на всестороннее улучшение этих условий. И только потом уже, по материалам конкретных встреч, провести заключительную беседу. Затраханные жесткими московскими указаниями, уважаемые хозяева подчинились без звука. Не менее двух часов таскались англичане по территории лесокомбината, овеваемые запахами всероссийского бардака и гниющей древесины. Все увиденное только подтвердило их самые худшие опасения – и допотопные пилорамы, и бесхозные горы опилок, и покосившиеся штабеля пиломатериалов, скоротавшие здесь, похоже, не одну зиму… Когда вернулись в административное здание, разговор немедленно зашел о проблемах экологии в масштабах всей Сибири. Мисс Руфер тут же поинтересовалась: уж не потому ли нас не повезли на Байкал, что там ситуация еще хуже здешней? В ответ она получила две лжи – большую и маленькую: (а) что на Байкале все спокойно и (б) что поездки туда обычно устраиваются из Иркутска, и местным товарищам просто непонятно, почему дорогим гостям не была предоставлена редкая возможность полюбоваться красотами самого глубоководного озера планеты. Ах, если бы она узнала правду – что байкальская поездка была принесена в жертву пикнику с пельменями…

Но в целом народ был уже утомлен – бесцельным двухчасовым шатанием по грязи, бесконечной, как тайга, брехней, да и поездкой в целом, поэтому особого скандала не разгорелось, и вскорости все поплелись к автобусу. А там, глядишь, и последний, абсолютно несъедобный обед, и прибытие в аэропорт за два с половиной часа до рейса – где народ немедленно потянулся в буфет. Там некоторые отчаянные головы попробовали было, несмотря на прямые запреты Ильи с Натальей, заказать сосиски – но, к счастью, ни у кого не хватило решимости доесть порцию до конца и тем самым нарваться на серьезное пищевое отравление.

Давно уже Илья не испытывал такой радости и облегчения в момент отрыва шасси от тармака. Наталья погладила его по плечу и сказала: «Ну, что, милый, отмучились? Да уж, ничего подобного я вообще не припомню за всю свою долгую и сложную карьеру». – «Ты знаешь, радость моя, я бы сейчас выпил, и причем как следует». – «Понимаю, сочувствую и даже знаю, где взять». – «Это где же?» – «А мужики пили в буфете, под сосисочки, и меня приглашали. Тогда я отказалась, а сейчас, пожалуй, схожу и проверю – может, не все вылакали…» – «А что пьют?» – «Привередливый ты мой! Не Чивас, разумеется. Джонни Прямоходящего, с красной этикеточкой. Будешь?» И как только командир корабля позволил расстегнуть ремни, Наталья двинулась в экспедицию. Вернулась она не скоро, но с богатой добычей: в правой руке – открытая бутылка минералки, на горлышко которой надеты несколько пустых картонных стаканчиков, в левой – полный стаканчик виски. «Вот, выпросила у девок водички. Не содовая, конечно, но хайбол я тебе все-таки смешаю». – «Balls», – отозвался Илья на эту заботу. – «Разумеется, херня. Полностью с тобой согласна, милый. Но ты пей. И расслабляйся, по возможности».

Илья сделал хороший глоток, и почти сразу ему полегчало. «Пей, пей, у них этого товара вдоволь». – «Давай с тобой выпьем». – «Да за меня не беспокойся – я себя не обижу». – «Нет, давай выпьем как следует. С тостом. За тебя, как за универсальную утолительницу печалей. Если бы ты знала, как мне с тобой хорошо». – «И мне с тобой неплохо, дружок. Два-три раза в год, по паре недель – сказка!» – отозвалась Наталья с не совсем понятной интонацией. – «А не маловато ли? – решил вдруг уточнить ситуацию Илья. – Ты скажи мне, почему мы не можем общаться в промежутках между делегациями?» – «Наверное, дружок, по той причине, что у каждого независимая личная жизнь. У тебя, в частности, жена – а возможно, и еще кто-нибудь, хотя это уж точно не мое собачье дело. Я-то ведь на тебя не претендую в эти самые промежутки. И, будучи девушкой свободолюбивой, отрицательно отнеслась бы к аналогичным претензиям с чьей бы то ни было стороны». – «Коготки показываем?» – «Разумеется. Я ведь зверюшка хищная – тебе ли не знать…» – «Но ведь мы же… общались… встречались…» – «Да, дружок, бывало. Но, как ты мог бы заметить – всякий раз исключительно по моей инициативе. Вот захотелось мне – и все тут. Трава не расти, пользуясь твоим же любимым выражением».

