Константин Иванович Бабенко

Константин Иванович Бабенко (1919-1987) был ученым необычайного творческого диапазона — выдающимся математиком, замечательным механиком и вычислителем самого высшего уровня.

Он родился 21 июня 1919 года в поселке Брянский рудник под Луганском. Его отец, Иван Павлович Бабенко, был статистиком в железнодорожной поликлинике, мать, Мария Васильевна Хамицкая, умерла от тифа, когда сыну не было и года. Воспитанием мальчика занималась его приемная мать, которую он любил и почитал всю свою жизнь.

Константин Иванович учился в Харьковском университете, который окончил в 1941 году.

По военному призыву в том же году он был направлен в Военно-воздушную инженерную академию им. Н.Е. Жуковского. В 1944 году Константин Иванович был на фронте в качестве авиационного инженера.

Константин Иванович окончил Академию в 1945 году и был оставлен в адъюнктуре Академии. По окончании адъюнктуры, защитил кандидатскую диссертацию на тему: «Определение сил и моментов, действующих на колеблющееся стреловидное в плане крыло в сверхзвуковом потоке газа». Эта работа была удостоена в 1949 серебряной медали и премии им. Н. Е. Жуковского АН СССР. С 1948 по 1951 гг. К. И. преподавал высшую математику в ВВИА.

В 1951 г. по рекомендации М. В. Келдыша Бабенко стал сотрудничать в Математическом институте им. В. А. Стеклова АН СССР. В 1952 г. в этом Институте Константин Иванович защищает докторскую диссертацию «К теории уравнений смешанного типа». С 1953 года до последних дней своей жизни К. И. работал (до 1956 года старшим научным сотрудником, после — заведующим отделом) в Отделении прикладной математики при Математическом институте (которое было потом преобразовано в Институт прикладной математики, носящий ныне имя М. В. Келдыша). В 1957 году К. И. Бабенко было присвоено звание профессора, а в 1976 г. он был избран членом-корреспондентом АН СССР. С 1969 г. Константин Иванович работал на кафедре Общих проблем управления механико-математического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова.

Константин Иванович Бабенко

В творческой судьбе Константина Ивановича много необычного. Необычна разносторонность его научных интересов; необычна и сама линия его творческой жизни. Он начал печататься в 1947 году и за десять лет (с 1947 по 1956 гг.) им было опубликовано лишь пять работ. А в последний год его жизни появилось вдвое больше — десять — публикаций! Константин Иванович одним из первых, а в нашей стране, возможно просто первым, стал культивировать «доказательные вычисления», соединяя доказательства классических теорем с новыми вычислительными средствами.

Константин Иванович Бабенко был замкнутым и (во всяком случае — в моем присутствии) очень серьезным, я сказал бы даже суровым человеком, но — так вышло — с Константином Ивановичем теснейшим образом были связаны судьбы моих очень близких друзей — Никиты Дмитриевны Введенской, Леонида Романовича Волевича и Юлиана Борисовича Радвогина. От них в течение почти четверти века изливался на меня свет от его благородства, духовной стойкости и преданности науке. Константин Иванович сыграл большую роль в моей жизни. В частности, он был оппонентом обеих моих диссертаций; мы много беседовали с ним о математике и математическом образовании во время его работы на кафедре Общих проблем управления. И вот уже почти четверть века я не могу заглушить чувство горечи по внезапно оборвавшемуся периоду его неслыханной творческой активности.

Константин Иванович не оставил учеников, которые могли бы продолжить его научную деятельность. Во многом это объясняется особенностями его личности. У него, судя по всему, не было учителей (хотя интерес к функциональному и комплексному анализу он наследовал, скорее всего из харьковской школы, в частности, от Наума Ильича Ахиезера).

Константин Иванович до всего доходил сам. Но к трем ученым он испытывал чувства глубокого почтения — это были Колмогоров, Гельфанд и Келдыш, и Бабенко не стеснялся говорить о том, что им он многим обязан. В Институте Келдыша Бабенко осуществлял проекты, в которых зарождалась современная вычислительная математика. Это были задачи естествознания, в основном, газовой динамики. Решение их требовало и «интуиции процессов» (слова А. Н. Колмогорова) и освоения новых методов счета. Бабенко развивал, предложенный Келдышем метод «матричной прогонки», а затем, в работе, совместной с Гельфандом, ими был предложен способ исследования устойчивости граничных задач для разностных уравнений (т. н. спектральный признак устойчивости), основанный во многом на интуиции процессов. Сейчас трудно переоценить грандиозность последствий этих изначальных шагов, сделанных на заре современной вычислительной математики, шагов, сделанных Бабенко под влиянием Гельфанда и Келдыша.

В самой математике К. И. в значительной доле решал задачи, поставленные Колмогоровым, стараясь постигнуть и его общую программу и заниматься проблемами, которые исходили от Андрея Николаевича.

Константин Иванович презирал легковесность, он был весь устремлен вглубь. Но «глубь» он внутренне осознавал как сложность. Он стыдился простого, считая простое всегда легковесным. Ему ни в какой мере не была близка мысль Пастернака о «неслыханной простоте» глубоких истин.

