Номер 5(30) - май 2012
Моисей Борода

Моисей Борода Наваждение

Однажды – так, по крайней мере, рассказывают – композитору П. приснился удивительный сон.

Он вдруг, не зная как, очутился в городе, где ему было всё совершенно незнакомым, ни на что привычное не похожим. И улицы какие-то совсем не московские, и вывески другие, а на каком языке написаны – непонятно, вроде и латиницей, а вроде и не совсем. А вдобавок – и люди вокруг на незнакомом языке говорят. Странно и несколько тревожно даже – что за притча такая?

Но – погода хорошая, солнце светит, люди вокруг хоть и по-другому, но всё же улыбаются, и от всего этого благолепия начальная тревога у композитора П. начала понемногу рассасываться. Некоторое время он постоял, привыкая к обстановке, а потом решил пойти по улице, на которой очутился, дальше - туда, куда же и большинство людей шло. А поскольку тревога его к этому времени уже почти рассосалась, идёт он уже уверенней и даже чуть свысока – но, правда, совсем чуть-чуть – на прохожих поглядывает.

Свысока-то оно, конечно, свысока, а всё-таки странно это всё как-то.

Идут себе люди – кто степенно, кто побыстрее, кто совсем спешит, некоторые улыбаются, говорят чего-то между собой, а на него даже внимания не обращают. Ну, то есть совершенно. А уж про восхищённые взгляды и прочие знаки внимания, про то, чтобы кто-нибудь автограф попросил – про это и говорить нечего. Как будто бы он не известный всей стране композитор, а какой-нибудь совсем простой смертный. Очень непривычно.

– Нет, это, конечно, явная заграница! У нас бы меня сразу узнали. Вот Ш. рассказывал недавно, что его в какую-то Тьмутаракань с концертом послали. Так его, мол, после этого самого концерта любой мальчишка на улице узнавал и всё взрослое тьмутараканское население в очереди за автографом стояло. Врал, конечно. Будут стоять к нему в очереди за автографом – как же! Вот его "Петю и волка" все дети знают. И взрослые, конечно, тоже. Все! Без исключения!

Нет, нет, это без сомнения заграница!

И тут его, как молния, вопрос в сердце ударил: если заграница, если занесло его туда, куда его никто не посылал, куда, стало быть, не велено, то как потом оправдаешься? И как же он потом на родину вернётся? Тут ведь ещё не только что самовольную отлучку с рабочего места, а попытку побега навесить могут! Сгоришь в одночасье!

А перед этим ещё собрание соберут, чтобы с плевками на тот свет проводить, и какой-нибудь музыковедишка бесштанный тебя полчаса с хрустом жевать будет, кости твои перемалывать и доказывать, что все твои ноты – да чего там ноты, даже паузы! – вражеские. Тут уж тебе ни звания, ни былые почести не помогут. И кто же тогда, спрашивается, будет "Повесть о настоящем человеке" заканчивать, кто же виолончельную симфонию-концерт – вот-вот на подходе! – записывать будет? А симфонии будущие?

И вдруг его осенило: да кто же ему сказал, что он в другой стране? Кто сказал, что он за границей? Вывески на незнакомом языке? Ну и что? Может быть, пока он спал, музыку сочинял, шахматные турниры с Ойстрахом разыгрывал – может быть, в это самое время наши – ну, то есть... они – весь мир как раз и завоевали? А что, почему бы нет?

Но если так, то… то тогда нужно уже сейчас о музыке в честь такого события подумать – годовщина Октября уже не за горами! Ну, что-то вроде его тогдашней кантаты на тексты Маркса, Энгельса и Ленина – отличная получилась штука! – в честь такого события написать.

Начало могло быть, например, таким – и в голове у композитора Прокофьева уже начали складываться первые такты его нового, кажется, обещающего явный успех, сочинения, как вдруг его поразила новая мысль...

...Ну хорошо, если… если действительно никакой заграницы нет, и... они всё уже отхватили, то… - И тут П. как бы невзначай, осторожно, стараясь не возбудить ничьего любопытства, посмотрел налево, потом направо, потом назад.

Нет, за ним никто не шёл. Плакатов "Смерть предателям и двурушникам", или "Народный гнев настигает отщепенцев", или "Раздавите гадину" – с застывшей в мускулистой руке пролетария, выпучившей от ужаса глаза в предчувствии своего близкого конца ядовитой змеей со знаком доллара на голове – тоже нигде не было, ни по левую сторону, ни по правую, ни впереди.

А главное: нигде не было видно портретов товарища Сталина! И люди вокруг шли как-то свободно, не оглядываясь. И никто из них не делал вид, что его этот новый, невесть откуда взявшийся высокий человек, идущий сейчас по улице и смотрящий на всех чуть свысока, совершенно не интересует, в то же время искоса, краешком глаза за каждым движением этого человека наблюдая и затем передавая его наблюдению других таких же людей.

Нет, ничего такого не было. Так что мысль о незагранице как-то растаяла сама собой.

Ну хорошо, ладно, заграница, но какая же? Где он? Эта мысль билась в нём в то время, как П. продолжал идти по длинной улице, которая вела… вела... вела... – и тут он вышел к морской гавани и остолбенел!

Прямо на него смотрела андерсеновская русалка. Она сидела в свободной позе на скалистом камне так, как её схватило воображение скульптора, и улыбалась загадочной, мечательно-грустной полуулыбкой, обращённой, казалось, именно к нему...

Дания, Дания! И как же это он сразу не узнал! Судьба занесла его в Данию! Конечно, это было неспроста! Да, неспроста! Дания! Андерсен! Гадкий утёнок!

Гадкий утёнок! Ах, какую же замечательную, какую же великолепную музыку он тогда написал! И доказал всем и себе – ну, себе-то, собственно, доказывать было нечего, всё было ясно с самого начала – что никакой он не утёнок, а вот именно прекрасный лебедь! Так вот!

