Борис Рублов

- IN MEMORIAM - Юрий Яковлевич Фиалков (к 80-летию со дня рождения: 1.07.1931 - 20.08.2002)

Памяти выдающегося учёного-химика, известного педагога и писателя

Основу этого очерка составили материалы из ВИКИПЕДИИ и книга мемуаров Ю.Я. Фиалкова «Доля правды», изданная в Санкт-Петербурге, в издательстве «Алетейя» в 2004 году.

Юрий Яковлевич родился и всю жизнь (за исключением периода эвакуации во время войны) прожил в Киеве. Он один из наиболее крупных современных учёных в области физической химии неводных растворов. Почти полвека он проработал в Киевском политехническом институте (ныне Национальный технический университет Украины), из них четверть века заведовал кафедрой физической химии. Автор более 10 монографий, более 300 публикаций и изобретений, он подготовил одну из наиболее крупных на Украине химических школ (пятьдесят четыре кандидата и четыре доктора наук). Он был Лауреатом государственной премии СССР, Заслуженным деятелем науки и техники Украины. Писательскую известность приобрёл, написав более пятнадцати увлекательных научно-популярных книг, переведенных на многие языки мира.

Название «Доля правды» родилось у Юрия Яковлевича Фиалкова задолго до выхода первого варианта книги. Он упомянул его впервые в журнальных публикациях. Читатели в своих письмах сразу заинтересовались ещё не существующей книгой.

Тогда её название казалось забавным, эпатирующим читателя: только доля правды, а остальное?

Теперь, когда Юрия Яковлевича больше нет с нами, оно приобрело иной смысл. Это не совсем обычные мемуары, в которых профессиональная деятельность автора, связанная с химией, переплетается с его жизнью, увлечениями. Многое в книге носит обобщённый характер, обнажая приметы времени и общества, в котором мы жили. Однако мастерски сделанная мозаика раскрывает лишь долю правды о самом авторе — выдающемся учёном и замечательном человеке.

В 1945 году в зале одной из киевских школ состоялся первый доклад Юры Фиалкова, посвящённый йоду. Не знаю, существует ли понятие «вундеркинд» применительно к химикам, но доклад четырнадцатилетнего юноши собрал большую аудиторию не только учеников, но и учителей.

В «Доле правды», упоминаются химические опыты, начатые Юрой в детском возрасте с изготовления «философского камня» («рассказы о Лёньке»).

Лет через двадцать после школьного доклада уже в ранге профессора, он читал лекцию учителям и услышал в зале жалобные всхлипывания. Это плакал его первый учитель химии, гордый тем, что «из брошенного им семени вырастали не только сорняки» («Надёжная фирма Кольбаум»).

Задолго до того, как стать учёным и писателем, Ю.Я. стал замечательным читателем, знатоком и поклонником книг. В 12-13 лет он посещал детскую читальню при Ленинской публичной библиотеке в Москве, потом юношей перечитал большинство книг в библиотеке Киевского дома учёных. Книги грудой лежали перед его изголовьем в квартире на Русановской набережной, и в клинике, где прервалась его жизнь…

В «Доле правды» преобладают автобиографические рассказы, но следует обратить особое внимание на первый из них: «Записки благополучного еврея». «Благополучие» — здесь форма иронии, идущая от Шолом-Алейхема, писателя, которого Ю.Я. очень любил. «Благополучный», потому что уцелел, и поступил в институт, а, закончив, не был загнан на работу в глухую Тмутаракань, «зацепился» в Киеве, да ещё в столичном вузе. В этой главке — обобщённая судьба десятков тысяч советских интеллигентов с еврейскими генами и «ущербной» пятой графой в паспорте.

Ю.Я. был далёк от религии. Думаем, что еврейская молитва во время его похорон — долг памяти трём предкам, убитым фашистами в Киеве, в Бабьем Яре только за то, что они были евреями. Молитва, которую он заказал перед смертью, была желанием подчеркнуть кровную связь со своим народом.

Дальше следует то, что относится в этом журнале к рубрике: «грех антисемитизма».

Учёба в Киевском университете им. Т. Шевченко в последние годы жизни Пахана, как Ю. Я. называл Сталина. Круглый отличник, сын известного учёного, члена–корреспондента украинской академии Якова Анатольевича Фиалкова, основоположника фармацевтической химии. Начало преследований в феврале 1953 года, требования признаний в сионисткой деятельности; потом выдача характеристик для поступления в аспирантуру и защиты диссертации с обязательством не претендовать на работу в Киевском политехническим институте (КПИ). И неожиданная удача–необходимость срочного создания в КПИ радиохимической лаборатории, вынудившая руководство института зачислить заведующим талантливого молодого учёного.

