Незабываемые встречи

В январе 2007 года исполнилось 50 лет с того дня, вернее с той ночи, когда мне посчастливилось повстречаться и даже некоторое время пообщаться с необычайно интересным человеком и известным в России музыкантом Семёном Соломоновичем Бендицким.

Казалось бы, полвека – срок немалый, однако я помню всё происходившее той ночью в деталях, и мне хочется донести до читателя мои воспоминания, не растеряв при этом ни одного эпизода. Но начну я всё же с событий предшествующих этой встрече.

В студенческие годы, когда мне удавалось бывать на концертах в Московской консерватории, я каждый раз замирал от восторга, слушая музыку Рахманинова. В основном это были произведения для фортепиано и, что самое примечательное, исполняли их знаменитые музыканты А. Гольденвейзер, Я. Флиер, Л. Оборин и другие великие пианисты-виртуозы.

В то время, мне и в голову не приходило, что когда-нибудь мне доведётся внести малую толику в возрождение его имени на Тамбовщине, встречаться с его родственниками и, наконец, найти рояль, к клавишам которого когда-то прикасались руки Великого музыканта. Обнаружил я его в завалах Ржаксинского районного Дома Культуры.

Прошло немногим более года с момента находки рояля и, вот однажды, в студёный январский вечер ко мне пришёл насквозь продрогший, ну очень легко одетый господин, и прежде чем расспрашивать его о чём-то, я был вынужден оказывать традиционную экстренную помощь изрядной порцией согревающего напитка. Отогревшийся гость представился и я, с немалым удивлением, узнал, что у меня в доме известный рахманиновед, профессор Саратовской консерватории Семён Соломонович Бендицкий. Конечно же, он оказался в Ржаксе не случайно, а по заданию Союза Советских композиторов. И прибыл он сюда, чтобы выяснить один вопрос: действительно ли найден рояль Рахманинова? До прихода ко мне он уже успел осмотреть рояль и убедиться в его подлинности, побывать у районного начальства и получить согласие на отправку инструмента в областной центр для реставрации. Более того, профессор ещё до приезда в Ржаксу переговорил с руководством областного Управления культуры и музыкального училища. Некоторые из музыкантов выразили сомнение в достоверности находки, но профессор, со свойственным ему юмором, обещал привезти не только рояль, но и квитанцию из магазина на его покупку.

Буквально, с первых же слов я понял, что мой ночной гость весьма эрудированный человек не только в музыке, но и в истории, литературе. Приехал он в Ржаксу с самыми серьезными намерениями доказать, что найденный рояль фирмы «Bekker» вывезен из Ивановки и принадлежал С.В. Рахманинову.

Вот в таком наряде, в неизменном берете, пришёл ко мне в дом на станции Ржакса

Семён Соломонович в январскую морозную ночь 1957 года.

Для полноты картины ему требовались кое-какие сведения, и он буквально забросал меня вопросами. Прежде всего, он спросил: была ли эта находка случайной или я целенаправленно искал инструмент? Для того чтобы ответить на этот вопрос, мне пришлось начать свой рассказ, можно сказать, со времён «постройки трамвая».

В счастливые для меня студенческие годы моя приятельница – студентка Московской консерватории старательно вводила меня – «дремучего провинциала»  – в прекрасный Мир музыки Мы часто бывали в консерватории на концертах знаменитых мастеров и молодых исполнителей. Не могу сказать часто, но всё же доводилось слушать музыку С.В. Рахманинова и она, прямо таки, запала мне в душу. В основном это были фортепьянные произведения композитора в исполнении знаменитых музыкантов: Александра Гольденвейзера, Якова Флиера, Льва Оборина и других не менее известных маэстро. Мне запомнился один концерт в Малом зале консерватории, в котором с огромным успехом дебютировали братья Муравлёвы. Если я не ошибаюсь, одного звали Георгий, другого – Алексей. Уже значительно позже я узнал, что один из них был учеником Семёна Соломоновича.

