Фридрих Горенштейн: страсти по Пушкину

Я слышал, что некто из примкнувших к

пушкинистам-«большевикам» высказался примерно так:

«Из Пушкина хотели сделать еврея, но ничего

из этого не получилось». Кто хотел сделать?

Что значит, хотели сделать?

Ф. Горенштейн. Тайна, покрытая лаком.

Накануне 2000 года Фридрих Горенштейн задумал пьесу о Пушкине.

«Разумеется, – говорил он, – никто из любимцев вашей интеллигенции, включая Булгакова, не смог написать о Пушкине. Пьеса Булгакова «Последние дни» в принципе не могла состояться. Идея сделать пьесу о Пушкине без Пушкина, при всей её оригинальности, была заведомо обречена на неудачу. Именно поэтому Вересаев отказался от совместной работы с Булгаковым над пьесой. А я сделаю то, чего ещё никто не сумел!».

Однажды писатель загадочно поведал мне, что разгадал тайну Пушкина. Подвел меня к репродукции – пушкинскому автопортрету, висевшему у него в кабинете над столом[1], и спросил: «Ну, скажите, на кого похож Пушкин?» Странный вопрос – знаменитый профиль стал универсальной эмблемой, замкнутой только на саму себя. Можно сказать: похож на Пушкина, похож на Христа. Но не наоборот. Пушкин ни на кого не похож. Многие литературоведы, между прочим, так считают. Но Фридрих намекнул, что сходство тут совсем иное: не с человеком, а с животным. Только вот с каким именно? «На петуха!», – сказал Фридрих после долгой многозначительной паузы. «В самом деле, на петуха! – вдруг увидела я. – Но что из этого следует?» «А следует из этого, что Пушкин – это петушиное слово. Только прошу вас – это тайна, никому не говорите!»

Дело в том, что мой пушкинский энтузиазм нравился писателю. По окончании филологического факультета я ещё целый год училась на специальных курсах, тесно связанных с литературной топографией, «Литературный Петербург-Ленинград» со специализацией «Пушкин в Петербурге» и с семинарами, проводимыми известным пушкинистом В.Э. Вацурой, с получением уникального диплома и примечательной в нём записью «Пушкин в Петербурге».

В течение шестнадцати лет я работала в литературной секции легендарного Ленинградского городского бюро экскурсий, располагавшемся в роскошном здании бывшей Английской церкви на Набережной Красного флота 56 (Английской набережной). Эта могущественная организация (заявляю без иронии) занималась не только экскурсионным делом, но и вела научную работу. Из недр организации вышло много замечательных книг о писателях и деятелях искусства, живших в Петербурге и пригородах. Среди бывших коллег оказались в будущем известные литераторы – Владимир Шубин, автор книги «Поэты пушкинского Петербурга», Любовь Шиф, автор трилогии для детей «Путешествие с Аликом и Гусариком (недавно вышла её книга «Противостояние Марса»), Ирина Вербловская, опубликовавшая книгу о Петербурге Ахматовой «Горькой любовью любимый», а также внештатные экскурсоводы Иван Толстой, автор нашумевшей сейчас книги «Отмытый роман Пастернака», Александр Лурье («Литератор Писарев», «Разговоры в пользу мертвых»), Сергей Довлатов и многие другие.

И, кроме того, я являюсь потомком очень достойного пушкиниста, похороненного на Литераторских мостках рядом с Аполлоном Григорьевым. Этого пушкиниста мне не хотелось бы называть во избежание неожиданных взрывных реакций (такое уже бывало). Горенштейн этого учёного любил, впрочем, так же, как и Владимир Набоков, которого я здесь вместе с Фридрихом Наумовичем, буду упоминать, ибо Набоков в комментарии к «Евгению Онегина» сильно усомнился в сказочном африканском происхождении Пушкина. Иронический тон по отношению к «моему Пушкину» был у Горенштейна доброжелательным. В своей книге о Горенштейне «Я – писатель незаконный… (в переиздании «Берлинские записки о Фридрихе Горенштейне») я из ложной скромности не стала всё это сообщать читателю, а сейчас решила, почему бы не сказать эту чистую правду. Разговаривая со мной на политические темы, иногда весьма специфические, Фридрих Наумович вдруг заявлял: «Мина – белый лист бумаги. Ничего не знает». И после короткой паузы эффектно добавлял: «Кроме Пушкина». Затем следовало неторопливое перечисление ряда других писателей, которых я, по его мнению, знаю. Эту шутку о белом, чистом листе бумаги, которым я являюсь, он неоднократно повторял. И неизменно в списке перечисляемом писателем тех, кого всё же знаю («с Пушкиным на дружеской ноге»), Пушкин всегда числился первым. Я так понимаю, что это был мне – своеобразный непрямой (косвенный) комплимент.

