Номер 5(18) - май 2011
Елена Минкина

Елена Минкина В стиле ретро*

 

Это совершенно правдивая история. Просто она произошла очень давно. Так давно, что сегодня, в нашем стремительном строго организованном времени, кажется нелепой, невзаправдашней и даже смешной. И обстоятельства кажутся смешными, и проблемы, и поступки участников всех событий. Хотя самим участникам, наверняка, было не до смеха, более того, они ужасно переживали, мучились и даже страдали. Потому что человек живет и страдает в своем времени и своих обстоятельствах, а не в какой-то объективной реальности.

А, может, эта история не смешная, а просто незатейливая? Ну, конечно, незатейливая! Никаких в ней нет общественных проблем, например, или значительных фигур, или, тем более, важных исторических событий. Даже неудобно писать такое длинное вступление к такой незатейливой истории, но лучше честно предупредить утомленного и занятого собственным делами читателя, что его не ждет ничего особенного.

Но если рассказ начался, и мы с первых строк заговорили о времени, то придется уточнить, что дело было вскоре после войны. Хорошо, может быть, не сразу после войны, лет десять прошло, а то и более, - Сталин к тому времени уже умер, и продуктовые карточки отменили, но вот исторического разоблачения бывшего горячо любимого вождя еще не случилось. И реабилитации многих граждан, жестоко и поспешно названных врагами народа, тоже не случилось, и врачей продолжали считать вредителями и убийцами, как это не дико звучит для современного уха. Но жизнь, конечно, текла по своим вечным законам, молодость расцветала и ждала любви, дети бежали в школу, жены стояли в очереди за продуктами, покупали абажуры и шифоньеры, мужчины добросовестно читали газеты, спешили на утренний троллейбус, боролись за успешное завершение пятилетнего плана. И даже война немного побледнела в памяти и уступила место простым ежедневным заботам.

 

Обозначив время, конечно, нельзя не сказать и о месте действия. А местом, волею судеб, оказался маленький подмосковный городок, а еще точнее - очень небольшой и незначительный механический завод. Там всего-то человек сто работало на этом заводе, каждый - на виду, а женщин и вовсе считай, что не было, смешно сказать - двенадцать женщин на весь коллектив, девять в цеху, да три в администрации!

И, конечно, все сразу заметили появление новенькой. К тому же она была красоткой. Настоящей красоткой, как в кино, с огромными черными глазами и целой шапкой темных кудрей, рассыпанных по плечам. Ах, если бы только кудри, но ведь был еще наряд! Весь женский коллектив администрации, а, надо заметить, коллектив хоть и небольшой, но очень достойный, о чем речь пойдет впереди, так вот, весь женский коллектив тихо ахнул, глядя на тугую черную юбочку до колен, и даже, кажется, с какими-то разрезами по бокам и такой же черный жакет, подхватывающий талию и легкие бедра. Но, главное, свитер! Ярко красный свитер с высоким роскошным воротом так ловко подчеркивал стройную шею и круглый подбородок, что Витька Филькин аж присвистнул от восторга. И пусть Витька слыл известным всему заводу бабником, это ничего не меняло, красота есть красота.

Конечно, невольные зрители не могли догадаться, что шикарный костюм новенькой сотрудницы перешит из бывшей военной формы отца, перелицованной и перекрашенной в черный цвет, а затейливый фасон почти точно скопирован из замечательного и редкого в те времена заграничного фильма. Со свитером было еще проще. Свитером служила довоенная мамина кофта, одетая задом наперед, так что пуговицы застегивались на спине (что, после небольшой тренировки, было минутным делом), а ворот скреплялся сзади на шее английской булавкой, совсем незаметной под рассыпанными кудрями. На вид красавице было лет двадцать, от силы двадцать два, но она уже успела окончить техникум, настоящий московский техникум, и прибыла на завод по распределению на должность зам начальника цеха. А еще через пару месяцев, когда начальник инструментального цеха Петрович окончательно запил и был без шума уволен «по собственному желанию», Алла или Алла Семеновна, как строго величал ее директор завода, и вовсе стала заведовать этим самым цехом, и, кстати, справлялась довольно шустро, так что сотрудники вскоре привыкли к ее молодости и несерьезному для такого дела облику. Из уважения рабочие цеха тоже вскоре стали звать новую начальницу Семеновной, как звали раньше легко позабытого бедолагу Петровича, что ж – в каждом времени свои привычки и свое уважение, смейся не смейся. Хотя, придется признать, буквально в том же месяце у красавицы появилось и другое имя, даже скорее не имя, а прозвище, и говорилось оно в рифму, как и полагается прозвищу, а именно – Алла с Урала. Сей поэтический опус принадлежал конечно, Витьке Филькину, который сразу получил от Аллы Семеновны полный категорический отказ на все свои ухаживания, и теперь ничего другого ему не оставалось, как дразниться и придумывать прозвища. А ничего обидного в новом имени и не было! Алла Семеновна, действительно, много лет прожила на Урале, куда занесло ее вместе с родителями еще в войну, то есть совсем в детском возрасте, так что прежней Москвы она и не помнила вовсе и москвичкой себя не считала. Завод после войны решено было оставить на Урале в целях дальнейшего развития отдаленных районов страны, а родители, которые оба работали на эвакуированном заводе, папа – инженером, (правда, с небольшим перерывом на службу в ополчении), а мама техником в плановом отделе, так вот, родители тоже решили остаться и не искать новых забот, тем более, что завод им предоставил отдельную двухкомнатную квартиру. А в Москве у папы и мамы была узкая длинная комната в огромной, на десять семей коммуналке, где они жили вместе с маленькой Аллой, еще более маленьким ее братишкой и бабушкой, папиной мамой, спавшей в той же комнате за толстой серой ширмой. Эта бабушка, надо сказать, обладала характером очень независимым и даже вредным, от эвакуации отказалась категорически, и осталась единственной хранительницей выше описанной комнаты. К тому времени, когда Алла подросла, и встал вопрос о ее дальнейшем образовании и проживании, родители дружно решили отправить дочь в родную столицу. Предполагалось, что бабушка в своей теперешней старости и немощности будет просто счастлива принять и прописать взрослую внучку, а впоследствии и завещать ей такую немаловажную вещь, как жилплощадь в Москве. Но бабушка, хотя и прописала Аллу, но большой радости не высказала, дряхлеть и тем более умирать совсем не собиралась, а вместо этого завела себе друга сердца, длинного, лысого как огурец старика по имени Яков Соломоныч. И вот наша героиня, пусть и оказалась вновь жительницей столицы, но как-то сбоку припека, и, честно признаться, с грустью вспоминала свой Урал и подолгу не засыпала за пресловутой ширмой под грозный храп лысого Соломоныча.

Женский коллектив заводской администрации в составе, как уже говорилось, трех сотрудниц пригляделся, посовещался и раскрыл объятия новому начальнику цеха, тем более девушкой она оказалась скромной и приветливой, а боевой наряд и прическа скорее служили маской ее природной застенчивости, чем отражали характер. Так что на обед в столовую они стали ходить уже вчетвером, что было и веселее, и гораздо удобнее, потому что можно было занять целый отдельный столик и спокойно побеседовать на разнообразные и милые сердцу женские темы.

Конечно, по справедливости давно пора перейти к описанию остальных трех участниц этого «женского стола», но мы все-таки начнем со столовой, и вы скоро убедитесь, что она заслуживает отдельного повествования.

Вы можете не поверить, но в те далекие и небогатые времена столовая нашего завода представляла собой почти шикарное помещение: над входом, рядом с портретом Ленина, красовалось живописное панно с лужайками и цветущими деревьями, аккуратные столики на четырех человек были накрыты настоящими белыми скатертями, а в центре каждого столика стояла вазочка со скромными, но тоже настоящими живыми цветами. Вероятно, такая роскошь объяснялась отсутствием еще не изобретенных в то время пластиковых покрытий и синтетических клеенок, но какое это имеет значение! Конечно, для заказа обеда согласно скромному и слегка однообразному меню нужно было постоять в очереди и пробить чек в кассе, но поднос с тарелками уже приносила официантка в белом передничке и наколке на пышно взбитых по тогдашней моде волосах.

Здесь нужно признаться, что столовая принадлежала не только заводу, вернее, она совсем заводу не принадлежала, а была как бы совместным владением строительно-монтажного управления, расположенного по соседству и еще двух маленьких фабрик, в данном случае к делу не относящихся. А руководство нашего завода с давних времен приходило в столовую на обед то ли по специальной договоренности с начальством управления, то ли просто в силу дружественных соседских и производственных отношений. Благодаря управлению, хозяйству богатому и прочному, и появились официантки, цветы на столиках и прочая необязательная, но приятная чепуха. Главное, все эти подробности не только радуют сердце рассказчика, но и имеют прямое отношение к нашей истории, которая и началась в вышеописанной столовой при самых казалось бы будничных обстоятельствах. Но теперь мы просто не имеем права не поговорить об остальных женщинах, сидящих с Аллой за столиком.

 Старшей и по возрасту, и по положению была, несомненно, Галина Васильевна Ляхова, главный бухгалтер завода и председатель местного комитета. Галина Васильевна, женщина сильно немолодая, лет сорока пяти или даже пятидесяти (что в глазах тогдашней Аллы не имело разницы), родилась еще в начале века, даже успела поучиться в дореволюционной женской гимназии, но саму революцию помнила плохо и была воспитана целиком в духе победившего социализма. К моменту нашего рассказа два взрослых сына Галины Васильевны несли положенную службу в рядах советской армии, тихий интеллигентный муж Иван Андреевич Ляхов большой заботы не требовал, и все сердце деятельной главной бухгалтерши принадлежало родному предприятию, и в особенности его местному комитету. Без Галины Васильевны не только не распределялись изредка залетавшие на скромный завод путевки в санаторий, но и не двигались другие, более будничные дела: проводы на пенсию, разборы в товарищеском суде, субботники и коллективные походы на майскую демонстрацию. Не говоря уже про совершенно новый, с иголочки заводской детский садик, открытый прошлой осенью! Конечно, на основную работу времени оставалось мало, но и там всегда сохранялся порядок, потому что Галина Васильевна могла полностью положиться на свою коллегу, рядового бухгалтера завода, но совсем не рядовую женщину, Раечку Зыренко.

Раечка родилась на свет, чтобы покорять мужские сердца. Это было понятно даже самому ненаблюдательному свидетелю ее детства и юности, стоило взглянуть на Раечкины огромные голубые глаза, пухлый нежный рот, который так чудесно менял очертания от легкого каприза до полной обещаний улыбки, на всю ее складную кругленькую фигуру. К сожалению, в судьбу Раи вмешалась история. Нет, не наша незатейливая история, а История глобальная, сломавшая не одну жизнь, и не одно поколение людей, а именно – Вторая Мировая война. Те самые мужчины, которым полагалось жить и радоваться Раечкиной красоте, бесконечными страшными рядами ушли на фронт, и большинство из них никогда не вернулось обратно. А те, кому посчастливилось вернуться, что греха таить, обратили взоры на более юных невест, чудом сумевших расцвести в эти голодные жестокие годы. На Раечкину долю остались одинокая чистенькая комната, скромная должность бухгалтера на неприметном заводе да страстная надежда на простое женское счастье. И пусть годы стремительно летели, рождались новые дети и подрастали новые невесты, но надежда все не покидала Раечкину трепетную душу.

Описание третьей героини требует от автора особой аккуратности и даже деликатности. И не потому, что речь пойдет о рядовом, но важном члене коллектива, - секретаре директора. Сложность в том, что между директором завода Синельниковым Иваном Никитичем и его личной секретаршей Соней Вербицкой существовали особые отношения, которые сегодня можно было бы назвать неформальными. Но названия такого в описываемые времена не существовало, поэтому придется прямо сказать, что Соня была любовницей директора. Только не надо судить поспешно! Ведь даже Галина Васильевна, женщина высоконравственная, относилась к сей непростой ситуации с пониманием и сочувствием.

Когда-то много лет назад, в первый месяц войны, восемнадцатилетняя Соня провела единственную и поспешную ночь с чудесным мальчиком Алешей Соломатиным, одним из первых призывников их класса. История, в дальнейшем многократно рассказанная в советских послевоенных фильмах. Но в отличие от фильмов, где после страданий и разлук герои обязательно встречались под громкую прекрасную музыку большого оркестра, Соня никогда больше не встретила Алешу Соломатина и только через полгода после его гибели получила пересланную Алешиной мамой похоронку. Сама мама в том же месяце погибла при бомбежке и вовсе не узнала, что в апреле 42-го года, в чужом и голодном Казахстане, у нее родилась внучка, крошечная солнечная девочка с огромными как у Алеши глазами, будто специально созданными для радости и удивления. А еще через два года девочка заболела полиомиелитом, как раз тогда была большая вспышка этой инфекции. Вот собственно и вся предыстория. Соня вернулась в Москву с девочкой инвалидом в колясочке, про учебу в институте оставалось забыть навсегда, еще повезло, что устроилась секретаршей на завод.