По окончании 2-го Московского медицинского института я был направлен районным хирургом в деревню Бычёк. Именно там размещалась больница. Стоящее в отдалении от населённых пунктов здание когда-то было имением доктора И.И. Рахманинова, близкого родственника композитора. Он ещё до революции превратил свой дом в лечебницу. Мне посчастливилось встретиться с ним в г. Мичуринске, и именно он мне сказал, что недалеко от станции Ржакса находится родовое имение Сатиных, ставшее, после женитьбы на своей кузине Наталии, родным домом Сергея Васильевича и куда он, с неизменным постоянством, в течение 27 лет приезжал и творил свои бессмертные произведения. Он мне также поведал, что само имение разорено до основания, но где-то должны же остаться, мебель, личные вещи, музыкальные инструменты принадлежавшие Рахманиновым. Так, что морально я был готов к поиску ещё не найденных и, естественно, не опубликованных музыкальных шедевров, а о находке рояля, честно говоря, тогда и не мечтал. Когда же меня направили на работу в Ржаксу, я тогда расценил в этом назначении «перст судьбы», ведь здесь много раз бывал Сергей Васильевич, направляясь в Ивановку. Приступив к работе, я вскоре отправился в расположенную неподалёку деревню Ивановку, на окраине которой когда-то размещалось великолепное поместье Сатиных. Грустная картина предстала моему взору. От прежней роскоши остались заросшие бурьяном руины прежних строений, запущенные парки, заросшие пруды и необыкновенно разросшиеся кусты знаменитой рахманиновской сирени.

От местных старожилов я узнал, что ещё до разорения усадьбы, где-то в начале 1930-х, мебель и, в том числе, чёрный рояль вывезли в село Степановку, на квартиру председателя коммуны "Ленинградская правда". Естественно, я отправился по указанному адресу, но следы затерялись. Уже в помине не было дома председателя. Старожилы говорили, что председатель коммуны, из питерских рабочих, неплохо играл на гармошке, но, чтоб он садился за рояль – никто не видел и не слышал. И только через два года мне удалось выяснить дальнейшую судьбу рояля.

А случилось это на каком-то очередном, до ужаса скучном мероприятии районного масштаба, проводимом в Доме культуры. Сижу я это себе в президиуме и безуспешно борюсь со сном. И вдруг меня, как вроде кто-то подтолкнул к разговору с сидящим рядом секретарём РК партии по идеологии. Я тогда спросил: – "Почему в районном доме культуры, кроме баяна никакого музыкального инструмента нет?" Честно говоря, в тот момент, я совсем о рояле Рахманинова и не думал. Мне просто, вдруг захотелось сесть к пианино и маленько помузицировать, ведь я когда-то чуть было не окончил музыкальную школу, но помешала война. Мой собеседник живо откликнулся на мою просьбу и решил по возможности помочь, был вызван директор Дома культуры, который сообщил нам невероятную новость: "рояль по бумагам числится, но я его в глаза не видел, хотя работаю здесь уже три года, возможно, он стоит в подсобном помещении". И вот мы втроём, в жаркий июльский полдень 1956 года в этом "культурном доме" произвели настоящие раскопки, т. к., чтобы добраться до искомого предмета пришлось отвалить горы хлама, старых декорации. И, вот, наконец, перед нами предстал чёрный концертный рояль. Когда открыли клавиатуру, мы ахнули, ни одной белой клавиши не было. Складывалось впечатление, что по клавиатуре кто-то ходил пешком, но зато на крышке ярко сияло, написанное золотом название фирмы-производителя – "Bekker". Слава богу, надпись уцелела, ведь именно по ней будет доказано, что рояль действительно принадлежал дому Рахманинова. А доказывать пришлось довольно основательно, т. к. после оповещения о находке, нашлось немало скептиков, утверждающих, что после разгрома имения, в начале двадцатых, вряд ли могло уцелеть что-либо из обстановки рахманиновского дома. Мне удалось установить, что во всей округе, не было музицирующих помещиков или других состоятельных людей способных приобрести столь дорогой музыкальный инструмент. Некоторые, довольно известные тамбовские деятели культуры уверяли, что будто бы, Сергей Васильевич не имел собственного инструмента, а брал его на прокат. Ну, это утверждение легко опровергается самим Рахманиновым, который в своих письмах упоминает о покупке рояля. Так, он 23 июля 1906 года пишет своему другу Н.С. Морозову: "…Рояль ко мне ещё не пришёл, а я жду его с нетерпением. Мой адрес: ст. Ржакса Тамбово-Камышинской ж.д. Ивановка".

