Кое-что из жизни королев

Рассказ

- Ну что ты привязалась к этим неудачникам?

- Почему ты пишешь только о нескладных судьбах, о несчастливой любви?..

Я так привыкла к этим вопросам, что уже автоматически отвечаю:

- А где я вам возьму удачные жизни, завидные судьбы? Где вы видели людей, живущих в довольстве и покое? Покажите мне человека, которому не врут, не изменяют и который сам всегда правдив и надежен! Покажите мне того, кто просыпается утром с улыбкой, спокойно и уверенно проходит сквозь лабиринты дня и ложится вечером в постель всё с той же, ничем не омраченной улыбкой.

- Нет, мы таких не встречали, - отвечаете вы, - но они есть на свете, мы точно знаем! Их любят, они знамениты. У них красивые и верные мужья и жены и восхитительные дети. Они живут в сказочных особняках, утопающих в розовых кущах. Ничто не в состоянии нарушить победное течение их жизни, и мы хотим читать именно о них. Потому что всё, что ты пишешь об изменах и горечи, об одиночестве и времени, просыпавшемся сквозь пальцы, мы знаем и без тебя. Это наша жизнь - и мы в ней разбираемся, уж поверь, не хуже тебя.

И я задумалась.

А ведь действительно, нельзя писать все время об одном и том же! И мне вовсе не хочется, чтобы от меня отвернулись те, кто читает мои рассказы, кто верит мне и ждет, что в следующей-то книжке я наверняка открою секрет этой странной субстанции - счастья.

Нет, я просто обязана вспомнить, обязана найти хотя бы одну счастливую судьбу, - не может быть, чтобы таких не было на свете.

- А вы напишите о себе! - сказала милая юная девушка с глазами, похожими на два небесных облачка. - Ведь у вас всё хорошо! Вы пишете книжки, вами все восхищаются, у вас, я слышала, муж похож на Олега Янковского.

- А я и пишу о себе, - зачем-то сказала я и тут же пожалела о сказанном.

Но милая девушка, не поняв или не поверив, недоуменно пожала плечами и с обиженным видом вышла из зала.

- Знаешь, о ком я напишу? - сказала я подруге. - Об актере, которого публика встречает рёвом восторга. Ну, скажем, о киноактере М. Он будет прототипом моего героя. Вчера я видела его по телевизору вместе с женой. Никогда в жизни я не встречала подобных красавиц. Мне кажется, если подойти к нему слишком близко, можно обжечься о счастье, которое он излучает. Он молод, богат и красив. В двадцать пять лет он снялся уже в двенадцати фильмах...

- Да ты с ума сошла! - перебила меня подруга. - Ты что, ничего не знаешь?

Я пожала плечами.

- Он же наркоман! Это его четвертая жена, тоже наркоманка, и ребенок у них дебил!..

Она собиралась сказать что-то еще, но я крикнула... Крикнула так громко, что сама удивилась себе:

- Замолчи!..

Мне было достаточно и этого...

Нет, никогда мне не придумать того, что изобретает и преподносит нам Ее Величество - Жизнь. Такой густоты несчастий не было ни в одном из моих рассказов, а меня еще упрекают, что я слишком жестока к своим героям, что я разочарована в жизни.

Посреди ночи я проснулась оттого, что вспомнила...

Меня обдало жаром.

Я поняла, о ком буду писать.

...Она стояла на сцене и читала стихи.

Мне всегда казалось, что поэтессы должны, просто обязаны быть молоды и красивы - иначе трудно совместить стихи о любви с той, которая их написала. Такое случается редко, но на этот раз это было именно так.

Короткая темная стрижка под мальчика, изящно посаженная, скульптурно совершенная головка, хрупкая тоненькая фигурка. Но главное - живое, одухотворенное, открытое лицо со вспыхивающими то и дело глазами, и улыбка - неуловимая ироническая улыбка в ответ на каждую шутку, неловкий вопрос, возглас восхищения.

И еще - она была завидно молода. Во всяком случае, на мой взгляд. Потому что существует на свете великое множество людей, которым тридцать пять лет отнюдь не кажутся молодостью, поскольку в данный момент они несравненно моложе.