Шутливая надпись на фотографии, которую Фридрих Горенштейн подарил Мине Полянской «Минэ (см. на обороте):

Я - чэчэн Горенштэн люблу тэба»

О Пушкине я обязана была что-то знать хотя бы потому, что в течение 16 лет (я была штатным экскурсоводом) водила следующие экскурсии: «Пушкинский дом» (это была самая низкооплачиваемая экскурсия – 5 залов – 2 рубля 36 копеек), «Пушкин в Петербурге» с посещением места дуэли Пушкина (эту трёхчасовую экскурсию я и мои коллеги проводили и по 2 раза в день), «Пушкин в Царском селе (дача Китаевой, Лицей, Екатерининский парк), «Литературные места города Пушкина» и, наконец, «Пушкинские горы» (Михайловское, Тригорское, и Святогорский монастырь, у стен которого поэт похоронен). Иногда «пушкиногорская» экскурсия бывала трёхдневной, поскольку в программу включалось «Петровское», бывшее имение двоюродного деда Пушкина по линии матери генерал-майора Петра Абрамовича Ганнибала, умершего в 1826 году. Стало быть, родословную Пушкина по линии матери я знала, причём, наизусть (!), что вероятно, тоже забавляло писателя. Собственно, родословная по линии матери Пушкина Надежды Осиповны и есть дальнейшая тема этого ненаучного очерка. Мой «пушкинский» авторитет в глазах Горенштейна поднялся в особенности после публикации моего очерка « „Проходящие злословили его…“ Скупой рыцарь и «История села Горюхина»[2] (тема «еврейского» Пушкина»).

Фридрих Горенштейн на моей лекции «Дуэли Пушкина и его литературных героев» в Еврейском Благотворительном обществе. Слева - Игорь Полянский, тогда главный редактор журнала «Зеркало Загадок», справа от Горенштейна композитор Марина Крутоярская

Прежде, чем перейти к пушкинской родословной, вернусь к некоторым нашим пушкинским разговорам. Горенштейн однажды снова указал глазами на пушкинский автопортрет и сказал интригующе – загадочно: «Петух – птица мистическая». Игра в «тайну Пушкина» писателю, очевидно, нравилась и, возможно, даже настраивала творчески, потому что он и в этот раз на мой вопрос о «мистике петуха» ответил весьма уклончиво. «Не исключено, что последняя сказка Пушкина – «Сказка о золотом петушке» – автобиографична». «Ну, это давно известно, – сказала я, – об этом ведь писала Ахматова. Она ещё сообщала, что сюжет заимствован Пушкиным у Вашингтона Ирвинга, написавшего сказку «Легенда об арабском звездочете». Петух там тоже предсказатель, предупреждает о нападении врагов». Фридрих покачал головой и сказал: «А я где-то читал, что двоюродный дед Ленина, известный ихтиолог Веретенников написал работу «Петух – птица мистическая» – о последней сказке Пушкина. Правда, работу ученый не завершил... Погиб при весьма неприятных обстоятельствах во время экспедиции в Индию. Тяжелая смерть...». Смерть и в самом деле оказалась тяжелой. В продиктованных Горенштейном перед смертью главах «Веревочной книги» был сюжет о Веретенникове, его работах и его гибели. Оказывается, несчастного ихтиолога съел бенгальский тигр. Однако «тайны Пушкина» (обо всей ли жизни пьеса, или о последних годах и так далее) Горенштейн мне так и не открыл.

«Но ведь рукопись Веретенникова, наверное, сохранилась, лежит в каком-нибудь архиве», – настаивала я в своем любопытстве. Но Фридрих Наумович, продолжая меня интриговать, загадочно молчал. Несколько раз он позднее, опять же указывая на портрет, вспоминал почему-то евангельский сюжет, в котором Христос предрекает предательство апостола Петра до того, как петух пропоет в третий раз.