Наталия Сатина пишет своей подруге К. Крейцер-Жуковской: "…пишу тебе под звуки Сережиной Сюиты. Вчера нам привезли из Тамбова два пианино, и сейчас Сережа и Саша (А. Зелоти) в первый раз сыгрываются внизу. Ты не можешь себе представить, до чего Сюита красива на двух роялях..."

Для подтверждения истинного происхождения находки, мне пришлось привлекать к экспертизе видных краеведов, музыкантов и деятелей культуры. Достоверность принадлежности рояля дому Рахманинова подтверждали известные краеведы Б. Мартынов, Н. Никифоров, известный в Тамбове музыковед О. Казьмин и другие, но для меня особую ценность представляет свидетельство подлинности находки Василия Тимофеевича Шмелёва. Этот уже немолодой человек работал главным бухгалтером инкубаторной станции, а в детстве помогал отцу топить печи в сатинском «белом доме» и рахманинском флигеле. Он очень хорошо помнил барина и характеризовал его как строгого на вид, а на самом деле добрейшей души человека. Как только, по Ржаксе распространился слух о находке рояля, Василий Тимофеевич пришёл ко мне и попросил меня показать найденный инструмент. Когда мы подошли к роялю, ещё не открывая крышку, Василий Тимофеевич произнёс: Да, это тот рояль, который зимой 1907 я помогал заносить во флигель. Завернутый в рогожу рояль доставили со Ржаксы на санях. Когда его внесли в дом, Сергей Васильевич приказал не снимать обёртку и в этот день печи в доме не топить.

На следующий день позвали нас, чтобы мы развернули инструмент и ввинтили ножки. Мы эту работу проделали и, конечно, намусорили изрядно. Когда «марафет» был наведен, Сергей Васильевич сел к роялю и энергично потерев руки, стал ими быстро-быстро проходить от края до края клавиатуры. Один нетерпеливый конюх, возьми да спроси: барин, а ты играть-то умеешь иль только учишься? Тут Сергей Васильевич расхохотался, и тут же следом, сыграл нам «Камаринскую». А после спросил: ну, а эта музыка вам понравилась? Все в один голос отвечали: дык, как же не понравится, когда мы чуть в пляс не пустились.

Наша беседа затянулась до поздней ночи, Семён Соломонович много рассказывал о С.В. Рахманинове, перемежая свои рассказы великолепным исполнением его произведений, а под утро, он вдруг решил, что программа его поездки не будет выполненной до конца, если он не съездит в Ивановку. Все мои уговоры не отправляться в путь при таком морозе не возымели положительного результата, и мне оставалось занарядить конный транспорт, обеспечить профессора тулупом, валенками и отправить в путь. Я, к сожалению, не мог сопровождать его, т. к. в этот день были назначены на операцию больные. Где-то часа через три после отъезда моего гостя, мне сообщили, что кто-то звонит из Ивановки. Я, в сильном беспокойстве подошёл к телефону и услышал такую тираду: Дорогой друг, когда я уезжал из Москвы Генрих Густавович Нейгауз просил меня выяснить: действительно ли уезжая в эмиграцию, Рахманинов забыл затворить в своём доме форточку... только что-то ни форточки, ни дома я найти не могу. Что же мне делать? Я тогда посоветовал ему засветло возвратиться в Ржаксу.