И сейчас – пожалуйста: судьба заносит его в Данию! В Копенгаген! По этим улицам, бродил когда-то Ганс Христиан Андерсен... Вот было бы забавно перенестись в те времена, когда он ещё был жив и… – ну да, и показать ему музыку к его "Гадкому утёнку". Он-то уж сразу бы её оценил. Хотя… – хотя да, конечно, его музыка тогда ещё не была написана, да и его самого ещё на свете не было. Жаль, конечно: была бы встреча двух великих!

Ну, это – "бы". А сейчас – сейчас, раз уж судьба занесла его Данию, надо бы найти местный Союз композиторов… – или нет у них такого?

...Да нет, быть такого не может! Союз без композиторов может быть, но чтобы композиторы без Союза! Нет, нет, нонсенс.

Да, зайти в Союз, представиться – хотя нет, лишнее, его и так узнают – ну, передать, конечно, привет от руководства Московского Союза, ну и вообще, что в таких случаях полагается. Чёрт, хоть бы коробку московских конфет из дому захватил!

А потом... – а потом нужно, чтобы эти господа концерт организовали.

Да… концерт. В первом отделении можно будет, пожалуй, сыграть парочку сонат - во-первых, третью, она всегда на "ура" идёт, и, может быть, седьмую – да, да, конечно, седьмую. Играть… ну, играть лучше самому… - да, да, это, пожалуй, самый лучший выход. Технически он в форме, так что тут не должно быть никаких проблем... Жаль, конечно, что Рихтера поблизости нет – но что нереально, то нереально.

...Ну, с первым отделением ясно. А во втором… – во втором "Гадкого утёнка" нужно будет дать! За роялем будет, конечно, он, а петь... – ну, эта проблема уж как-нибудь решится.

…Да, а на бис – ну, на бис он может что-то из двенадцатого опуса сыграть, что-то любой публике понятное. Как это они называют?... – ага, точно: дать обезьяне кусок сахара. Так что концерт может быть вполне успешным. Ах да, вот ещё: о прессе нужно, конечно, позаботиться – ну, тут уж пусть местный Союз старается.

Думая так, П. пошёл по набережной дальше, завернул в боковую улицу, потом в другую, и наконец вышел к небольшой площади.

На площади было довольно много народа. Люди сидели за стоящими прямо на площади столиками кафе – благо, погода была хорошая, светило пусть и не очень греющее, но достаточно яркое солнце, на свежевымытом недавним дождём небе не было видно ни облачка – и чинно отхлёбывали из маленьких чашечек кофе, так же чинно переговаривались друг с другом.

Неплохо было бы и ему присесть перед походом в Союз и выпить чашечку кофе – часы на башне только что пробили двенадцать, так что время у него ещё, слава Богу, есть. А попутно – выяснить, где этот самый Союз композиторов находится и как к нему пройти. Уж пару-то слов они здесь по-французски поймут, а уж тем более по-английски: не зря же там утверждают – он вдруг поймал себя на мысли, что не успел он оказаться вне СССР, как уже говорит о нём "там", непроизвольно вздрогнул и мысленно поправился – не зря же у нас говорят, что американцы весь мир заполонили.

Да, присесть и выпить чашечку кофе было бы неплохо. Но увы: все столики были плотно заняты. Чёрт, вот невезение! Он ещё раз окинул взглядом столики… – а, нет, не все!

За одним из столиков сидел в одиночестве довольно почтенного возраста господин, даже сидя опиравшийся на палку, и, глядя на солнце слегка сощуренными глазами, с видимым удовольствием отхлёбывал из маленькой чашечки кофе, после каждого глотка ставя её обратно точно на то же место, откуда он её взял, и чему-то улыбаясь.

П. медленными, однако всё же решительными шагами – как бы кто-то не подсел, тогда уж точно третьим к этому старичку не пристроишься – подошёл к столику и спросил по-французски, может ли он нарушить уединение почтенного господина и позволительно ли ему присесть за столик, чтобы выпить кофе.

Старичок, отвлёкшись от созерцания солнца, перевёл на спросившего глаза, задержался на нём взглядом, как будто пропуская через себя смысл вопроса – и вдруг, улыбнувшись, сказал на чистом русском языке: "Пожалуйста, присаживайтесь".

П. объял ужас: "Белоэмигрант!!"

Всё – он пропал! Кто ему поверит, что он не сам искал этой встречи – ведь он до этого оглядывал столики, как будто что-то высматривая.

Он ещё раз незаметно оглядел сидящих за другими столиками... – да нет, чепуха, опять ему кажется! Люди были заняты своими разговорами, своими делами, им до такой степени было всё равно всё остальное, что… Нет, нет, ничего подобного. Нервы.

Он пододвинул стул и присел за столик. Теперь, когда он оправился от шока, он смог повнимательней всмотреться в пожилого господина, и лицо это показалось ему знакомым.

...Постой, постой, не он ли тот самый журналист, что был тогда на премьере его "Игрока" в Брюсселе? Кажется, похож. – Нет, нет, тот был яркий брюнет, а у этого… нет, нет!

Или тот милый старикан, что тогда на премьере "Блудного сына" в 29-м в Париже к нему с поздравлениями и объятиями кинулся? Да нет, тоже нет. Тот и слова по-русски не знал, да и знать не хотел. Но кто же тогда?

Ах, проще всего будет, если он этому почтенному господину представится, почтенный господин представится в свою очередь, и если выяснится, что тот – действительно эмигрант – ну что ж, тогда он, П., вежливо с господином распрощается, кофе заказывать не будет и сразу уйдёт. Так что и взятки с него на родине будут гладки.

Сказано – сделано. Он слегка привстал и чуть церемонным тоном произнёс свою фамилию. На старичка, опять принявшегося за разглядывание солнца и отхлёбывание кофе, произнесённое, кажется, не произвело вовсе никакого впечатления.

П., озадаченный таким поворотом событий, повторил немного упавшим голосом свою фамилию, присовокупив к ней имя и отчество, и уж совсем на пиано добавил: "Композитор".

Тут пожилой господин на минуту отвлёкся от своего занятия, поклонился и сказал просто: "Андерсен".

"То есть как – Андерсен?" – хотел уж было спросить П., но вовремя остановился: ещё обидится старичок. А тот продолжил: Да, да, молодой человек не удивляйтесь. Тот самый! – и заговорщически П. подмигнул.

