Номер 8(45) - август 2013
Лорина Дымова

Лорина ДымоваЛитературные страсти
Два рассказа

Подлинный талант

В один прекрасный день Ивана Мамочкина – кто бы мог подумать! – назначили талантом. Еще накануне его погнали в три шеи из «Панорамы», когда он стал доказывать, что его стихи ничуть не хуже всей этой белиберды, которую они печатают. А остряк-редактор даже поинтересовался: а не белиберды, дражайший пиит, у вас случайно не найдется?

Но примерно через час после ухода Мамочкина в редакции раздался звонок. Звонил прогрессивный критик Кукшá, мнение которого в нынешние времена значило больше, чем звонок начальства в прошлые, и непонятно почему. Другой критик разнесет чьи-нибудь стихи в пух и прах – и ничего: пройдет неделя-другая, и снова, глядишь, поэт стихи читает по телевизору, а там и новая подборка в толстом журнале появляется. А Кукша – скривится при чтении, головой покачает, и песенка даже маститого писателя, считай, спета. Или наоборот, похвалит прогрессивный критик кого-нибудь, и тут же все журналы наперебой звонят «творцу», просят осчастливить рассказом или, скажем, циклом стихов. Слово, что ли, какое волшебное этот самый Кукша знал? Вряд ли. А впрочем, может быть, и знал.

Так вот, вскоре после ухода поэта Мамочкина знаменитый критик позвонил в редакцию.

− Можно вас поздравить? – спросил он.

− С чем? – удивился редактор, тот самый, который острил насчет дражайшего пиита.

− Как с чем? Я слышал, что Мамочкин предпочел вас «Литературному курьеру»? Или сплетни?

− К-какому курьеру? – изумился редактор. – К-как предпочел?

− Ну-ну, не беспокойтесь, − Кукша понизил голос. – Я никому ни слова. И статеечке дам ход, только когда подборка уже выйдет. Слово джентльмена!

− Да о ком вы говорите? – снова спросил непонятливый редактор и вытер ладонью вспотевший лоб.

− Как о ком? – удивился Кукша. – Разумеется, о Мамочкине. Или вы считаете, что сейчас есть кто-то более талантливый? Интересно кто?

− Н-ну… скажем, Ворошилов…

− Вы имеете в виду Климента Ефремовича? – сострил критик. – Не Константина же, весь лексикон которого состоит из… дай бог, двухсот слов?

− Да, я имею в виду именно Константина Ворошилова, - с вызовом сказал редактор, но как-то не очень уверенно. – А что касается лексикона, так у Георгия Иванова он был не больше, однако…

− Послушайте, любезный Борис Сергеевич…

− Сергей Борисович! – с раздражением поправил собеседника редактор.

− Прошу прощения. Так вот, любезный Борис Сергеевич, я вам советую сделать одну очень простую вещь: вчи-та-ться. Просто вчитаться. И я думаю, ваш природный вкус заставит вас со мной согласиться. А впрочем… Действуйте согласно своим представлениям о литературе.

И прогрессивный критик Кукша повесил трубку.

− Кто это? – спросил второй редактор, сидевший за тем же столом.

− Кукша, - сказал первый и недоуменно пожал плечами.

− Чего ему?

− Говорит, вчитайтесь…

− Во что?

− В творения Мамочкина. Говорит, талант…

− Он что, спятил? Дай-ка стихи!

− Мамочкина? Да нет их. Я послал его куда подальше вместе с его стихами…

Воцарилось молчание.

− Слушай, а может, правда?.. – прервал паузу первый редактор.

− Что правда?

− Вчитаться надо?

На лице второго редактора появилась страдальческая гримаса:

− Да во что там вчитываться!..

Однако, помолчав какое-то время, он сказал:

−Знаешь, пусть все же принесет, поглядим...

− Но тогда придется печатать.

− Напечатаем, что делать. Не ссориться же с Кукшой!

Подождав час, чтобы Мамочкин успел дойти до дома, первый редактор набрал номер его телефона.

 − Это Калюжный… − неохотно проговорил он. – Вот что Иван… Ты… того… будешь мимо проходить, забрось-ка нам свои стихи.

− Что??? – не поверил своим ушам Мамочкин.

− Стихи, говорю, принеси.

− Другие? – понятливо поинтересовался поэт.