А ещё писатель говорил о петушином крике, предвестнике утра и солнца, которого страшатся злые духи и другие «ночные стороны» бытия – «Nachtseiten der Natur», как говорили романтики. Петух – символ чистоты и добра. Более того, вся символика, связанная с петухом, позитивная, созидательная. Поэзия Пушкина – рассветный петушиный крик? Вероятно, такова была идея Фридриха. Вот почему после пьесы о злом гении Гитлере, непременно следовало писать пьесу о светлом гении Пушкине!

Но вот в чем вопрос: всегда ли петушиный крик обладает спасительной силой?

Горенштейн пьесу о Пушкине не успел написать, однако написал блистательное эссе, полное юмора, сарказма и трагизма одновременно о происхождении Пушкина «Тайна, покрытая лаком».

Поводом к написанию были вновь и вновь возникавшие разговоры о происхождении Пушкина, бурно обсуждавшиеся в прессе и работа одной пушкинистки, опубликованная в нашем журнале «Зеркало Загадок» о камерунском (чадском) происхождении Пушкина. Напомню читателям, что согласно распространённой гипотезе, которой и я, грешная, пользовалась в своих рассказах экскурсантам, когда посещала имения Ганнибалов под Петербургом (Суйда, Кобрино, Елицы, Тайцы) и Петровского на псковщине, Пушкин по материнской линии эфиоп, «вариант – негр, попавший в рабство и привезенный в Турцию» (Горенштейн).

Горенштейн в своей работе доказывал, что Пушкин по происхождению (по линии матери Надежды Осиповны, внучки Абрама Петровича Ганнибала) относился не к Эфиопии и не к модной сейчас центральной Африке, а к евреям из ближнего зарубежья. Писатель досконально изучил проблему, заново перечитал материалы этнографа Дмитрия Николаевича Анучина, который с 10 апреля 1899 года к столетию со дня рождения Пушкина из номера в номер публиковал работу «А.С. Пушкин. Антропологический эскиз», сделавший смелое заявление: «Нельзя игнорировать также тот факт, что как при жизни Пушкина, так и в новейшее время личности, считавшиеся наиболее походившими на Пушкина по типу своих волос и лица, оказывались обыкновенно евреями». А ещё Горенштейн внимательно прочитал донесения самого Абрама Петровича Ганнибала в Сенат, ибо сведения человека о самом себе, не подтвержденные никаким документом, следует читать внимательно.

Результатом наших дискуссий и явилась у Горенштейна, захватывающая гипотеза: Пушкин – караим, т.е. «еврей из секты караимов (книжников), секты, не признающей раввинов, а только святые книги». Далее цитирую Горенштейна: «Секта эта появилась в Приазовье еще при хазарах в VII-X веках. От себя добавлю, что еврейское племя Раша появилось на юге, т.е. в Крыму, еще в I веке при римлянах и, если апостол Андрей действительно приходил крестить, то в первую очередь, согласно указанию Христа апостолам, он приходил к еврейским отщепенцам, т.е. к Раша. Но это так, к слову и это особая тема. Хочу лишь сказать, что семитско-еврейский элемент, к которому антрополог Дмитрий Николаевич Анучин относит Пушкина, не обязательно надо было искать в далекой Эфиопии, как это делал Дмитрий Николаевич. Семитско-еврейский элемент издавна существовал на юге нынешнего обитания восточных славян еще задолго до обитания там славян, хотя бы потому, что славян тогда в I веке вообще не существовало. Но это, повторяю, особая тема. Если же вернуться к караимам, то они обитали в пределах Турецкой, Оттоманской империи, так что по этой караимской гипотезе происхождения Ганнибала, т.е. Пушкина, можно избежать по крайней мере части исторических анекдотов, особенно нелепых и надуманных, ибо в таком случае Ганнибала никто не похищал и не привозил в Турцию, поскольку в качестве обычного турецкого еврея не слишком правда знатного, он в Турции жил».

