Мениппея Губермана^*

К радости: недавно вышла новая книга Игоря Губермана «Восьмой дневник». На обложке – фотофантазия Кати Рождественской по картине Веласкеса «Менипп». То есть, зрим мы лик и башмаки Игоря Мироновича, а в остальной натуре вылитый Менипп – древгрек, философ-киник, писал сатиры (уж киники, небось, ценили «гарики»!), именно от его имени пошла гулять «мениппея» – смешение жанров, микст комедии и драмы, смешного и трагичного, высокого, на котурнах, и низкого, фрейлехс вприсядку.

Губерман – насмешник и одновременно летописец, Менипп и Пимен нашего смутного эона, когда повесть временных лет, ей-ей, оборачивается мениппеей. Его новая книга – «о странствиях моих за два последних года». Причем, странствиях как в пространстве (престранные путешествия в Лондон и Львов, Норильск и Магадан, и так далее, куда уж дальше), так и по страницам своих новых стихов – с обязательным возвращением в иерусалимскую Итаку, в родимый микрорайон Неве-Яков. Вечные встречи с читателями (имя им легион), легкие на подъем гастроли с «гариками» – и легли в основу «Восьмого дневника».

Удачная случилась колея,

в которую забрел гулящий дух,

и деньги зарабатываю я,

себя же самого читая вслух.

Самоирония Игоря Мироновича – весьма редкостное явление в надутом литературном мире. «Умело имитировал парение над чернью», – некогда измывался Саша Черный над Брюсовым. Нынче столько бросовых пиитических премий и придуманных величаний, что Губерман проламывается (вальяжно, не замечая) сквозь этот картонный валежник, как медведь-шатун. При этом, он, по собственному признанию, похож и на медведя, и на цыгана его. Брожение по свету связано с отделением от тьмы, принадлежность к таборно-избранному народу (а кому еще придет в голову, бубня, плясать с Книгой!) заставляет непрерывно двигаться и неустанно шевелить стилом. Хотя, конечно же, творческое кочевье может происходить и в застолье, и на домашнем ложе:

Душа вкушает ублаженье –

в окно гляжу,

для жизни главное – движенье,

а я лежу.

Зато географические перемещения Игоря Мироновича имеют явно тайный смысл – ежели отметить проколами на карте места его поэтических побывок (и закулисных влияний на умы), да занести это в протоколы, то не одну букву «шин», как метку можно наскрести, будто в деле Бейлиса, а целый библейский алфавит. Постепенно вырисовывается натуральное Откровение Губермана, мета-апостольское «Послание к евреям и всем, всем остальным».

В данной его прозе, особенно в главе «Земля костей и черепов», по ком звонит несмолкаемый джон-донновский поминальный колокол? А по всем нам, замешанным на одной крови и почве: «зека – чека, бирка – колышек, жизнь – смерть, добро – зло»...

Истребительно-трудовая история, старуха Клио с полкило денатурата и завшивленной косой – гулажно втискивается в текст, бумажный пейзаж без проволочек обрастает колючкой, сарказм истончается, а катарсис омывает ключево. «То безумное по жестокости время давно уже не дает мне покоя...» – печалуется Губерман. Эх, Русь, родина СЛОНов (Соловецкий лагерь особого назначения) – что же оно за царство-государство такое, треклятое-тридевятое!

Я теперь там бываю в гостях,

ощущая повсюду в отчизне,

что отчизна стоит на костях

миллионов погубленных жизней.

Ось «Восьмого дневника», красная нить этого пекреати-колобка, тугого клубка «гариков» и прозы – Свобода, свобода как таковая, вне барачного равенства и стадного братства. Губермановы «Дневники» – своеобразные «Красные колеса и турусы», здесь Русь, ея города и годы, жизнь и судьба, лагерные будни и идейные бредни, великие переломы и истории болезней выписаны замечательным языком, сравнимым с Зощенко-Аверченко периодов «Голубой книги» и «Всеобщей истории глазами сатириконцев». Этакий Исаич от Мироныча! Мениппея достигает апогея.

«Просто мало что в России изменяется, происходят и уходят реформаторы (а среди них – и просто палачи), но неизменным остается что-то коренное в атмосфере, психологии народа и устройстве этой удивительной страны», – отмечает Губерман, а растекшись чуть дальше по древу, радостно обнаруживает искомую корневую систему: «Не могу не похвастаться – расшифровка аббревиатуры КГБ, как Конторы Глубокого Бурения принадлежит лично мне, ведь я недаром был братом знаменитого геолога-бурителя».