− Да какие хочешь. Завтра, послезавтра… Когда будешь мимо проходить.

− Да я сейчас! – засуетился Мамочкин. – Прямо сейчас! Через двадцать минут буду! Я такси возьму!

− Ну, зачем такси, − запротестовал редактор. – Не горит. Можно и через недельку.

− Я такси возьму! Я мигом! – заорал поэт, обалдев от счастья, и бросил трубку.

Через пятнадцать минут он уже протягивал редактору пухлую папку со стихами.

− А вы… это… а вы… того… − бормотал он.

− Иди, иди, - успокаивающе сказал редактор и похлопал поэта по плечу. – Все будет хорошо.

− А как же...

− Я позвоню.

Мамочкин, шатаясь, дошел до двери, обернулся и, махнув неопределенно рукой, исчез, а редакторы, и тот и другой, не сговариваясь, бросились к папке.

− По-моему, Кукша спятил! – сказал первый редактор, прочитав пять-шесть стихотворений.

− Определенно, - согласился второй и захлопнул папку.

− Что будем делать?

− Как что? – удивился второй. – Печатать. Что же еще?

− Отбери что получше.

− Да нет у него получше! Все бред. Бери наугад.

Первый, не глядя, вытащил из папки несколько листочков.

− Интересно, зачем это ему?

− Кому?

− Кукше.

−А леший его знает!

Оба замолчали и полезли за куревом. 

На следующее утро в редакции снова зазвонил телефон. Нет-нет, это был вовсе не Кукша! Звонок был еще более удивительный, поскольку вот уже шесть лет два конкурирующих издания – «Панорама» и «Литературный курьер» − принципиально не имели никаких отношений, ни письменных, ни, тем более, телефонных. Каково же было изумление редактора «Панорамы» Калюжного, когда он услышал слегка сконфуженный голос главного редактора «Курьера» Бубукина.

− Это из «Курьера», − сказал Бубукин, не называя себя, будто Калюжный не знал его голоса!

− Слуш-шаю! – изумленно проговорил Калюжный.

− Я… э-э-э… вот по какому вопросу… У вас там лежат стихи Мамочкина… Так вот… вы не можете сказать, какие именно вы намерены печатать?

Калюжный злорадно усмехнулся.

− Это будет решаться на редколлегии в конце месяца.

На другом конце провода умолкли, потом пробормотали что-то нехорошее и бросили трубку.

− Неужели Бубукин? – догадался второй редактор.

− Он, − кивнул Калюжный.

− Про Мамочкина?!

− Угу, − опять кивнул первый. – Шиш они получат Мамочкина!

И потянулся к папке со стихами.

Когда через полчаса в редакцию позвонил Мамочкин, никто уже не удивился.

− Вот что, Ваня, − ласковым голосом сказал Калюжный. – Если хочешь, чтобы мы тебя напечатали, исчезни! И стихов, которые лежат у нас, − ни-ко-му!

− Но у вас слишком много! − запротестовал Мамочкин. – Я всё отдал, а мне нужно…

− Ты меня понял? – в голосе Калюжного послышались угрожающие нотки. – Ни-ко-му!

− Понял-понял, − заторопился поэт. – Никому так никому.

Калюжный удовлетворенно хмыкнул и положил трубку. Оба редактора посмотрели друг на друга. Они торжествовали.

Не будем подробно рассказывать, как прошел месяц, предшествующий выходу журнала, и так все понятно. Нет смысла описывать лазутчиков из «Курьера», заброшенных в тыл врага с целью похитить рукопись и опередить «Панораму». Не хочется упоминать и о том, как Мамочкин безуспешно пытался подкупить шоколадкой секретаршу Жанночку и выведать у нее, какие все-таки стихи отобрали в ближайший номер.

