Невостребованная память

Дорогие друзья!

Я возглавил в Тель-Авивском университете новый большой проект по сбору свидетельств личного происхождения о Великой Отечественной войне (письма, телеграммы, почтовые карточки, благодарности, наградные листы, похоронные сообщения и др.). Атмосфера, которую они с собой несут, переживания, сознание того, что эти листочки из того самого времени – оставляют ощущение сопричастности. И тут я обнаружил, что писем сохранилось очень мало. Люди, собравшиеся в Израиль, жгли письма и рвали фотографии. В конце 1980-х и начале 1990 годов из Советского Союза ведь уезжали навсегда, без права возвращения. Оставлять было некому.

Репатриация сняла немоту, люди начали делиться тем, о чем молчали много лет. Но одновременно она уничтожила документальные свидетельства народной памяти. Остались устные свидетельства, удивительные рассказы, но не осталось писем…

И когда вдруг случается удача, и кто-то приносит «треугольник» или почтовую карточку, иногда цветной конверт (они были редкостью, стоили дорого, взять было негде), то я чувствую себя счастливым.

Публикация писем с войны предпринималась и в нашей прошлой жизни. Как правило, это были парадные издания, приуроченные к той или иной юбилейной дате – 20, 30, 35, 40 лет Победы. Это были пронзительные письма–прощания солдат перед боем, когда выжить было нельзя, партизан и подпольщиков, осужденных на казнь (и почти никогда узников гетто). Они дышали жаждой жизни и ненавистью к врагу. Словом, то, что и требовалось для режима личной власти Сталина. Все остальные свидетельства выбраковывались военной цензурой или передавались по списку в органы контрразведки…

Ни разу в советское время не было издано ни одного сборника писем о тяжелом материальном положении в тылу, безвозвратных потерях на фронте, отчаянном голоде и непосильном труде эвакуированных, вранье властей и служебных преступлениях, эпидемиях и детской смертности, каторжном труде в колхозах … Всё списывали на войну. Считалось, что даже в голодном тылу лучше – там не стреляли, не бомбили и не взрывали. А что происходило на самом деле? Были люди, которые вопреки всякой логике, писали, или передавали письма с нарочным, пользуясь случайной оказией, вели дневник…

Как работал у людей внутренний цензор, что приходилось приносить в жертву самоконтролю? Военные письма (фронт и тыл) дополнят секретные донесения, составленные сотрудниками Министерства госбезопасности о задержанных посланиях, компрометировавших советскую власть. Отдельная глава будет посвящена отношению к политике нацистского геноцида еврейского населения.

Письма отличались не только по внешнему виду и содержанию. Большую роль играло то, кто писал: мужчина или женщина, юноша или девушка? Родители сыну или дети отцу на фронт? Письма содержат неповторимые детали, наивность или суровую констатацию.

Воевавшие в действующей армии вспоминают, что политработники специально инструктировали солдат и офицеров не писать правду о лишениях и потерях, избегать любой негативной информации. Почему? С одной стороны, чтобы не выдать «военную тайну», а с другой - не разочаровывать родных, которые и так выбиваются из сил, чтобы помочь фронту. На самом деле, это было стремление скрыть просчеты и неудачи командования, неподготовленность и непрофессионализм, неоправданные людские потери…

Письмо с фронта всегда было радостью, даже если лишено содержания. Пишет, значит, жив, есть шанс, что вернется…

Израиль в этом отношении - уникальное место для научного поиска, сравнений, аналогий, размышлений и выводов. Казалось, военные письма, что особенного? Но, судите сами, встречаю на презентации «Иерусалимского журнала» знакомого журналиста и напоминаю ему старую просьбу об источниках личного происхождения. Военные письма? Да, нет ничего, я же говорил, хотя … Тут, он взял паузу и сказал – есть только одно. Расскажи - заинтересовался я.