– Ханс-Христиан? – почему-то переспросил совершенно озадаченный П. и подумал: "Бред какой-то. Чистое наваждение!" – но проверять, наваждение ли это или нет, зажмурив глаза и тут же их открыв, было, конечно, невежливо.

– Да, да, молодой человек! – повторил старичок, с совершенной очевидностью наслаждаясь произведённым впечатлением. – Вы услышали правильно: "Андерсен. Ханс-Христиан."

И тут П. поверил, и его охватило невиданное воодушевление.

Боже мой, это было как в сказке! Он попадает в Данию, мечтает встретить Андерсена, понимает, что это абсолютно нереально – и встречает его! И может с ним беседовать! Вот это – истинный подарок судьбы! Не хуже чем неожиданная Сталинская первой степени.

Да нет, пожалуй, лучше, многим лучше. Такое выпадает один раз в жизни, а Сталинская, даже пусть и первой степени... – какое тут может быть сравнение!...

Так… тут нужно что-то экстренно планировать.

Ах, чего проще: он пригласит Андерсена на свой концерт – да весь Копенгаген слетится на такое представление! И пресса. И фото: он стоит рядом с великим сказочником. И тот, сияющий от удовольствия, что его сказку, его Гадкого утёнка так замечательно перенесли на музыку в далёкой России, благословляет композитора П. на дальнейшие творческие свершения.

Да это же будет стоять во всех газетах! С аршинными заголовками! И потом он возвратится и покажет газетные вырезки в Союзе – то-то будет ажиотаж. А ещё он сделает с газетных вырезок – со всех! – копии и Ш. в день его рождения подарит. Так-то. Это тебе не автографы в Тьмутаракани раздавать.

Всё же он решил ещё раз старика проверить и сказал: Да, но Ваш русский язык.

– Ах, Вы об этом, – произнес старик с улыбкой. – Ну, тут нет ничего удивительного. Когда я был в Испании, российский консул сделал мне от имени своего императора предложение переехать в Россию. Тогда я стал изучать русский язык и делал это довольно основательно – но потом всё как-то расстроилось.

– А ведь я на Ваш текст музыку написал. Может быть, Вы слышали: "Гадкий утёнок", – сказал П. как бы невзначай.

Старик впервые посмотрел на своего визави с любопытством, налил себе в чашечку из стоящего рядом кофейника кофе и спросил: Это в каком же смысле: оперу, что ли, написали? Или может быть, – он как-то странно усмехнулся, – ораторию? Или кантату?

– Нет, нет, – ответил П. немного раздосадовано – его всё же задело, что этот господин ничего о его "Гадком утёнке" не слышал. – Нет, не оперу и уж тем более не ораторию а… – ну, что-то вроде вокальной поэмы.

– Ага, – задумчиво проговорил старик, – поэма. Это что-то высокое, патетическое, должно быть. Про утку с утятами и жизнь в деревне. Интересно, интересно.

– Ну, я надеюсь, что здесь будет устроен мой концерт, на который я буду иметь честь Вас пригласить, – сказал Прокофьев, воодушевлённый проявленным интересом.

– А пока… пока я могу – конечно очень схематично – показать вам начало – ну, тактов десять-пятнадцать, чтобы у Вас сложилось какое-то представление.

Старичок благосклонно, но по-прежнему с лёгкой то ли улыбкой то ли усмешечкой – да нет, всё же скорее с благожелательной улыбкой – кивнул.

Первые четыре такта прошли спокойно, потом в старичке началось какое-то движение. Он весь подался вперёд, внимательно вслушиваясь в чередование то мелодии, то пропеваемого аккомпанемента и даже – то ли от напряжения, то ли от страха потерять равновесие, то ли от чего другого – крепче сжал свою палку.

Но П. было в этот момент не до того, чтобы сосредотачивать на таких мелочах своё внимание: перед его взором стояли ноты, которые он такт за тактом пропевал перед своим слушателем, стараясь акцентировать главное.

Он увлёкся настолько, что совершенно не заметил того момента, когда его визави поднял свою палку и занёс её над столом. Но в последний момент он всё же успел заметить палку, отшатнулся и увидел, как она со всей силой хрястнула по столу – да так, что стоявшая перед старичком кофейная чашечка подскочила сантиметров на двадцать и, подмигнув П. белым ушком, упала на то самое место, с которого взвилась в воздух. Правда, не разбившись – видимо, была из крепкого фаянса.

– Гадкий утёнок! – вскричал старик. – Я тебе покажу гадкого утёнка! – И он поднял свою палку, намереваясь, как видно, ещё раз хрястнуть ею об стол, но потом, передумав, опустил её со стуком на землю.

Люди вокруг стали с любопытством, с улыбкой, а некоторые со смешком оглядываться. Но продолжалось это любопытство недолго: может быть, они привыкли к милым чудачествам своего великого соотечественника, может по какой другой причине, но не прошло и минуты, как все вернулись к отхлёбыванию кофе и неторопливым беседам.

А старик распалялся всё больше. „Мой текст! Так испоганить! Я тебе покажу!" – кричал он.

Тут П. впервые с тоской подумал о том, как же всё-таки жаль, что поблизости нет хотя бы оперуполномоченного с его родины. Тот бы живо этого ретивого старика приструнил. Объяснил бы ему, что первому композитору страны полагается почёт и уважение оказывать, а критиковать – только если наверху скажут. И этот самый Ханс-Христиан мигом бы в колею вошёл.

Но мечтать – одно дело, а здесь надо было ситуацию как-то миром исправлять. И вот, дождавшись, когда силы у старичка поиссякнут, он вежливо сказал:

– Насчёт музыки могут быть, конечно, разные мнения и я, господин Андерсен, разумеется, прислушаюсь к Вашей м...м... дружеской критике. А сейчас – сейчас я хотел бы показать Вам произведение, которое у меня только складывается – может быть, Вы оцените его благосклоннее. Но это будут действительно начальные такты – больше у меня пока нет…

– Хорошо, – согласился тот, – показывайте. Гнев его, кажется, остыл, но палку свою он сжимал по-прежнему крепко.