Расскажем только о том, как в понедельник в семь часов утра, вопреки своему обыкновению спать до двенадцати, а тем более после воскресения, Мамочкин, слегка пошатываясь то ли «после вчерашнего», то ли от нетерпения, отправился к газетному киоску и от волнения не сразу увидел на прилавке «Панораму», а в «Панораме» − свои стихи. Но всё оказалось на месте: и журнал, и подборка – да, да, в толстом, всеми уважаемом журнале! Расскажем и о том, как, вывернув все карманы, Мамочкин с трудом наскреб денег на два номера, хотя будь его воля, он скупил бы вообще все журналы во всех киосках города

Можно еще упомянуть и о том, что журнал «Литературный курьер», хоть и с опозданием, но тоже воздал должное таланту поэта, присовокупив к публикации статью прогрессивного критика Кукши о творчестве молодого сорокапятилетнего дарования, где утверждалось, что поэт чудесным образом совмещает пушкинскую прозрачность строфы с наивностью народного лубка. Разумеется, после такого заключения жизнь круто изменилась: Мамочкина стали печатать все и даже нелитературные издания, а через год издательство «Круг» выпустило его первый, но весьма увесистый сборник стихов.

О дальнейшей карьере поэта Мамочкина можно было не беспокоиться, она покатилась как по маслу, и это не вызывает никаких вопросов.

Невыясненным остается одно: зачем все-таки Кукше понадобилось звонить тогда в редакцию?

Злые языки утверждают, что неслучайно ровно через полгода после того звонка прогрессивный критик Кукша отбыл в командировку в Соединенные Штаты с чтением лекций в американских университетах, а командировками этими ведала, а вернее, держала их мертвой хваткой в своих руках некая Виктория Леопольдовна Мамочкина, которая, кроме того, что была однофамилицей нашего героя, являлась вдобавок еще и его родной тетей. Завистники намекают на связь между этими двумя событиями, однако нам не хочется так плохо думать о людях. Мы не склонны верить разным злопыхателям и считаем, что дело только в таланте: подлинный талант так или иначе все равно пробьется.

Зигзаги княжеской души

- Будем печатать! - твердо сказал Лупило. - Это даже хорошо, что ваш рассказ не на злободневную тему. Хватит рассказов-однодневок! Читатель сыт ими по горло, скоро вообще журналы в руки брать не будет!

Я стояла и любовалась этим человеком, похожим на грузинского князя, статного, худощавого, с висками, тронутыми легкой сединой. Немного смущала, правда, его фамилия, но каких только фамилий не бывает на свете, ей-богу, не стоит их вообще замечать. Увидев мой восхищенный взгляд, он расправил плечи, стал выше ростом и улыбнулся, показав безупречно белые зубы:

- И хорошо, что вы так молоды. Читатель уже сыт по горло рассуждениями стариков о любви. Тех, кто давно уже забыл, что это такое. Так что - будем печатать!

Домой я летела на крыльях.

- Ну, всё! - торжествующе завопила я, ворвавшись в дом. - Кончилось время маразматиков и производственной литературы!

Муж молча посмотрел на меня и вопросительно поднял брови.

- Теперь прозой ведает Лупило, заместитель главреда! - захлебываясь, объясняла я. - Кузькина выгнали! Начинается новая эра! Будут печатать молодых и талантливых! То есть, меня!

- Ну и фамилия - Лупило! - муж неодобрительно покачал головой. - И ты поверила Лупиле?

- Да, представь себе! - сказала я, сразу ощетинившись. - А ты, Фома Неверующий, можешь сколько угодно сомневаться. Лупило сам сказал мне, что рассказы о любви - это теперь самое то! Я даже, знаешь, что думаю, - а не отнести ли ему "Знакомую незнакомку"?

- Не сходи с ума, - посоветовал муж и ушел к себе в комнату.

Через два дня я снова зашла в редакцию. Просто так, без определенной цели. Взглянуть еще раз на грузинского князя, напомнить о себе и, главное, получить подтверждение, что беседа с заместителем главного редактора мне не приснилась. Дверь его кабинета была приоткрыта, и я увидела сидящего напротив Лупило редактора отдела прозы. Они обсуждали, по-видимому, следующий номер журнала, и разговор велся на повышенных тонах, причем мне показалось, что прозвучало мое имя.

- А-а, очень хорошо, что вы пришли! - обрадовался грузинский князь, но тон его мне не понравился: в нем было больше раздражения, чем радости. - Что, принесли что-то новое?

Хотя я и понимала, что раздражение относится не ко мне, а к редактору отдела прозы, сказать про "Знакомую незнакомку" у меня язык не повернулся, и я отрицательно покачала головой.