Александр Пушкин. Портрет неизвестного художника. Из архива Прусского наследия*

Нельзя не согласиться с Горенштейном в том, что африканская теория держится на 2 китах (у Горенштейна: «на слонах»): на прошении Ганнибала императрице и на последующей затем его «Немецкой биографии». Захваченная тем, что писатель задумал доказать нечто невероятное (шутка ли, Пушкин – еврей из ближнего зарубежья!), я снабжала его литературой. Как догадывается читатель, мы во время написания эссе находились в постоянной дискуссии, и Горенштейн подтрунивал надо мной, поскольку, якобы, и я оказалась захвачена «мэйнстримом» ложных идей о происхождении поэта. Итак, как многим из нас известно, в «Немецкой биографии» Ганнибал сообщает: «Родом я, нижайший, из Африки тамошнего знатного дворянства. Родился во владениях отца моего, городе Лагоне, который и кроме того имел под собой еще два города <…> На дворянство диплома и герба не имел, понеже в Африке такого обыкновения нет». Цитирую Горенштейна: «Прошение было подано Ганнибалом в сенат с явно корыстной целью получить не только дворянство, но и княжеский титул, поскольку город Лагон имел под собой еще два города. Сенат, куда прошение было подано, и императрица Елизавета отказали». Набоков так же назвал прошение Абрама Петровича Ганнибала и «Биографию» «гротескной подделкой». Таким образом, оба писателя пришли к выводу, что прошение было отклонено Сенатом и императрицей Елизаветой Петровной по причине недостоверности.

Пушкин, по мнению Горенштейна, желая свою биографию залакировать, пользовался именно этой фантастической «Биографией», которую ему пересказали, поскольку немецкого языка он не знал. В ней рассказывается о сестре, названной по имени некоего города Лагонь, соответственно названию города, тогда как Набоков в приложении к «Комментарию к «Евгению Онегину» (приложение называется «Абрам Ганнибал») уверял, что нет ни одного абиссинского женского имени, которое бы соответствовало названию города. Именно в «Биографии» рассказывается о Лагони, которая бежала за братом, когда его увозили в турецкое рабство, и утопилась с горя. В ней повествуется не менее драматичная история о брате, пытавшемся выкупать мальчика из рабства, меж тем как Набоков утверждает, что в тот период не было в турецком рабстве ни одного абиссинца.

Набоков («Абрам Ганнибал»): «Бремя доказательств ложится на не верящих в абиссинскую теорию; тем же, кто ее принимает, приходится выбирать между верой в то, что Пушкин был праправнуком одного из диких и вольных негритянских кочевников, блуждавших по окрестностям Мареба, или в то, что он потомок Соломона и царицы Савской, к которым абиссинские цари возводили свою династию».

Горенштейн («Тайна, покрытая лаком»): «Это весьма осторожное предположение Набокова, полное оговорок и неясностей, приобрело ясность и очертания, попав в цепкие, умелые руки некоего выходца из Африки Д. Гнамманку (Д. Нияммангу), воспитанника Сорбонны».

Горенштейн превратил «чадское» происхождение Пушкина в настоящий фарс:

«К таким – вызывающим смех тупым анекдотам, я бы отнес «открытие» в пушкиноведении Д. Гнамманку (Д. Нияммангу) и последовавшие за тем африканские «открытия» современных пушкинистов. – И.В. Данилова, Н. Телетовой и других. «В 1995 году, – пишет Н. Брагинская, – в Москве на конференции «Пушкин и христианская культура» Д. Гнамманку впервые выступил с сенсационным докладом о своих исследованиях… Летом 1999 года он сделал доклад на Мойке, 12. К нему он подготовил собственный текст «Приглашения»» (поскольку изучил специально русский язык)».

О великий и могучий! Скажу от себя, этот текст «Приглашения» только по стилю своему определяет серьезность открытия. И не постеснялись нынешние российские пушкинисты на Мойке 12 повесить такое «приглашение». Вот этот текст, с необычайной серьезностью приведенный Н. Брагинской в своей статье: «ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО!!!» (Это крупно заглавными буквами с тремя восклицательными знаками) «Впервые в Петербурге знаменитый Африканский Историк» (Это так сам о себе, причем слово «африканский» и слово «историк» с большой буквы) «Диедонне Нияммангу, дает конференцию сегодня 28 июня 1999 г. с 19 часов в музее Пушкина, на тему «Африканское происхождение Пушкина».