Иван Никитич Синельников, человек совсем немолодой, возможно, даже ровесник Галины Васильевны, был давно и прочно женат, имел ведомственную квартиру, служебную машину и взрослую замужнюю дочь. То есть опять-таки ситуация походила на послевоенные фильмы, но там по сценарию директору положено было мучиться и страдать от своего ложного положения, разрываться между любовью и долгом, а Синельников, надо признаться, совсем не мучился. Он любил Соню и был откровенно безбрежно счастлив. Соня, несмотря на красоту и особое свое положение, на работе держалась скромно и отстраненно, как и положено настоящей секретарше, никогда не смешивала служебные отношения с личными и, главное, тоже любила Ивана Никитича, любила ненавязчиво и нетребовательно, как умеют только осиротевшие послевоенные вдовы. У нее была уютная однокомнатная квартира, полученная не без помощи профсоюзного начальства, но совсем не из-за внимания директора, как вы могли подумать, а благодаря Катеньке, дочке-инвалиду. Катенька, тихая, худенькая девочка с безнадежно изуродованными ногами, но большая певунья и умница, училась в интернате для детей с физическими пороками. Интернат, один из многих примеров заботы партии и правительства о детях, оказался спасением для Катеньки - никто там не дразнился, не удивлялся хромоте и костылям, все ученики либо родились инвалидами, либо перенесли полиомиелит и костный туберкулез. Соня забирала девочку на выходные, а целую неделю жила одна, Иван Никитич приходил к вечеру, часто прямо с какого-нибудь совещания, клал красивую седеющую голову на Сонины колени, целовал молодые тонкие ее руки. Они мало разговаривали, иногда Соня рассказывала про успехи дочки или Иван Никитич про какой-нибудь смешной случай в райкоме. Он привозил для Катеньки нарядные дорогие шоколадки из райкомовского буфета, а самой Соне смешные милые подарки – набор носовых платочков, расшитых цветами, вазочку для конфет, звонкий хрустальный колокольчик. Перед женой директор большой вины не ощущал, она давно привыкла к их взаимной отдаленности, интересовалась больше зарплатой мужа, чем его успехами или неудачами, часто проводила вечера у дочки.

Постойте! Мы, кажется, слишком отстранились от основной темы нашего повествования и ее главной героини, которая как раз сейчас сидит в вышеописанной столовой в обществе уже знакомых нам женщин и в ожидании официантки с обедом обсуждает с Раечкой немыслимо модную в этом сезоне юбку колоколом.

 

Вид у подошедшей официантки был какой-то странный, будто праздничный, и в руке она сжимала большой плотный конверт.

-         Вот, велели передать, - провозгласила официантка и торжествующе положила конверт напротив Аллиной тарелки.

-         Кто?! - дружно спросили все четыре женщины.

-         Один человек! – таинственно прошептала официантка, - видите столик у окна? Вот там и ищите!

Четверо мужчин за столиком у окна как по команде раскланялись и заулыбались, приветственно поднимая руки. Алла вспыхнула, Раечка нервно хихикнула. Галина Васильевна, как старшая и наиболее серьезная из всех свидетелей, решительно надрезала конверт обеденным ножом. На стол выпали красиво напечатанные пригласительные билеты в Дом культуры строительно-монтажного управления.

-         Интересное и необычное приглашение, - констатировала Галина Васильевна, тщательно рассматривая билеты с обеих сторон, – оказывается, люди еще умеют красиво ухаживать! Ах, только посмотрите - показ кинофильма, буфет, танцы, - где мои молодые годы! Кстати, я знакома с одним из товарищей (она указала на самого старшего из сидящих у окна мужчин) - бухгалтер управления, немного тугодум, но человек вполне порядочный. А остальных – нет, не знаю. В управлении недавно сменилось руководство, возможно, кто-то из новых инженеров?

Алла исподтишка взглянула на загадочную четверку. Красивый широкоплечий брюнет с темными чуть на выкате глазами, вихрастый парень в клетчатой ковбойке, невысокий мужчина со вздернутым носом, упомянутый бухгалтер с аккуратно зачесанными на косой пробор волосами.

-         Новые времена, новые нравы, - улыбнулась демократичная Галина Васильевна, - Аллочка, вероятно, вам самой предлагают выбрать спутника на вечер.

-         Тут и думать нечего, - опять вспыхнула Алла и решительно протянула второй билет сидящей рядом Раечке, - интересно, какой будет фильм, вдруг с Орловой? Я ее просто обожаю!

Однако вечером, лежа за ненавистной ширмой, Алла вновь и вновь возвращалась к эпизоду в столовой. Кто, кто из четверки придумал это приглашение? Молодой парень казался немного недалеким, курносый мужчина невзрачным, пожилого тугодума бухгалтера даже не стоило обсуждать! Оставался брюнет, но он выглядел слишком легкомысленным, наверняка бабник и любитель легких побед.

Как вы уже поняли, наша героиня была девушкой ответственной, да и воспитание в те годы требовало от женщины большей строгости в поведении, чем в наше неразборчивое время. Но не будем спешить с выводами и насмешками. Ведь, что ни говори, прогресс в обществе часто объясняется чисто техническими причинами. Посмотрели бы мы на современных прелестных и свободных женщин, легко меняющих возлюбленных согласно велению души или прихоти настроения, если бы их перенести в то суровое время, когда не только не существовало волшебных таблеток против нежелательного ребенка, но даже такое мерзкое и неугодное Богу средство как аборт было абсолютно запрещено. Но не стоит больше о грустном и неприятном, ведь наш рассказ, как вы уже, наверное, догадались, пойдет о Любви.

 

Конечно, смешно предполагать, что Алла Семеновна, красавица и дипломированный специалист, не имела никакого любовного опыта. Еще в девятом классе вниманием юной, но уже прелестной Аллочки завладел шикарный морячок, сосед и бывший выпускник ее же школы. Морячок, прочно овеянный ореолом просторов и дальних странствий, приехал на побывку, как в известной тогда песне «на побывку едет молодой моряк…» (да простит меня читатель за постоянное обращение к произведениям массовой культуры, но ведь ни из песни, ни из жизни слова не выкинешь), и, конечно, появление красавца в белой форменной робе и бескозырке стало незаурядным событием в мирном уральском городке. Морячок, как и предполагалось, простаивал одиноко и неприступно на городской танцплощадке, девчонки, как и положено, краснели и вздыхали, уже пошел слух, что у красавчика есть зазноба по месту службы, но на этом этапе события резко разошлись с упомянутой песней. Потому что неожиданно для всех и даже для себя самого, храбрый покоритель морей отчаянно как пацан влюбился в нашу юную героиню. В то сказочное лето соловьи пели особенно упоительно, и луна сияла как огромный праздничный фонарь, когда он провожал Аллочку после танцев, бережно укрыв ее тонкие плечи настоящим морским бушлатом. Будь Алла Семеновна постарше, а побывка подлиннее, может, и случился бы серьезный большой роман, но долг и обязанности развели наших героев в разные края - он вернулся к месту приписки, она уехала учиться в столицу. «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону…»

В Московском техникуме, конечно, тоже не обошлось без поклонников, особенно один, Димка Прохоров, все ходил за Аллочкой, провожал до дома и даже лез целоваться, но он был толстоват и неуклюж, разве в такого можно влюбиться! К тому же Алла постоянно чувствовала себя провинциалкой, да и дома как такового не было, не пригласишь ведь гостей, пусть того же Димку, в общество бабушкиного Соломоныча. И вот теперь, уже засыпая, она представляла себе то чудесного ласкового морячка (которого уж и не помнила почти, так – сказочный образ), то нескладного Димку, то незнакомцев из столовой, дружно машущих рукой.

- Ах, если бы пригласительный билет послал не вихрастый парень и не скучный мужчина с носом, а тот прекрасный глазастый брюнет! Как хочется верить и любить!

 

Фильм оказался глуповатым, якобы из жизни передовиков производства, но все передовики не столько трудились, сколько пели и плясали в чистеньких нарядных спецовках – ни тебе простоев, ни пьянства! В буфете стояла длинная очередь, причем за самым обыкновенным лимонадом. Но, главное, никого из знакомых они не встретили! Правда, в какой-то момент в толпе мелькнул гладко причесанный бухгалтер, но, заметив откровенное разочарование на Аллочкином лице, быстро удалился. В зале заиграла музыка, приглашая к танцам.

-         Уходим, - твердо сказала Алла, стараясь не глядеть на погрустневшую Раечку, - еще не хватало стену подпирать на ихних танцах! Посмотрим, что будет дальше.

 

События не заставили себя долго ждать. Прямо на следующий день сияющая официантка принесла и поставила напротив Аллы цветы в большой стеклянной банке.

-         От кого?! – хором выдохнули женщины.

 Официантка заговорщицки подмигнула:

-         Не велели говорить! Пусть сама догадается.

 

-         Ерунда какая-то, - Алла резко обернулась, пытаясь разглядеть из-за спины Сони уже знакомую нам четверку, - может, они просто насмехаются?

         Галина Васильевна степенно взглянула на столик у окна, мудро покачала головой.

-         Нет, девочка моя, не думаю. И лица у них добрые, и цветы уж больно хороши, с любовью подбирали. Нет, я уверена, ваш поклонник - нерешительный человек, только и всего. Романтик!

 

Два дня прошли без приключений, если не считать мелкой аварии в цеху и первой весенней грозы, а на третий торжествующая официантка, которая, по-видимому, стала чувствовать себя одним из главных персонажей романтической истории, водрузила перед Аллочкой огромный газетный пакет. Из тут же развернутого на глазах всей столовой пакета бордовой россыпью хлынула на стол отборная черешня. И это в конце апреля! Официантка ахнула, лицо Раечки пошло красными пятнами, даже Галина Васильевна была поражена, и только Соня сдержанно улыбалась чему-то своему. Стол у окна с повышенным вниманием изучал содержимое тарелок, только парнишка в ковбойке незаметно подталкивал в бок бухгалтера и восторженно крутил головой. Алла быстро разделила черешню на три равные порции - Рае, Соне и Галине Васильевне, остаток сунула слегка сопротивлявшейся официантке.

       Вы отмечайте наступающее лето, - сказала она бодро, - а я побежала, конец месяца - план горит!

 

В ближайший четверг с самого утра к нашей героине (а она и вправду начала чувствовать себя героиней) подошел Коля Ягодкин, парнишка ремесленник из второй смены. Он немного напоминал Аллиного младшего братишку, особенно в этой форменной тужурке.

-         Семеновна, - сказал Коля, косо глядя в окно и старательно вытирая тряпкой темные руки, - ты на футболе была когда-нибудь?

-         Нет, - заулыбалась Алла, - как-то не пришлось.

-         У меня билет лишний, - вздохнул Коля, - приятель заболел. Может, выручишь?

         Алла даже обрадовалась, хотя никогда не любила футбола. Честно признаться, все последнее время она томилась постоянным волнением, невыносимо скучала вечерами в тесном бабушкином мирке, душа ее рвалась и стремилась. Куда, к кому?

-         Вот и отлично, - сказал Коля и протянул узкий серый листок, - седьмой ряд, левая трибуна, прямо там и встретимся.

-         Подожди, я тебе деньги отдам за билет!

-         Потом отдашь, - вдруг страшно заторопился Коля, - меня сменщик убьет за опоздание!

 

Незадолго до начала матча толпа вынесла Аллу к узкому выходу из метро Динамо. (Да, дорогие друзья, как ни трудно представить, стадиона Лужники еще вовсе не существовало!) Искать дорогу не пришлось, все двигались в одном направлении, левая трибуна тоже сразу нашлась, и Алла стала озираться в поисках Коли. Нет, вы не поверите! В седьмом ряду вместо ожидаемого Ягодкина сидела вся наша четверка в полном составе и дружно улыбалась растерянной Аллочке. Она невольно отметила, что рядом с единственным свободным местом расположился глазастый брюнет, но вдруг он встал, шепнул что-то курносому своему соседу и поменялся с ним местами. Все стало понятно. Значит, ради курносого и затеяли представление, а глазастый, конечно, был главным организатором, не зря он сразу показался ей таким несерьезным!

-         Глупо! – шепнула она своему невольному соседу, - и Колю учите обманывать, а еще взрослые люди!

-         Да, глуповато, - смущенно улыбнулся курносый, - но ведь иначе вы бы не согласились прийти.

Что ж, он был по-своему прав, еще не хватало приходить на футбол в такой компании!

 Алла незаметно рассматривала соседа. Невысокий, совершенно взрослый мужчина, лет тридцати если не больше, в скучном сером костюме, светлые волосы коротко подстрижены, на курносом носу мелкие веснушки. Нет, совсем-совсем неинтересный. И ростом маловат, наверное, не выше ее самой.

-         Как вас зовут? – шепнула она.

-         Владимир, - обрадовался мужчина, - а это Гриша (он кивнул на брюнета), Леша и Павел Иванович. Он хотел еще что-то сказать, но только махнул рукой.

Матч уже начался, трибуны качались, как живые волны в такт перелетающему мячу. «Надо хоть посмотреть, раз пришла» - решила Алла, все-таки не выпуская из поля зрения своих непрошеных соседей. Глазастый брюнет поощрительно улыбался Владимиру, Леша был полностью поглощен игрой, даже не оглядывался, за ним виднелась аккуратно зачесанная лысина бухгалтера. Да, вся история затеяна ради курносого, какая жалость!