Мои же глаза видели освещенную сцену, а на ней – прилетевшую из неведомых краев, а может быть, даже прямо из рая, ослепительную Жар-птицу, читающую нездешним голосом то ли стихи, то ли заклинания, в мелодии которых, а вовсе даже не в словах, таилась вечно ускользающая от нас суть жизни. И я была готова, как и каждый сидящий в зале, без раздумья идти за ней, куда бы она не позвала.

Я смотрела на нее и радовалась, что, вопреки моему убеждению в обратном, есть на свете люди, которым Бог дал всё сразу: и талант, и красоту, и молодость. И - даже страшно произнести! - счастье.

Про счастье я поняла, когда увидела сидящего впереди меня мужчину лет сорока. Он слушал стихи, опустив глаза, избегая смотреть на сирену, поющую о вечном блаженстве и завораживающую зал. Я обратила внимание на этого человека, потому что несколько раз перехватывала взгляд, который поэтесса бросала на него, но каждый раз ее взгляд, ударившись об опущенное лицо, испуганно спархивал с него и перелетал на соседнее, глядящее с восторгом и восхищением, и задерживался на нем уже до конца стихотворения.

"Эти стихи - о нем", - подумала я, ни секунды не сомневаясь, что так оно и есть, потому что всё это я уже когда-то проходила. Я тоже стояла на сцене, молодая и красивая, уверенная, что главное и лучшее - впереди, а ОН сидел в зале и прятал глаза, потому что ему было нестерпимо слушать вместе с другими стихи, которые до сих пор читал он один и в которых каждое слово кричало о его любви.

И все-таки мой опыт был совершенно другим. Да, я была молодой, а потому и красивой - ведь все молодые, без исключения, красивы! - но не была я Жар-птицей, спустившейся с небес. Да, я тоже писала стихи, я их читала со сцены, и мне аплодировали, но сидящие в зале не пошли бы за мной, как дети за дудочкой крысолова. Да, я любила, но и с этим было не так просто. У моего избранника была семья, больная жена, а он был честен и благороден и не мог оставить беспомощного человека барахтаться в вязкой трясине болота, именуемого жизнью. И в конце концов эта трясина засосала, поглотила и нашу любовь, и его благородство, и сердца всех участников драмы.

А потом еще долгое время я читала со сцены другие стихи – о безжалостности и равнодушии жизни, читала, уже не слишком молодая, и в залах, где никто не опускал глаза от неловкости, что о его любви слышат посторонние люди.

Да, мой опыт был иным, и это подтвердили слова моей соседки - девушки из породы тех, кому всё обо всех известно.

- Это ее муж, - сказала она подружке и показала глазами на мужчину, сидящего впереди нас с опущенной головой. - Знаешь, как он ее любит!

- Ну, еще бы! - согласилась подруга и снова впилась глазами в Жар-птицу.

И у меня в голове сразу же возникла картина: уютная квартира; она, накрывающая на стол; он, выходящий к столу на ее зов; прелестные дети - мальчик и девочка, болтающие милую чепуху под любящими взглядами родителей. А потом... Волшебные ночи, рождающие волшебные стихи.

Отсюда эта уверенность в себе, этот насмешливый взгляд и голос сирены.

Конечно, у такой женщины и не могло быть другой судьбы!

После выступления друзья, знакомые и коллеги поэтессы, а также друзья друзей и знакомые знакомых отправились в ресторан, чтобы продолжить так удачно начавшийся вечер. Всем хотелось выразить виновнице торжества восхищение и преданность, а заодно продемонстрировать окружающим свою близость к ней. Сойдя со сцены, Жар-птица чудесным образом преобразилась и превратилась в Королеву. Ведь все труженики литературного цеха знали, что никаких Жар-птиц на самом-то деле не бывает, что это лишь представление для наивной и доверчивой публики. Но зато табель о рангах, существующую в этом же цехе, неизвестно кем составленную и нигде не записанную, знал каждый, и в этом реестре она числилась Королевой. Каждый, кто оказался в ресторане, жаждал попасть в ее свиту и чувствовал себя польщенным, если она останавливала на нем свой взгляд и спрашивала всё равно о чем: о только что вышедшей книжке, или о планах на лето, или даже о здоровье. Все радостно смеялись ее шуткам и с преувеличенным энтузиазмом слушали ее иронический рассказ о том, как судьба премии, присужденной ей французской академией, была решена человеком, никогда даже не слышавшим ее имени, и который из-за ее странной фамилии был уверен, что соискатель - мужчина, и в своем выступлении, перечисляя ее достоинства, говорил о ней в мужском роде. А еще она уверяла, что ехать во Францию за премией ей сейчас совсем не с руки: сын забросил учебу, свекровь в больнице, а тут еще одна, новая забота, и она с удовольствием бы попросила съездить за премией кого-нибудь другого, ну, вот хоть тебя, Алик, но там, у французов, существует железное правило вручать премию только самим лауреатам. Никто не замечал, что в глазах ее скачет насмешливый чертик, и все были довольны, что, оказывается, и во французской академии царит бардак, что и там дают премии кому попало и что Королеве дали премию не за то, что она Королева, а просто так, по счастливой случайности, а значит, вполне могло бы подфартить и кому угодно другому, в том числе и ему, безымянному, состоящему в свите Королевы - раз имя там ничего не значит. И во Францию ехать ему тоже сейчас было бы не слишком удобно: дожди, да и дома забот полон рот.