Снова было немудрёное деревенское застолье с холодной водочкой и солёными огурчиками. А закусочный материал в виде мочёных яблок привёл моего гостя в неописуемый восторг. Семён Соломонович много рассказывал о жизни современных музыкантов, перемежая свои серьёзные рассказы разными весёлыми «байками». Да, нечасто встретишь в сельской глубинке такого остроумного рассказчика, к тому же умеющего слушать собеседника. Расстались мы только наутро следующего дня.

Надо отдать должное профессору С.С. Бендицкому, в его настойчивом стремлении доказать подлинность принадлежности найденного музыкального инструмента рахманиновскому дому в Ивановке. Именно ему удалось установить, что в Ивановском доме одновременно могли звучать несколько роялей. Когда в Ивановку приезжал двоюродный брат – известный пианист, ученик Ф. Листа – А. Зилоти музыка звучала непрерывно. Два великих пианиста предпочитали исполнять свои и не свои музыкальные произведения на роялях самых лучших фирм. По мнению тамбовского музыковеда О. Казьмина для покупки нового рояля музыкантам не нужно было ехать в столицы. «Музыкальный магазин Ф.Д. Рорбах» в Тамбове предлагал широкий выбор роялей придворных фабрик «Я. Беккер», «К. Рёниш», «Стенвей и сыновья» и др.

С.С. Бендицкий сначала решил, что рояль должен украшать только что открывшуюся экспозицию С.В. Рахманинова в Государственном центральном музее музыкальной культуры им. М.И. Глинки, но Тамбовские власти воспротивились этому и вскоре рояль был передан областному краеведческому музею. О дальнейшей судьбе рояля я расскажу позднее, а сейчас мне хочется завершить рассказ о нашей встрече с известным музыкантом и замечательным собеседником.

Утром по дороге на вокзал ст. Ржакса Семён Соломонович пожелал ещё раз повидаться с Василием Тимофеевичем Шмелёвым, с которым он только вчера встречался, но ему ещё раз захотелось послушать рассказ о рояле.

Отправлять профессора пришлось в общем вагоне, т. к. поезд «Камышин-Москва» проходит рано утром, а в местном поезде «Обловка-Тамбов» купированных вагонов нет. В вагонах литерных поездов в то время разрешалось курить и можно себе представить, как «комфортно» чувствовал себя пассажир, имеющий «утончённый взгляд на жизнь». Пришлось попросить «дядю Афоню» (так все называли начальника станции), поместить профессора в служебное купе.

Мы расстались, писем мы друг другу не писали, но приветы от него мне передавали мои саратовские друзья, и чаще всего, наш общий друг профессор Евгений Иванович Бабиченко, а через года два или три после нашей встречи, я получил по почте афишу, возвещавшую о бенефисе профессора Семёна Соломоновича Бендицкого. Помимо отпечатанной в типографии программы концерта, на листе было что-то написано «от руки», но прочесть это «что-то» не было никакой возможности. Наверное, не надо рассказывать каким «каллиграфическим талантом» обладают врачи и на, что уж я слыл мастером по расшифровке этих закорючек, но в данном случае мои криптографические способности мне не помогли.

Что же стало с роялем? Он внешне был реставрирован и выставлен в краеведческом музее в качестве непременного атрибута обстановки помещичьей усадьбы XIX века. То есть, попросту говоря, был выставлен для мебели. Хотя дека в нём цела, но струны никто не перетягивал. Клавиши покрыты белыми пластмассовыми пластинами, но руки музыкантов, увы их не касаются. Конечно, украшать интерьер безликой помещичьей усадьбы дело престижное, но мне думается, что рояль фирмы «Bekker» должен работать. Он должен быть возвращён законному владельцу – Ивановскому дому Рахманинова. Много раз этот вопрос поднимался знаменитыми на всю Россию музыкантами И.К. Архиповой и В.К. Мержановым, но пробить эту «стену упрямства» музейщиков ещё никому не удавалось.