Возможно, Илья на этом счел бы тему закрытой, с учетом явно агрессивного настроения Натальи, но та – подстегиваемая внутренними импульсами, не вполне ясными и ей самой, решила высказаться по полной программе. «А потом, знаешь ли, многое зависит от исходных психологических установок. Кто-то, например, полагает, что групповуха – это когда девушка имеет контакт с двумя и более партнерами одномоментно, а вот если она находится в койке с парой мужичков, и пока один ее ублажает, другой предается заслуженному отдыху – так это лишь вариант полиандрии. А есть, напротив, искренне считающие, что свальный грех – это когда по средам бегаешь к любовнику, не отвергая при этом законных притязаний супруга в остальные дни недели… Я, наверное, не совсем такая. Но все же… Вот у нас есть одна деваха – так та раз в полтора месяца сообщает любовнику: объявляется перерыв на неделю, или там на две – потому что мужа тоже надо обслуживать время от времени, а кувыркаться с вами с обоим в один и тот же исторический промежуток времени мне совесть не позволяет… Так я, пожалуй, ближе к этому варианту. Совестливая, хотя и широко мыслящая». И Наталья умолкла, переводя дух. А потом спросила, как ни в чем не бывало: «Ну, чего молчишь?» – «Молчу, потому что не имею ни опыта, ни явно выраженной концепции по поводу групповухи». – «А мой боевой опыт, дружок, еще более скудный. Если хочешь знать – хотя в этом признаваться и не принято, то всему такому-эдакому ты же меня и обучил. А до тебя я была невинной разведенной дамой с ограниченным числом малопримечательных внебрачных связей». – «Я же тебя, выходит, и развратил…» – буркнул Илья. – «Илюшенька, радость моя, не зарывайся! И выбирай выражения. «Развратил!..» Развил, если на то пошло. Обучил. Раскрепостил, пожалуй. Раскрыл глаза на многое». – «Ты извини, я что-то не то несу…» – «Еще выпить хочешь? – будто бы не слушая его, спросила Наталья. – Давай-ка я схожу к ребятам». – «Да ладно…» – «Чего там – ладно. Вон сколько минералки осталось неиспользованной». И Наталья решительно встала.

Вернулась она со словами: «Чуть позже – и могли бы опоздать. Проходы уже заняты, девки тележки повезли, кормить зверинец». Она сделала хороший глоток из своего стаканчика и торопливо продолжила, как бы стараясь высказаться до конца: «И вообще, Илюшенька, ты не скули, что якобы редко видимся, а лучше посчитай на пальцах. Три раза по две недели – это сорок два дня. Ну, там туда-сюда, неплановые встречи – глядишь, до пятидесяти набегает. А в году сколько дней? Я имею в виду дни, когда девушка находится в боевой готовности? Считай, двести пятьдесят. Значит, на круг каждый пятый день – наш! Ты полагаешь, многие супружески пары могут похвастаться такой статистикой? Я уж не говорю о том, что если учитывать не абстрактные дни, а конкретные разы – так вообще… Ну, а насчет качества – я просто молчу: ведь у нас каждый раз можно смело считаться за три. Да по таким расчетам выходит, что ты с меня просто не слазаешь, извини за прямоту…» Но тут разговор был прерван – стюардесса вручила им пластмассовые подносики со скромным аэрофлотовским обедом.