 

Если вы еще не забыли, стояли последние дни апреля, темнело поздно, поэтому никакой особой необходимости провожать Аллу после матча не было, о чем она и заявила своим новым знакомым со всей определенностью.

-         Аллочка Семеновна! – заулыбался долговязый Гриша, - обижаете! Чтобы мы бросили в одиночестве девушку, которую сами же пригласили! Нет, мы не будем сопровождать вас всей толпой, раз вы не хотите, но кто-нибудь один просто обязан!

Он подтолкнул вперед Владимира, и, обхватив за плечи Лешу с бухгалтером, отступил в сторону метро.

Ну, что тут было сказать?

 

Они молча шли по узкому переулку к бабушкиному дому. Просвечивали первые звезды на темнеющем небе, теплый ветер колыхал новую юбку колоколом, так счастливо купленную у Раечкиной знакомой портнихи, но и небо, и звезды казались ненужными и невозможно скучными.

Морячок обычно провожал ее до подъезда, потом еще немного стояли под деревьями, ждали, пока стрелка пересечет цифру 9, позже мама не разрешала возвращаться. Он горячо дышал, целовал холодные, синие от чернил пальцы, шептал чудесные слова.

- Солнышко, ласточка, сокровище мое! Я женюсь на тебе! Отслужу и женюсь, вот увидишь! Никуда тебе от меня не деться!

 Алла смеялась, закинув голову, звездное небо кружилось, теплый мягкий бушлат закрывал ее почти до колен и сладко пах табаком. И зачем она уехала в этот дурацкий техникум?!

-         Вам холодно? – спросил Владимир и неловко набросил ей на плечи свой пиджак. От пиджака пахнуло чужим резким запахом одеколона. Как ни смешно, он был в самую пору, даже чуть коротковат.

-         Нет, нет, - Алла торопливо сняла пиджак, - мы уже почти пришли. Лучше расскажите про ваших приятелей. Кто они, кем работают?

-         Замечательные люди, - Владимир растерянно вертел пиджак в руках, - Григорий – парторг, старый проверенный друг, еще с войны. Представляете, он там и женился, на войне, на самой красивой нашей медсестре. Уже второй ребенок на подходе! - Владимир все-таки натянул пиджак, неловко застревая в рукавах.

– А Леша – технолог. Это он на вид такой молодой, а на самом деле очень ответственный человек, строительный техникум с отличием закончил. Кстати, тоже скоро женится, в конце мая. Одни мы с Пал Иванычем – старые холостяки!

-         Ну, вы не такой уж старый, - вежливо сказала Алла.

-         Скоро тридцать два, - вздохнул Владимир, - Пушкин Евгения Онегина дописывал в этом возрасте, Ленин партию возглавил, газету «Искра» издавал...

-         Пришли! – с облегчением воскликнула Алла, - ну, я побежала, бабушка ложится рано!

 

На следующий день она взяла с собой на работу большой бутерброд с сыром. Последний день перед праздниками, в цеху аврал, ничего удивительного, если она не придет в столовую.

 

На майскую демонстрацию отправился почти весь завод. И ничего, что пришлось праздновать не в столице, а в маленьком городке при станции, все равно получилось замечательно весело, играл духовой оркестр, заводские комсомольцы несли транспаранты, сбоку на тротуаре продавали горячие пирожки с капустой и повидлом. На площади расположилась мороженщица с большим белым ящиком. Вот красота! Алла обожала мороженое - и пломбир, и сливочное, и даже самое простое, фруктовое, за шестьдесят пять копеек.

Вечером вдруг объявился Димка. Он работал по распределению где-то под Тулой, но на праздники решил проведать старых друзей. Вместе бросились обзванивать ребят, как хорошо, что соседи по квартире были заняты предпраздничными хлопотами и не сердились, что она занимает телефон! Многие однокурсники, конечно, разъехались в далекие области, техники и механики везде требовались, но человек восемь удалось собрать. Как на счастье, бабушка с Соломонычем отправились на праздники к его племяннице в Мытищи. Алла нарубила капусты, как еще мама любила – с постным маслом, луком и моченой клюквой, отварила огромную кастрюлю рассыпчатой всеми любимой картошки, веером разложила на тарелке докторскую колбасу – чем не праздничный стол! Ребята принесли дешевое сладкое вино и лимонад, казалось, они опять студенты, целый вечер дурачились и хохотали, вспоминали анекдоты про лекторов, пели почти забытые песни. Неужели молодость пролетела? Так быстро и безвозвратно пролетела? И теперь Аллу ожидает только общество Галины Васильевна и Владимира?! А как же любовь, волнения, свидания?

Что это она распсиховалась? Ведь ничего плохого не случилось, весна, праздники. Можно сшить к лету новое платье, только заранее поискать подходящий ситец. Нет, не ситец, а настоящий крепдешин! И в новом платье пойти на какой-нибудь замечательный вечер или концерт. И кто-то родной и близкий возьмет за руку и поведет за собой, и будет радостно и совсем не страшно. Конечно! все только начинается, и возможно, завтрашний день окажется самым прекрасным и удивительным!

 

Нет, зря Алла так надеялась на завтрашний день! Как всегда, после праздников в цеху начались проблемы. Во-первых, двое главных выпивох, Шевченко и Назаров, не вышли на работу, что, конечно, было не удивительно, но все равно неприятно. Во-вторых, вылетело электричество, почти час цех простоял в темноте, зато план горел огнем. А ближе к обеду подкатился Витька Филькин с новым известием:

-         Семеновна, запчасти не отгрузили! Транспорта нет. Нужно попросить в соседском управлении, чтоб дали машину. Так что иди к главному инженеру.

-         А почему к главному инженеру? - удивилась Алла.

-         А я почем знаю! – заворчал Витька. – Сказали, начальнику инструментального цеха подойти к главному инженеру управления!

Думать было особенно некогда, благо, как мы уже упоминали, строительно-монтажное управление находилось буквально в том же дворе. Алла торопливо пробежала вдоль незнакомого коридора, рассматривая таблички на дверях – «Бухгалтерия», «Отдел кадров», … о, вот! – «Главный инженер. В.Б. Ковригин». Что, так и заходить? Могли бы секретаршу завести что ли, а еще богатая организация! Она сердито постучала в нужную дверь, но ответа не последовало, хотя в комнате явно кто-то был, и даже играло радио. Господи, какая нелепая ситуация! И почему главный инженер занимается транспортом? Она решительно распахнула дверь и… остолбенела. За столом в знакомом сером костюме сидел Владимир и напряженно смотрел на дверь. Увидев Аллу, он смущенно улыбнулся и встал ей навстречу. Значит, Владимир и есть главный инженер В.Б. Ковригин?! С ума сойти! И ни разу не заикнулся о своей должности, Пушкину завидовал. Получается, за ней ухаживает серьезный большой начальник?! Да, мудрая Галина Васильевна как всегда оказалась права. Только лицо у него все-таки очень невзрачное. И нос какой-то детский. И рост…

- Это, конечно, очень неумная шутка, - Владимир запнулся и вздохнул как двоечник у доски, - но ничего другое не пришло в голову. Боялся, что вы опять не придете в столовую. А по поводу машины для запчастей не беспокойтесь, - добавил он поспешно, - машина уже отправлена.

 

-         Это судьба! – Галина Васильевна от волнения даже отложила ложку, - поверьте мне девочки, просто судьба, которая одаривает раз в жизни! Главный инженер, и такой милый интеллигентный человек, и так деликатно ухаживает. И ни разу не был женат, не думайте, я уточнила у сведущих людей!

-         Вот только разница в возрасте, - вздохнула Раечка, - какие эгоисты эти мужчины! Хоть в тридцать, хоть в пятьдесят, все им подавай двадцатилетних.

-         Возраст не самое страшное, - тихо вступила в разговор Соня, - если человек любит и жалеет. Зато будешь избавлена от рая в шалаше.

-         А может быть, я хочу именно рай? – обиделась вдруг Алла, - пусть и в шалаше, но рай!

-         Вы еще совсем ребенок, - заулыбалась Галина Васильевна, - ничего, жизнь лучший учитель.

Все три Аллочкины собеседницы дружно кивнули и почему-то пригорюнились.

Но вы же не рассказали главного! - воскликнула Галина Васильевна, - что было дальше? Он что-то говорил, объяснялся, приглашал на свидание?

-         Ничего особенно, - покраснела Алла, - пригласил в оперетту. И сказал, что будет ждать после работы. На служебной машине.

Все три слушательницы безмолвно всплеснули руками.

 

         Тут надо рассказать еще об одной детали, не менее важной для нашей истории, чем описание столовой. Дело в том, что и завод, и строительно-монтажное управление размещались у самой станции в близком Подмосковье, так что единственным, и надо сказать, вполне удобным транспортом для всех сотрудников была пригородная электричка. (Теперь-то этот район давно находится в черте города, и даже не на самой окраине, но из-за плотных утренних пробок кажется еще более отдаленным и недоступным). А в описываемое время все, буквально все работники завода, включая Галину Васильевну, приезжали на завод утренней московской электричкой с Белорусского вокзала. Почти так же дружно после трудового дня коллектив отбывал к месту проживания, не считая нескольких заводских везунчиков (включая и секретаршу Соню), которые получили квартиру в недавно построенных у станции домах.

Надо ли говорить, что не менее половины сотрудников нашего скромного, но достойного предприятия, наблюдало, как у проходной завода остановилась служебная машина соседского управления, и сам главный инженер поспешно выскочил, чтобы распахнуть дверь автомобиля юной начальнице инструментального цеха. Правда, машина была не слишком роскошной, горбатенькая, видавшая виды Победа, но разве это имело хоть какое-то значение!

 

         Через пару дней весь завод знал, что за Аллой с Урала ухаживает Ковригин Владимир Борисович, молодой перспективный главный инженер. За обедом в столовой царило явное оживление, Галина Васильевна чувствовала себя настоящей именинницей, Раечка, восторженно ахая и не скрывая хорошей белой зависти, расспрашивала подробности последнего свидания, даже сдержанная Соня одобрительно улыбалась. Алла кивала, добросовестно отчитывалась о походе в оперетту, отвечала на дружные приветствия столика у окна. Хотя, честно говоря, вечер получился совсем неудачным. Во-первых, она долго не могла придумать наряд, - ни одно из двух выходных платьев не смотрелось без каблуков, но не хватало оказаться на полголовы выше своего кавалера, поэтому пришлось смириться и надеть старенькие полуботинки с грубыми шнурками. Во-вторых, хотя места у них были очень хорошие, в седьмом ряду партера, прямо перед Аллой уселся толстый длиннющий дядька, загородив лысиной полсцены. В прежние времена она бы запросто перебралась в темноте на свободное кресло, но мыслимо ли прыгать с главным инженером по чужим рядам?! В-третьих, Владимир пригласил ее в буфет, но почему-то выбрал не бутерброд с сыром и даже не слоеный язычок, который Аллочка любила со школы, а темное и жесткое как подметка миндальное пирожное. Пирожное стоило намного дороже язычка, но оказалось жутко невкусным, неужели он не знал заранее? Так и запомнилось из всей оперетты, - Владимир упорно и нудно молчит, а она мучительно жует приторную клейкую массу, вежливо улыбаясь и пряча под стол ноги в безобразных полуботинках.

Домой возвращались на метро, обсуждали перспективы развития завода, у самого бабушкиного дома Владимир вдруг спросил грустно:

-         Вам было совсем неинтересно?

-         Нет, нет, почему, - заторопилась Алла, - я очень люблю оперетту, такая веселая постановка, и поют хорошо, и танцуют.

-         Поют? Допустим, да, поют. Трудно спорить. А хотите, мы пойдем в оперу? Станем слушать настоящую прекрасную оперу в прекрасном исполнении, а? Прямо в Большом театре? Прямо на этой неделе?

-         На этой неделе? - переспросила Алла, лихорадочно подсчитывая в уме дни до получки.

Можно купить на низком каблуке, но хотя бы лодочки. Нет, раньше следующего понедельника не успеть! И просить деньги у Раечки невозможно, ей без того обидно…

 

-         Нет, ничего не получится, - тихо вздохнул про себя Владимир, глядя на ее растерянное лицо, - разве может молоденькой красивой девушке понравиться такой старый пень, да еще с ранениями и комплексами? Пошлая дурацкая затея! И раньше не получалось, а уж теперь, на четвертом десятке…

 

Надо сказать, Владимир считал себя страшно невезучим человеком, хотя на самом деле ему в жизни везло, причем довольно часто, но везение это было какого-то странного свойства. Сегодня модные во всем мире астрологи и прочие толкователи судеб назвали бы его «везением на последний момент», но, конечно, член коммунистической партии Владимир Борисович Ковригин даже слов таких никогда не слышал. Хотя, если задуматься, это определение довольно точно отражало его биографию. С самого детства крупные и мелкие неудачи сыпались на круглую, коротко стриженую голову юного Ковригина, но в самый последний момент случайное событие или стечение обстоятельств успешно выводили Володю из тупиковой, казалось, ситуации, так что он даже часто оказывался в выигрыше.