Что ни говори, а речи такие были приятны, и с каждой минутой народ всё горячее любил свою повелительницу.

Я не была с ней знакома, я была всего лишь знакомой ее друзей, и издалека любовалась грацией и аристократизмом, с которым она обращалась со своими подданными, подчеркивая каждым словом и движением, что она такая же как они, просто ей повезло, и что, право, не нужно все время помнить о ее королевском сане.

Ее муж, подтянутый и стройный, пьющий лишь минеральную воду, находился поодаль, зорко наблюдая за ней, и приближался лишь тогда, когда кто-нибудь уж слишком назойливо и безвкусно клялся ей в вечной преданности. Он приближался вовсе не из ревности - упаси Боже! - а для того, чтобы освободить ее от этого приставалы и дать ей возможность поговорить с другими - читай: осчастливить других, - и переводил внимание пьяного любителя поэзии на себя, и согласно кивал головой, когда тот объяснял ему, каким сокровищем он, муж, обладает.

Это была такая пара, каких я, пожалуй, и не встречала: они были едины, они понимали друг друга без слов. Я смотрела на них, как смотрят на картину, на которой изображены фантастические существа, и была уверена, что тут не обошлось без волшебства. Несомненно эта женщина при рождении получила от фей все богатства, существующие на земле, включая самое главное - счастье.

- Нам нужно идти, - извиняющимся голосом сказала она.

Извиняющимся, потому что вечер еще и не думал затихать и звезда его еще не взошла в зенит, а значит, много еще радостей причиталось присутствующим. Но какие же радости в отсутствие Королевы?

Все почувствовали себя обманутыми.

Все почувствовали себя обворованными.

- Свекровь в больнице, сын дома один, а это дело опасное, - уже с улыбкой сказала она. - Переходный возраст!..

Это всех не только убедило, но и примирило с жизнью, на что она, пусть подсознательно, но рассчитывала. У каждого были заботы если не такие же, то похожие: сыновья, тещи, двойки в школе, три рубля до получки. В этом они были равны с Королевой, это было понятно и не обидно. Вот если бы она сказала, что не может остаться, потому что ждет звонка из Франции - это было бы невыносимо. А так - все пошумели и посожалели ровно столько, сколько требовало приличие, потом каждый приложился к королевской ручке, и венценосная чета отбыла на собственном автомобиле в направлении Останкино.

С большим интересом следила я с тех пор за всеми сообщениями, где упоминалось имя поэтессы. Поскольку разделы светской хроники в московских газетах отсутствовали, мне удавалось узнать только о ее победах литературных и творческих. В октябре в Париже ей, действительно, была вручена премия французской академии, а заодно она прочитала там в двух университетах несколько лекций о своем творчестве, а также о состоянии современной русской поэзии. ("Кого, кого она упомянула?.." - прошелестела в тревоге литературная среда.) В декабре ее имя мелькнуло среди участников широкой и веселой компании под названием "Дни литературы в Подмосковье". Потом у нее вышла новая книга, и не просто книга, а "Избранное" - увесистый томик, твердая обложка, глянцевая бумага, - и это свидетельствовало о том, что она по-прежнему находится на гребне волны и отныне официально считается "живым классиком", если пользоваться терминологией среднего литературного класса.

Но мог ли сравниться официальный титул, пусть даже такой высокий, с неофициальным, присвоенным ей друзьями и недругами – титулом Королевы?

