Рыцарю весёлого образа
По поводу смерти Марка Азова

Мы не были с ним близкими друзьями. Хотя были основания: взаимная симпатия, близки по возрасту, по мироощущению, по любви к литературе, наконец. Но так сложилось. И не только потому, что, когда мы с ним познакомились, он уже жил не в Харькове, а в Москве. Уже много позднее, когда их с Ирой дочь Маша, вышла замуж за харьковчанина и осталась в Харькове, Марк с Ирой опять зачастили в родной город.

1978 был для нашей семьи очень тяжёлым, летом так и не удалось отдохнуть на море. Поняли это только в августе. Не знаю, как бы было дальше, если бы не одна подруга жены, увидевшая меня без рубашки с лопатой в саду: – «Мне кажется, что если для чего и годится "твой", так это таскать байдарку. Кстати, Лариса, у меня есть для вас прекрасная компания».

Так я впервые увидел Марка Азова. К нам в дом пришёл человек за 50, явно не спортивного вида, но с изящными движениями худого тела, с чеховской бородкой. Он был слегка сутул. Но это не портило впечатления от его внешности: умных глаз, крупного «еврейского» носа и доброжелательной улыбки, переходившей в смех: он легко подхватывал шутку. Но чаще балагурил сам, всегда очень остроумно и ненавязчиво. Я обратил внимание на его одежду – явно не из «Мосшвейпрома», хотя, как потом выяснилось, он всегда был «невыездным». Выяснилось также, что кроме палатки и байдарки, они из Москвы ничего не захватили. «Но ты не волнуйся, – успокоил он меня, – всё это мне обещал Наум, который тоже хочет поехать с нами». Я не знал, кто такой Наум, но сразу проникся к нашему гостю симпатией.

Согласитесь, редко бывает, чтобы в попутчике ничего не раздражало… Так вот, ничего не раздражало нас не только в самом Марке, но и в его жене Ире и дочери Маше, которой было 15 лет. Она всё время подавала пример нашей легкомысленной дочурке 9-ти лет, тоже Маше, своим участием в делах и рассудительностью. Маша Азова увлекалась рисованием и собиралась стать художницей прикладного искусства. Много позднее, уже в Мельбурне, я встретил у друзей большой портрет молодой женщины, и поразился, как глубоко проник художник в суть позировавшей. «Какая прекрасная работа! – воскликнул я, – «Это рисовала Маша Азова, они ведь ближайшие подруги. Она сейчас живет в Израиле и сказала, что хорошо знает вашу семью… Стоит ли говорить, что родители боготворили своё единственное чадо.

Фото Наума Рыжика. Мы с Марком у костра, река Псёл, август 1978

И вот в конце первой декады августа три семьи, всего несколько дней назад узнавшие друг друга, едут в небольшом автобусе из Харькова по направлению к реке Псёл, притоку Днепра. Накануне мы с Марком договорились, что набросаем текст нашей туристской песни. Когда во время переезда в автобусе, мы обменялись своими виршами, то я понял, что мне с Марком не тягаться. Он успел сочинить очень задорную и весёлую песенку на мотив: «Тра-та-та, тра-та-та,/ Мы везём с собой кота…». Запомнился припев:

Тра-та-та, тра-та-та,

Псёл – речушка-красота,

Даже как ни странно –

Шире Иордана и поглубже Океана.

Насчёт Иордана не зря Марк вставил. В то время только и разговоров было насчёт эмиграции. Никто тогда из нас так и не двинулся. Меньше всего был к этому готов Марк. От того небольшого двухнедельного плавания по Пслу осталось удивительное ощущение единства сердец. Это ощущение обострилось происшествием, которое при менее благоприятных обстоятельствах, могло закончиться трагически. Где-то на девятый или десятый день нашего плавания мы остановились в чудесном месте, где река делает поворот, и поэтому кажется широкой и почти величественной. Противоположный высокий берег, весь заросший ивняком, выглядел несколько угрюмо, зато на нашей стороне песчаный берег плавно сбегал к прозрачной воде.