П. начал пропевать начальную мелодию – и удивительно: старик совершенно успокоился. На лице его появилась улыбка, и чем дальше, тем оно делалось мечтательнее и блаженней. Было совершенно очевидно, что то, что он слышит, ему нравится.

– Ну, вот и всё, – оборвал себя П., – дальше уже дело развития материала.

Старик медленно перевёл на него глаза и сказал: Вот это было, кажется, хорошо. Что же это было – или, точнее, будет? – спросил он.

– Моя будущая симфония. Седьмая по счёту. То, что Вы слышали – это было самое начало.

– Что ж, – медленно произнёс Андерсен, – это кажется действительно хорошей музыкой. Вы уж меня извините за мою вспышку. Раньше я был, как говорят, терпимее.

– Ничего, ничего, – ответил П., облегчённо вздохнув, и подумал: Всё-таки старик, кажется, не так консервативен и глуп в музыке, если сразу понял мою будущую Седьмую. Посвящу-ка я эту симфонию ему – то-то он обрадуется! И может быть, тогда и насчёт утёнка что-нибудь хорошее скажет.

А старик продолжил: – Ну а насчёт Вашего концерта – когда он, кстати, будет? – что Вы там показывать собираетесь?

– Это ещё надо обсудить с местными това... то есть с местными музыкантами, – проговорил П. неуверенно.

– Уж не Гадкого ли утёнка показывать собираетесь? – спросил старик и слегка побагровел.

– Нет, нет, – поспешил ответить П. и добавил, переводя разговор в другое русло: Эта мелодия, которая Вам так понравилась… – когда симфония будет готова, я буду рад посвятить её Вам. В память о нашей встрече. – Он невольно покосился на палку, которую Андерсен продолжал сжимать в своей руке.

– Спасибо, мне будет очень приятно, – вежливо ответил тот. – Ну, а сейчас мне пора, – сказал он, – устал я, да и солнце скоро сядет, а я не выношу холода, хоть и вырос не в большом тепле. И он поднялся со стула и, опираясь на палку, медленно встал.

– Уж лучше бы он попросил старика пойти с ним к фотографу, сфотографировались бы вместе. А сейчас – увы! – об этом надо забыть. Да и на концерт этот старикан явно не придёт. И дёрнула же меня нелёгкая петь ему моего "Утёнка". Ведь старик явно застрял в девятнадцатом веке, да и тогда, может быть, в музыке не очень-то понимал.

…А всё же приятно, что ему мелодия из моей будущей Седьмой понравилась. И кто знает – может быть, и дадут у нас согласие пригласить старика на премьеру.

– Желаю Вам успеха и доброго здоровья, – сказал Андерсен.

П. поклонился, подумав, что он совершенно забыл спросить, как же ему пройти к местному Союзу композиторов. Но старик уже уходил, догонять его было бессмысленно, да и потом, если уж правду сказать, желание устраивать здесь концерт у П. как-то стёрлось.

Он подозвал официанта, заказал себе кофе и посмотрел на сереющее, окутываемое облаками солнце. Потом он медленными глотками выпил кофе, расплатился, встал и пошёл в том направлении, откуда вышел на площадь.

Он шёл и шёл, и с каждым его шагом улица, по которой он шёл, теряла ясные очертания и как бы растаивала в воздухе.

Вдруг он очутился у себя на даче, и понял, что просто заснул в кресле.

Перед ним на столе лежала газета с не очень стеснявшейся в выражениях критикой его ранних сочинений. Среди прочих аргументов критика был и такой: "Великий Андерсен был бы несомненно возмущён нелепой вокализацией его текста, да ещё под такой же нелепый аккомпанемент".

***

...Так вот эту историю и рассказывают.

Ересь, конечно, чепуха, всё от начала до конца выдумано. Люди друг про друга чего только не придумают! А уж если они композиторы…

Но – забавно!


К началу страницы К оглавлению номера
Всего понравилось:0
Всего посещений: 1879




Convert this page - http://7iskusstv.com/2012/Nomer5/Boroda1.php - to PDF file

Комментарии:

Victor-Avrom
- at 2012-06-25 06:10:12 EDT
Приняв в очередной раз во внимание отсутствие ответа Бороды
на вопрос об источниках информации, что Прокофьев писал
домосы; заслушав в очередной раз маестро Штильмана,
постановляем: произведение Бороды есть гнусный пасквиль.
Собственно, не перввый раз.

A.SHTILMAN
New York, NY, USA - at 2012-06-25 04:59:57 EDT
"Sava
- at 2012-06-03 12:31:29 EDT
Есть основание считать С. Прокофьева честным и порядочным человеком, который в условиях разгула советского
антисемитизма,смог заявить: "Добрый, неповторимый еврейский акцент я безошибочно и с большим удовольствием улавливаю и в дружеской беседе, и в музыке". Довелось мне быть знакомым с его внуком, другом детства моего сына, Владимиром Прокофьевым.По его доброму нраву и воспитанности сложилось в свое время положительное мнение о его ближайших родичах".