Далее уже приписка от музея. «Диедонне Нияммангу – первый историк в мире, который доказал (sic!), что у Пушкина камерунское, а не эфиопское происхождение как предполагали. Сегодняшний день, это доказательство является утверждением» (Как-то, дамы и господа ученые, не слишком грамматически правильно сформулировано «сегодняшний день» – ну уж Бог с ней, с грамматикой) «Как это ему удалось?» (Вот именно – как?) «Приходите и будьте свидетелями одного из важнейших моментов истории Пушкина и России» (Ни больше, ни меньше)

«Адрес: музей Пушкина, Мойка 12»

Я не был по объявлению «знаменитого Африканского Историка» и музейной приписки к нему господ пушкинистов, научных работников, но по стилю это приглашение напоминало мне нечто подобное. Не слишком напрягая память, я вспомнил:

«ПРИЕХАЛ ЖРЕЦ!!!

знаменитый бомбейский брамин (йог)

– Сын Крепыша.– Любимец Рабиндраната Тагора

Иоканаан Марусидзе.

(заслуженный артист союзных республик)

номера по опыту Шерлока Холмса.

Индийский факир. – Курочка невидимка. – Свечи с Атлантиды. – Адская палатка. – Пророк Самуил отвечает на вопросы публики. – Материализация духов и раздача слонов.

Входные билеты от 50 коп. до 2 рублей».

На афише-объявлении был изображен Остап Бендер в шароварах и чалме.

Не знаю, был ли изображен на афише в музее Пушкина «знаменитый Африканский Историк» Диедонне Нияммангу и сколько стоил входной билет, но по стилю и по духу – очень похоже. С той лишь разницей, что в объявлении Остапа Бендера, которое он хранил вместе с другими необходимыми для работы предметами в акушерском своем саквояже, в подтексте умная насмешка и едкая ирония над дурачинами и простофилями, а объявление Диедонне Нияммангу такого насмешливого подтекста лишено. Наоборот, оно полно серьезного наглого пафоса. Хотя, как известно, от ума идешь в управдомы, а от наглого пафоса в профессора Сорбонны. «Этой забавой я пользуюсь очень редко, – сказал Остап. – Представьте себе, что на жреца ловятся больше всего такие передовые люди, как заведующие железнодорожными клубами». В данном случае, на «знаменитого Африканского Историка» поймались такие передовые люди, как заведующие музеем Пушкина на Мойке и прочие пушкинисты. «Работа легкая, но противная, – сказал Бендер. – Мне лично претит быть любимцем Рабиндраната Тагора. А пророку Самуилу задают одни и те же вопросы: «Почему в продаже нет животного масла?» или «Еврей ли Вы?»

Насчет масла не знаю, но насчет «еврей ли вы», точнее еврей ли Пушкин, ответ дает, конечно, он сам. Пушкин не еврей, потому что он им не может, не должен быть. Он может быть эфиопом, негром, эскимосом, монголом, татарином, японцем, гималайским верблюдом… Кем угодно, только не евреем. Почему? Во-первых, он сам этого не хотел. Этого ему еще не хватало при стольких врагах. Ну, мало ли, что сам не хотел. Рождение и родителей не по желанию выбирают. Даже Христос не выбирал. Отец, конечно, национальности не имеет. Но мать-то – еврейка. Ну, Христос – это общемировое. А Андрей Первозванный? Еврей из Вифании, покровитель России. «Мы пред врагом не спустили славный Андреевский флаг». Андрей – это все-таки тоже нечто свыше. А Пушкин – наш. И к тому ж писал «жид» и прочее. Ведь писал. Да, писал. Антисемит? Писал: «Русский глупый наш народ». Русофоб? Писал всякое. Писал о своем враге Булгарине «Будь жид – и это не беда». Писал: «В еврейской хижине лампада / В одном углу бледна горит, / Перед лампадою старик / Читает библию. Седые / На книгу падают власы».