Блестящие защиты кандидатской и докторской диссертации, первые аспиранты и первые научно - популярные книги, список которых приведен в ВИКИПЕДИИ.

Кого-то может покоробить слово «Пахан», которым автор книги называл «великого отца народов». Но разве можно по-другому охарактеризовать вождя мафиозной власти в стране, которая на протяжении десятков лет за достойное место работы, возможность творчества пыталась получить с талантливых людей «еврейской национальности» «оброк» в виде предательства, который Ю. Я. называл «иудством».

Например, в эпизоде из книги представитель ЦК КПУ предлагал Ю.Я. выступить в Амстердаме на сионистском конгрессе в защиту евреев в СССР. Ю.Я. его напугал, предложив представить физико-химические доказательства равноправия евреев в нашей стране. («О пользе логарифмов»)

Безуспешные попытки «вербовки в Иуды» продолжались много лет. Незадолго до избрания заведующим кафедрой его вызвали в партком КПИ и предложили поставить подпись под статьёй-протестом против бомбардировки Ливана израильскими самолётами. Ю.Я. нашёлся и сказал, что напишет более гневную, но самостоятельную статью. Решили подождать пару дней. Повезло. Налёты на Ливан прекратились.

Отвлечёмся от хронологии линии жизни и обратимся к главному – краткой характеристике научных достижений профессора Фиалкова. Он основал одну из наиболее известных школ в области физико-химического анализа и физической химии неводных растворов. Возглавил оригинальные исследования в области разработки принципов применения растворителей в качестве способов управления процессами электроосаждения металлов из неводных растворителей, и другие исследования.

Юрий Яковлевич кроме фундаментального курса физической химии в КПИ, читал ряд спецкурсов в своём институте и в других вузах в СССР и за рубежом. Его лекции живые, эмоциональные студенты очень любили, называя «шоу проф. Филкова»

К научной деятельности любого учёного относится и оппонирование.

Если бы кому-либо пришло в голову определить рейтинг оппонента/рецензента учёных советов в области химии, то у Ю.Я. он был бы самым высоким в стране.

Учёный и эксперт самого высокого ранга, один из немногих самостоятельно писал отзывы, не нуждался в «заготовках», которые для «генералов от науки» обычно «строчили» сами соискатели или их руководители.

Поездки по Советскому Союзу были для Ю.Я. не только увлекательными путешествиями, но и источниками писательского творчества.

Невозможно забыть волнений близких и друзей, когда после болезней, перенесённого инфаркта он за двадцать минут собирал чемодан и отправлялся «оппонировать» в Харьков, Ташкент или Иркутск. Уговорить его отложить поездку было невозможно.

Из командировок и других поездок Ю.Я. не возвращался «с пустыми руками». Его исключительная эрудиция и контактность вознаграждались интересными встречами с учёными, писателями, деятелями искусств. Эти встречи рождали сюжеты, помещённые в «Доле правды», например, шуточный цикл «Моя жизнь в искусстве».

Будучи человеком широкой эрудиции и выдающегося ума, он привлекал к себе внимание интересных людей разного профиля. Среди них была Юнна Мориц, Натан Эйдельман, председатель комиссии по литературному наследию А.М. Горького Сергей Антонов, молодой директор исторического музея в Иркутске. Интересные материалы ему показывали сотрудники музея К.С. Циолковского в Туле.

Теперь многие раритеты, с которыми его тогда знакомили, утратили актуальность, но тогда, в начале семидесятых они будоражили наше сознание.

Есть пословица: «На ловца и зверь бежит». Какой культурой и знаниями в области литературы и искусства должен был располагать «ловец», чтобы при неожиданных обстоятельствах завязывать знакомства с деятелем из «Мира искусств» Н.Н.Евреиновым, выдающимися оперными артистами Большого театра А. И. Батуриным и Е.В. Шумской, знаменитой итальянской оперной дивой Тотти даль Монте, грузинской певицей М.П.Амиранишвили, композитором В.П.Соловьёвым-Седым, и др. Каждый эпизод - мастерски сделанный, остроумный набросок («Моя жизнь в искусстве»).

Юрий Яковлевич был писателем особого склада. Его книги для детей интересны и для взрослых. Он занимался и журналистикой. Был выдающимся рецензентом, не только в науке, но и в прессе – газетах и журналах.