Можно, конечно и так. Но это если не желать знать ничего о Прокофьеве-человеке. Не желать прочитать его "Дневники" /изданные в Париже, но увы недоступные ни за какие деньги - тираж распродан был очень быстро, хотя и цена была порядка 200 долл/. Но они есть на Интернете. В описании своей первой поездки в Россию, он, встречаясь в Москве с людьми разными, но большей частью около музыкального круга, каждый раз отмечает - "еврей такой-то", "еврейка -такая-то". Только один проф. Цейтлин не удостоился "почётного звания" - а может быть автор дневника и знал, что Цейтлин в 1903 году стал "лютеранином". Считать честным и порядочным человеком можно и должно человека ответственного за свою семью. А С.С. сделал ли что-нибудь, чтобы спасти свою жену,нежно в "Дневниках" называемую "Пташкой",привезённую им в Сов. Россию и не имевшую там гражданства? Это неизвестно, но известно, что её арестовали и она провела годы в ГУЛАГе. Только стараниями композитора Атовмяна /секретаря Шостаковича/ она была освобождена довольно скоро после смерти Сталина. Что же, Прокофьев женился второй раз.По странному совпадению композитор умер почти в один день со Сталиным; его жена была освобождена после его смерти.
Ещё маленький эпизод. В 1951 году скрипач Михаил Израилевич Фихтенгольц сделал блестящее переложение пяти пьес для скрипки и фортепиано на темы из балета Прокофьева "Золушка". Эту сюиту "Пять пьес" он исполнил на своём концерте в Малом зале Консерватории. Концерт посетил Прокофьев, который не нашёл ничего лучшего, как "поблагодарить" автора переложения следующими словами: " Это были самые ужасные 15 минут в моей жизни". Прав ли был Прокофьев? Думается, что нет - сотни скрипачей от студентов до артистов играли эти "Пять пьес" из "Золушки". Они были популярны и входили в репетруар многих концертирующих скрипачей в 50-60 годы. Неужели они бы играли дрянное и бесталанное переложение? А "благодарность" композитора отражала его натуру. Так же он публично отчитывал молодого Давида Ойстраха за исполнение им "Скерцо" из 1-го Концерта для скрипки с оркестром - ещё в Одессе. Конечено, Ойстрах был 18-летним молодым человеком, и Прокофьев узнав об этом через много лет был смущён, но это было уже когда Ойстрах стал Ойстрахом.
Никто не подвергает сомнению гений Прокофьева. Естественно, что его творчество - оперы, балеты, концерты для скрипки, фортепиано, камерная музыка, симфонии - всё осталось после него для всего человечества, любящего музыку.Но это не отнимает права писателей интерпретировать некоторые события советской жизни в соответствии с представлением и талантом того или иного автора. Подвергать сомнению это право любого пишущего и мыслящего автора, или даже просто читателя - значит отвергать свободу и слова и мысли.

Sava
- at 2012-06-03 12:31:29 EDT
Есть основание считать С. Прокофьева честным и порядочным человеком, который в условиях разгула советского
антисемитизма,смог заявить: "Добрый, неповторимый еврейский акцент я безошибочно и с большим удовольствием улавливаю и в дружеской беседе, и в музыке". Довелось мне быть знакомым с его внуком, другом детства моего сына, Владимиром Прокофьевым.По его доброму нраву и воспитанности сложилось в свое время положительное мнение о его ближайших родичах.
Потому, чисто субъективно,воспринимаю выбор автором в качестве мало симпатичного
героя повести уважаемого человека не удачным.


Sava
- at 2012-06-02 16:55:00 EDT
Состояние тотального страха могло быть присуще многим Советским гражданам.Признанный и одаренный почестями властей
известный композитор испытал такое ощущение даже в благостном сне.Хотя и чрезмерно гротесково, но психологически убедительно
отобразил М. Борода душевные переживания, надежды и тревоги своего героя,личность которого не может восприниматься позитивно.
Хочется надеяться,что это не оскорбительный пасквиль и автору были известные реальные "темные "пятна биографии Проковьева.

М. Аврутин - Е. Майбурду
- at 2012-05-29 11:15:14 EDT
. Майбурд
- at 2012-05-29 06:27:33 EDT

"Некто тут написал так цинично "поставил на СССР в 30-е годы". Что вы знаете, господа, чтобы так бесцеремонно судить?"

"НЕКТО" - это уважаемый маэстро Артур Штильман, человек из мира музыки. Да и сам автор РАССКАЗА продолжает жить в мире музыки (но не только). Конечно, по сравнению с Вами, они ничего не знают. Вы, наверное, совсем охренели, поэтому Вам
"такая размашистая манера претит". Это ведь не научная биография, а художественный рассказ, вымысел. Да, господа, тяжелый случай, у многих из вас не иначе как помрачение умов.

Е. Майбурд
- at 2012-05-29 08:33:14 EDT
Соня, рискуя потерять остатки вашего уважения, признаюсь вам, что проза рассказа не вызвала у меня ощущения "провальности". В том смысле, что между "великолепно" и "провально" есть еще много градаций. Ну, в разделе Проза, да... Как нечем особенно восхищаться здесь, так и громить особенно нечего (по-моему). Проза среднего качества. Но такой вот я зануда, что занимают меня не меньше еще и такие вещи, о которых писал. Трудно стерпеть, когда обижают хорошего человека ни за что. Насколько я чувствую личность Сергея Сергеевича, он, в каком-то смысле, был и оставался вроде юноши, или, может, я неудачно выражаюсь. Нет, он никак не был инфантильным, наивным или, сохрани Боже, недоразвитым. Вполне зрелый человек. Только чувствуется в нем такая "юношеская" открытость жизни. И незащищенность, что ли. Отсюда желание вступиться.
Не знаю, как лучше объяснить. Пусть простят меня профессиналы. Если Шостакович для меня как бы Бетховен, то Прокофьев - как бы Гайдн. Но время для "Гайдна" совсем уж неподходящее было.

Соня Т - Евгению М.
- at 2012-05-29 07:02:48 EDT
Евгений,

Я Вас лучше всех знаю из комментаторов, поэтому смею задать вопрос.
Почему, говоря о тексте, напечатанном в разделе "Проза", говорят о деталях биографии Прокофьева, о его отношении с Шостаковичем, а не о качестве текста.
Разве провальный на уровне лингвистики текст автоматически не превращает все остальные вопросы (сюжетно-информационные) в нерелевантные?

Е. Майбурд
- at 2012-05-29 06:27:33 EDT
Активно не понравилось. Не из-за особенностей прозы, критикуемых некоторыми.
Душа не принимает такого шаржа на Прокофьева. Не заслужил. Да, он шел на компромиссы. Но и доставалось же ему изрядно. И даже на слова Маркса-Энегльса-Ленина-Сталина написал он гениальную музыку. Мог бы и на телефонную книгу, если угодно.
Да, были у них с Ш. эстетческие разногласия, но все обстояло не на таком пошлом уровне. Ладно, здесь не идет речь о музыке. Но о личности П. - идет речь, и личность эта окарикатурена до безвкусия.
Некто тут написал так цинично "поставил на СССР в 30-е годы". Что вы знаете, господа, чтобы так бесцеремонно судить? Это был тяжелый выбор. Виолончелист Пятигорский рассказывает, что Прокофьев сказал ему (в Париже?): "Буду возвращаться. Я не могу творить вне России" (за точность цитаты не ручаюсь).
Вообще, такая размашистая манера претит.
Извините, Моисей, нехорошо у вас вышло.