Когда непродолжительное время спустя та же девица забрала у них обглоданные куриные косточки и обрывки целлофана, в который были завернуты мятные пряники, Наталья сказала: «А сейчас, милый, я буду спать – чего и тебе советую. Помнишь, как мы спали, возвращаясь из Баку?» Еще бы не помнить. Две недели мягкой азербайджанской осени, конгресс заседает себе своим чередом по намеченной программе, под аккомпанирующее журчание синхронного перевода, а они, линейные переводчики, сидят-посиживают в фойе конференц-зала, работы практически никакой, пей себе чай и отдыхай после бессонных ночей. Такой у них получился медовый месяц, что любо-дорого. А последняя ноченька – после грандиозного банкета в «Гюлистане» еще и прощальные посиделки со всей командой в штабном номере, до кровати добрались только во втором часу, и не давали друг дружке покою до шести утра, а там уже, глядишь, подъем и вылет в Москву. В самолете едва плюхнулись в кресла, как немедленно заснули, еще до взлета. Серега, тот самый куратор из спецсектора, известный также и своими поэтическими наклонностями, потом рассказывал им: «Ты, Наталья, склонилась этому барбосу на плечо, так нежно и доверчиво, что просто завидки берут. И совсем по-пастернаковски: «Так только в раннем детстве спят…» Отлично вы смотрелись, прямо как в кино».

Вот и сейчас Илья по совету Натальи прикрыл глаза – а Наталья уже спала, как и обещала; потом они просыпались, болтали, снова дремали, даже пытались читать – но словно по взаимному уговору избегали возвращаться к откровениям, которыми было ознаменовано начало их трансконтинентального полета. Наконец – московское утро, «Внуково» и троица встречающих: оперативным путем лишенный своего червеобразного отростка шотландец, его жена и Сонечка.

Группа, подзабывшая за десять дней своего страдальца, ощущает в этой связи некие угрызения совести и маскирует их преувеличенно радостным приветствием. Начинается рассказ о функционировании советской системы здравоохранения, причем недорезанный шотландец склоняется к патетике и подчеркивает свое кровное родство со Страной Советов – поскольку дело дошло аж до переливания крови, и в нем теперь плещется некоторая доля «рушен блуд», как поясняет он со своим специфическим шотландским выговором. При этих словах Сонечка оживляется и быстрым шепотом сообщает коллегам, что насчет «блуда» – это в самую точку и что товарищ, будучи содержимым в отдельном боксе в знак уважения к его статусу подданного Соединенного Королевства, времени даром не терял и вошел в контакт с ординатором хирургического отделения, которая дежурила в ночное время и, практикуясь с товарищем в плане шлифовки английского языка, допрактиковалась до вступления в интимную связь, в чем и была изобличена завистливыми медсестрами. На наивный вопрос Ильи – как же это они… ну, в смысле, он, после операции в таком неудобном месте – Сонечка покрутила пальчиком у виска, потом поднесла этот пальчик к губам и выразительно чмокнула.

В гостиницу приехали к завтраку, после которого клиентов уведомили о предстоящей встрече с компетентным представителем Агентства печати «Новости». Народ высказал единодушное пожелание отдохнуть и прийти в себя, тем более что обед – в связи с предстоящей беседой – тоже был назначен пораньше. «Ребята, – сказал Виталий, – у меня две «Волги», можете смотаться домой. Отвезите барахло и сразу же возвращайтесь». – «А что, мы ночуем не в гостинице?» – как бы между прочим спросил Илья. – «Клиенты тебе еще не надоели? – удивился Виталий. – Последнюю ночь как-нибудь обойдутся без няньки. Все-таки с момента приезда они стали на пару недель постарше…» Илья с Натальей поволоклись с чемоданами на улицу. «Вот тебе и прощальная ночка», – с горечью сказал Илья. – «Не горюй, – улыбнулась Наталья, – что-нибудь придумаем. Во всяком случае, захвати с собой бритву и чистую рубашку на завтра». – «А как?..» – «Ты после перелета одурел малость. Не «как», а «где» – это ты хотел спросить?» Илья кивнул головой. «Ну, я же ведь не бездомная собачонка. Выше нос, дружок, жизнь продолжается!»