Подождав, когда выглянет из-за леса солнце, и, позавтракав, мы вдвоём с нашей Машей начали купаться. Маша умела плавать, но я продолжал тренировать её. Течение реки было довольно быстрым, и она старалась, плывя против течения, преодолевать его. В какой-то момент я не обратил внимания, что оказался выше по течению за Машей. Я только решил исправить ошибку, как дочка попала в водоворот. Когда я догнал её, то мы были уже на глубине. Наверное, я правильно сделал, что не пытался её тащить, а подбадривал держаться и по косой подплывать к берегу. Так мы несколько приблизились к отмели, но было ещё глубоко, а Маша, я чувствовал, выдыхается. В тот момент, когда я решил всё же схватить её, то увидел бросившегося в воду Марка. От страха она схватила того за бороду, к тому времени отросшую уже в короленковскую. Он, однако, быстро освободился одной рукой, не отпуская другой рукой девочку. Теперь нас, взрослых было двое, и, нахлебавшуюся воды, но мы бы вытащили её на берег. Однако крик жены услыхал Наум, он у нас был «адмиралом» и, прибежав, не стал суетиться, а профессионально подтолкнул к нам байдарку. Все остальные отделались лёгким шоком, а Маша даже глотнуть воды не успела.

Такое хладнокровие в опасной ситуации у этого вовсе не сильного человека я наблюдал не раз потом уже в другом нашем походе. Видимо, недостаток силы, восполнялся интуицией и быстрой реакцией, и там, где я безнадёжно застревал, и иногда байдарку при этом переворачивало, Марк буквально выходил сухим из воды. Недаром Марк в войну был военным разведчиком, и, видимо, не только потому, что знал немецкий язык.

Я уже упоминал, что судьбе было угодно в самом начале 1990-х опять нас сблизить, когда мы побывали в гостях в Австралии и решили «вытолкнуть» сюда своих взрослых детей. К этому времени Марк, казалось, уже примирился с эмиграцией, но явно предпочитал уехать в Израиль. Он, однако, не мог противиться планам детей, а я воспылал надеждой оказаться вместе в Австралии.

Оглядываясь назад, могу с уверенностью сказать: это Г-дь привёл Азовых в Израиль, где только и мог по-настоящему развиться его писательский дар. Вы скажете, – «Б-г с тобой, человеку 70, а ты талдычишь о развитии!», но это так. Почитайте его последние рассказы, ну хотя бы самый последний! Как сочен, изящен и упруг его язык!

Марк не мог работать «в стол», а иначе в «империи зла» с его мировоззрением прозаику было невозможно творить. Потом наступила пора «выживания», и только в Израиле он оказался один на один со своим читателем, и совершенно не «исписанным». Даже только то, что написано за эти годы для «Заметок по еврейской истории» впечатляет не только по количеству. 53 публикации в собственно «Заметках», 18 – в «Еврейской старине» и 11 – в журнале «Семь искусств».

Я старался следить за его творчеством и изредка давал свои восторженные комментарии. О последнем рассказе «Спортсмен» («Заметки», июнь 2011), в котором чувствуется, что над автором уже занесла свою секиру Судьба, написал: Привет, Спортсмен! Ты даже не представляешь себе, какую ты вещь написал! Поздравляю, обнимаю, целую! И зверски завидую.

В одном из некрологов на смерть Марка Азова он назван также и философом. На самом деле философом он не был, а был чистой воды литератором. А вот философские вопросы жизни и смерти, отношения человека к жизни и искусству, низости и благородству – затрагивал постоянно.

Впрочем, что это я расписался?! Это ведь не литературная рецензия, а попытка показать близкого мне человека, мягкого и деликатного, доброго и отзывчивого, смешливого балагура и весёлого рассказчика, проницательного мудреца и человека, легко поддающегося на розыгрыши. И, вместе с тем, твёрдого в своих убеждениях, смелого и решительного. В нём было что-то от Санчо Панса и, одновременно, от Дон Кихота, от шута и от пророков. И такого задушевного!

Мне тяжко будет смириться с тем, что его уже нет на этом белом свете.

Мельбурн

16 июля 2011