Wasja
- at 2012-05-28 23:16:49 EDT
Моисей Борода - писатель интересный. Достаточно указать на его рассказы "Исповедь" или "Дедушка". Но он писатель упрямый. Обласканный мэтрами, упорно предлагает нам свою литературную продукцию фэнтази, так или эдак скроенную на один и тот же лад. Для такого интеллигентного человека должно было бы быть понятно, что уже первые негативные критики указали ему на совершенно неправильный подход. А тут добрые люди угрожают эти самые фэнтэзи на книгу скопить.
СССР ушёл в прошлое и лежит себе ковриком в виде дохлого льва в прихожей. Пришла пора придумать другие формы изложения.
Держите меня крепче, а то счас упаду...

Тартаковский.
- at 2012-05-28 07:58:15 EDT
А. Избицер - Игреку
- Mon, 28 May 2012 06:53:00(CET)

>>>>>>>>>>>>>>>>MCT<<<<<<<<<<<<<<<<<<

Верно. Но можно и попроще: ЕСТЬ ИСКУССТВО И - ИСКУССТВЕННОСТЬ, крайнее проявление чего - штукарство. До этого крайнего Борода не дошёл. И на том спасибо!

А. Избицер - Игреку
- at 2012-05-28 06:53:00 EDT
К примеру, могло ведь такое быть, что за словами Прокофьев и Андерсен у читателя нет никаких персональных ассоциаций. Или такое не может быть в принципе?

Дорогой Игрек!
По-моему, в данном случае это невозможно, "такое не может быть в принципе". Ибо автор очень надеется на персональные ассоциации читателя с его героями, «ставит» на них. Без них (ассоциаций) его собственные опусы вообще лишаются всякого смысла.
Для М. Бороды прославленные имена и подлинные факты их судеб – спасательные круги, без которых его проза неминуемо пойдёт ко дну. Так мне видится.

Victor-Avrom
- at 2012-05-28 06:50:22 EDT
Игрек
К примеру, могло ведь такое быть, что за словами Прокофьев и Андерсен у читателя нет никаких персональных ассоциаций. Или такое не может быть в принципе?


Как можно абстрагироваться от реального человека,
реального композитора Прокофьева? Неужто он был таким
г-ном, как малюет его неутомимый Борода?

Тут ведь не только про то, какой Прокофьев мелочный, какой
завистливый, трусливый, тщеславный... Но и о том, что
писал доносы.

Такое впечатление, что творческая манера Бороды очень
проста. Берется известный человек, не сгинувший при
сталинском беспределе, а получавший какое-никакое
признание. И густо в три слоя мажется дер-мом.

Тогда хоть как-то можно обьяснить тот радушный прием,
который Борода имеет от когорты авторов: вот Он (Прокофьев,
Еренбург, Шостакович, Алексей Толстой ...) так Он мерзок,
ещё и пожалуй мерзее меня. Но смотрю на группу
квакеров и вижу там явно не такого мелочного калибра
людей. Так что восхищение Бородой для меня по сю
пору - загадка.

Да нет, я за правду. Но тогда к подобным снам надо все же и
доказательства приводить. Где, какого своего
недоброжелателя Прокофьев органам сдал? А то - клевета
получается.

Янкелевич - Игреку
Натания, Израиль - at 2012-05-28 04:47:58 EDT
Дорогой Игорь, Вы пишете, что "не вдавался в исторические прообразы персонажей. Лично мне это было не главным. К примеру, могло ведь такое быть, что за словами Прокофьев и Андерсен у читателя нет никаких персональных ассоциаций. Или такое не может быть в принципе?"
А разве может быть иначе? Рассказ - это же не биографии Прокофьева и Андерсена. Через рассказы Моисея Бороды эпоха ощущается точнее, чем через прямое изложение. Но каждый читает, как может. Вот, к примеру, смогли же найти проблему: - "Если дождь был недавно, то как же может быть, что ни облачка? Совсем заврался Борода". Да, не указал Борода точное время, прошедшее ВО СНЕ после дождя. Страшное преступление! Как он мог!

Игрек
- at 2012-05-28 03:47:19 EDT
Короткий рассказ, кажется, все "смыслы" на поверхности, но как по-разному видят рассказ читатели. Просто восхитительная возможность для анализа восприятия печатного слова. Даже страшно признаться, что мне рассказ понравился. Я, правда, как-то не вдавался в исторические прообразы персонажей. Лично мне это было не главным. К примеру, могло ведь такое быть, что за словами Прокофьев и Андерсен у читателя нет никаких персональных ассоциаций. Или такое не может быть в принципе?
адепт
- at 2012-05-27 23:20:53 EDT
V-A
- at 2012-05-27 22:34:17 EDT
на свежевымытом недавним дождём небе не было видно ни облачка

Если дождь был недавно, то как же может быть, что ни
облачка? Совсем заврался Борода.


Но не стало ведь дождя!
Здесь ошибка - "наваждение".
Коль не любит кто вождя,
Значит, это - "навождение".

Б.Тененбаум-Самуилу
- at 2012-05-27 22:57:17 EDT
"... из текстов Моисея Бороды приходит живое ощущение сталинщины. Не изжитой по сей день ...".

Истинная правда. Сейчас, положим, это либо "обмылки Империи", либо золотые перья рептильной российской прессы, но есть и искренние, так сказать, прото-фашисты. Правда, как говорил Высоцкий - "... настоящих буйных мало ..." - но они все-таки есть, и в принципе могут натворить немало дел. Со ссылкой на большинство с Уралвагонавода ...