Надо отметить, этот сомнительный дар Владимир получил в наследство от матери, директора районной библиотеки, Любови Дмитриевны Тарновской. В неполные семнадцать лет Люба Тарновская вступила в марксистский кружок, увлеченная страстными речами чубастого рабочего агитатора. Сверкая мрачными синими глазами и захлебываясь от гнева, он клеймил жестокий царский режим, и смеем предположить, именно эти глаза и пленили юную трогательную Любочку, а вовсе не разоблачение самого режима, который лично ей, дочери почтенного профессора словесности и потомственного дворянина, не сделал ничего плохого. Еще неизвестно, как бы продолжилась сия романтическая история, но ровно через месяц после вступления Любы в революционную борьбу весь кружок арестовали по доносу мелкого и никчемного провокатора. И вот тут впервые проявилась особенность Любиного везения, впоследствии плавно перешедшая к ее единственному сыну. Через два часа после ареста подозреваемую Тарновскую, единственную из всех незадачливых марксистов, безмолвно отпустили домой. «По малолетству» – как значилось в протоколе, хотя не исключено, что здесь также сыграла роль крупная сумма ассигнаций, принесенная в участок онемевшим от ужаса Любиным отцом. В тот же вечер Люба была отправлена в загородное имение, причем не отцовское, а тетки со стороны матери, чтобы даже фамилия не напомнила стражам порядка о неудавшейся революционерке. Впоследствии оказалось, что эта скромная и скучная деревенская усадьба сберегла Любу и от повторного ареста, и от грянувшей вскоре революции, и от сыпняка, который страшной зимою 18-го года в одну неделю скосил маму и папу в их нетопленом питерском доме. В том же году летом, после экспроприации теткиного имения крестьянами, Люба вернулась в Петроград, в навеки опустевшую квартиру. И вот когда казалось, жизнь ее сломана безвозвратно, и ничто хорошее уже никогда не может случиться, бесцельно бредущая по городу безвестная и никому не нужная гражданка Тарновская наткнулась на митинг у Зимнего дворца. Слов страстного худющего оратора было не разобрать за шумом ветра, но Люба и не нуждалась в словах. Она бы из тысячи тысяч узнала эти синие единственные глаза, все так же неукротимо горящие из-под поредевшего и побелевшего чуба!

Они не расстались в тот день, и впредь почти не разлучались, не считая коротких поездок комиссара Ковригина на продразверстку

да Любиного недельного пребывания в роддоме, где и появился на свет юный Владимир Ковригин, названный в честь раненого врагами революции и уже смертельно больного вождя. Вскоре Бориса Ковригина перевели в Москву, на важную работу по линии Коминтерна, а Люба устроилась в библиотеку при райкоме. Происхождение ей простили за участие в подпольной революционной борьбе.

Казалось, все беды и несчастья миновали навсегда, сын рос умным хорошим мальчиком, муж занимал ответственный пост, в уютной комнате горел абажур и скромно прятались за стеклом буфета тонкие старорежимные чашки, светлая память родителям и ее невозвратному, невозможному как сон детству. Но мирным летом 1935 года грянула беда - единственный родной Ковригин вдруг страстно влюбился в задорную хорошенькую комсомолку с подшефной фабрики, и, сгорая от стыда и раскаяния, но нескрываемо ликуя синевой глаз, полных молодых страстей и желаний, ушел из Любиной жизни. И никто не мог сказать тогда сразу постаревшей Любови Дмитриевне, что горькое странное везение сберегло ее от надвигавшегося 37-го, когда комиссара расстреляют, как и всех прочих коминтерновцев, а молодая разлучница вместо бывшей жены получит 15 лагерных лет по печально известной 58-й статье. Про библиотекаршу Тарновскую никто не вспомнил, ее даже вскоре повысили в должности.

 Первое время Любовь Дмитриевна очень мучилась страхом за сына, порывалась сменить ему фамилию, но так и не решилась, боясь напрасно обратить на себя внимание. А потом началась война, Володю, к тому времени студента второкурсника, призвали в армию, никакая фамилия уже не была важна, только бы вернулся живой и невредимый!

 

Надо ли говорить, что к моменту службы в армии Владимир давно познал горькую долю собственного невезения. Плавал он неважно, по воротам мазал, а к волейбольной сетке и вовсе не приближался в силу малого роста. В довершение, в кружке любителей поэзии, куда он по совету матери преданно ходил с 6-го класса, начисто забраковали все его стихотворные опыты, так что мечты об ИФЛИ пришлось оставить навсегда. С расстройства Володя подал документы в не слишком модный тогда технический ВУЗ, и сразу был зачислен за очень короткое и оригинальное решение экзаменационных задач. Ни он сам, ни Любовь Дмитриевна, в силу полного незнания предмета проглядевшая блистательные способности сына в математике, конечно, не знали, что это просто набирает силу их потомственное везение.

Участие в войне тоже обернулось для Владимира сплошным огорчением. По дороге на фронт, не проехав и трети положенного пути, Ковригин слег от пневмонии, которая при всей своей банальности чуть не стоила ему жизни. Ничего удивительного, если вспомнить, что в те далекие времена антибиотики еще только вызревали в пробирках скромного лаборанта Флеминга. Болезнь осложнилась тяжелым нагноение легочной оболочки с поэтическим названием эмпиема, и вместо борьбы с немецкими захватчиками Володя почти полгода провалялся в тыловом госпитале с градусником подмышкой и противными режущими трубками, торчащими прямо из левого бока. Его даже хотели комиссовать, но молодость все же взяла свое, гной вытек, и трубки, наконец, исчезли, оставив на коже круглые втянутые рубцы. Кстати, эти рубцы вполне можно было выдать (например, любимой девушке) за боевые ранения, да еще в область сердца, но, к сожалению, Владимир совершенно не умел врать. После выписки его признали ограниченно годным и как потенциального инженера отправили в отдаленную техническую лабораторию, связанную с разработкой нового оружия. Служба оказалась по-своему интересной, Володя, неожиданно для всех ввел остроумные и дельные изменения в уже готовые схемы, получил одобрение начальства и даже правительственную награду, но очень скромную, близко не дотягивающую до блистательных медалей нового сослуживца и друга Гриши Стороженко. Гриша, заядлый сердцеед и коренной пролетарий, как и Володя попал в лабораторию из госпиталя, но после настоящего боевого ранения под Сталинградом. К тому же он служил не рядовым лейтенантом, а политруком роты, и такая замечательная биография вызывала у беспартийного «сына врага» Ковригина искренний восторг. В свою очередь Гриша быстро оценил непостижимый технический талант приятеля, а также его молниеносную память, работать с Ковригиным оказалось поразительно легко, он радостно делился идеями и брал на себя самые сложные расчеты (и в том, и другом Гриша был слабоват), кроме того руководство однозначно одобрило их дружбу, одним словом, "они сошлись – вода и камень…", и после победы решили не расставаться и продолжить учебу на одном факультете.

Как вы уже поняли, подобное решение оказалось разумным и плодотворным. Бывший политрук и герой войны вскоре после окончания ВУЗа получил должность парторга управления, и тут же предложил на должность ведущего, а потом и главного инженера старого сослуживца, который по его настоянию и рекомендации уже давно вступил в партию и убрал из автобиографии предателя отца. В результате, к обоюдному удовольствию друзей, производственные задачи выполнялись успешно и в срок, а сам главный инженер всегда оставался в тени, предоставляя лавры парторгу.

Теперь, по мнению Гриши, оставалась самая малость – наладить Ковригину семейную жизнь. Конечно, в первую очередь он желал другу счастья, но и в райкоме намекали на неуместное для главного инженера положение холостяка, и собственная жена Тамара, сумевшая-таки обкрутить Гришу рождением ребенка и тут же закрепившая статус второй беременностью, так вот Тамара не выносила (как и любая нормальная жена) свободных друзей мужа и давно грозилась прекратить "все эти дружбы и кобелиные гулянья".

Ковригин и сам тяготился затянувшимся одиночеством, и Любовь Дмитриевна давно мечтала о внуке, но ничего путного в его романтической жизни не складывалось.

Главная беда заключалась в том, что Володе всегда нравились очень красивые девочки. И это при его росте и невыразительной внешности! Уже в школе он понял полную безнадежность своего положения. Еще хуже обстояло дело в кружке поэзии, где шумные молодые дарования на голову превосходили его и в прямом, и в переносном смысле. Но наибольшее огорчение ждало нашего героя на первом курсе, когда он отчаянно и безнадежно влюбился в первую красавицу их группы, факультета, да, наверное, и всего института Марину Рогозину.

 Ничего подобного с Володей раньше не случалось. При одном появлении Марины вся жизнь вокруг обретала слепящие волшебные краски, непонятный восторг переполнял душу, но тут же накатывало ужасное отчаяние. Потому что любому пню понятно, что никогда, абсолютно никогда чудесная красавица не посмотрит на нелепого коротышку из своей же группы! Был бы он аспирантом или хотя бы выпускником! Володя тупо бродил за Мариной по коридорам института, заходил в буфет, даже стоял в очереди за пирожками, хотя и куска бы не смог проглотить в ее присутствии. Каждое утро он приходил к дверям ВУЗа за час до занятий и, прячась за колонами, ждал появления знакомой фигуры в скромном темно-зеленом пальто, загораясь надеждой и умирая от ужаса, что Марина не придет. Была какая-то неизъяснимая прелесть в ее редком имени, длинной темной косе, прозрачных серых глазах, так что самые наглые парни терялись в присутствии Рогозиной, и признанные факультетские красавицы с их модными стрижками под Любовь Орлову безнадежно меркли. Но как был бы удивлен и потрясен восемнадцатилетний Ковригин, если бы узнал, что именно на него Марина смотрела с интересом и явной симпатией, потому что Володины поразительные успехи в учебе, а также особая, полная деликатности и достоинства манера общения с товарищами и преподавателями (вероятно, унаследованная от профессора Тарновского) казались ей необычайно привлекательными.

А дальше, как можно догадаться, грянула война, уезжая на фронт, Володя даже не решился попрощаться с Рогозиной, только спрятал на груди блеклую фотографию группы, где во втором ряду слева можно было разглядеть при особом старании Маринино прекрасное лицо. Но и фотография затерялась во времена его странствий по госпиталям с проклятой эмпиемой. После победы, как мы уже знаем, Володя перешел в другой ВУЗ, поближе к приятелю Грише, Марину он не искал, говорил себе, что после стольких лет и бед, она все равно не вспомнит невзрачного однокурсника. Но на самом деле одна ужасная мысль, что Марина могла не пережить войну, как не пережили многие знакомые, одна эта мысль обдавала таким холодом, что легче было не думать и не знать!

Конечно, к тридцати годам Ковригин накопил собственную историю знакомств и мелких увлечений, однажды он даже чуть не женился на маминой сотруднице, библиотекарше Эллочке, тем более, маме очень нравилась эта идея, а сама Эллочка была мила, деликатна и явно влюблена в Володю. Но в том же году, случайно оказавшись в Крыму по горящей райкомовской путевке, он вдруг завел безумный молниеносный роман с отдыхающей красавицей по имени Эльвира. Несмотря на ужасное имя, Эльвира, безусловно, затмевала всех его знакомых женщин, не говоря о скромной серенькой Эллочке, была легка, раскована и потрясающе целовалась. Володя чуть сознание не терял от бегущих одна за другой безумных сжигающих ночей, пустынный темный пляж пугал шорохами и криком чаек, полотенце быстро отсыревало на холодном песке, так что приходилось крепко обниматься, чтобы согреться. Соседи по комнате дружно завистливо хихикали, когда он еле живой плюхался под утро в кровать и блаженно засыпал до позднего жаркого полдня. Казалось, сама судьба сделала за Володю выбор, но за день до окончания путевки Эльвира честно призналась, что имеет хорошую крепкую семью и ничего в своей жизни не планирует менять. Дружески расцеловав потрясенного Ковригина и подарив ему на прощанье ожерелье из ракушек, она быстро собралась и укатила к законному мужу, ответственному работнику главка.

Эта, в общем-то, банальная история имела роковые последствия не только для Эллочки, с которой Володя больше никогда не встречался, но и для него самого. Воспитанный Любовью Дмитриевной на лучших произведениях российской словесности, высокой духовности и морали, несчастный Ковригин никак не мог отключиться от презренной земной страсти и уже год пребывал в мрачном одиночестве под дружное осуждение матери и верного Гриши.

 

 Конечно, идея женить Володю на юной красотке Аллочке принадлежала Грише. На вялое сопротивление друга он отвечал гневными тирадами довольно одинакового содержания, так что их беседы в знаменитой столовой выглядели следующим образом.

-         Нет, ты скажи, она тебе не нравится?! – возмущенно вопрошал Гриша, опытным мужским взглядом окидывая стройную Аллочкину фигуру и роскошные волосы.

И Владимиру приходилось признаваться, что, да, конечно, нравится, любому нормальному человеку нравятся молодые красивые женщины.

-         Тогда, может быть, ты женат, обременен кучей детей и просто для развлечения собираешься подло обмануть бедную девушку?

И опять Владимир признавал, что совершенно не собирается обманывать бедную девушку, тем более подло и для развлечения.