Из разговоров, которые велись на литературных посиделках, куда Королевы не ходят, я знала, что поэтесса получила от Литфонда шикарную квартиру рядом с метро "Проспект Мира", а ее муж - он оказался пианистом - занял первое место на конкурсе в Праге.

Ну что вам еще?..

И я перестала следить за ее судьбой и довольствовалась лишь стихами, которые по-прежнему были прекрасны и волновали, как и подобает настоящей поэзии, вовсе не тем, что в них было сказано, а тем, о чем автор умолчал...

- И вы больше ничего о ней не знаете? - спросила та самая, строгая девушка, которая однажды уже обиделась на меня за несчастья, обрушивающиеся на моих героев.

На этот раз ей не понравилось, что у героини оказалась такая простая, такая лучезарная судьба - без изгибов и неожиданностей. Это было неинтересно.

Ну что я могла сделать? Как я могла ей угодить?

Рассказать о том, как лет через пять, вернувшись после долгого отсутствия в Москву, я встретила ее поздним летним вечером, почти ночью, на Суворовском бульваре?

...Она сидела на скамейке под фонарем, одна, с сигаретой в руке, прямая и неподвижная, как изваяние, но что-то в ее позе говорило о таком одиночестве, от которого мне стало зябко и я вспомнила о свитере, лежащем у меня в сумке.

- Что-нибудь случилось? - спросила я, остановившись возле ее скамейки. - Извините, вы вряд ли меня знаете, но я хотела бы...

- Н-ну, почему же! - перебила она меня, и я поняла, что она пьяна. - Я вас много раз видела. По-моему, вы тоже балуетесь... этими... как их... с-стихами? Послушайте, а вам не надоело?..

- Скажите, я могу вам чем-нибудь помочь? - настаивала я, не собираясь вступать ни в какие дискуссии. - Может быть, проводить вас домой? Или вы кого-нибудь ждете?

- Ну уж нет, дудки! - хрипло засмеялась она и откинулась на спинку скамьи. - Никого я не жду. Благодарю п-покорно, сыта. И домой, как видите, не спешу.

Она вдруг с любопытством на меня посмотрела.

- П-послушайте, а вы почему тут гуляете? Вас что, тоже воротит от вашего дома, от ваших стихов... от в-вашей жизни?..

- Да нет, у меня все в порядке, - сказала я, чтобы что-нибудь сказать, и села рядом с ней.

- Ну?! - воскликнула она и издевательски покачала головой. - Наконец!.. Наконец, я встретила человека, у которого всё в порядке! Вы пишете стихи, и они не вызывают у вас отвращения! У вас верный, надежный муж и заботливые дети! Так?.. Завидую!.. А то, что вы, извините, не молоды, вас не огорчает? Хотя, вы правы, молодость счастья не добавляет... Мне не хочется вас расстраивать, и все-таки уверяю вас, никакого-такого счастья на свете просто не бывает...

Чушь это, выдумка для слабых.

- Уж вы-то не имеете права это говорить! - неожиданно для себя возразила я. - Вы просто забыли! Я видела вас в момент счастья, и когда меня спрашивают, встречала ли я хоть одного счастливого человека, я вспоминаю вас и говорю, что да, встречала...

- Нехорошо обманывать людей, - покачала она головой. - Ну и когда, интересно, вы видели меня счастливой?

- На вашем вечере в Доме литераторов. Сначала на сцене, потом в ресторане. Но главное - ваш муж сидел прямо передо мной, и я видела его реакцию...

- Ну?! - изумилась она. - И что же вы видели?

- Он был напряжен. Он волновался, как школьник. Он опускал глаза, когда вы читали посвященные ему стихи. А потом, в ресторане... Как виртуозно он оберегал вас от слишком назойливых почитателей! Как тактично он это делал, стараясь не мешать вам, не ограничивать вашей свободы!.. Больше никогда я не встречала таких мужчин, таких отношений!..

Я не собиралась всего этого говорить и сама удивлялась собственному волнению.

- Ну и фантазия у вас! - Она покачала головой. - Думаю, вам имеет смысл писать не стихи, а фантастику!.. Значит, вот чего вам не хватает, счастливая женщина, у которой всё в порядке! И потому вам мерещится это у других... Но, уверяю вас, именно этого не хватает и всем остальным. И мне в том числе...

- Я давно уже не пишу стихов, - сказала я. - Пишу рассказы. Меня упрекают, говорят, что все мои герои несчастливы. Но я никак не могу встретить счастливого человека. Вы были моей последней надеждой.