После обеда делегация направилась в конференц-зал гостиницы, где их уже поджидал мужик из АПН, который оказался – просто прелесть по всем статьям и позициям. Твидовый пиджак, трубка, оксбриджский прононс, чистоте которого могло бы позавидовать большинство присутствующих в зале носителей языка. Представился он незамысловато – Ковалев, причем издевательский подтекст этого псевдонима вряд ли был воспринят кем-либо, кроме Ильи с Натальей (то есть вроде бы и полный аналог пресловутого Смита из американских анекдотов про шпионов, и в то же время не придерешься – все-таки не Иванов). И начал он просто: «У вас, дамы и господа, после двух недель пребывания в нашей стране, безусловно, накопился груз неотвеченных вопросов. Милости просим – и обещаю вам, что мы не уйдем отсюда, пока вы сами того не попросите. Что же касается меня, то я готов отвечать хоть до полуночи». Мисс Руфер, прочно окопавшаяся в первом ряду, бросилась в атаку не дожидаясь артподготовки. «У меня прежде всего вопрос общего характера. Почему на протяжении всей поездки нам непрерывно врали, о чем бы ни заходила речь?» – «Ну-ну, мисс Руфер, – вмешался Джек, – я бы не стал так резко…» Но товарищ Ковалев успокоил его мягким движением руки и сказал человеческим голосом: «Боюсь, что в качестве собеседников вам на протяжении всей поездки доставались в основном люди неумные, недостаточно образованные, дурно воспитанные – словом, типичные профсоюзные функционеры, всеми силами цепляющиеся за свои кресла. К сожалению, это объективная реальность, данная нам в ощущениях. Я вам скажу однозначно: на современном этапе исторического развития нашего общества политика коммунистической партии в отношении этих людей сформулирована четко и жестко: мы должны избавляться от такого балласта, мешающего нам жить и строить наше будущее».

Слова эти, сказанные с интонацией диктора Би-Би-Си, произвели именно то действие, на которое были рассчитаны. Воцарилась тишина, и можно было бы услышать жужжание мухи – если бы мисс Руфер не захлопнула разинутый в удивлении рот с таким лязгом, что вполне могла бы эту самую муху проглотить. Смит-Ковалев, невозмутимо посасывая незажженную трубку, ободряюще сказал: «А теперь, когда вы получили ответ на вопрос общего характера, перейдем к конкретике. Ну, прошу вас». Поскольку мисс Руфер все еще пребывала в состоянии легкого культурного шока, слово взяла одна из наиболее активных воительниц зеленой идеи и горячо, хотя и путано высказалась насчет истребления тайги в целом и торговли звериными шкурами в частности. Оказалось, и по поводу экологии товарищу Ковалеву было что сказать. Начавши ненавязчиво с того, что «Сибирь – это край нашенский», как учил нас наш Владимир Ильич, он затем дал краткий очерк богатств региона и перешел к развернутой критике тех, кто эти дары судьбы не в состоянии рационально использовать («Поучились бы, в частности, у наших японских соседей, которые практически вовсе лишены природных ресурсов, а поди ж ты…»); закончил же он суровым утверждением, что ни один из истребителей флоры и фауны не уйдет от Божьего суда и уж тем более от суда мирского. – «А вот когда мы спрашивали насчет желто-бурого цвета вечнозеленых деревьев…» – обрела, наконец, дар речи мисс Руфер. Товарищ Ковалев дотошно выспросил, когда именно и при каких обстоятельствах уважаемым членам делегации была предложена туфта относительно сезонных изменений окраски, и сказал, нехорошо улыбаясь: «Я думаю, мы с легкостью сможем установить личности тех, кто дал этот бессмысленный и издевательский ответ, и не сомневаюсь, что они понесут заслуженное наказание».

К этому моменту имеющие уши уже насторожили их; правда, леди и отчасти джентльмены из числа наиболее безмозглых еще какое-то время продолжали свои жалобы, каждую из которых мистер Смит просил по возможности конкретизировать и заносил в свою черной кожи записную книжку. Наконец, в комнате воцарилась тягостная тишина. Товарищ же Ковалев, дружески улыбаясь, как ни в чем не бывало продолжил: «Мы всегда рады резкой, нелицеприятной критике, исходящей от наших друзей, поскольку считаем, что в любом критическом замечании имеется рациональное зерно. Задача коммунистов – выявить эту истину и использовать ее на пользу обществу. Вековая библейская мудрость – «И постигните истину, и она сделает вас свободными» – не теряет своей силы оттого, что ЦРУ избрало ее своим девизом. У ЦРУ нет монополии ни на истину, ни на пути ее добычи. Вот вам пример: наши английские друзья приносят нам истину из Сибири и других краев нашей необъятной родины, за что мы им искренне благодарны, и заверяем их, что постараемся принять такие меры, которые позволят скорректировать создавшееся положение».