При этом он был научным одиночкой, ограждая себя от научного общения. Это свойство характера Константина Ивановича подметил И. М. Гельфанд. Не общаясь, не обсуждая свои идеи с другими человек, как считал Гельфанд, очень обделяет самого себя. А у Бабенко были к тому же некие внутренние тормозы к общению: гордость не позволяла ему признаться, что до чего-то важного он не додумался сам. Константин Иванович никому не ставил задач, которые не предполагал решать сам, он ни с кем не делился своими отдаленными планами. Фактически у него не было учеников, были лишь сотрудники, которым он ставил лишь локальные задачи, не посвящая их в свой глобальный замысел.

Как-то в доверительную минуту (за несколько месяцев до смерти) Константин Иванович с озабоченностью говорил о судьбе своего курса «Основы методов вычислений», которому он отдал столько сил. Я сказал, что чувствую глубину его замыслов, но что мне трудно воссоздать связь отдельных кусков. Я попросил Константина Ивановича обрисовать контуры его замыслов, но Бабенко уклонился от ответа. В ту пору только что вышел его огромный труд по методам вычислений, и Константин Иванович сказал, что там все сказано. Ясно, что человек в одиночку не может справиться с таким текстом. И когда (у А. Д. Брюно) возникла идея о переиздании, обнаружилось множество несовершенств в книге — не говоря уже о неточностях и опечатках — несовершенств по делу (не вполне корректных доказательств, повторов, доказательств уже известных вещей и т. п.) Всего этого можно было бы избежать, если бы К. И. не постеснялся попросить нескольких близких ему людей пообсуждать с ним его тексты.

С Константином Ивановичем я был в отношениях, которые я называю «отдаленно-дружескими». Константин Иванович как-то сказал: «Мы с Вами люди разных поколений: Вы не видели голодных трупов на улице» (в Харькове в 33 году). Откровенность в наших беседах была в определенных пределах — так был устроен Константин Иванович. Но все равно общение с Бабенко было содержательным и запоминающимся. В его суждениях не было тривиальностей — они характеризовали его, как самобытного, ни с кем не схожего человека.

Однажды Константин Иванович раскрылся передо мной с неожиданной стороны.

Дело было так. Весной 1973 года в Цахкадзоре состоялась конференция, приуроченная к семидесятилетию Андрея Николаевича Колмогорова. В Ереван и обратно я ехал на поезде. По дороге в Армению (14-16 марта 1973 года) моим попутчиком был Константин Иванович.

Константин Иванович был в очень добром расположении духа, много рассказывал и вспоминал.

Вот два его рассказа про Дмитрия Александровича Вентцеля, крупного военного инженера, генерала, преподававшего в ВВИА. По многим воспоминаниям Дмитрий Александрович был как бы «не от мира сего», подобно нашему Дмитрию Евгеньевичу Меньшову.

Навстречу генерал-лейтенанту Вентцелю идет капитан, и генерал видит, что шинель его застегнута не на ту сторону. Раздается возглас: «Товарищ капитан, подойдите ко мне!» Тот подходит, отдает честь. Генерал спрашивает: «Товарищ капитан, знаете ли Вы, в чем отличие мужчин от женщин?» Капитан смущен, некоторое время длится пауза. Вентцель прерывает ее: «Раз Вы не знаете, я поясню: мужчины застегивают пальто на правую сторону, а женщины на левую». Капитан смущен, он краснеет, второпях перезастегивает свою шинель. «Разрешите идти?» «Идите». Капитан поворачивается кругом, начинает удаляться, и снова слышит: «Капитан! Вернитесь!» Тот возвращается, опять становится по стойке «смирно». Следует вопрос: «Так Вы поняли, чем отличаются мужчины от женщин?» «Так точно, понял». «И чем же?» «Мужчины застегиваются на правую сторону, а женщины на левую», – бодро рапортует капитан. Генерал задумчиво говорит «Верно...», и после паузы наставительно: «Но не только этим!»

Это, конечно, апокриф, а второй сцены, как мне запомнилось, Константин Иванович был свидетелем.

Дмитрий Александрович читает лекцию в Военно-воздушной академии (которую кончал К.И.Бабенко) и видит, что один из его слушателей занят посторонним – он что-то читает. Вентцель поднимает слушателя вопросом: «Что Вы читаете, молодой человек?» «Книгу Ажаева «Далеко от Москвы». «Извольте выйти вон! Помимо того, что Вы занимаетесь на лекции посторонним делом, Вы не обладаете еще и вкусом к российской словесности!»

Естественно, на Вентцеля поступил донос: Ажаев был лауреатом Сталинской премии. Генералу пришлось давать объяснения.

Хочу закончить словами из некролога К. И. Бабенко, опубликованного в «Успехах математических наук»:

«Широта научных взглядов и глубокая эрудиция, беззаветная преданность науке и необычайная трудоспособность, принципиальность и глубокая порядочность — эти черты Константина Ивановича Бабенко навсегда останутся в памяти тех, кому довелось его знать».