Интервью с Оскаром Борисовичем Фельцманом

В квартире композитора, Москва, Газетный пер., д. 13

Время: 8 августа 2012 г., 14-00

Беседовала Светлана Анатольевна Богданова
           (Оскар Борисович скончался 3 февраля 2013 года - ред.)

- Расскажите, пожалуйста, о своем детстве, где Вы родились, в какой семье,  что Вы помните…

- Сейчас я все Вам расскажу. Родился я в Одессе, в семье врача. Откуда, как моя семья пришла в Одессу я не знаю. Отец мой был врачом, а мама, как сейчас принято говорить, домашняя хозяйка. Ее звали Циля Абрамовна, девичья фамилия ее была Рабинович. Но надо Вам сказать, она была домашней хозяйкой, которая исполняла огромную роль в моей жизни. Может быть, если бы не мама, я не был бы таким композитором, как сейчас. Мама уделяла мне огромное внимание, водила меня в музыкальную школу, потом в консерваторию: в общем, она жила моей жизнью музыкальной.

Оскар Борисович Фельцман и его жена во время проведения интервью

Родился я на Малой Арнаутской улице. Я мог бы родиться на Большой Арнаутской, но родился на Малой. Малую Арнаутскую все знают, это знаменитая улица, а Большую Арнаутскую не все знают. Но, так получилось. У меня были дедушка и бабушка, с маминой стороны. О них я всегда говорю с огромной нежностью и с большим волнением. Я их очень любил. И сейчас, когда их давно уже нет, я их люблю по-прежнему. Эти замечательные люди тоже сыграли в моей жизни огромную роль и уделяли мне огромное внимание. Очень были довольны, что я занимаюсь музыкой и помогали мне во всем.

В нашей квартире был рояль. На этом рояле я с четырех лет играл до поступления в московскую консерваторию.

Я должен Вам сказать, что я был связан с музыкой накрепко. Не такого дня, нет такого периода жизни, чтобы я был без музыки. Мой отец был врачом, одним из самых знаменитых врачей-хирургов в Одессе. Но кроме того, что он был хирургом, он еще был музыкантом. Он учился музыке и очень хорошо играл на рояле. В Одессе, знаете, все с юмором. Про него шутили, что среди музыкантов он самый лучший врач-хирург, а среди хирургов он самый лучший музыкант-пианист. Вот в такой обстановке я родился и в такой обстановке я жил.

У нас в доме, внизу, была синагога. И я как сейчас помню, мне было тогда четыре года, пять лет, мой дедушка меня повел в эту синагогу, и я слышал, как поют канторы, как поют люди, как звучит еврейская музыка. Я должен Вам сказать, что это произвело на меня огромное впечатление. Я до сегодняшнего дня чувствую, что вселил в меня еврейский дух вот этот самый кантор в еврейской синагоге на Малой Арнаутской. Это большое-большое дело.

Я учился в знаменитой школе имени Столярского.

- У него самого?

- Нет, я сейчас расскажу как я учился. Я у Столярского, у самого, занимался две недели. Знаете почему? Вначале меня папа и мама привели к Столярскому, он был скрипичным мастером. Он меня послушал и сказал: «Я с этим мальчиком буду заниматься». Но, должен Вам сказать, что я две недели только прозанимался у Столярского, а потом я ему сказал: «Я больше не хочу у Вас учиться. Я хочу играть не стоя, а сидя». Он ответил: «Тогда Вас надо отвести к Берте Михайловне Райнбальд. Она будет Вас учить играть на рояле. И будете сидеть». И с тех пор я учусь и играю на рояле.

Я Вам должен сказать, что интуитивно я сделал это очень правильно, потому что рояль – это оркестр, а скрипка, все-таки, это не совсем… у нее, ограниченные, сравнительно, возможности. У рояля больше, все-таки, возможностей. И вот я учился игре на рояле в школе Столярского. Я очень хорошо занимался и делал большие успехи. И в 1939 году, когда я поехал в консерваторию, я играл концерт Рахманинова с оркестром. Я был, одаренным, в общем, мальчиком.

В то время, когда я жил в Одессе, в Одессе были замечательные музыканты. Я учился, и рядом со мной был гениальный, выдающийся пианист Эмиль Гилельс. Я учился у Берты Михайловны Райнбальд, которая учила Эмиля Гилельса (он был старше меня). И я мог слушать, как он играет и как он занимается, это большое-большое было дело.