- Тогда чего же вы хотите? - неприязненно поинтересовался Лупило, и я поняла, что его раздражение относится все-таки ко мне. - Я же вам сказал, что мы ждем от вас рассказов на злободневную тему. Наш журнал - современной литературы. Со-вре-мен-ной! Значит, мы должны печатать рассказы с современной проблематикой, а не разные там "охи и вздохи"!

- Как??? - изумилась я. - Вы же говорили…

- Именно это я и говорил. Принесите что-нибудь современное, и мы вас напечатаем.

Ошеломленная, я вышла из кабинета.

- Что с вами? Что-нибудь случилось? - участливо тронула меня за плечо Анна Матвеевна, секретарь, работающая в журнале дольше, чем я живу на свете.

Я очнулась.

- Да нет… Ничего… Просто… В прошлый раз… В прошлый раз Лупило сказал, что им как раз нужны такие рассказы, как у меня… А сегодня…

- А сегодня говорит прямо противоположные вещи, - докончила за меня фразу Анна Матвеевна. - Так его Главный пропесочил за то, что он слишком либерален и чересчур увлекается молодыми авторами. Причем сказал ему это в присутствии всего коллектива! Не огорчайтесь, милая! "И это пройдет", - как сказал Соломон.

Я кивнула и попыталась улыбнуться, хотя, по-моему, из этого у меня ничего не получилось.

- Я хочу забрать свои рассказы… - сказала я.

Анна Матвеевна порылась в папке и молча протянула мне рукопись.

- Ты был прав, - с трудом выдавила я из себя, входя в дом и увидев мужа, сидящего перед телевизором. - Им нужны рассказы на актуальные темы. И желательно, чтобы автору было не меньше восьмидесяти лет. Больше ноги моей там не будет.

- Не зарекайся, - муж поднялся и обнял меня за плечи. - Через два дня опять все может измениться.

Я уткнулась носом в его свитер.

Ровно через два дня мне позвонила Анна Матвеевна.

- Оленька, Лупило требует ваши рассказы. В следующий номер.

- Новые?

- Нет, те же самые.

- ???

- Да-да, те же самые. Главный уходит. Вернее, "его уходят". За то, что он "превратил художественный журнал в публицистическое издание", - как сформулировали наверху. Лупило с сегодняшнего дня и.о. главного редактора.

- Анна Матвеевна! Я так не могу!.. - почему-то я почувствовала себя виноватой перед этой женщиной. - Знаете что?.. Скажите ему, что я отдала рассказы в "Панораму". Только, пожалуйста, ничего ему не объясняйте, ладно? Сам должен понимать, не маленький.

- Скажу, - коротко ответила Анна Матвеевна, и я услышала в ее голосе одобрение.

Через пять минут снова зазвонил телефон.

- Ольга Сергеевна! Оленька, голубушка, - можно мне вас так называть? - пророкотал в трубке вальяжный голос.

Я не ответила. В трубке забеспокоились:

- Ольга Сергеевна! Это Лупило! Неужели не узнали?

- Узнала, - без всякого выражения сказала я.

- Ну, разве так можно, голубушка? - укоризненно зажурчал князь. - Сначала отдали рассказы нам, потом в "Панораму". Разве же так делают? Или там гонорары больше?.. Шучу, шучу!..

- Что вы хотите? - прервала я сладкие речи.

- Как - что? - изумился Лупило. - Вы же забрали рассказы, которые должны идти во втором номере! - И тут же по-деловому спросил: - Вы их сами занесете или прислать курьера?

- Но они не на актуальную тему! - уколола я его.

- Так это же хорошо! - не моргнув глазом, откликнулся Лупило.

- И мне не восемьдесят лет! - не унималась я.

- А это просто прекрасно! - воскликнул мой собеседник. - В восемьдесят лет нужно нянчить внуков или даже правнуков, а не носить по журналам рассказы! Так я высылаю курьера?

Я молчала. Я ждала, что он все-таки выдавит из себя слово "извините", но он, видимо, такого слова просто не знал, и, приняв мое молчание если не за согласие, то хотя бы за не-возражение, удовлетворенно проговорил:

- Ну и чудненько! Через полчаса курьер будет у вас. Желаю удачи!

И повесил трубку.

"Плюй в глаза - скажет, что божья роса", - сказала я сама себе, но все-таки полезла в ящик за многострадальными рассказами.

