Профессор Зайцев, снимите очки-велосипед!
 Вместо предисловия ко 2-му изданию «Шута у трона Революции»

Профессор,
снимите очки-велосипед!
Я сам расскажу
о времени и о себе.
Я, ассенизатор и водовоз…
Вл. Маяковский

Как религия коллективного самоубийства - коммунизм - в течение многих веков, время от времени, словно проказа поражает какой-нибудь обречённый народ. Попала и Россия под это общее планетарное наваждение (1917-1991).

Единственным лекарством от смертельной беды тысячелетий был и остаётся сатирический смех. Врачевателями чумы человечества в разное время и в разных народах были такие титаны антикоммунизма как Аристофан, Томас Мор, Достоевский, Салтыков-Щедрин, Герберт Уэллс, Владимир Маяковский, Евгений Замятин, Аркадий Аверченко, Джорж Оруэлл, Олдос Хаксли.

Об интеллектуальной борьбе поэта с коммунизмом писали Дмитрий Святополк-Мирский в Лондоне (1925) и Андрей Платонов в Москве (1940).

Нам трудно об этом даже подумать после всего, чтó, слой за слоем, в течение долгих десятилетий нагородили фальсификаторы-маяковеды вокруг его имени и творчества, приписывая поэту пылкую любовь к утопии и Ленину.

 Но тут на выручку исследователям приходит сам поэт и его доверительное признание не ближайшему чекистскому окружению, а друзьям второго ряда, но духовно родственным – о внутреннем содержании своего творчества:

 Придёт время, и я всех удивлю… [1]

 1-е номерное издание «Шута» (М., 2001) издатель разослал маяковедам в стране и за рубежом. Трое поблагодарили. Отмолчались – 76. Через девять лет молчуны отрядили профессора МГУ Вл. Зайцева похоронить книгу. Отдадим ему должное: он нащупал слабое место в исследовании – сравнение столицы СССР с гадюшником. Не сверяясь с поэтом (автором сравнения), после 4-х брачливых абзацев профессор победно торжествующе пригвоздил в журнале МГУ:

...следуя подходу Бр. Горба, трактовать известные строки из начальной и завершающей строф шестой главы той же поэмы «Хорошо!»: «рельсы по мосту вызмеив» – тоже как «сотворение гадюшника», только на этот раз неясно – какого: «при капитализме» или «при социализме»? (Журнал «Филологические науки», 2009. № 2, «О восприятии жизни и творчества В.В. Маяковского в ХХI веке». С. 99-108.)

Кому неясно – поясним на пальцах, приводя цитаты из многих стихов и поэм Вл. Маяковского. Заодно предоставим специалистам прояснить неточное употребление понятий «при капитализме» и «при социализме»[6].

Для Маяковского, как ученика Аристофана, Джонатана Свифта, Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Достоевского, Герберта Уэллса – СССР-цы – однозначные глуповцы, безропотно возводящие утопию, или, как говорили в славном городе Глупове, – принявшие впопыхах гидру деспотии за гидру революции.

И если бы профессор Зайцев и иже с ним друзья-маяковеды не упражнялись бы в школярском умничанье, а хотя бы непредвзято пролистали 13 томов ПСС Маяковского, то обнаружили бы то, что до меня, рискуя жизнью, создал великий поэт, с болью говоря о времени, о себе, о стране-серпентариуме.

Большинство сравнений СССР с гадюшником, найденные мной уже после хихиканья профессора в серьёзном филологическом журнале, и, естественно, не вошедшие в 1-е издание, вынесены в предисловие 2-го издания.

В Евангелии Христос о стране-гадюшнике сказал просто (Мф. Гл. ХХIII):

33. Змии, порождённые ехидны! как избежите вы осуждения в геену...

Маяковский описывал ещё действующий гадюшник. Судьбы народов, живущих в серпентариуме, видны в цифрах Русского Апокалипсиса ХХ века, когда на Россию обрушилась катастрофа, вызванная Октябрьским переворотом:

...По официальным данным, представленным в 1956 году, после ХХ съезда партии, в комиссию Президиума ЦК КПСС, только с января 1935 по июнь 1941 года было репрессировано 19 миллионов 840 тысяч советских граждан, из них семь миллионов было расстреляно, а большинство из тех, кто избежал казни, погибли в лагерях... А до 1935? А после 1941? Именно после 1941, особенно после победы над Германией в 1945, в ГУЛАГ потекли миллионы бывших военнопленных. Сталин объявил их изменниками родины. Ту же участь разделили и многие из нескольких миллионов наших граждан, угнанных немцами в рабство. [7]

 Средство от неблагодарности прописано в книге Моисея «Числа» (Гл. ХХI):

6. И послал Господь на народ ядовитых змеев, которые жалили, и умерло множество народа из сынов Израилевых.