-         Тогда, может быть, ты импотент? – зловещим шепотом выдыхал верный политрук.

Владимир мучительно морщился, вспоминал безумные ночи с коварной Эльвирой, прятал под столом дрожащие руки…. Нет, импотентом он определенно не был.

На этом аргументы с обеих сторон обычно заканчивались, и Гриша, при активной поддержке технолога Леши и обстоятельного бухгалтера, переходил к разработке дальнейшей стратегии и тактики Ковригинского романа.

 

Поход в Большой театр все же пришлось отложить до лучших времен, более-менее приличные лодочки нашлись в Пассаже только через неделю после намеченного числа. Владимир вежливо выслушал историю о внезапной бабушкиной болезни.

На лодочки ушла приличная часть Аллочкиного аванса, но сожалеть особенно не приходилось, - намечалось следующее очень серьезное мероприятие, свадьба технолога Леши, на которую она была приглашена вместе с Ковригиным. Правда, вначале возникли определенные препятствия и сложности с этой свадьбой, потому что Леша жил в дальнем пригороде, в позднее время никакие электрички оттуда не ходили, а оставаться ночевать в незнакомом доме Алла категорически отказалась. Служебной же машиной Ковригин в нерабочее время пользоваться стеснялся, совершенно не понимая, как разговаривать на такую тему с пожилым степенным шофером, доставшимся ему вместе с машиной от прежнего начальства.

Но верный Гриша не дремал и тут же нашел выход, а именно - предложил пригласить Аллу вместе с какой-нибудь из подруг, чтобы девушки могли вместе дождаться у Леши первой электрички и вернуться в Москву, благо торжество намечалось на субботу. Рая Зыренко не заставила себя долго упрашивать, она уже давно томилась от противоречивых и смутных чувств, где радость за младшую подругу смешивалась с горькой завистью и обидой на несправедливую судьбу. И хотя в данном случае ей доставались лишь отголоски чужого праздника, все-таки лучше, чем полная пустота.

 

Нет, если бы Алла знала, что свадьба окажется такой неинтересной, ни за что бы не поехала! Жених Леша и его невеста в совершенно некрасивом в сплошных оборочках цветастом платье сидели где-то далеко, в другом конце стола, так что их почти и не видно было. Незнакомые шумные люди много ели и пили, выкрикивали неприличные тосты, потом пошли плясать нетрезвым хороводом. Владимир почти все время молчал или начинал рассказывать о производственных новостях, Гриша скучал под строгим присмотром жены и к ним почти не подходил. Но, главное, пропала Раечка! Алла хорошо помнила, что Раю посадили в дальнем углу, рядом с бухгалтером Павлом Иванычем, как коллег по работе, но когда она вскоре оглянулась, ни подруги, ни бухгалтера за столом не оказалось, и только незнакомая толстая женщина на Раином месте с завидным аппетитом ела винегрет. Прошли два беспокойных томительных часа прежде чем подвыпивший благодушный Леша наконец, вспомнил, что у Раечки разболелась голова, и она уехала последней электричкой, кажется, в сопровождении того же Павла Ивановича. Алла совсем растерялась, ей было жалко и Раечку, которой выпало страдать, да еще в обществе скучного бухгалтера, и себя, одинокую и чужую на ненужном затянувшемся празднике, и, особенно, новые лодочки, никем не замеченные.

Гости вразнобой тянули песню про любовь разлучницу. Уже вынесли последние пироги с вишнями, на запасном столе у окна громоздились грязные тарелки, полные окурков.

-         Давайте уйдем, - шепотом сказал Владимир.

-         Давайте! - Впервые за вечер обрадовалась Алла.

Они вышли на темную спящую улицу. Было совсем тепло, сквозь черноту ночи дымкой просвечивали цветущие яблони. Владимир взял ее за локоть, но как-то неловко, словно по обязанности. К тому же получалось очень неудобно идти рядом по узкой тропинке.

-         А когда первая электричка? – поспешно спросила Алла.

-         Часа через два, - ответил Владимир, отпуская локоть, - можем подождать на станции. Или давайте просто пойдем в сторону Москвы, а она нас нагонит когда-нибудь.

Алла брела, аккуратно наступая на шпалы и впервые радуясь, что лодочки на низком каблуке. Владимир, чуть отстав и нелепо балансируя руками, рассказывал про друга Гришу. Выходило, что именно Грише он обязан всеми своими успехами и на прежней службе в армии, и сейчас, на производстве.

-         Уж Гриша бы, наверное, не развел такую скуку, - невольно подумала Алла.

Наконец, стало светлеть. Они подошли к какой-то маленькой станции.

-         Давайте здесь подождем, - сказал Владимир, взглянув на часы.

Сидеть на низкой сырой скамейке было холодно и неудобно. К тому же Владимир вдруг тяжело со свистом задышал, поспешно вскочил и ушел в сторону, за плотно растущие кусты. Но и оттуда слышался его мучительный надсадный кашель, похожий на стон. Алла даже немного испугалась, но Ковригин уже возвращался, вытирая пот со лба.

-         От ветра всегда кашляю, - он смущенно улыбнулся, - вот так привяжется на ровном месте! Это еще с войны.

-         Вы были ранены? – с сочувствием спросила Алла.

-         Да, нет, какое-то банальное воспаление легких. Стыдно рассказывать, даже до фронта не доехал. Вот Гриша…

И он опять принялся рассказывать про храброго политрука Гришу, который, несмотря на тяжелую рану в плечо вывел из окружения почти пятьдесят человек.

 

Наконец, прибыла первая электричка. Конечно, в этот час она оказалась совсем пустой, только два парня дремали в дальнем конце вагона. Алла вдруг почувствовала, как она устала. Глаза просто сами закрывались. Владимир подставил плечо, и она безропотно опустила голову. Нет, он был слишком маленького роста, голова неловко свисала, щека терлась о жесткую ткань пиджака. И шея сразу затекла, аж в ухе заломило.

-         Можно я Вас поцелую? - Владимир коснулся ее щеки холодной шершавой ладонью.

-         Нет! – Алла поспешно отодвинулась, выпрямила, наконец, шею.

Больше ничего не произошло до самой Москвы. Поезд постепенно наполнялся людьми, солнце уже грело вовсю, день наступал светлый и веселый, настоящий летний день.

-         А ведь скоро отпуск, - вдруг вспомнила Алла, - завтра же закажу переговоры с мамой. Как хочется домой! – и она радостно засмеялась впервые за прошедшие сутки.

 

-         Он в Вас безумно влюблен, тут и думать нечего!

 Галина Васильевна для убедительности даже встала как на собрании, но, оглянувшись на столик у окна, тут же села на место.

 – И ведь какой деликатный человек! – продолжила она шепотом, - другой бы сразу стал приставать, обниматься, а он даже спрашивает разрешения поцеловать!

Соня неуверенно покачала головой, но по обыкновению промолчала. Раечки за столом не было. Еще с утра они уехали с Павлом Ивановичем на какое-то их общее бухгалтерское собрание.

- Нет, что ни говори, - продолжила Галина Васильевна, - такую партию редко удается найти. Я рада за Вас, душечка, искренне рада! Отдельная квартира в Москве, солидное положение, перспективы.

- Квартира не совсем отдельная, - зачем-то промолвила Алла, - он живет с мамой.

- Вот и прекрасно! Будет кому присматривать за детьми.

- Но я сама хочу присматривать за своим детьми!

 

Конечно, спор получался очень глупым. После коммуналки и Соломоныча любой угол мог показаться раем, не то что отдельная квартира. И про детей Аллочка пока совсем не думала, и Галина Васильевна желала ей добра, но она почему-то все возражала и даже злилась. Хорошо, что быстро принесли компот, и разговор невольно оборвался.

Алла медленно жевала компотный чернослив, стараясь не смотреть на столик у окна и склоненную голову Владимира. Она попробовала вспомнить руку Ковригина на своей щеке, потом представила, что Владимир ее обнимает и прижимает к себе… Получалось неловко и неуютно. Может быть, нужно самой его обнять? Или это неприлично?

Ах, все потом, после отпуска! – беззаботно подумала она.

Ровно через две недели длинный мерно стучащий поезд унес Аллочку в далекий родной город.

 Нет! Перед отъездом случилось еще одно довольно знаменательное событие, которое особенно потрясло Галину Васильевну, да и всех остальных женщин, – Владимир пригласил ее в гости!

-         Мама неважно себя чувствует, - сказал он, по обыкновению дождавшись Аллу у проходной. – Давайте заедем на минутку, просто проведаем.

Надо признаться, мама Владимира выглядела интересной и совсем не старой женщиной. Она не стала суетиться с обедом, как поступила бы Аллочкина мама, а только подала чай в неудобных странных чашках, - почти прозрачных и без рисунка, только золотые полоски вдоль тонких гнутых ручек, кажется – тронь и разобьется! Немного поговорили о погоде, рано наступившем лете. Алла рассказала смешную историю, про младшего братишку, который в детстве путал буквы и говорил «барелина» и «реприжератор», а теперь, как ни странно, уже собирался поступать в институт.

Вечером, тщательно протирая хрустальные бокалы, когда-то подаренные приват-доценту Тарновскому молодой женой в день успешной защиты диссертации, Любовь Дмитриевна тихо спросила:

-         Откуда, ты говоришь, она приехала? С Алтая?

-         С Урала, - улыбнувшись, ответил Владимир. – Алла с Урала, ее так зовут на заводе, легко запоминается.

-         Да, запоминается легко, - вздохнула Любовь Дмитриевна.

Больше они в тот вечер не разговаривали.

 

Поезд уходил в половине пятого, поэтому Алла решила отработать первую половину дня и ехать на вокзал прямо с завода. В обеденный перерыв все три женщины вышли проводить свою юную подругу, они дружно махали руками и желали ей скорейшего возвращения, а Галина Васильевна даже прослезилась. Чемодан и обе сумки были заранее уложены в старенькой Победе, Владимир терпеливо ждал у входа. Он понемногу привыкал использовать служебную машину в личных целях.

-         Вот через месяц вернется, и будет свадьба! – убежденно сказала Галина Васильевна, - верьте моему слову!

 

И никто из улыбающихся женщин даже не представлял, как сильно она ошибается.

Алла не вернулась ни через месяц, ни через два. Она вообще больше не вернулась в Москву, потому что тем же летом вышла замуж за бывшего морячка, свою прекрасную первую любовь. Конечно, он работал техником на уральском заводе, а не главным инженером столичного предприятия и не имел собственной квартиры в Москве, но был так отчаянно хорош, почти двухметровый, загорелый до черна, когда нес ее на руках от реки до самого дома. И она твердо и навсегда знала, что никакие другие руки не обнимут так нежно и надежно, и никакой другой человек не станет ее жизнью и любовью. А еще он лучше всех танцевал, упоительно целовался и при этом совершенно не спрашивал разрешения!

Но свадьба в нашей истории все же состоялась. Бухгалтер завода Раиса Зыренко вышла замуж за бухгалтера управления Павла Ивановича Козырева. Конечно, все были очень рады, правление завода подарило супругам чайный сервиз, а Галина Васильевна подготовила прекрасную речь о том, как профессиональные интересы сближают людей.

 

А что же Владимир и его знаменитое везение? – спросит разочарованный читатель (конечно, если он до сих пор следит за нашим рассказом). А про Владимира речь впереди, но чтобы сохранить последовательность мы просто обязаны рассказать еще об одном немаловажном событии. Вскоре после отъезда Аллы Семеновны почтенный директор завода Иван Никитич Синельников оставил семью и на глазах всего народа переехал к собственной секретарше. Тут, конечно, последовала жалоба жены в райком, директора поспешно перевели в отдаленное хозяйство, начались перемещения в руководстве, и вскоре на заводе появилась новая сотрудница, старший инженер, Марина Петровна Рогозина. На вид ей было лет тридцать или даже более, уже первые седые ниточки виднелись в уложенной венчиком темной косе, но это не уменьшало ее поразительной тихой красоты. Из отдела кадров тут же донесли, что Марина Петровна не замужем, и это никого не удивило в невеселое послевоенное время. Удивило и даже поразило другое. Впервые появившись в знакомой нам столовой, Марина Петровна вдруг остановилась против столика у окна, тихо ахнула, всплеснула руками и на глазах всех присутствующих обняла главного инженера завода Владимира Борисовича Ковригина. При этом у самого Ковригина сделалось такое потрясенное счастливое лицо, что по заводу сразу поползли слухи о давнем скрытном романе между Рогозиной и главным инженером, отчего Алла с Урала, понятное дело, и уехала, не вынеся ревности и обид. Более того, самые заядлые сплетники уверяли, что история с Аллочкой подстроена исключительно директором Синельниковым, дабы отвлечь внимание рабочих от собственного аморального поведения.

Но мы-то знаем, что это были только слухи!

* От редакции: первый вариант предлагаемого текста под названием «Незатейливый рассказ» был опубликован в альманахе «Еврейская Старина» №1/2006.