Прошел месяц или даже больше, Лупило не подавал никаких признаков жизни. По моим расчетам, второй номер давно должны были сдать в производство, и я не понимала, почему мне не сообщили, какие рассказы пошли.

Короче - я отправилась в журнал.

Первый, кого я увидела, был Лупило. Все-таки, как ни крути, он был хорош, особенно в этой, спортивного покроя куртке горчичного цвета.

Действительно, князь - образ был найден точно!

Он шел, чуть ли не бежал по коридору мне навстречу, и я уже приготовилась поздороваться с ним, но… скользнув по мне рассеянным взглядом, он пронесся мимо, не сказав ни слова.

"Ни мне «здрасьте», ни тебе «спасибо»", - вспомнила я некстати анекдот и подумала, что Лупило все время заставляет меня обращаться к фольклору.

- Анна Матвеевна, - заглянула я в комнату секретаря, - второй сдали? Вы не в курсе, какие мои рассказы идут?

- К сожалению, никакие, Оленька, - вздохнула Анна Матвеевна. - Из прозы там только Терёхин и Буланов.

- Как - никакие? - удивилась я. - Но Лупило сам мне звонил, просил…

- Ему сейчас не до вас! - покачала головой Анна Матвеевна и, встретив мой непонимающий взгляд, удивилась в свою очередь: - Вы что, ничего не знаете? Лупило уходит в "Панораму".

- В "Панораму"? - я была ошарашена.

- Главным редактором, - кивнула Анна Матвеевна.

- Но "Панорама"? По сравнению с "Пламенем"?!

- Но главный! По сравнению с заместителем?

Анна Матвеевна была права.

- И что теперь?

- А что - теперь? Все то же самое. Живите, пишите, радуйтесь жизни. А дальше будет видно. Надо переждать.

- Я… заберу рассказы? - нерешительно спросила я.

- Не стоит, Оленька, пусть лежат, - посоветовала Анна Матвеевна. - Зачем каждый раз курьера гонять?

Через месяц я не выдержала и заглянула в журнал. Дверь в кабинет Лупило была открыта настежь, кабинет был пуст. В редакции стояла неестественная тишина. Никто не слонялся по коридорам, не слышно было завывающих голосов молодых авторов даже в отделе поэзии. Только неизменная Анна Матвеевна, как солдат на посту, сидела за своим столом.

- Что, новое начальство еще не появилось? - поздоровавшись, поинтересовалась я.

- Почему - новое? - удивилась Анна Матвеевна. - Начальство у нас то же самое, только оно сейчас в отпуске.

- Лупило?!

- Лупило.

- Не ушел?

- Не ушел. Решил, что "Панорама" не та фирма. Мелковата для него.

- Тогда… - я растерялась, - тогда я все-таки заберу рассказы, ладно?

Анна Матвеевна, как и в прошлый раз, молча достала рукопись.

- Забудь, что есть такой журнал, - посоветовал муж. - Ей-богу, "Панорама" даже лучше. Хотя бы тем, что в ней не водятся "лупилы".

Я промолчала. Мне вообще больше не хотелось ходить по журналам.

Однако, спустя примерно неделю, проснувшись утром, я обнаружила, что за окном - весна. Охрипшими и безумными голосами птицы возвещали миру о том, что жизнь волшебна, полна счастья, и что все мечты в конце концов все равно сбудутся. И сразу же захотелось всего - любви, цветов, дальних поездок, публикаций. Я пошла в парикмахерскую, коротко подстриглась, купила в магазине рядом с домом юбку "мини" кремового цвета и сиреневые тени для век. Потом взяла злополучную рукопись и отправилась по совершенно новому маршруту - в редакцию журнала "Панорама".

В отделе прозы дверь была заперта, и я заглянула в соседнюю, за которой были слышны голоса.

За столом, вальяжно развалившись в кресле, сидел и говорил по телефону… Лупило. Увидев меня, он сделал приветливый жест рукой, приглашая войти и сесть, но я, остолбенев, осталась стоять в дверях. Он быстро свернул разговор и поднялся мне навстречу.

- Ольга Сергеевна! Рад вас видеть! - он протянул мне руку, и я, презирая себя, ее пожала. - Вы не поверите, я собирался вам позвонить, но у секретаря не оказалось вашего телефона, а звонить, спрашивать в "Пламени", не хотелось. Ну, вы меня понимаете?.. - он интимно мне улыбнулся.