Его научно-популярные книги для юношества: «Девятый знак», «Ядро…выстрел», «Как там на бета Лире?», и другие без ведома автора переводились на разные языки.

На 3-ем Съезде писателей РСФСР в докладе Агнии Барто среди наиболее талантливых писателей издательства «Детской литературы» отмечались книги Ю. Фиалкова. «Набольшее достижение, когда книга учёного оказывается и книгой художника».

Мы, близкие ему люди, радовались вместе с ним, когда неожиданно удавалось обнаружить переводы его книг за рубежом. Рецензия на вышедшую в Польше одну из книг Фиалкова была названа «О химии как Хичкок».

Любимым детищем Ю.Я. на всю жизнь осталась книга о Ломоносове — «Сделал всё, что мог…».

Нередко прямыми или второстепенными героями рассказов Ю.Я. оказывались его друзья или просто знакомые. Это касается «Школьных элегий» из первого раздела «Доли правды», рассказа «Укрощение быта», глав о «нижних чинах и собаках», о Тычине, профессорах КПИ, и других.

Нужно, однако, заметить, что не всё рассказываемое Ю.Я., принималось благожелательно. Любимой внучке Яночке вечерами перед сном он регулярно придумывал всё новые сказки. Однажды, будучи чем-то озабочен, Ю.Я. перепутал героев и заслужил от четырёхлетней девочки порицание: «Это не сказка, а чепуха какая-то»…

Не удивительно, что в некоторых институтах и учебных заведениях на специальном стенде регулярно вывешивались, как «дацзыбао», химические рассказики Ю.Я., которые он называл «побасёнками».

Молодым людям нынешнего поколения трудно себе представить, как нам, «старикам», сложно было пробиться через «железный занавес», чтобы попасть за границу, даже в соседнюю ограждённую «зону» социалистического лагеря. Будучи людьми европейской культуры, мы тяжело переживали искусственный отрыв от Запада, даже от соседних «дружественных» стран, в которых «недозрелый» социализм не нанёс такого, как у нас, урона стране. Где сохранились ценности христианской культуры с церквями, памятниками, интересными музеями, открывались современные библиотеки и т. д.

Как трудно в постсоветском пространстве рождалось для нас «открытие мира».

Выпущенный из главной «зоны» — СССР известный профессор, голодный, небритый, бродил по Варшаве в поисках дешёвого крова над головой и пытался заложить часы, чтобы найти пристанище. А как правдивы описанные им картины жизни «социалистических» стран — Венгрии, Польши и Кубы, в которых в начале перестройки ему удалось побывать.

После развала Советского Союза Ю.Я. посетил США и многие европейские страны. Получив дважды Соросовский грант, он участвовал в научных симпозиумах и интересных туристических поездках. Но первые попытки «приобщения к Западу» остались для него самыми яркими.

Название последнего раздела книги «КПИ — личности и лица» вначале наводит на мысль о документальных очерках. На самом деле это психологические рассказы о профессорах хороших и разных и о партийных функционерах, наносящих своим существованием вред собственной стране. Некоторые персонажи напоминали градоначальников из города Глупова. Те тоже отражали суть державы на вверенных им должностях.

Несмотря на необходимость иногда сотрудничать с малопочтенными «личностями», КПИ, в котором Ю.Я. проработал без малого полстолетия, стал для него «своим» институтом. Авторитет его там был огромен, и многие коллеги и представители администрации относились к нему с искренним уважением и поддержкой.

Фасад Киевского политехнического института

Ломоносову принадлежит высказывание о том, что химия всё чаще простирает свои руки в дела житейские. Книга «Доля правды» рассчитана на широкий круг читателей, с химией не связанных. Она остроумна, временами сатирична и афористична: «…трава забвенья растёт сама по себе, но уж если её удобрять…», «Лицо сработано топором и лишь слегка тронуто рубанком», «Академик горестно улыбнулся с интонацией, которая тянула лет на пять со строгой изоляцией…», «Геракл, обозрев тамошнюю колхозную ферму, суетливо удалился бы, не оглядываясь», и т.д.

Многое в жизни и деятельности Юрия Яковлевича было своего рода противодействием советской «системе», но осуществлялось с умом и осторожностью.

Когда он выпустил одну из лучших своих монографий «Двойные жидкие системы», один из нас написал стихотворную реплику:

Юрий Яковлевич не раз говорил нам, что геронтократия неизбежно обрушит советский строй.

— Помяните моё слово. Наш режим в состоянии агонии. Долго он не продержится.