Но вернёмся к «знаменитому африканскому историку». Что он определил? Он поведал нам, что на территории Камерун (ныне Чад) существует город Логон – он сам оттуда родом. И поскольку других городов в Африке с таким названием нет, то, стало быть, родиной Ганнибала является Логон. В апреле 1999 года в Африку отправилась экспедиция, и версия о происхождении Ганнибала тем самым была уточнена. Оказалось, что там растет травка «лугум», давшая название городу «Логон». Таково было заключение исследователя И.В. Данилова. Горенштейна ситуация с травкой в особенности позабавила, ибо с помощью травки уточнена была окончательно прародина Ганнибала. Горенштейн присовокупил: «Эта версия была бы приемлема при одном условии: если бы с использованием новейших научных средств удалось бы обнаружить эту травку в эксгумированном прахе А.П. Ганнибала. (Такое, кажется, определили в останках пещерных людей)».

Узнав о том, что в честь открытия в Логоне установлен памятник Пушкину, Горенштейн пустился в рассуждения о памятниках Пушкину, которых он уже столько повидал на Руси! На одном из них не могу не остановиться, поскольку памятник, заброшенный, затерянный где-то в глубинках России дан писателем драматично даже:

«Видел в одной глухомани, как памятник Пушкину стоял совершенно забытый в маленьком, запущенном городском садике, заросшем травой, и козы у пьедестала блеяли. Впрочем, этот памятник мне даже понравился. Что-то в нем было, в этом памятнике, к которому «народная тропа» заросла, и лишь козы его созерцали. Сам памятник, конечно, во многом подобен массовым. Но атмосфера какая-то творческая, печальная. Что-то в этом одиноком памятнике показалось мне евангельским, что-то от одиночества Пушкина, наподобие одиночества Христа в Гефсиманском саду, что-то от Гамлета с черепом на кладбище. Не думаю, что африканский памятник в Камеруне столь же интересен. Наверное, из черного камня, официальщина, на которой присутствовали представители российского посольства и получившие командировку в загранку пушкинисты».

Итак, Горенштейн был убеждён в том, что предки Пушкина по материнской линии происходили из Турции поскольку (и это точно) Ганнибала привезли в Россию из Турции.

И средь полуденных зыбей,

Под небом Африки моей…

Это Пушкин нас так соблазнил этими стихами, и другими «африканскими» очаровал:

Решил Фиглярин, сидя дома,

Что черный дед мой Ганнибал,

Был куплен за бутылку рома

И в руки шкипера попал.

Сей шкипер был тот шкипер славный,

Кем наша двигнулась земля,

Кто придал мощно бег державный

Рулю родного корабля

Между тем, мальчика привез вместе с другими арапчатами русский агент в Турции Савва Рагузинский. Рассказывая о Савве Рагузинском, в частности о еврейском его происхождении, Горенштейн сослался на Александра Зинухова (газета «Совершенно секретно» 2001, №6): «Савва – усеченная форма от древнееврейского Вар-Сава, «праведный». Именем Вар-Сава называли библейского Иосифа. Следовательно, подлинное имя Саввы – Иосиф из Азова. …Азов – замена гласной в на ф – Асеф. …Азов – город Иосифа праведного. Савва (Иосиф) родом из города Иосифа».

Оказывается, Савва Рагузинский в начале царствования Петра сыграл решающую роль в существовании России. Цитирую Горенштейна: «В 1711 году Петр совершил неудачный поход в Молдавию. На реке Прут его армия была окружена турецкой армией. Положение было безвыходное, и армии грозило либо полное уничтожение, либо капитуляция. Как известно, Савва Рагузинский сопровождал Петра в походе. Связи с турецкими евреями он сохранил, а они, благодаря торговле и финансам, имели большие связи при дворе султана. Министр иностранных дел Шафиров, он же Шапиро, и Савва Рагузинский, он же Иосиф из Азефа, через турецких евреев дали большую взятку визирю. А визирь воздействовал на султана, может быть, даже поделился с ним. И русская армия во главе с Петром была выпущена турками. <…> Более того, среди турецких требований было также оставление Россией Украины, т.е. полтавская победа над шведами пошла бы насмарку. Но опять же под воздействием Саввы и турецких евреев визирь доказал султану, может быть, не без оснований, что Украина тогда опять попадет под власть Польши, опять усилится Швеция, а это для Турции будет опасней. Таким образом, была спасена Петровская Россия, а значит, будущее России и среди прочего Пушкин. Таковы анекдоты истории, которая вообще, наука анекдотичная. Наполеон точно так же возвысился, начав серию своих побед с взятки, которую он дал коменданту швейцарской крепости, чтобы заставить его капитулировать».