В процессе подготовки этой статьи, у меня появилась необходимость связаться с Александром Ивановичем Ермаковым, уникальным человеком, которому мы обязаны возрождением из руин всего комплекса Музея – усадьбы С.В. Рахманинова. И, вот, что он мне сказал: Мне удалось договориться с филиалом немецкой фирмы «Bekker» в Санкт-Петербурге о бесплатной реставрации рояля, но сотрудники музея наотрез отказали мне в моей просьбе – отправить исторический инструмент в северную столицу. Если бы всё-таки удалось инструмент отреставрировать, то он в фестивальные дни занял бы почётное место на веранде флигеля, и исполнение на нём произведений Рахманинова предоставлялось бы знаменитым пианистам, подобно тому, как доверяются скрипки Страдивари или Амати знаменитым скрипачам.

Когда Александр Иванович узнал, что я пишу очерк о нашем общем знакомом, то он попросил меня упомянуть в статье, что Семёна Соломоновича Бендицкого в Ивановке считают родным человеком, ведь он был первым исполнителем произведений Рахманинова на исторической веранде флигеля в дни Первого фестиваля.

Прошли годы, и однажды, в свой очередной приезд в Тамбов, где-то в начале 1980 годов, Семён Соломонович позвонил мне днём на работу и предложил встретиться. Я с удовольствием откликнулся на это предложение. Памятуя о нашем замечательном ночном застолье в 1957 году, я быстренько забежал домой и прихватив бутылочку дагестанского коньяка, ринулся в гостиницу «Тамбов», в которой остановился профессор. Ровно в назначенное время я был у дверей номера, но на мой стук никто не отозвался, и я уже было направился к администратору выяснять причину отсутствия гостя, но тут, увидел, что маэстро поднимется по лестнице и у меня «от сердца отлегло». Передо мной стоял такой же высокий стройный, но изрядно похудевший Семён Соломонович в своём неизменном берете. Мы обменялись комплиментами: я ему по врачебному определил прекрасный вид совсем не соответствующий возрасту по паспорту. А он, как всегда, с шуткой: Яша, голубчик Вы же прелесть, а я что? И, тут он два раза свистнул. Если я не ошибаюсь – эта наша встреча состоялась в 1984 году. Маленьким ориентиром в моём воспоминании была фраза Семёна Соломоновича о том, что он вечером отправляется в Москву, а завтра он намерен попасть на похороны Клавдии Ивановны Шульженко.

Вот таким я увидел Семёна Соломоновича в начале 1980-х

Конечно, две сравнительно короткие встречи не могут дать полного представления о величии человека, о его месте в музыкальном мире. Но вот по доброте душевной Аси Дмитриевны Киреевой мне была подарена небольшая книга воспоминаний о своём учителе. Какая же эта замечательная книга! В её написании приняли участие бывшие ученики Семёна Соломоновича Бендицкого, а ныне известные в России музыканты. И дело даже не в том, что в своих воспоминаниях они возвеличили имя замечательного музыканта, а в том, что все они, в наше время, будучи вполне остепенёнными специалистами, имеющие звания профессора, вспомнили своего учителя и выразили в своих статьях сердечную благодарность за то мастерство, которое было вложено им в их руки, и за ту любовь к музыке, которую он вложил в их сердца. Я внимательно прочитал эти рассказы учеников и понял, что мне довелось дважды встречаться с незаурядным человеком, замечательным музыкантом, прекрасным педагогом, воспитавшим целую плеяду талантливых последователей. И, если мой незатейливый рассказ, хоть в малой степени, дополнил портрет Семёна Соломоновича Бендицкого, то я этому искренне рад.