V-A
- at 2012-05-27 22:34:17 EDT
на свежевымытом недавним дождём небе не было видно ни облачка

Если дождь был недавно, то как же может быть, что ни
облачка
? Совсем заврался Борода.

Борис Дынин
- at 2012-05-27 22:30:18 EDT
Самуил
- Sun, 27 May 2012 22:16:26(CET)
Так же, по моему скромному разумению, из текстов Моисея Бороды приходит живое ощущение сталинщины. Не изжитой по сей день.
============================================
Именно так. Но ведь некоторые и изживать эту болезнь не хотят. Интересно, как независимо от индивидуальных оценок художественности текстов М. Бороды, у их читателей проявляется отношение к сталинщине, к взрастившей ее системе и ее плодам, иногда и у тех читателей, кто говорит о ее преступлениях. Впрочем, некоторым необходимо услышать прямые заявления о том, с кем автор. Иначе, смятение умов.

Самуил
- at 2012-05-27 22:16:26 EDT
Мне понравилось. Спасибо! Еще один сказ из замечательной серии, что разворачивается в публикациях здесь, на Портале. О вкусах не спорят — дело очень индивидуальное. Тем не менее, уважаемых читателей, упрекающих Моисея Бороду в "унижении" великих русского композитора и датского сказочника, прошу прикинуть, насколько соответствуют персонажи лесковского сказа реальным атаману Платов и императорам Александру и Николаю Первым. А ведь тоже, чай, не последние в истории люди были. Однако, мало кому приходит в голову изучать фактогафию царствований двух российских императоров начала XIX века по Лескову. А вот получить некое не выражаемое в точных научных дефинициях не знание даже, но ощущение той эпохи — да, это из Лескова вычитать можно. Так же, по моему скромному разумению, из текстов Моисея Бороды приходит живое ощущение сталинщины. Не изжитой по сей день.
Янкелевич - Гг Мыслителю и Старому одесситу
Натания, Израиль - at 2012-05-27 20:51:12 EDT
Господа Мыслитель и Старый одессит,
если позволите, то я добавлю пару слов в вашу дискуссию. И приношу извинения, что пишу сразу двоим.
По существу:
Если Вам не понравился рассказ, то в этом нет ничего особенного. Вот, к примеру, г-ну А. Избицеру не понравился. Так он и не должен всем нравиться. Но вот Ваш комментарий - это отдельный разговор.
1) «текст графоманский, тут не поспоришь» - вообще-то Вы очень грубо унижаете остальных читателей. Почему Вы считаете, что имеете право утверждать истину в последней инстанции? Почему «не поспоришь»? Вы не разрешаете? Против Вашего утверждения нельзя спорить по определению? Эта фраза ставит написавшего ее в позицию стоящего над серой толпой остальных читателей гостевой. К сожалению это характеризует не текст, а написавшего.
2) «почему так восторженно на все рассказы г-на Бороды реагирует одна и та же группа наших почтенных коллег?» - А Вам не приходил в голову простой ответ: нравится! Но такой ответ не вписывается в Вашу парадигму. Вам надо что-то иное, не то, что пишут комментаторы, а что-то спрятанное между строк, не написанное ими, но коварно подразумеваемое. Что-то в этом знакомое, право слово.
3) «Почти все тексты М.Бороды пропитаны нескрываемой желчью, язвительностью и авторским издевательством по отношению к Сов. власти и к тем людям, которые её представляли, с ней сотрудничали, творили в Сов. годы.» - что-то напоминает сильно знакомое. А вот что: Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» от 14 августа 1946 года в котором подверглись жесточайшей критике редакции обоих журналов «за предоставление литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды советской литературе». О повести «Перед восходом солнца» в своем докладе он говорил: «В этой повести Зощенко выворачивает наизнанку свою подлую и низкую душонку, делая это с наслаждением, со смакованием…» Но Ваша фраза, безусловно слабее, не тот уровень.
4) «Уверен, следующим будет Д.Д. Шостакович» - Вы помните: «Что ж вы думаете, со мной это легче, чем с флейтой?» Помните, как Гамлет предлагал поиграть на флейте – все просто, сюда дуть, а здесь прикрывать дырочки пальцами. Вы думаете, что автор проще, чем флейта? Вы за него знаете, да еще и уверены? Поиграйте лучше на флейте.
5) «Но М.Борода никогда не сделает героем своего рассказа Рахманинова или Шаляпина. Т.е. тех, кто эмигрировал и не творил в советские годы. Вот эти насмешки, эта вылитая авторская желчь, ерничанье автора в отношении своего персонажа, находит среди большинства здешней публики благодатную почву». Я надеюсь, что Вы заметили, что те, кого Вы называете «большинство здешней публики», это те, кто по многим причинам эмигрировали из СССР и России. Вас это оскорбляет? Так не водитесь с нами. Но совершенно закономерно, если человек, считающий жизнь в СССР (России) отвечающей ему по духу, продолжает жить в своей любимой стране. Это его право и выбор. Но тех, кто счел иначе – миллионы, нравится Вам это или нет. Это наш выбор и наш взгляд на жизнь.
6) Интересно, как Вы относитесь к пьесе Евгения Шварца «Дракон»? Там дракон говорит: «Я сегодня попросту, без чинов». Вполне в Вашем духе написать, а разве драконы говорят? А их вообще не бывает. И так далее. Но вот такая мелочь, эта пьеса вовсе не про дракона, а про совсем другое, про жизнь в СССР, про двоемыслие и т.д. Но уже слышу Ваше - Но к чему это ерничанье? Если Вы в защиту честных имен «мастеров культуры», то и там не все так просто. Кроме того Прокофьев вряд ли нуждается в Вашей защите. Но не забудем, что тоталитарную власть именно мастера и обслуживают, за что им хорошо платят. Когда уничтожали казаков, то они снимали фильмы про счастливую жизнь казачества и сочиняли прекрасные песни. Все примеры не перечислить. Да что говорить, «имеющий уши да услышит».


А. Избицер
- at 2012-05-27 20:42:12 EDT
«… Так вот эту историю и рассказывают. Ересь, конечно, чепуха, всё от начала до конца выдумано… Но – забавно!».