В 1939-м году я уехал в Москву и держал экзамены в консерваторию. Я должен Вам сказать, что я лучше всех поступил в московскую консерваторию. Я был очень хорошо подготовлен. В Одессе я не только учился игре на рояле, а я рано начал писать музыку. В пять лет уже были мои первые пьесы для рояля. И вот я поступил в консерваторию по двум специальностям, по роялю и по композиции. По композиции меня принял Шебалин Виссарион Яковлевич. Шебалин, знаменитый композитор и знаменитый педагог. А рекомендовал меня Шебалину Дмитрий Дмитриевич Шостакович. Шостакович меня с раннего детства знал. Он приезжал в Одессу, и его со мной познакомили. Дальше, как только Шостакович приезжал в Одессу, он приходил к нам, и я играл ему новые свои сочинения, играл на рояле, и от этого получал огромное удовлетворение. В общем, в Москве я учился у Шебалина, и, должен Вам сказать, был одним из самых заметных учеников – студентов консерватории. Достаточно сказать, что со всего композиторского факультета я единственный получил сталинскую стипендию, 500 рублей. В то время довоенное это были большие деньги. На эту стипендию я снимал квартиру (комнату), питался, и еще мои родители мне присылали деньги. В общем, я жил неплохо.

Потом, когда началась война, я уже был довольно известным композитором. Меня послали в Новосибирск. В Новосибирске я был избран председателем Всесибирского союза композиторов. (В действительности – ответственным секретарем Новосибирского отделения Союза советских композиторов, с 1970 стал называться Сибирская организация Союза композиторов РСФСР, с 1995 г. – России. – прим. автора) Мне было тогда 20 лет. В 20 лет я был уже таким человеком, которому поручали большие дела. В Новосибирске я окунулся в большую музыкальную жизнь. В эвакуации там был симфонический оркестр Ленинградской филармонии под управлением Мравинского, Александринский театр, знаменитые артисты. И в том числе приехал туда знаменитый джаз под управлением Утесова. Я впервые в Новосибирске познакомился с Утесовым и впервые почувствовал любовь к музыке легкого жанра.

После Новосибирска я вернулся в Москву, и в Москве меня уже знали как молодого, подающего надежды композитора. Заказывали мне музыку к спектаклям, и я писал музыку.

Я начал писать песни. Песня – это огромное дело, это большое искусство. Я к песне пришел непросто. Я раньше писал сонаты, квартеты, серьезную музыку, а потом начал писать песни.

Во время того, как я начал писать песни, меня уже узнали как композитора легкого жанра, и обратили на меня большое внимание. Ну, короче говоря, вот так началась моя музыкальная жизнь, в легком жанре, после войны. А дальше Вы все знаете.

Я должен Вам сказать, что я начал писать не только песни. Во время войны меня познакомили с Московским театром оперетты, который был в эвакуации в Сталинске (Ныне – Новокузнецк. – Прим. автора). После войны, когда я приехал в Москву, я пришел в Московский театр оперетты. Меня уже там знали, обратили внимание. Я начал в Москве большую музыкальную жизнь с того, что я начал писать оперетты. Это большое дело. Обычно начинают с песни, с малой формы, а я начал с оперетты. Это потому что я был хорошо подготовлен. Я должен Вам сказать, что еще в Одессе я был знаком с Шостаковичем, он обратил на меня внимание. Когда я приехал в Москву, меня уже знали и Шостакович, и Прокофьев, мне было уже не так одиноко.

Я написал первую мою оперетту, это «Суворочка или дочь фельдмаршала». Она была поставлена в Московском театре оперетты. Я был тогда совсем молодым человеком.

После того как с большим успехом прошла «Суворочка» в Московском театре оперетты, я начал думать о том, чтобы начать следующую оперетту. Следующая оперетта была «Воздушный замок», на либретто В.Винникова и В.Крахта. Действие этой оперетты происходит во Франции. В центре – прообраз Раймонды Дьен (французская общественная деятельница, активная участница антивоенного движения в 1950-х гг. – прим. автора). Эта оперетта тоже была поставлена в Московском театре оперетты и еще в других театрах. Короче, первые мои шаги в музыке были связаны с опереттой, а потом уже я начал писать песни, и эти песни стали известны.

- Дунаевский тоже в это время писал?

- Когда я писал «Воздушный замок», я писал его под впечатлением музыки Исаака Осиповича Дунаевского. Исаак Осипович в это время был в Москве, писал музыку к кинофильмам, и, кроме того, писал оперетты. Его знаменитая оперетта «Вольный ветер». Вот после «Вольного ветра» я написал «Воздушный замок». Это большое, большое было дело.

- Не было ли на Вас как на еврея гонений?