К началу страницы К оглавлению номера
Всего понравилось:0
Всего посещений: 2165




Convert this page - http://7iskusstv.com/2011/Nomer5/Minkina1.php - to PDF file

Комментарии:

Суходольский
- at 2011-05-27 12:25:37 EDT
Е. Майбурд
- Thursday, May 26, 2011 at 07:57:58 (EDT)
Уважаемая Елена,
Прошу вас, пропускайте мимо ушей отклики типа "Онегин не мог иметь бобровый воротник, потому что..


Уважаемая Елена, не слушайте подобных советов. Похоже, другой господин, очень похожий на уважаемого Е.Майбурда, тоже посоветовал как-то Гоголю, не обращать внимания на меха. И вот что получилось. Сначала у него Чичиков надел "фрак брусничного цвета с искрой и потом шинель на больших медведях" и поехал к Манилову. По тому, что шинель на меху, можно понять, что поехал он зимой. А по пути увидел двух баб, "которые, картинно подобравши платья и подтыкавшись со всех сторон, брели по колени в пруде". Т.е. это явно не зима, а вовсе даже лето. Конфуз! Вот что происходит даже с признанными классиками, если они пропускают мимо ушей деловые советы...

V-A
- at 2011-05-27 11:56:23 EDT
Марк Аврутин
Начну с еврейской традиции, которая чуть ли не диктует в споре пользоваться только высказываниями мудрецов поколений, а не своими собственными.


Хорошая идея. И кто же у нас из мудрецов поколения высказывался наподобие:
..., с сожалением обнаружил Вас в одной компании с Тартаковским и "героями" невидимого фронта.

Неужели непонятно, что портретируя оппонентов как "героев" невидимого фронта, тем самым вы признаете собственную беспомощность.

Марк Аврутин
- at 2011-05-27 11:04:07 EDT
Уважаемая г-жа Минкина, о вашем рассказе было сказано уже так много, что мне захотелось сказать пару слов об авторах этих многочисленных отзывов и вообще о праве на высказывание. Начну с еврейской традиции, которая чуть ли не диктует в споре пользоваться только высказываниями мудрецов поколений, а не своими собственными. Ибо исходит из того: а кто ты есть такой, чтобы высказывать своё мнение? То есть, право на высказывание надо заслужить. Вот я вспоминаю, как 89 году я помчался в Лужники на митинг в защиту Сахарова, которого «затопали» после его рассказа о поведении советских военнослужащих в Афганистане. Куда там. Только я рванулся к трибуне, как меня «молодцы» схватили под руки и отвели в сторонку. Место на трибуне – только для известных людей! Твоё место – на кухне, там и высказывайся.
С тех пор, конечно, многое изменилось. Даже в России почти в каждой семье компьютер. И каждый, наконец-то, получил возможность писать. Здесь говорили, что читателей стало меньше, чем писателей. С учетом авторов отзывов, наверное, это справедливо. Но, если автор отзыва стесняется назвать своё имя, если, кроме змеиного выпада, ни на что другое не способен, если комплексует от этого, то зачем нам заниматься его успокоением, т.е. вторгаться в область медицинской психиатрии. Пусть его, писать в эпоху интернета запретить нельзя, но не читать, не реагировать – в наших возможностях. И, если, как Вы написали, «читатель волен не читать, если ему не нравится», то и у писателя, тем более, должно быть такое право.
А рассказ мне ваш понравился, и ещё очень понравились интервью с Вами в Москве и в Америке.

Б.Тененбаум-Мирре
- at 2011-05-27 09:47:21 EDT
известнейший литературовед Джеймс Фрей, работающий в Калифорнийском университете, пару десятилетий тому написал очень толковую книгу \"Как написать гениальный роман\". Эта книга широко известна, etc

Бесконечно жаль, что известнейший литературовед Джеймс Фрей, работающий в Калифорнийском университете, в силу своей занятости сам как-то вот не написал гениального романа, правда ?

Мирра
Израиль - at 2011-05-27 09:44:00 EDT
Да, г-н Б. Таненбаум, Виктор Шкловский написал всего лишь книгу "О теории прозы" - весьма и весьма интересную, в соответствии с его большим талантом. А вот американец, известнейший литературовед Джеймс Фрей, работающий в Калифорнийском университете, пару десятилетий тому написал очень толковую книгу "Как написать гениальный роман". Эта книга широко известна, переведена на русский язык.
Уверяю вас, уважаемая Елена Минкина,я написала Вам свой не сильно критический коммент из самых лучших побуждений. Читая Ваш рассказ, мне захотелось перечитать Ваши произведения, написанные в прошлом. Вы меня заинтересовали. Всего Вам самого доброго.

Б.Тененбаум-Мирре
- at 2011-05-27 09:20:01 EDT
многие, многие другие, написать книги о писательском мастерстве, о технике художественной прозы, об алхимии слова, как написать гениальный роман, о технологии рассказа и на другие писательские темы

Мирра, с вашего разрешения - о том, как написать гениальный роман, не знает даже Шкловский, которого вы поминали. Шкловский знал - или думал, что знал - как НАПИСАН тот или иной гениальный роман. А как написать - знает только то, кто это сделал, и в процессе написания, скорее всего, он отменил те правила, которые установили его предшественники. Так что и Шкловский тут ни при чем. А уж вы, уважаемая коллега, в качестве учителя и наставника, выглядите и вовсе странновато. Каждый пишет, как он дышит, и менторское указание "конфликт, конфликт, конфликт" Чехову показалось бы избыточным. Если бы все, что вы сказали по поводу рассказа, сопровождалось короткой оговоркой - "... по моему мнению ..." - все было бы в порядке. Как мне кажется ...


Елена Минкина
- at 2011-05-27 09:17:21 EDT
Уважаемые критики, соплеменники, наблюдатели и изумленные доброжелатели!
Не знаю, радоваться ли такому бурному обсуждению. Мне жаль, как ни утешает госпожа Лаура, что мы с моим бедным рассказом оказались непонятыми.
Нет, я не отказываюсь от своего детища, еще раз повторяю мне было интересно его писать, и я довольна результатом. Иначе ни о какой публикации не могло быть и речи! Я назвала рассказ проходным, потому что не пыталась выразить в нем свою творческую или человеческую позицию, не претендовала на новое слово в литературе, но пробовала новый для себя стиль.
Возможно госпожа Мирра, которая так интересуется литературной техникой и ремеслом, меня поймет, если скажу, что любой автор в какой-то момент начинает повторяться и тиражировать собственную манеру письма. Мою прозу часто называли драматургической и хвалили за умение говорить от первого лица. (Поэтому я особенно благодарна Я. Розенфельду, который меня правильно понял и предложил поспешным критикам познакомиться с другими работами). Тем важнее показалось мне выйти из привычных рамок и позволить себе повествовательный стиль и добрый несколько иронический взгляд на времена моих родителей. Только не гневайтесь вновь! - дети всегда склонны иронизировать над родителями, что не исключает уважения, любви и внимания.
Но речь не только о стиле. Помните, в прекрасном фильме Марка Захарова "Обыкновенное чудо" жена спрашивает Сказочника: "Зачем ты придумал всю эту нелепую историю?". И Сказочник отвечает: "Я хотел поговорить с тобой о любви".
Вот и мне захотелось поговорить о Любви, которая все-таки выше и сильнее мудрых советов, обстоятельств и времен.

Возвращаясь к основной теме, именно как пример другого стиля я предложила включить этот рассказ в планируемую книгу с серьезными и трагическими (еврейскими, как я их обозвала) повестями. Не для разбавления, а для контраста! Если опять вспомнить, госпожа Мирра, о ремесле и профессионализме, то так же поступают многие составители программ, книг и журналов.
Кстати, госпожа Майя, еврейскую повесть или "Повесть для голоса с орекестром", я начала писать в 28 лет, без всякого рассчета и коньюктурных замыслов. И даже не на пути "с ярмарки", хотя, как вы справедливо заметили, в настоящий момент я прожила долгую жизнь. Но я все-таки надеюсь еще немного пожить и даже дописать большую работу, поэтому позволю себе не принять ваш совет, уж очень трагически и безнадежно он прозвучал.
И последнее. Я не согласна, что писатель не может себе позволить написать проходную вещь. Тот же Пушкин (раз уже сравнивали, чего бояться!)позволял. И еще как позволял! К Анне Керн написаны не только всем известные великие строки про чудное мгновенье, но и такие вирши: "пастила нехороша/ без тебя, моя душа". Другое дело, что писатель волен писать, как ему хочется, а читатель волен не читать, если ему не нравится.
Еще раз всем огромное спасибо!

Мирра
Израиль - at 2011-05-27 06:56:12 EDT
И как же вы посмели, дорогие писатели и литературоведы Европы и Америки,Рэй Брэдбери, Ян Парандовский,Стивен Кинг, С. Моэм,Корней Чуковский, Виктор Шкловский, Кир Булычев, Евгений Замятин, Г. Гессе, Михаил Веллер,Джеймс Фрей и многие, многие другие, написать книги о писательском мастерстве, о технике художественной прозы, об алхимии слова, как написать гениальный роман, о технологии рассказа и на другие писательские темы, в то время, когда автор журнала "Семь искусств" Я. Розенталь считает и повторяет это в своих комментах, что "писательское ремесло - глупый оборот"? Вы, наши классики, пишете на эти темы толстые книги, объёмные статьи, подробно объясняете про теорию прозы, про слово живое и мёртвое, про стилистику русского языка, про то, что "Не гуляйте в литературе"/И. Киреевский/, почему живут и умирают книги и т.д., а вот у господина Розенталя всё равно "писательское ремесло - глупость"!!! Дорогие классики, и что теперь нам с этим делать?
Я. Розенфельд
Иерусалим, Израиль - at 2011-05-27 06:31:43 EDT
Госпожа Мирра! Так все-таки скромный физик или профессиональный критик?
И вы до сих пор уверены в собственной правоте - то есть, в том, что можете раздавать оценки типа "есть задатки", не познакомившись с другими работами писателя и не прочитав статьи других профессиональных критиков, благо сегодня все можно найти в интернете. А статей, кстати, оказалось немало, сам только вчера проверил. И там, можете удивиться, как раз хвалят автора за динамику и прекрасные монологи и диалоги. Но вам проще отругиваться и упиваться собственным достоинством и примитивностью всех остальных! Критиковать - великое мастрество, в том числе и ремесло, если позволите. А менторский тон с указаниями, как писать автору, невольно провоцирует ту реакцию, коротую вы получили.

Мирра
Израиль - at 2011-05-27 05:56:16 EDT
Ну и порезвились же по моему читательскому адресу члены вашего герметически закрытого сообщества прозаиков журнала "Семь искусств"! Потому, наверно, внутри своего закрытого круга авторов вы так хвалите друг друга: "гениально", "гений",а на читателя: "бабушка-вязальщица", "лысеющая овечка". Определённее всех выразился Я. Розенфельд: "писательское ремесло - глупый оборот" (какой перл!), а Виктор Каган дал читателям "потрясающий" совет:"...которым стоит отойти от обсуждения подальше...".Ай-да обсуждение недостатков и достоинств рассказа у авторов-прозаиков журнала, никогда, очевидно, не встречавшихся и непуганных настоящим критиком-профессионалом! Если уж так накинулись, так унижали и саркастически осмеивали меня, скромного физика, и мой искренний читательский комментарий!

Лаура
- at 2011-05-27 04:01:30 EDT
Хорошо, что стараниями Виктора Кагана страсти поутихли. Уважения заслуживает автор - Елена Минкина, не сорвавшаяся в истерику, как некоторые авторы "в штанах", не грозившая уйти навсегда, как другие авторы с усами и бородами, и не стращавшая критиков тюрьмой, как третьи авторы в свитерах с недобрыми взглядами... Молодец, Елена Михайловна! А по большому счету даже такое нервное обсуждение идет произведению только на пользу. Ведь по сути рассказ уже был опубликован в "Старине". И что? Отзывов тогда, как мне помнится, вообще не было! А сейчас вон сколько людей перечитали рассказ. И большинству он понравился.
Вывод из всего происшедшего я бы сформулировала так: если хочешь похвалить, хвали без оглядки! Если хочешь покритиковать, подумай, достаточно ли у тебя оснований выносить суждения "типа на троечку". Позиция Б.Тененбаума: "Блок мне не нравится, но это мое личное дело" - вызывает уважение. Позиция иного: "Блок мне не нравится, и его стишок на троечку" - говорит больше об этом "ином", чем о Блоке.

Б.Тененбаум-Лауре
- at 2011-05-26 18:20:48 EDT
А почему Вы пробел перед вопросительным знаком ставите? Пижонство или символ чего-то?

Стяжательство. Увеличивает общее количество знаков.

Soplemennik
- at 2011-05-26 18:09:37 EDT
Виктор Каган
- at 2011-05-26 10:13:38 EDT
Бесценными усилиями глубоко, много, безусловно и безгранично и уважаемых критиков, устами Мирры не отказывающих Автору в наличии писательских задатков и другими устами, держателям которым отойти бы от обсуждения подальше и там в сторонке мёд пить, изрекающими заключения о глубоко ошибочной и свидетельствующей о полном незнании предмета оценке Автором необходимого количества запчастей в цехе и выходящими в одиночные пикеты против тоталитарных методов модерации и засилия взаимных комплиментов в протухающей атмосфере сайта, обсуждение рассказа превратилось в собрание дурных анекдотов. Клоком шерсти с этих лысеющих овечек будет использование Еленой Минкиной особо выдающихся перлов в будущих рассказах. Поблагодарим же дорогих товарищей за бескорыстную помощь талантливому писателю.
----------------------------------------------------------
Бьёте больно, но под наркозом. Хоть за это спасибо! :-)

V-A
- at 2011-05-26 17:53:52 EDT
Очень недурной сценарий для сераиала.