Я молчала. Язык у меня прилип к нёбу и никак не отлипал. Впрочем, главному редактору речи мои были и ни к чему.

- Я собираюсь сколотить в этом журнале крепкий авторский коллектив, посильнее, чем в "Пламени", - он с любовью смотрел на меня, и его грузинские, полыхающие адским огнем глаза пытались прожечь дырку в моем сердце. - Если бы вы знали, Оленька… можно мне вас так называть?.. как трудно там было печатать стоящие вещи! Впрочем, кому я рассказываю? Вы это испытали, можно сказать, на собственной шкуре! Но здесь все будет по-другому, - он приосанился. - Несите ваши рассказы. А может быть, у вас есть что-нибудь поострее? Да-да, еще острее и откровеннее? Мы хотим переориентировать журнал на молодежь. Хватит этих ханжески-целомудренных рассказов, читатель сыт ими по горло!

Хоть мне и стыдно в этом признаться, но первым моим внутренним движением было сказать о "Знакомой незнакомке". Однако я представила себе насмешливую мину, которую скорчит муж, услышав о новой метаморфозе князя, и лишь неопределенно пожала плечами.

- Вот и славно! - обрадовался Лупило, вслед за мной поднимаясь из-за стола. Он снова первый протянул мне руку, и я - о позор! - снова ее пожала. - Итак, жду, Ольга Сергеевна, ваших рассказов. Они будут украшением нашего ближайшего номера!

И улыбнулся одной из своих самых обольстительных улыбок.

***

Через несколько лет мы уехали в Израиль. Не буду рассказывать обо всех перипетиях и трудностях первого года жизни в чужой стране, в новой, совершенно непривычной системе координат. Но когда, наконец, словно после долгого полета с горы, я встала на ноги, встряхнулась и, собрав свои наиболее подходящие для нового ландшафта рассказы, робко вошла в редакцию русскоязычного журнала, навстречу мне поднялся… Лупило.

- Ольга Сергеевна! Оленька… вы разрешите мне вас так называть?.. - голос князя дрогнул от волнения. - Счастлив видеть вас в здравии и благополучии! А я как раз сколачиваю коллектив талантливых молодых авторов. Здешний читатель по горло сыт бездарными рассказами о любви, нужна настоящая литература!..

И я, впервые за целый год эмигрантской жизни, почувствовала себя дома.


К началу страницы К оглавлению номера
Всего понравилось:0
Всего посещений: 1848




Convert this page - http://7iskusstv.com/2013/Nomer8/Dymova1.php - to PDF file

Комментарии:

Кашиш – Мине Полянской
- at 2014-02-07 22:55:43 EDT

Уважаемая Мина,
вы затронули интересную тему. Мне кажется, у нас с вами разные взгляды на поэтическую этику. Стихи и стишки, я считаю, – это два различных жанра, и те, и другие могут быть как бездарными, так и великолепными. У Пушкина были и стихи и стишки, Бродский свои стихи называл стишками. Мой старый друг в Иерусалиме Боря Камянов – тоже, а я сам (в гостевой) пишу только и исключительно стишки. У нас это слово не унизительное, а скорее любовное (как и в моём обращении к Лорине).
С другой стороны, помню, как я однажды приветливо спросил одного бездарного графомана: « А что это у тебя в папке? Стишки?» – «Я свои произведения так не называю», – ответил он. А одна (вам знакомая) дама требовала, чтобы её называли не поэтессой, а Поэтом (произносить тоже можно «с заглавной буквы»)! И это довольно таки частое явление среди русской интеллигенции: Ну, я понимаю, что женщину-врача некрасиво называть врачихой, но «санитарка, портниха, учительница, стюардесса»... поэтесса, наконец – что в этом унизительного? Моя жена («философиня» и «филологиня») объясняет это так: «Россия – страна отсталой культуры, с пережитками патриархата. Им кажется, что мужчина хозяин жизни, он выше, почётнее, ценнее, достойнее, и называться «женским словом» уничижительно». По-моему, защищая от меня Лорину Дымову, вы им уподобляетесь.