- Вы знаете, это было не такое простое время, 1948-й – 1950-е годы, очень много было постановлений ЦК партии, «Об опере Мурадели» и так далее. Вы можете меня спросить, как ко мне тогда относились? А потом, как ко мне относились как к еврею? Я должен Вам сказать, я не знаю, почему это получилось, я думаю, потому что я был одаренный человек, но меня еврейский вопрос не касался, до сегодняшнего дня. Вы понимаете, в эти трудные годы, когда евреев притесняли, меня не трогали. Очевидно, думали, пусть один такой талантливый еврей будет, он нам пригодится (Смеется). Вот так я начал писать, и меня никто не притеснял. Были постановления ЦК, но они меня не касались. Наоборот, в Союзе композиторов меня продвигали и хотели, чтобы я был известным человеком.

- Как Вы себя определяете, свою национальную принадлежность?

- Почему я считаю себя евреем, и как это все произошло? Я должен Вам сказать, я себя считаю евреем, потому что я еврей коренной. Мой отец еврей, мать еврейка, дедушка, бабушка… все евреи. Должен Вам сказать, что я тогда еще в Одессе понял, что евреи – это очень талантливая нация. Эмиль Григорьевич Гилельс евреем был, Таня Гольдфарб, пианистка – еврейка, и так далее. Но, должен Вам сказать, я жил в атмосфере интернационализма, никто не тыкал, русский ты или еврей. Я жил как музыкант, как человек.

- В консерватории тоже не было антисемитизма?

- Нет, в консерватории тоже не было. Я еще раз Вам говорю, что антисемитизм на протяжении моей жизни меня не касался.

- Вопрос о сыне

- Я должен Вам сказать, что точно также, с самого детства, я определился как будущий музыкант, также мой сын с четырех-пяти лет начал заниматься музыкой, игрой на рояле. Владимир Фельцман. Я могу без лишней скромности сказать, что он один из самых выдающихся пианистов мира сейчас. Он живет в Америке уже больше двадцати лет. Он приезжает сюда каждый год. Играет в Большом зале консерватории. Мне звонит по телефону, я ему звоню. Поэтому у нас с ним тесная связь. Я страшно доволен, что он не композитор, а пианист. Но пианист замечательный.

- Ваши произведения он играет, конечно?

- Нет, мои произведения он не играет, потому что я для рояля не пишу. Только то, что раньше, в детстве писал – да.

Он знаменитый пианист, играет во всех самых лучших залах мира, с лучшими оркестрами, с лучшими дирижерами. Он – президент музыкального колледжа в Нью-Полсе, около Нью-Йорка. Этот знаменитый музыкальный колледж пользуется большой известностью среди музыкантов в Америке. Он преподает, большой профессор. Когда он приехал в Америку, его встретили на аэродроме и вручили сертификат пожизненного профессора консерватории.

- Насколько тяжело это написать песню?

- В двух словах я расскажу. Я же говорил, что начал свою творческую жизнь с оперетты, а потом пришел к песне. Но, должен Вам сказать, что песня как жанр – один из самых трудных. Песня длится три-пять минут, за которые ты должен рассказать людям очень многое. И, должен Вам сказать, я шел к песне через хорошую, большую, серьезную работу. И сегодня, должен Вам сказать, написать песню это дело очень трудное, очень ответственное. И я горжусь тем, что я работаю в песне и достиг, честно говоря, больших успехов.

- Какая Ваша самая любимая песня?

- Ну я могу назвать «Черное море мое», «Дунай, Дунай», «На тебе сошелся клином белый свет», «На пыльных тропинках далеких планет», «Баллада о красках», «Мир дому твоему». И знаменитая песня, которая мне принесла, с одной стороны, мировую славу, а с другой стороны, мировые неприятности – это «Ландыши».

- Почему они тогда на Вас так накинулись?

- Я думаю, знаете почему? Может, это не хорошо, что я так говорю, но из зависти. Потому что я в один день стал знаменитым, не только в нашей стране, но и во многих странах мира.

- А еврейские у Вас есть мелодии?

- Я Вам рассказывал, как еще в раннем-раннем детстве меня дедушка повел в синагогу. И с тех пор еврейская интонация, еврейская музыка зашли в мою душу. Во время войны, в Новосибирске, я был заведующим музыкальным еврейским театром. Я заведовал там музыкой, писал музыку еврейскую.

- А сейчас Вы пишете еврейскую музыку?

- Все время - нет, но время от времени я пишу еврейские песни, и многие мои еврейские песни поет Иосиф Кобзон. Я специально для него пишу, и это большое для меня удовлетворение.

- Большое спасибо за то, что уделили нам время.