Лаура
- at 2011-05-26 17:41:41 EDT
Б.Тененбаум-Лауре
- Thursday, May 26, 2011 at 15:09:10 (EDT)
Лев Толстой не любил Шекспира. Ну и что ?


Здесь ключевые слова "Лев Толстой".

А.Н.Толстой написал пару остроумных пародий на Пушкина.

Здесь ключевое слово "остроумных".
Почувствуйте разницу!

Е.Минкина святее А.Пушкина ?

Кто знает, может и так. Только пока еще рано говорить.

PS. А почему Вы пробел перед вопросительным знаком ставите? Пижонство или символ чего-то?

Б.Тененбаум-Лауре
- at 2011-05-26 15:09:11 EDT
Не заслужили ли Вы тогда звания "лысеющего барана"? Не потому, что Блок не нравится, а потому, что со своим субъективным мнением лезете в "оценщики".

Я, собственно, предложил только одно - снизить градус дискуссии. А в "оценщики" лезете как раз вы, причем оцениваете не произведение искусства, а совершенно конкретного меня. Лев Толстой не любил Шекспира. Ну и что ? А.Н.Толстой написал пару остроумных пародий на Пушкина. Е.Минкина святее А.Пушкина ?

Лаура
- at 2011-05-26 14:47:39 EDT
Б.Тененбаум-Лауре
- Thursday, May 26, 2011 at 11:08:52 (EDT)
Мне, например, не нравится Блок. Так это факт моей биографии, а не его. Вам так не кажется ?


Мне так кажется. Более того, я голосую "за" обеими руками. А теперь представьте, что на публикацию Блока Вы откликаетесь примерно так: "Не нравится мне Блок". Еще напишете: "так, на троечку стишки, проходные". Не заслужили ли Вы тогда звания "лысеющего барана"? Не потому, что Блок не нравится, а потому, что со своим субъективным мнением лезете в "оценщики".


Б.Тененбаум-Лауре
- at 2011-05-26 11:08:52 EDT
Вся эта "суета вокруг дивана" начинает носить уже какой-то злокачественный характер. Кому-то это понравилось - но при чем тут Бетховен, которого тоже быстренько подверстали к делу ? Кому-то это не понравилось - но почему же бедняга переходит в категорию "лысеющих баранов" ?
Автор, так сказать, спроецировал собственную личность на белую бумагу - или на экран компьютера, какая разница ? Читатель прочел то, что сделал автор - и либо ощутил в себе резонанс со сказанным, либо не ощутил. Но мало ли кто с кем резонирует ? Мне, например, не нравится Блок. Так это факт моей биографии, а не его. Вам так не кажется ?

Aschkusa
- at 2011-05-26 11:01:46 EDT
Не хотела встревать по второму заходу, а приходится.

Г-жа Минкина - интересный автор и красивая, кроткая, не скандальная женщина, пишущая хорошие рассказы. Елена и сама призналась в том, что и она видит этот свой рассказ как "проходной". На этом можно было бы и закончить.
Почти все тут за исключением Азова, Дегена и некоторых других пишут неровно: раз замечательно, другой раз - не очень. Поэтому дискуссию по поводу тихого и бесконфликтного рассказа из "Работницы" можно закрыть.

Но не так тИкает наша "могучая кучка" в Гостевой. Закусили скопом удила - и понеслось. Даже героическосму борцу с фашизмом, генералу Фридриху Сегалю выговор сделали: вменили в вину его военную карьеру в СА!

Местечко в картинах Шагала парит над городом. Наши люди в Гостевой потеряли связь с действительностью, поднялись ещё выше и унеслись в космос. Уже и стульев не осталось - всю мебель перебили.

Лаура
- at 2011-05-26 10:28:47 EDT
Виктор Каган
- Thursday, May 26, 2011 at 10:13:38 (EDT)
Клоком шерсти с этих лысеющих овечек


Со всем согласна, только истины ради надо бы сказать "и лысеющих баранов".

Виктор Каган
- at 2011-05-26 10:13:38 EDT
Бесценными усилиями глубоко, много, безусловно и безгранично и уважаемых критиков, устами Мирры не отказывающих Автору в наличии писательских задатков и другими устами, держателям которым отойти бы от обсуждения подальше и там в сторонке мёд пить, изрекающими заключения о глубоко ошибочной и свидетельствующей о полном незнании предмета оценке Автором необходимого количества запчастей в цехе и выходящими в одиночные пикеты против тоталитарных методов модерации и засилия взаимных комплиментов в протухающей атмосфере сайта, обсуждение рассказа превратилось в собрание дурных анекдотов. Клоком шерсти с этих лысеющих овечек будет использование Еленой Минкиной особо выдающихся перлов в будущих рассказах. Поблагодарим же дорогих товарищей за бескорыстную помощь талантливому писателю.
Соплеменник
- at 2011-05-26 09:54:05 EDT
Роман
- at 2011-05-26 09:31:52 EDT
Соплеменник
- at 2011-05-26 08:23:08 EDT
А рассказ - на троечку, поверьте скромному читателю.

Скромный читатель должен вести себя скромнее, ИМХО. То Вы лезете, как ОТК, с проверкой технических условий, то просто морщите нос. Не нравится, ну, и не нравится. Бетховен тоже кому-то не нравится. Чтобы услышать тихую мелодию этого рассказа, надо иметь, как минимум, хороший слух. Ну, нет его у Вас, не страшно. От этого не умирают. Только шуметь зачем? Автору хотите понравиться?
=====================================================
Это правда. Хочу. Но автор - не дурочка из переулочка.
А Вы молодец. Отличник слова.
А какой Вы любезный! Какие комплименты чудесные!
И все в пределах правил? Или не так?
Осталось Вам добавить что-то в роде "Ну, ты! Пойдём, выйдем!"
Вспомнили нравы мытищинской танцплощадки?

Роман
- at 2011-05-26 09:31:52 EDT
Соплеменник
- at 2011-05-26 08:23:08 EDT
А рассказ - на троечку, поверьте скромному читателю.


Скромный читатель должен вести себя скромнее, ИМХО. То Вы лезете, как ОТК, с проверкой технических условий, то просто морщите нос. Не нравится, ну, и не нравится. Бетховен тоже кому-то не нравится. Чтобы услышать тихую мелодию этого рассказа, надо иметь, как минимум, хороший слух. Ну, нет его у Вас, не страшно. От этого не умирают. Только шуметь зачем? Автору хотите понравиться?

Соплеменник
- at 2011-05-26 08:23:08 EDT
Е. Майбурд
- at 2011-05-26 07:57:58 EDT
Уважаемая Елена,
Прошу вас, пропускайте мимо ушей отклики типа "Онегин не мог иметь бобровый воротник, потому что..." Те, кто судят о прозе с точки зрения технических "инструкций по применению", на самом деле высказываются только о себе. К сожалению, здесь это частое явление, когда отзываются на прозу или поэзию.
Рассказ прекрасно сделан, поверьте читателю со стажем.
Спасибо.
====================================================
Не получится пропускать. Человек не имеет фазового фильтра. Это медицинский факт.
А рассказ - на троечку, поверьте скромному читателю.

Е. Майбурд
- at 2011-05-26 07:57:58 EDT
Уважаемая Елена,

Прошу вас, пропускайте мимо ушей отклики типа "Онегин не мог иметь бобровый воротник, потому что..." Те, кто судят о прозе с точки зрения технических "инструкций по применению", на самом деле высказываются только о себе. К сожалению, здесь это частое явление, когда отзываются на прозу или поэзию.
Рассказ прекрасно сделан, поверьте читателю со стажем.
Спасибо.

Соплеменник
- at 2011-05-26 07:32:50 EDT
"...Вот только что с классиками делать будем, которые Лит. Институтов не заканчивали? Или с новаторами-литераторами. Которые тем и знамениты, что пишут не так, как все?.."
------------------------------
С классиками и новаторами делать ничего не будем, до тех пор пока не наткнёмся на творческую неудачу.
Такое бывает. Конь о четырёх ногах, и то спотыкается.
Вот такое и произошло в данном/ конкретном, единичном случае.
И только по мнению двух-трёх читателей.
Остальным понравилось? Ну и ладушки, т.е. на здоровье!
На каждый товар - свой покупатель.
Но зачем же стулья ломать?

В атаку стальными рядами
Мы поступью твёрдой идём.
Родная Лариса за нами -
Мы все, как один, за неё!

Не надо! Это плохо.

Роман
- at 2011-05-26 06:16:37 EDT
Мадам Мирра, как я Вас понимаю! Писателей так много, а нас, читателей, уже почти скоро не останется. Надо же, чтобы нас уважали, а то пишут, пишут, а на главное лицо, на читателя, ноль внимания. Вот и приходится внимание на себя обращать, а как его обратишь, если не поругаешь? Мы, опытные читатели, уж хорошо знаем: авторы к похвалам привыкли, их уже особенно и не замечают, будто так и должно быть. И тут ты ему шпильку в бок, р-р-аз! И ошеломленный писатель сразу посмотрит, а кто это там бедокурит? Тут ты ему усталым голосом и посоветуй: мол, голубушка, хватит этих глупостей. Либо пиши, как все, либо займись вышиванием. Вот я, например, вышиваю и вяжу немного. И все довольны. А писательство – только для тех, кто этому обучался. Вот диплом Лит. Института покажи, а потом уже пиши. И то только то, по чему экзамены сдавала. Вот был у тебя зачет по производственному роману, пиши роман. А если по любовной лирике ни одной отметки в институте не получила, то и не пиши про любовь. Берите пример с врачей. Там если учили на детского врача, то хирургом его не поставят же! Или зубного врача не заставят роды принимать. А почему кто-то думает, что в писательстве должно быть по-другому?
В общем, мадам, Ваш подход к литературе мне понятен. Я лично за! Вот только что с классиками делать будем, которые Лит. Институтов не заканчивали? Или с новаторами-литераторами. Которые тем и знамениты, что пишут не так, как все? Вдруг именно госпожа Минкина и есть такой новатор? И стиль ее необычный. Это только на вид, для неопытных бабушек-вязальщиц он медленный и скучный. А знатоки, может, кайф ловят? У мастеров ведь как? Кажется, что обычно, тускло, темновато, как на картине Рембрандта, а потом на каком-нибудь Сотби за нее миллионы долларов дадут?

Я. Розенфельд
Израиль - at 2011-05-26 04:18:16 EDT
По-видимому, читатель Мирра долгие годы работала учителем литературы в советской школе. Словно в детство вернулся - так повеяло скукой и глупыми оборотами "задатки... писательское ремесло"! Интересно, какие советы дала бы данная читательница, например, Уильяму Фолкнеру? Или Андрею Тарковскому? Вот уж где сплошные "ненужные детали, не имеющие прямого отношения к сюжету"!
Читайте Дарью Донцову, госпожа Мирра, и смотрите современные триллеры - сплошные конфликты, захватывающие сюжеты и высокий уровень ремесла, которые вас так согревают. И никто не перегрузит ни стилем, ни деталями.
А если вдруг еще раз посетит интерес к творчеству Елены Минкиной, найдите в журналах господина Берковича ее повесть "Я с тобою, Шуламит", там как раз диалоги. Заодно сможете еще раз оценить "задатки" данного автора.

Мирра
Израиль - at 2011-05-26 02:41:59 EDT
Уважаемая госпожа Минкина! Прочла ваш рассказ и решила, как читатель, написать вам своё личное мнение.Незатейливый, даже банальный сюжет, который развивается в несколько замедленном темпе.Ваш рассказ далёк от тех трёх золотых правил для современного писателя, которые пропагандирует мировое литературоведение: конфликт, конфликт, конфликт!Рассказ изобилует описанием деталей, портретов и событий, никак не связанных с развитием сюжета, поэтому текст затянут. В отношении языка вашего рассказа:отсутствуют фигуры речи, зато часто употребляются шаблонные словосочетания и это делает язык несколько блеклым, преобладает форма повествовательного описания, а ведь мы хорошо знаем, что хорошо написанные диалоги делают текст динамичным, напряжённым, более увлекательным. По моему мнению, у вас есть писательские задатки, к ним, очевидно, необходимо еще и знание способов писательского ремесла. С уважением.Мирра.
Суходольский
- at 2011-05-25 02:45:39 EDT
Марк Фукс
Израиль - Tuesday, May 24, 2011 at 21:57:55 (EDT)
Господин Суходольский!
Вас, наверное, удивляет то, что повязка сползла на ногу?


Да, удивляет. Меня многое удивляет - говорят, что способность удивляться - одна из важнейших у человека.

Я действительно не ищу конфликтов там, где нет для них почвы и основания.

Это здорово! Правда.