Через несколько лет выяснилось, что он был прав.

С украинской Академией у Ю.Я. отношения носили характер фарса. Зная об уважении, которым он пользовался на химическом отделении Академии Наук СССР, будущие соискатели – химики из украинской академии перед очередными выборами слёзно просили профессора Фиалкова походатайствовать в Москве об их выдвижении в Киеве. Дескать, проживает там украинский химик Бобчинский...

Ю.Я. старались привлечь к участию в Советах по защитам диссертаций, даже пытались сделать членом ВАКа, на что он не согласился.

Однажды академические функционеры заверили Ю.Я., что специально для него объявлена вакансия на выборах в украинскую Академию, но учёный с мировым именем не смог собрать нужного числа голосов, хотя состав химического отделения тогда, да и теперь остаётся однообразно серым (с сохранением оттенков чёрно-коричневого). Ему не могли простить мировой известности, и после смерти, один главных прилипал, директор института по фамилии Волков отказался напечатать посвященный памяти Ю. Я. некролог…

В своё время Козьма Прутков заметил, что «специалист — подобен флюсу, его полнота — односторонняя». Юрий Яковлевич Фиалков абсолютно не укладывался в подобное определение.

В одной из публикаций он символически отметил то, что ему дорого: «Не сетую Судьбе на то, что появился на свет в это время и в этом месте. Потому, что она, Судьба, щедро подарила мне внучку, несколько счастливых мыслей, «Манфреда» Чайковского и множество рассветов на берегах лесных речек».

Эти рассветы он встречал не один. Рядом были родные и близкие и байдарка. Потом родилась удивительная книга. Раньше она называлась по-украински: «На байдарцi за снагою». Фамилии авторов были написаны мелким шрифтом на обороте. В русском издании «На байдарке» значилась неизвестная фамилия — Феликс Квадригин. Перед именем каждого в квадриге можно поставить эпитет «талантливый». Доктор медицинских наук и литератор Гелий Аронов, инженер-электронщик Михаил Гольдштейн, живой «классик» — профессор-латинист Юрий Шанин и Юрий Фиалков. Об этой маленькой книжке, ставшей легендарной, написано много. Одни сравнивали её с книгой Джерома К. Джерома: «Трое в лодке, не считая собаки». Другие считали, что «на службу байдарочного спорта авторы поставили мировую культуру и литературу». Удивительный сплав профессионализма, интеллигентности, юмора и дружбы.

Ю.Я. в походах байдарочной флотилии, выплывавшей «на простор речной волны» с жёнами, чадами и домочадцами, совмещал ответственные должности Повара и Завхоза…

Мы с друзьями несколько лет посещали музыкальные вечера выдающегося коллекционера пластинок Сергея Николаевича Оголевца, которого почтительно называли «Стариком». Короткий путь от Владимирской до Паньковской, ведущий к его дому, стал первой дорогой нашей с Юрой дружбы.

Старик оказал на нас большое влияние, как ни странно, не только музыкально-художественное, но и нравственное.

У него было немало поклонников, собиравшихся два раза в неделю слушать пластинки. Но отношение к Ю.Я. было особенно уважительным. Коллекционер сразу сделал его наперсником акций, для которых нужна дипломатичность и высокая культура: поисков новых пластинок, передачи лицейской тетради рисунков Н.В. Гоголя в Ленинскую библиотеку, и др.

Свою коллекцию «Старик» посвятил Фёдору Ивановичу Шаляпину, но коллекционер познакомил нас и с пением Карузо, Джильи, Гали-Курчи, Тито Руффо, Батистини и других мастеров бельканто. Он развил наш музыкальный вкус, и познакомил с особенностями современной оперы и с книгами знатоков вокала.

Очень интересны написанные Ю.Я. «для себя» «музыкальные импрессии», – словесные изложения природы известных музыкальных произведений. Но записи были коротки и внезапно оборвались… Как сама его жизнь…

Когда ему стало совсем плохо, и каждое слово в наших письмах могло показаться фальшивым, мы говорили о музыке. С юношеским восторгом, растягивая слово «ве-ли-ко-леп-но», он восхищался ранее незнакомыми шедеврами вокала Марии Каллас, его любимого певца Тито Гобби и великой современной певицы Чечилии Бартоли.

После его ухода, глотая слёзы, мы вновь прослушивали его любимые «музыкальные осколки».

Жестокая болезнь, постепенно забиравшая его жизнь, буквально до последнего дня щадила его светлый ум и поразительную творческую работоспособность.