Бесспорно, чепуха! Но не потому, что «всё от начала до конца выдумано». Как раз многие факты – как и сами имена – не выдуманы. Но то, что выдумано - не талантливо, пресно. Потому – нет, не «забавно!».
Шутка сказать: Андерсен и Прокофьев! Но где они здесь, в «сказке» сей, эти два великих сказочника? Их нет! Есть пара самозванцев, беспардонно "нацепивших" их имена и присвоивших себе детали их биографий. Они несравненно мельче, банальнее двух непредсказуемых Художников, каждый из которых и в повседневной жизни был «большим оригиналом».
Хотя сами по себе измышлённые «предлагаемые обстоятельства» действительно забавны, однако полное отсутствие дара перевоплощения у автора, как и его куцее воображение – не только не достойны его же замысла, но, главное – унизительны для его «прообразов». Кроме того, так сны не снятся, так они сочиняются теми, кто не способен передать таинства сновидений.

Виктор Каган
- at 2012-05-27 20:28:57 EDT
Спасибо за рассказ - ещё один в интересной и оригинальной серии рассказов, постепенно складывающихся в книгу.
М. Аврутин
- at 2012-05-27 12:02:25 EDT
Не понял, чем этот рассказ, так возмутивший Соню Т., походит на «полу-блатные» баечки. Впрочем, ей не понравились и стихи «старого, ностальгического» Бродского (тогда 55-летнего; кто из нас сегодня моложе, пусть «поднимет руку»). А ведь у Бродского были причины раздражаться на аудиторию, но о них Соня умолчала.

Как отметил маэстро Штильман, «Прокофьев "поставил" на СССР…», т.е., принял правила игры, и ему нравилось «выигрывать» поездки за рубеж, обожание поклонников и пр., а участь других, отказавшихся играть по этим дьявольским правилам, включая собственную жену, его не особенно волновала.

На принявших правила держался сталинский режим, исполнявшие преступные приказы хозяина виновны в гибели миллионов в годы войны, сегодня на них опирается бандитский режим Путина.

Психологические рассказы М. Бороды – это своеобразная история страны, в которой прошла большая часть нашей жизни. Ведь многим исторические исследования представляются занудством. Да и лжи в них хоть отбавляй. Взять ту же историю войны. Нам повезло – мы читаем воспоминания о войне уважаемого всеми Иона Дегена. А другие, вроде В.Суворова, зачитывались мемуарами вралей, бездарных полководцев.

Янкелевич - М. Бороде
Натания, Израиль - at 2012-05-27 09:08:34 EDT
Спасибо, дорогой Моисей, за Ваш новый рассказ. Времена были далеко не вегетарианские, что поделать, времена, когда могли постановлением ЦК решить что угодно. Трудно представить, как тогда жилось тем, кто понимал, вероятно по Оруэллу. Помните такой фильм "Шапка"? Там есть такие слова: "Нет, если ему прикажут, то он Вас конечно расстреляет. Но по своей инициативе он это не сделает!" Успехов Вам. Всего наилучшего.

Соня Т.
Сан Франциско, - at 2012-05-27 07:47:04 EDT
Да, за что же это. Чем великие покойники так провинились перед автором,
что он их одного за другим делает героями своих полу-блатных баечек.
В прошлом выпуске - Эренбург, впавший по злой воле Моисея в модный "хэппенинг".
В этой - уснувший Прокофьев шпарит на какой-то пролетарской фене с внезапно заговорившем по-русски датским сказочником.
Одно успокаивает, что сами герои, давно пребывая в лучшем из миров, не смогут уже насладиться буйной прозой Моисея Бороды в жанре фантазис(?).
Не прочтут, бедолаги, как Андерсен "налил себе в чашечку из стоящего рядом кофейника кофе" и как Прокофьев (загадочно обозначенный автором буквой "П."), вдруг размечтался скороговорочкой, приличествующей скорее полу-грамотному пролетарию, чем композитору "П.": "Тут П. впервые с тоской подумал о том, как же всё-таки жаль, что поблизости нет хотя бы оперуполномоченного с его родины. Тот бы живо этого ретивого старика приструнил. ".
А может я сама ни черта не утонченная? Может так безнадежно отстала от всего нового в жизни и литературе, что мне просто не угнаться за этим полетом фантазии и непревзойденными блестками юмора?

И все таки тревожно. Кто следующий? Ведь, наверняка, задумана трилогия.
А что, если Набоков. Ведь месяц назад умер его единственный сын и никто уже не сможет за него постоять.

A.SHTILMAN
New York, NY, USA - at 2012-05-27 07:24:25 EDT
Прелестный рассказ-притча. А ведь интересно - последняя, 7-я Симфония Прокофьева - быть может самое его сказочное и поэтичное сочинение. Она осталась поэтическим завещанием великого композитора. Возможно, что как это часто бывало - сам композитор, как личность и человек - был далёк от поэтичесих высот созданных им творений. Но так бывало в истории музыки. Только тогда - в до-советское время - это были вегетарьянские времена, и никого никакое раздвоение личности не волновало и не служило поводом для восхвалений или преследований. Прокофьев "поставил" на СССР - окончательно в 30-е годы. Жена, не имевшая сов. гражданства была арестована и много лет провела в ГУЛАГе. Вторая жена - Мира Мендельсон - по мнению некоторых западных исследователей жизни и творчества Прокофьева, была специально "приставлена" к композитору, чтобы "осуществлять партийный контроль" над всей его жизнью. Едва ли можно с уверенностью судить об этом, но то, что он мало сделал, или вообще ничего - для спасения своей жены, которую он так мило называл всю их совместную жизнь "пташкой" - безусловно не украшает жизнеописание гениального композитора. А то, что он гений - это,кажется, было ясно даже в советские времена.
Эта новелла очень тонко описывает подсознание композитора, даже во сне опасавшегося "глаза наблюдающего", вполне осознавая свою инородность, если даже не "иностранность " себя самого в обществе "мира и социализма". Очень психологически тонкая новелла.Но это, конечно, для хотя бы немного знающих предмет исследования.

_Ðåêëàìà_




Яндекс цитирования


//