Талант – эта талант. Автор в очередной раз подтвердил это. Меня, да судя по откликам, и других читателей в данном случае не интересуют тонкости производства и детали, это не пособие для ФЗУ или ЦПШ.

А вот тут позвольте возразить. Если с первой частью (насчет таланта) я безоговорочно согласен, то со второй нет. В произведении нет несущественных деталей. И если автор показывает некомпетентность в одном, то это бросает тень на все произведение. Посмотрите, например, на обсуждение статьи о генерале Сегале. Автор - журналист - допустил некомпетентность в мелочах, казалось бы - не знал, какие ордена у его героя. А в результате и оценка статьи изменилась у читателей. То же и в художественном произведении. Фактические ошибки или сбои в хронологии могут испортить общее впечатление, какой бы талант ни был у автора. Я Вам больше скажу: талант проявляется и в том, чтобы не врать в мелочах. Ибо талант - это как абсолютный музыкальный слух, он реагирует на любую фальшивую ноту.

И если в данном случае находятся пару «технарей», способных свой отклик или обсуждение свести к этому, то это вызывает улыбку и сожаление.

Надеюсь, я объяснил, что Ваше сожаление тут не к месту. А улыбка - это хорошо! Она всегда желательна.

Вам для справки: мой стаж работы в промышленности составляет 48 лет, из них в машиностроении 37 лет. Я догадываюсь о предмете разговора.

Уважаю!

Суходольский
- at 2011-05-24 16:08:00 EDT
Марк Фукс
И зраиль - at 2011-05-24 11:25:04 EDT
Я увлекся схемами отношений героев и перспективами этих отношений настолько, что в своем увлечении, потерял всякую бдительность и совершенно упустил из виду Ваши погрешности в описании технологии производства и материально-технического обеспечения его (!).


Наверно, Вы думаете, что написали остроумный текст? Это правда, чувствуется, что Вы человек не конфликтный и добрый. Но в данном случае самое интересное то, что в тексте госпожи Минкиной на самом деле нет ни одной ошибки в описании технологии производства и его материально-технического обеспечения! Говорю это со знанием дела как технарь, внимательно изучивший текст. Текст написан абсолютно достоверно и с точки зрения правды характеров, и с точки зрения деталей времени, и с точки зрени технологии производства. Как будто Минкина сама работала в том цеху. Это поразительно, но ни одного упрека в неточности никому еще не удалось обосновать. А люди в рассказе - живые. Это ли не признак мастерства - ни грана фальши, ни единой помарки. Респект!

Марк Фукс
И зраиль - at 2011-05-24 11:25:04 EDT
Елена Михайловна!

Я прочел Ваш рассказ с интересом, увлекся сюжетными линиями, судьбами героев, описанием московских и подмосковных пейзажей, экскурсами в российскую глубинку, выписанными деталями одежды героев, характеризующими их самих, их эпоху и образ жизни.
Я увлекся схемами отношений героев и перспективами этих отношений настолько, что в своем увлечении, потерял всякую бдительность и совершенно упустил из виду Ваши погрешности в описании технологии производства и материально-технического обеспечения его (!).
С неизменной симпатией, Марк Фукс

Б.Тененбаум
- at 2011-05-24 08:50:30 EDT
Примерно с год назад пообщался я с людьми, занимавшимися книжным бизнесом в России - у них несколько лет было небольшое издательство. По их мнению, 2/3 российского читательского рынка составляют женщины, и часто - с не вполне устроенными семьями. Их интересуют вполне определенные вещи: романтика, неожиданно возникающая семья, вдруг воскресающие старые связи и знакомства, и так далее. Кроме того, эта целевая аудитория не любит сложных загибов современной перекрученной прозы.

Рассказ Елены хорошо написан (ссылаюсь на отзыв д-ра Дегена), он сделан очень обаятельно (ссылаюсь на отзыв Ю.Герцмана), и он замечательно подходит к запросам огромного сектора читателей (ссылаюсь на мнение моих знакомых, попробовавших себя на издательской ниве). А поскольку рассказ должен войти в книгу, то, будем надеяться, автора книги будет ожидать широкий читательский успех.

Виктор Каган
- at 2011-05-24 08:34:51 EDT
Очень надеюсь, что "критика" типа расчёта количества необходимых инструментальщикам запчастей и других перлов из перловки читательского искусства, Вас только веселит. Всегда с удовольствием Вас читаю. На этот раз тоже. И опробованный стиль, надо сказать, Вам очень удался.
Буквоед
- at 2011-05-24 08:28:24 EDT
Чудесный, лирический, я бы сказал, рассказ, но, конечно же, не для любителей "поверять алгеброй гармонию" или для заходящихся в нарциссизме "специалистов".

Суходольский
- at 2011-05-24 08:03:05 EDT
Ну, вот и конкретика пошла, а то Изумленный совсем язык проглотил. Давайте посмотрим:

Соплеменник
- at 2011-05-24 02:28:20 EDT
Пара примеров для г-на Суходольского:
Бывает заведующий лабораторией, складом, кафедрой. Но никогда - цехом. Только начальник цеха. Я им был короткое времия


Это правильно. Но разве автор говорит иначе? Смотрим внимательно, что написано в тексте:
1) прибыла на завод по распределению на должность зам начальника цеха.
2) когда начальник инструментального цеха Петрович
3) раскрыл объятия новому начальнику цеха
4) Сказали, – начальнику цеха подойти к главному инженеру!
5) чтобы распахнуть дверь автомобиля юной начальнице заводского цеха.

Достаточно, чтобы убедиться, что автор знает о том, как называется руководитель цеха? Откуда же Ваше замечание? Оказывается, в рассказе есть одна фраза со словом "заведывать", а не "заведующий":

А еще через пару месяцев, когда начальник инструментального цеха Петрович окончательно запил и был без шума уволен «по собственному желанию», Алла или Алла Семеновна, как строго величал ее директор завода, и вовсе стала заведовать этим самым цехом

Так это же не о должности, а о деятельности. Не понимаете разницу? У меня на радиозаводе был заведующий лабораторией, который вызывал "на ковер" и спрашивал: "тут кто начальник - я или ты?". Думаете, он не знал, что должность называется "заведующий"? Но использовал слово "начальник" как синоним "руководитель".
Так что Ваш упрек мимо кассы, как и упрек в том, что "двадцатый съезд не состоялся десять лет и больше после войны". А именно так и было.

Далее, Вы упрекаете автора:

Поэтому никаких запасных частей (в большом количестве!автомашиной!) инструментальщикам никогда не требуется...

Машины бывают разные, и запчасти тоже. Можно и маленький пикап прислать для тяжелого шпинделя или суппорта какого-нибудь. Нигде не говорится о грузовом автомобиле или огромном складе. Ваши фантазии.

А тут совсем смех:

И язык хромает, например, "навертеть бутерброды с колбасой".
Во-первых, у автора не "навертеть", а "накрутить", нечего выдумывать. Во-вторых, это же рассказ работницы - просторечный язык как раз уместен. Так и говорят, особенно в провинции. Очень даже сочное выражение. Но к вопросу "незнания деталей" это не относится.
Вывод: ни один упрек в ошибках не прошел. Автор оправдан в силу отсутствия факта преступления
От себя: Я не согласен с атором, когда она принижает свой рассказ. На мой вкус - эта та простота изложения, которая делает мастерство незаметным, как воздух, которым мы дышим. У Пушкина так написаны "Повести Белкина". Но, конечно, Пушкина с Ниной Воронель сравнивать дурной вкус. Куда ему!

Елена Минкина
- at 2011-05-24 06:22:53 EDT
Уважаемые господа! Огромное спасибо за внимание! И отдельный низкий поклон Ионе Лазаревичу за незаслуженную оценку!
Все правы - рассказ проходной, пробовала другой стиль, о чем честно заявила в заглавии. Но писать его мне было забавно и интересно, поэтому не сожалею о содеянном. Но сожалею, что появился в 7-и искусствах, журнале высокого уровня и высоких требований. Признаюсь, рассказ предполагается для новой книги - в качестве контраста к длинным и серьезным еврейским повестям.
Господину Изумленному моя горячая благодарность!! Так радостно читать про собственную молодость, давно не приходилось слышать. А факты взяты из жизни и строго проверены, чему является свидетелем одна чудесная женщина 1934 года рождения с прекрасной памятью и строгим вкусом. Но не берусь спорить, сколько читателей, столько и мнений. Еще раз спасибо всем!

Aschkusa
- at 2011-05-24 04:50:55 EDT
Соплеменник
- Tuesday, May 24, 2011 at 02:28:21 (EDT)

Изумлённый
- Monday, May 23, 2011 at 11:17:08 (EDT)

Б.Тененбаум
- Monday, May 23, 2011 at 10:38:11 (EDT)
Был такой термин когда-то - \"кассовое кино\". По-моему, похоже. Вещь, просто обреченная на широкий успех.
Отклик на статью: Елена Минкина. В стиле ретро
*******
Если бы только не путалась в атрибутах разных времён.
Молодая потому что. своими глазами не видела, своими ушами не слышала
===========================================================================
Я тоже не восторге. По-моему, рассказ рядовой, проходной.
ööööööööööööööööööööööööööööööööööööööööööööööööööööööööööööööööööööööööööö

Согласна с Соплеменником!

Проходной женский рассказ из русской женской литературы, к тому же уже один раз в журналах Портала опубликованный. Т. е. по второму заходу!

Прочитала и со стула от радости не упала. Всё сходится, прекрасная стилистика... Но, например, по сравнению с Ниной Воронель, которая пишет такие же развёрнутые по форме рассказы и эссе, - просто не интересно.

Да будет позволительно сказать: в журналах Портала образовалось эдакое сообщество очень довольных друг другом и собой авторов, спешащих после опубликования очередных перлов и нетлёнок принести друг другу уверения в совершенном почтении. Это вроде литературной круговой поруки: не тронь меня и я тебя трогать не буду, а то такое начнёться... Вот большинство авторов "такого" и скандалов побаиваются. А где же грамотная литературная критика, повыщающая качество публикаций?

Нам это надо?

Соплеменник
- at 2011-05-24 02:28:20 EDT
Изумлённый
- Monday, May 23, 2011 at 11:17:08 (EDT)

Б.Тененбаум
- Monday, May 23, 2011 at 10:38:11 (EDT)
Был такой термин когда-то - "кассовое кино". По-моему, похоже. Вещь, просто обреченная на широкий успех.
Отклик на статью: Елена Минкина. В стиле ретро
*******
Если бы только не путалась в атрибутах разных времён.
Молодая потому что. своими глазами не видела, своими ушами не слышала
===========================================================================
Я тоже не восторге. По-моему, рассказ рядовой, проходной. Автор не знает производства.
Пара примеров для г-на Суходольского:
Бывает заведующий лабораторией, складом, кафедрой. Но никогда - цехом. Только начальник цеха. Я им был короткое времия.
Инструментальный цех завода выпускает нестандартную технологическую оснастку для основного производства
(штампы, прессформы, иногда режущий и мерительный инструмент). Поэтому никаких запасных частей (в большом количестве!автомашиной!) инструментальщикам никогда не требуется...
И язык хромает, например, "навертеть бутерброды с колбасой".
Мне представляется, что и автор сама что-то заметила в своём рассказе "не то"
и загородилась щитом "ретро", как для журнала "Работница".

Суходольский
- at 2011-05-23 16:15:47 EDT
Изумлённый
- Monday, May 23, 2011 at 13:35:56 (EDT)
А дальше сами, сами, батенька.


Эк, у Вас ловко. Попытались дать пример ошибки у автора, оказалось, мимо кассы: у Минкиной все правильно. Попросили дать другой - встали в третью позицию. Понимаете, Вы обвинили автора в неточностях. А подтвердить свое обвинение не можете. Доказывать предлагаете другим. Это не есть норма в приличном обществе. Подлость, если по-простому. Честно было бы признать, что погорячились и извиниться. Но можно и остаться подлецом. Поторопитесь сменить ник, ибо приличные люди с такими не разговаривают.

Суходольский
- at 2011-05-23 12:51:47 EDT
Изумлённый
- Monday, May 23, 2011 at 12:28:30 (EDT)
\\\
10 лет и больше после войны - 1955-1956-1957
--
"20й сьезд проходил 14-25 февраля 1956 года


Так какая же нестыковка. Отсюда следует, что действие происходило в 1955 или начале 1956 года. Все нормально. А еще что?

Ирина
Иерусалим, Израиль - at 2011-05-23 12:35:20 EDT
Спасибо, дорогая Елена, за чудный рассказ.
Ион Деген
- at 2011-05-23 11:12:42 EDT
Рассказы надо писать ВОТ ТАК. Но ведь для этого надл обладать талантом Елены Минкиной.
Б.Тененбаум
- at 2011-05-23 10:38:10 EDT
Был такой термин когда-то - "кассовое кино". По-моему, похоже. Вещь, просто обреченная на широкий успех.
Марина Чудакова
- at 2011-05-23 08:09:24 EDT
Просто - до гениальности, может даже, просто гениально! Проза высочайшего качества.
Юлий Герцман
- at 2011-05-22 13:53:35 EDT
Очаровательный рассказ. Просто - очаровательный.

_Ðåêëàìà_




Яндекс цитирования


//