- Ну, извините!.. Придется вам поискать в другом месте. Скорее всего вы найдете себе героя на Луне. Или на Марсе...

Она глубоко затянулась сигаретой и со снисходительной улыбкой посмотрела на меня:

- А что касается того вечера, так мы с мужем как раз тогда разводились.

- Как - разводились? - опешила я.

- Так - разводились. Обычно. Как все. Правда, тогда это была первая попытка, а развелись окончательно мы только с третьей.

- Не может быть!.. Я видела его глаза!..

Я не могла ей поверить. Я не сомневалась, что всё это она выдумала. Выдумала прямо сейчас, для пущего эффекта, для того, чтобы поразить меня еще больше!

- Нет, вы не психолог, - она насмешливо покачала головой. - Пожалуй, вам все-таки лучше вернуться к стихам - там психология не обязательна, там достаточно чувства...

Она снова затянулась, но сигарета погасла, и она бросила ее на землю.

- А тогда я с трудом уговорила мужа пойти на мой вечер, - продолжала она, с явным удовольствием ожидая моей реакции. - Хотя я предпочла бы не видеть его в зале, как впрочем и в любом другом месте. А уговаривала я его потому, что боялась оставлять дома их вместе: его и Митьку - моего сына. Подчеркиваю - моего сына, а не нашего.

Не дожидаясь моего вопроса, она кивнула:

- Да, от первого брака. Если бы вы знали, какой это был ад! Какая взаимная ненависть! Я боялась, что дело в конце концов дойдет до поножовщины. И как показала жизнь, была не так далека от истины.

"Свекровь в больнице, переходный возраст..." - вспомнила я.

- Но тогда, после выступления... в ресторане... Он вел себя безукоризненно! Я им просто любовалась!

- Ну еще бы! Мы же все интеллигентные люди! Мы знаем, как надо себя вести. Особенно, когда нам это ничего не стоит. Но в ту минуту, когда где-нибудь что-нибудь можно урвать, мы начисто забываем правила хорошего тона.

- Насколько я понимаю, вы говорите о том, что было между вами потом?

- Разумеется. Ему все-таки удалось оттяпать у меня половину квартиры на Проспекте Мира, которую дал мне - именно мне! - Литфонд. Он правильно рассчитал. После конкурса в Праге с ним носились как с писаной торбой, и суд вошел в положение бедного лауреата

- А что теперь? Чем вы живете? Что осталось?.. Сын?

- Нет, - она грустно покачала головой. - Мы чужие люди. Он так и не смог простить мне моего второго замужества. Поэтому я и не спешу домой.

- А стихи?.. Они-то остались? Они настоящие?

- А Бог их знает! Когда-то были настоящими. Во всяком случае я не притворялась... А сейчас? Пожалуй, это инерция. Цепляю по привычке слово за слово и качусь по наезженной колее...

Почувствовав, что я хочу возразить, она коснулась моей руки:

- Только не говорите, ради Бога, всех этих тошнотворных банальностей: что я должна писать, что всё еще наладится... Постарайтесь, чтобы я не раскаялась в своей откровенности. И извините, что не оправдала ваших надежд.

Последние две фразы она произнесла совершенно другим, светским тоном, и в ней проступила прежняя Королева, внимательная и милостивая к своим подданным.

Я поднялась.

- Вы сами доберетесь до дома?

- О, разумеется, не беспокойтесь, - царственно кивнула она. - А вы далеко отсюда живете? А то я могу подбросить вас на такси! Мне это ничего не стоит!..

- Нет, мне на Марс. Или на Луну. Таксер вряд ли согласится туда ехать, - сказала я, и она улыбнулась в ответ.

- Боюсь, что и там вас ждет неудача. Оттуда вас пошлют на Сатурн. Пишите лучше стихи! А еще лучше займитесь вышиванием!..

Милая девушка неодобрительно смотрела на меня, ожидая ответа.

- Так вы ничего больше о ней не знаете? - повторила она свой вопрос.

- Ничего, - сказала я твердо. - А зачем о поэте что-то знать? Всё есть в его стихах. Этого достаточно.

Я пришла домой и достала с полки ее сборник.

Действительно, всё, о чем она мне рассказала, было в ее стихах, но мы почему-то тогда этого не замечали...