Косвенное обвинение в использовании методов американской разведки для снабжения советских органов управления оперативной информацией не очень-то пришлось по вкусу британским братьям и сестрам, но его очевидность была столь безусловной, что присутствующие повесили свои либеральные головушки и более уже не решались детализировать свои претензии, опасаясь скатиться к прямому доносительству. Почувствовав, что желаемый эффект достигнут и у потомков просвещенных мореплавателей, что называется, нет вопросов, товарищ Ковалев демонстративно посмотрел на часы и сказал абсолютно издевательским тоном: «А ведь мы собирались работать до полуночи… Ну, что ж, если нам действительно удалось разобраться со всеми вашими проблемами, я тогда пожелаю вам всего наилучшего». Сидевший рядом с Ильей Виталий шепнул: «До ужина еще три часа – что делать?» – «В «Березку»!» – твердо ответил Илья. – «Правильно мыслишь. Веди народ, а я пока провожу мужика».

Отоварившись на прощание по полной программе, народ вернулся в гостиницу на прощальный ужин, исполненный амбивалентных чувств. С одной стороны, подошла к концу поездочка, в ходе которой вроде бы не без пользы и интереса пересекли два континента, с другой же – если разобраться, то давит ощущение, что протаскались зазря и ничего толком не узнали. Опять же, с одной стороны, вроде бы нельзя сказать, что уезжаешь домой, вовсе не получив ответов на привезенные с собой вопросы, но в то же время не покидает ощущение, что ответы эти прямо-таки нашпигованы издевкой. Да, свое недовольство удалось довести до сведения компетентных инстанций и тем самым облегчить (или, по меньшей мере, отвести) душу, а вместе с тем чувствуешь, что душа-то оказалась запятнанной грехом сикофанства. Короче – ах, Гамлет, сердце рвется пополам… Такие ощущения способствуют возникновению нервных расстройств, и в подобных случаях показаны психотропные средства, простейшим и самым подручным из которых является алкоголь. Короче – нализались. Вдохновенно, целеустремленно, с использованием как выставленных гостеприимными хозяевами продуктов перегонки зерновых, так и приобретенной за родные фунты стерлингов родной можжевеловки. На банкете присутствовало исключительно высокое начальство, владеющее английским в достаточной степени и потому не требовавшее перевода. Соответственно, Наталья с Ильей, хотя и сидели на противоположных концах стола согласно требованию протокола, были освобождены от своих профессиональных обязанностей.

Застолье кончилось около десяти, и к тому времени трезвых оставалось только трое: мисс Руфер – по неясной ни для кого причине и переводчики – по причине более чем ясной для них. Хозяева дружной толпой проводили дорогих гостей до лифта (впрочем, несколько железных ребят отправились добирать в ночной валютный бар), затем дирижирующий разъездом Виталий раскидал всех советских участников по черным «Волгам», после чего обратился к Илье с Натальей: «Ребята, все отлично, но только машин больше нет. Слишком много начальства понаехало. Придется вам поискать такси – а вот и талоны, держите. Ну, до завтра».

На улице Наталья деловито сказала: «Очень кстати, что все машины разобрали. Сейчас возьмем тачку и спокойно доберемся до дому, и ни одна собака не узнает, что ты ночуешь у меня». – «А на сэкономленные талоны завтра с комфортом вернемся в гостиницу, – подхватил Илья. – И, стало быть, сможем подольше поспать». – «Тоже верно, дружок. Эй, шеф, давай на Бауманскую!..»

Утром, когда они, измочаленные, но безмерно счастливые, садились в такси, Илья сказал: «Почему все хорошее на свете должно кончаться?» – «А ты что, вознамерился бросить девушку?» – «Да ну тебя… – растерялся Илья. – Но ведь ночка-то была прощальная… Поездка, считай, кончилась…» – «И – да здравствует следующая поездка! Не так ли, дружок?» Илья улыбнулся, а Наталья продолжила: «Ну, я рада, что по этому вопросу у нас нет существенных расхождений!»

 (Кто ищет, где проводится повышение квалификации энергоаудиторов, найдет курсы на сайте).