И тут услышал, что письмо это от жениха его матери, который погиб, чуть ли не в первом бою. Так и осталось оно первым и единственным. Но мама сохранила. Потом вышла замуж, родила моего знакомого. Мама давно умерла, а моему знакомому мы недавно справляли его 75 лет и 50-летие творческой деятельности…

С момента гибели молоденького солдата, любившего, но не ставшего мужем, минуло семь десятилетий – «косточки уже сгнили», как говорил мой отец. Папа прошел всю войну, но и его уже 14 лет как нет в живых…

А то письмо сохранилось, его привезли в Израиль и теперь оно у меня в коллекции. Его содержание с точки зрения информационной нагрузки кто-то посчитает минимальным, но зато, какой шлейф тянется …Собственно, мой знакомый не придавал значения этому неординарному сюжету. Когда же я все это ему развернул, согласился – а, ведь ты прав.

Я получаю письма и отвечаю на телефонные звонки из разных стран, где оказались бывшие участники Великой Отечественной войны: Белоруссия, Украина, Россия, Молдова, Грузия, США, Канада, Австралия… Как правило, если люди обращаются, то есть чем поделиться. Но самые трогательные звонки из Германии. Это старики, которые потянулись туда от советской и постсоветской безысходности вслед за детьми. Однако, несмотря на сытую жизнь, память у них продолжает саднить.

Стоило мне опубликовать свое сообщение о том, что Тель-Авивский университет приступил к сбору и хранению военных писем, как многие откликнулись. Что должен чувствовать такой человек? Звонит ветеран – я с первых дней был на фронте, я такое повидал… Возьмите мои письма, детям некогда, а внуки – уже «немцы».

Удивительно, что письма отправляют не только заказной, но даже простой почтой - привыкли, что в Германии все работает как часовой механизм. Представляете, открываешь почтовый ящик, а там подборка из 20 писем и открыток 1942-1943 гг. и похоронка… Оригиналы!

У меня самого сердце стучит, когда я их читаю. Первое письмо – мама и папа, меня уже многому научили, еду на передовую. Второе – перед боем, третье – представлен к медали «За отвагу» за подбитый танк, четвертое – похоронка, пятое – письмо из госпиталя о том, что все время был в сознании, умер и похоронен на еврейском кладбище Харькова.

Мой отец тоже воевал. В 1941 г. – народное ополчение в Речице Гомельской области, только окончил девять классов. Потом из Башкирии добровольно на фронт в 1942 г. в семнадцать лет. Служил в противотанковой артиллерии, которую называли «Прощай Родина!» Возил на своей полуторке пушку-45 мм и снаряды. Был уверен, что убьют, но выжил … Вернулся домой из Германии только три года спустя после победы, до этого призыв 1925 г.р. не подлежал демобилизации. Моя бабушка Лиза (папина мама) спрашивает отца – что делать с письмами, которые она бережно хранила все эти годы, привезли в Речицу из эвакуации? Папа отвечает, так я же вернулся, живой! Делай, что хочешь … Письма стали не нужны и их бросили в печку. Потом спустя годы, жалел, пропали ценные свидетельства. По словам отца, про цензуру, когда враг находился в 50 м., он не думал, что видел, о том и писал. Проверить нельзя, писем нет…

Собрать письма означает уберечь от забвения память о многих людях и тех, кто им был дорог. Время для выполнения этой работы осталось немного. Нужно торопиться. Если у вас что-то есть, поделитесь. Мне можно позвонить 02-672-3682 (+972-2-672-3682) или послать электронное письмо: smilov@zahav.net.il или воспользоваться обычной почтой по адресу:

Dr. Leonid Smilovitsky, chief researcher,

The Goldstein-Goren Diaspora Research Center,

Carter Bldg., Tel Aviv University,

Ramat Aviv, Tel Aviv 69978

ISRAEL

Заранее благодарен,

Леонид Смиловицкий, доктор исторических наук,

ст. научный сотрудник Центра диаспоры

при Тель-Авивском университете.