За полтора года до ухода он писал: « …радует, что в последнее время здорово (тьфу-тьфу) пошли дела с наукой. Я нащупал, как кажется мне, некую золотую жилу и получил более чем интересные результаты. Сделал за уходящий год с десяток статей, половину из которых продублировал для различных англоязычных журналов, что потребовало дополнительных хлопот с переводом…».

«…Вчера закрыл бюллетень. Ввиду павших на нас холодов почти не гуляю. Основное занятие — под музыку дисков МПЗ кропаю статьи».

Это письмо отправлено за четыре месяца до смерти в 2 часа 48 мин.

Многие годы его рабочий день начинался в 5 часов утра. Обострившиеся боли, на которые не действовали анальгетики, часто лишали его ночного сна. Тогда по ночам он работал.

Он с иронией отнёсся к своему 70-летнему юбилею в КПИ, на который собралось более сотни участников из разных стран: «Вчера отгулял юбилей. Прошло хорошо. Пожаловал даже сам вице-президент Академии. Всё вылилось в славословие по моему адресу, что было даже неуместным (говорю без кокетства). Забавно, что выступивший профессор из Днепропетровского химико-технологического института сказал, что у них есть специальный стенд, на который помещают мои побасёнки, которые печатает «Химия и жизнь».

Он отказался от заключительного выступления и, обратившись к залу, поблагодарил Судьбу, которая принесла ему радость творчества, хороших учеников и друзей, любовь жены и дочери, радость общения с внучкой.

Несмотря на сильные боли, ставшие постоянными, он отправился в Иваново, чтобы «не сорвать свой запланированный доклад». Он не подозревал, что коллеги готовили ему второе празднование юбилея, на которое собрались все специалисты по химии растворов: «Путешествие по маршруту Киев — Москва — Иваново — Москва — Саратов — Киев перенёс лучше, чем мог предполагать, хотя ночи в поездах для меня всегда были тягостны… Доклад в Иваново прошёл хорошо. После него славословили больше как последнего из оставшихся патриархов поколения 60-90 г. Славословие было многослойным — на заседании совета института химии растворов, на самой конференции и традиционном банкете. Сделали выставку моих книг и перечень ивановских людей, у которых был оппонентом либо писал отзывы на авторефераты…»

Его постоянно мучили боли, но он облекал свои жалобы в ироническую форму: «состояние такое, как у охапки сена, которую корова долго жевала, а потом выплюнула. И правильно сделала. Разгоняю сплин счётом на компьютере — может быть, с этого получится какой-нибудь навар».

Ирония оставляла его, когда он думал о близких — жене, дочери Лене, внучке Яночке.

«Света (жена) не железная… Лена убедила её поехать на десять дней отдохнуть. Безмерно рад этому, поскольку она вымотана до предела…»

Дочь - биолог Лена, проявив удивительные способности и энергию, сама возглавила его лечение и подарила отцу десяток лет жизни…

Он благодарил Судьбу за дарованную ему возможность творчества, за друзей, учеников, за любовь близких. И ему воздалось.

Его светлый ум ни на минуту не угасал. Он уходил из жизни с книгой в руках – в госписе перед его постелью стояла полка с книгами…

Но наступил день, 20 августа 2002 года, когда его сердце перестало биться. Дочь со слезами в голосе попросила нас не плакать – он ушёл спокойно, без страданий…

Эпитафией ему на памятнике Байкового кладбища в Киеве могло бы быть название любимой из написанных им книг: «Сделал всё, что мог». Рядом памятники отца – Якова Анатольевича, матери – Марии Исааковны, брата Анатолия, погибшего во время войны…

Оценка масштаба его личности недоступна даже близким ему людям нашего поколения. Меняя строки Пастернака, можно сказать, что «целью его творчества была самоотдача», но он стремился и к «достиженьям, и к успеху».

Нам не дано разобраться до конца в его «работе, поисках пути, сердечной смуте».

«Трава забвенья», о которой он так хорошо написал, не вырастет на его могиле.

«Другие по живому следу» попытаются пройти его путь.

Новые учёные продолжат начатые им исследования. Наши дети и внуки прочтут новые издания его научно-художественных книг.

Наша же задача — успеть, как можно больше рассказать о нём. В любом случае это окажется только долей правды.

* Светлана Пинаева-Фиалкова, Елена Фиалкова, Яна Ушеренко-Фиалкова, Александр Ушеренко и Борис Рубенчик

** Все фото сделаны авторами статьи


	Номер 7(20) - июль 2011
Семья, ученики, друзья *