Шепотом вставлю и свои пять шекелей – мне один видный профессор (мой друг Миша Сидоров) говорил, что есть древняя талмудическая формулировка КГБ – «Коэн Гадоль Бетмикдаш», сиречь Первосвященник Храма, смотрящий страны обетованной – вон откуда ноги-то растут, с длинными руками!

Шибко понравилось мне в «Восьмом дневнике», как сидят раз в Кембридже Буковский и Губерман и гутарят об оппозиции российской, о выходе на площадь в последний день каждого месяца (санитарный день, бывает), и Буковский брезгливо так роняет: «Какая это оппозиция? Оппозиция – это ведь не менструация, она не ежемесячной должна быть, а постоянной».

Вот поэты молодцы, издавна они бодалися с властями, постоянно подрывали устои. Общеизвестны эзоповы проказы поэзии советской, столько потайных строф зафигачено – карма наша, держи шире! «Бедной братии батрацкой сколько погубил канал!» – это так Пастернак беломорско-балтийски, переделкински-лагерно перелагал Гете. И его Фаусту «СТАЛИ НУжны до зарезу...»

Однако, милые, у нас другое тысячелетье на дворе и глубина сибирских руд в загоне, а потому у Губермана, слава богу, пласты выходят на поверхность – открытые разработки, попросту сказать, таки нахлынут на разрыв! Игорь Миронович в неохватном своем творчестве абсолютно свободен, а услыхав про «плохую отметку», наверняка мысленно стирает «л».

Когда озираешь его свежую прозу и новорожденные «гарики», то всегда несказанно поражаешься – не счесть пороху в закромах! Целые циклы по сусекам! Ядерный полет фантазии, ядреный розлив изобретательности, повсеместная философичность («в запасе большие выписки из бесед Эмпедокла с Тетрациклином») – словом, он все так же стар, ну, в смысле, star, мол, знаменит, и млад душой!

Реб Губерман как некий пророк из Неве-Якова с невероятной энергией выпускает на волю свои четырехкрылые катрены-«гарики» – немалая толика которых откупоривает вопросы и ставит ответы, бродит по борхесовым шестигранным галереям с граненым стаканом, составляет ребусы бытия и разрешает сомнения. Попутно Менипп Миронович слегка разрушает иллюзии, не без того. Вестимо, жизненная мудрость удручающе действует на розововыйность линз...

Но мениппея неизменно машет своими мотыльково-совиными крылышками – и если уж Губерман вначале печально цитирует погибшего в заключении Анатолия Марченко: «За шесть лет тюрьмы и лагеря я съел два огурца: в 1964 году один огурец, а еще один – в 1966 году», то обязательно и на светлую чашу текста ляжет гирька-«гарик»:

Когда существование плачевное

заметно приближается к концу,

то средство наиболее лечебное –

прильнуть после стакана к огурцу.

Ох, не зря по мениппейному Мельникову-Печерскому, затворники в староверских скитах называли водку «иерусалимской слезой» – святое дело!

Особо в «Восьмом дневнике» Губерманом выпестованы «гарики», в которых воспета, скажем так, вечерняя пора человека, иными словами, золотой возраст, грубо выражаясь – старость.

Я – праведник, и это все заметили,

а я об этом Бога не просил,

но старость – это время добродетели,

поскольку на пороки нету сил.

Читательская записка из главы «Обратная связь»: «Игорь Миронович, что для вас женский оргазм?» в конце концов счастливо и созвучно находит свою половину:

Погас-потух запал мой дерзкий

за годы в жизненной пустыне,

но пенис мой пенсионерский

исполнен пафоса и ныне.

Свойственный сапиенсам страх слова на букву «с» (смерть) в сих стихах сменяется смеховой стихией. Склонный к сплину склон лет сводится к скатыванию на Летейских салазках:

Надолго выписал билет

нам Бог в земной бардак,

и вот качусь по склону лет

и не скачусь никак.

И стылый Стикс скукожился и стих, и снова слалом да сплошной бобслей:

Забавно мне скользить по склону лет

и слушать наше пение пропащее,

былое сплыло, будущего нет,

но длится и гуляет настоящее.

Я могу верстами выписывать из книги Губермана, но читателю лучше самому осилить эту дорогу, оценить его «Дневник» – пока восьмой... Будем считать, что восьмерка – это вставшая на ноги, подбоченившаяся бесконечность. Значит, далее – всегда.

* Игорь Губерман. Восьмой дневник – Иерусалим: Агасфер, 2013. – 394 с. ISBN 978-965-7129-80-7