Мина Полянская
- at 2014-02-07 17:10:34 EDT
Всё по тексту, всё из текста, если он художественный, - утверждал один литератор-мыслитель. Мне хотелось бы защитить права автора употреблять слово "воскресение" в художественном произведении, если он это считает нужным, а кроме того, защитить поэта от унизительного слова "стишки". Друзья, давайте эе будем корректны к человеку, написавшему текст - художественный.
Лорина Дымова
Иерусалим, - at 2014-02-07 16:23:20 EDT
Лорина Дымова - Кашиш

Вы абсолютно правы. Сама не понимаю, откуда это взялось.
Спасибо.

Кашиш
- at 2014-02-07 15:59:46 EDT
И рассказы хорошие, и стишки у вас чудные! Только знаете, Лориночка, как-то не принято употреблять вместо слова "воскресенье" (день недели) слово "воскресение" (из мёртвых). ИМХО, конечно. Простите.
Лорина Дымова
Иерусалим, - at 2014-02-07 12:55:57 EDT
Дорогие Мина и г-н Мадорский!
Спасибо за неожиданный отклик и за добрые слова обо мне.
Мне ли рассказывать вам, как это греет пишущего.
Спасибо.

Мадорский
- at 2014-02-06 20:24:46 EDT
С подачи уважаемой Мины вышел на рассказы эти и не пожалел. У Лорины есть чувство меры, хороший язык, герои и диалоги живые. Чувствуется, что обстановка, в которой разыгрывается дейстие ( редакция журналов) автору знакома. Отличные рассказы.
Спасибо, Лорина!

Мина Полянская
- at 2014-02-06 19:47:24 EDT
Случайно вышла на два совершенно замечательных рассказа. Причём, со значащими, восходящими к русским традициям (Гоголь,Чехов и другие смердяковы - фердыщенки) именами персонажей. Вот Мамочкин - абсолютно бездарный поэт, навечно, навсегда бездарный по определению, обязан успеху тётям-мамам. Вот Лупило - ценитель прозы и редактор прозы. И везде-везде, и в Москве и под неподвижным иерусалимским солнцем, на пути писателя вставал непотопляемый Лупило, и сей хлыщ элегантный всё лупил-лупил писателя, и некуда было писателю от него деться. Два рассказа - смех сквозь слёзы - написаны с великолепным чувством юмора.

Лорина Дымова
Иерусалим, - at 2013-09-03 08:09:18 EDT
Да нет, милая Софья, у большинства из них все хорошо. Вон Мамочкина аж в толстом журнале напечатали! Да и у Лупилы жизнь складывается неплохо. Всё идет своим чередом.
С новым годом Вас, Софья! Пусть будет счастливым.

Sophia Gilmson
- at 2013-09-02 23:57:38 EDT
Лорина, дорогая, Марк вот радуется, а мне их всех жалко. И редакторов, и Мамочкина с его тетей, и Ольгу, и ее мужа, и даже Кукшу с Лупилой, думающих, что они дело делают... Я из другого мира, но всех узнаю. Вот какие у Вас замечательно живые персонажи. С Новым Годом! Шана Това!
Лорина Дымова
Иерусалим, - at 2013-09-02 12:02:08 EDT
Спасибо, Ефим, спасибо, Марк, за добрые слова.
Лорина

Марк Фукс
Израиль, Хайфа - at 2013-09-01 16:14:06 EDT
Лорина! Дорогая!
Независимо от времени года, состояния погоды и банковского счета встреча с Вами и Вашими рассказами или стихами отбрасывает меня лет на сорок назад, приводит в весеннее утро, наполненное запахами сирени, надеждами и фантазиями на вольные темы. И это даже не столько зависит от конкретного сюжета, сколько от самой атмосферы создаваемой Вами и легкости пера скользящего «по волнам нашей памяти».
С наступающими Вас праздниками! Шана това!
М.Ф.

Ефим Левертов
Петербург, Россия - at 2013-09-01 09:14:13 EDT
Небольшое недоумение, а, может быть, недоумие. Почему рассказы поставлены в раздел "Мемуары", а не в раздел "Проза"?
Ефим Левертов
Петербург, Россия - at 2013-09-01 09:04:02 EDT
Спасибо, уважаемая "Ольга Сергеевна"! Все отлично и очень точно, особенно насчет Лупилы.

_Ðåêëàìà_




Яндекс цитирования


//