Итак, русский агент в Турции Савва Рагузинский привёз в Россию мальчика Ганнибала вместе с другими арапчатами. Арап – это не национальность. Арап – это слуга, чаще всего чёрный. Или смуглый. И наконец, настаивает писатель, «антрополог Дмитрий Николаевич Анучин определил антропологический тип Пушкина, как семитский, даже прямо говоря – еврейский. Отсюда, те, кто не согласен, пусть оспаривают Пушкина у знаменитого русского антрополога. По дедуктивному методу Шерлока Холмса можно сказать, Ганнибала ни из какой Африки в Турцию не привезли. Он родился и жил в пределах Оттоманской империи, т.е. был обычным турецким евреем-караимом».

Прошло, кажется 12 лет с тех пор, как Фридрих Горенштейн творил работу о происхождении Пушкина, а моя семья, (коллектив журнала «Зеркало Загадок»), была свидетелем создания замечательного эссе, в некоторых местах даже и весёлого (одно из таких мест – с Остапом Бендером – я здесь привела). Помню, что мы сделали тогда магнитофонную запись, что смеялись, шутили – рукопись создавалась в хорошей, дружественной атмосфере. Особенно было смешно, когда Горенштейн, якобы, не мог произнести фамилию парижского учёного, чадского происхождения, подобно тому, как Брежнев не мог справиться со словом «Азербайджан» (я правильно написала это слово?) А потом мы разочаровали Горенштейна: в эссе были замешаны некоторые лица, знакомые нам, которых не хотелось обижать (одно лицо, «значительное лицо», несмотря на то, что старалась этого избежать, всё же здесь промелькнуло, надеюсь, не очень заметно). Горенштейн огорчился нашему отказу – это был наш первый и последний, и единственный отказ писателю. А затем и время всё рассудило: у писателя после его смерти объявился правообладатель, имеющий право на публикацию, и на мне уже не лежит ответственность за «лица», изображенные им, и я могу предложить читателям лишь некоторые жемчужины из текста Фридриха Наумовича Горенштейна.

Фридрих Горенштейн и Мина Полянская перед домом где жила семья Набоковых сразу по приезде в Берлин. Эгерштрассе 1 – первый берлинский адрес Набоковых. Фотография технического редактора «Зеркала Загадок», Бориса Антипова, мужа Мины Полянской (литературного редактора журнала) 1999 год

Берлин, 1 ноября 2012 г.

P.S.

Осенью 2000 года у меня в Берлине побывали в гостях актер Рамаз Чхиквадзе с женой Натальей, режиссер Аркадий Яхнис, снимавший Чхиквадзе в фильме «Ботинки из Америки» по сценарию Светланы Василенко, и Фридрих Горенштейн, по сценарию которого снимался фильм «Щелчки» опять же с Чхиквадзе. Цель нашего застолья была деловая: Фридрих Горенштейн и Аркадий Яхнис задумали сделать фильм по пьесе Стриндберга «Пляска смерти», который, увы, не состоялся. Горенштейн собирался писать сценарий с тем, чтобы в главной роли снимался Рамаз Чхиквадзе.

Мой муж Борис Антипов сделал тогда несколько снимков знаменательной трапезы.

В книгах о Горенштейне (и в последней – «Берлинские записки о Фридрихе Горенштейне») я не представила их читателям. Решила, что многовато именно этого обильного застолья. Однако узнав о смерти великого актера, я все же решила предложить друзьям ЖЖ две фотографии.

На одной из них вы легко узнаете на переднем плане Фридриха Горенштейна и Рамаза Чхиквадзе. Красивая Наталья Чхиквадзе не на переднем плане, но очень заметна. Она стоит, сложив руки, в ярком платке и с замечательной улыбкой.

На второй фотографии Чхиквадзе не видно (стол был круглый, и были трудности со съемкой). Однако хорошо виден Аркадий Яхнис, который преданно любил Чхиквадзе и Горенштейна. Я выражаю Аркадию соболезнование в смерти друга. Еще можно увидеть меня, радостную и счастливую оттого, что у меня такие замечательные гости. Горенштейн умер через полтора года после этой встречи, Наталья Чхиквадзе в августе 2011 года, а Рамаз Чхиквадзе пережил ее на два месяца. Что тут скажешь?