7. И пришёл народ к Моисею и сказал: согрешили мы, что говорили против Господа и против тебя: помолись Господу, чтобы Он удалил от нас змеев. И помолился Моисей о народе.

8. И сказал Господь Моисею: зделай себе медного змея и выставь его на знамя, и если ужалит змей какого либо человека, ужаленный, взглянув на него, останется жив.

9. И зделал Моисей меднаго змея, и выставил его на знамя, и, когда змей ужалил человека, он, взглянув на меднаго змея, оставался жив.

Маяковский взглянул на медного змея коммунизма. И, пока оставался жив, описывал страну-серпентариум и всех её пресмыкающихся. Словно 13-й апостол Христа он осознал в себе наступательную силу и власть, отмеченную в книге, к которой поэт не раз возвращался – Евангелие от Луки (Гл. Х):

19. Се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов, и на всю силу вражию; и ничто не повредит вам.

Поэтому поэт так настойчиво просил СССР-ских профессоров, которые будут его пришпиливать к идеологии коммунизма, провозглашая певцом Великого Октября, снять очки-велосипеды, подаренные им товарищем Сталиным.

В отличие от профессоров-маяковедов, Маяковский не увидел никакой разницы между белыми и красными гадами, гротескно объединяя их:

Эсер с монархистом
шпионят бессонно –
где жалят змеёй,
где рубят с плеча. (VI, 288)

 Видим два жала – эсера и монархиста. Но эти жала двух совершенно разных гадюшников. Эсер – социал-революционер, делавший революцию против защитников монархии. Два объединившихся смертельных врага – сарказм Маяковского (гады-то явные, но в общий счёт мы их всё равно не включаем):

Советы обляпавший сплошь,
белый бежал гад... (Х, 122)

 В памятную ночь ограбления Эрмитажа (в партийных мифах – героический штурм Зимнего Дворца) из гадюшника капитализма на том же трамвае без пересадки одураченный народ въехал в тупик серпентариума социализма:

Рельсы
на мосту вызмеив,
гонку свою
продолжали трамы
уже – при социализме. (VIII, 263)

(Развитие темы стихов Николая Гумилёва «Заблудившийся трамвай», 1919.)

Большевики, прежние социал-демократы Ленина-Троцкого, дорвавшись до власти, перекрасились в коммунистов и, отказавшись от социализма и демократии, стали злом для России худшим, чем царизм.

Вот вам для начала два ярких, но для многих замаскированных сравнений.

Поэт-пророк уже в самом начале Красной Смуты приравнял серпентариум прошлого (царскую Россию) с возникающим, вот что страшнее всего, гадюшником… светлого будущего. И, созданный партией Ленина и Троцкого СССР, Маяковский не от большой любви сравнил с гадюшником более тридцати раз.

СРАВНЕНИЕ № 3. После трамвая Зайцева. По улицам мильоны вызмей.

Цензор «Известий», куда поэт принёс стихи после митинга, сообразил, что речь идёт о городе-гадюшнике, и ограничил пространство стеной у Кремля:

Мильонную толпу
у стен кремлёвских вызмей. (V, 54)

 Вызмеенные миллионы у Кремля – митинг, на котором выступил Маяковский, по случаю убийства Воровского в Генуе. По другую сторону баррикад для Марианны Колосовой начало серии – И закорчился змей стоглавый...

4. Змей № 1 появился после Октябрьского переворота, когда всему населению стало наплевать на Петра I без скипетра и его династию, а Ленин приказал немедленно уничтожить 4 (четыре) его памятника в Петрограде:

Император,
лошадь и змей
неловко
по карточке
спросили гренадин. (I, 128)

 5. Гадюшник и в былине «150.000.000»: мы из леса сползлись. Чтобы захватить планету при беспробудном единстве правящей партии и народа:

всё что еле двигалось,
пресмыкаясь
ползая...

 6. Столица серпентариума не может быть иной, хоть вдоль её проутюжь, хоть поперёк. Стихи из поэмы «Хорошо!»: хорошо оттого что:

Вьётся
улица-змея.
Дома вдоль змеи. (VIII, 322)

 7. В стане ползающих под выпивку – гадина гадине друг, товарищ и брат:

Любая гадина распривлекательна. (Х, 28)

 8. Живущее приказом октябрьской воли население захлёбывается не от восторга. Потоп № 2, но из слюнявого яда полощет улицы страны-гадюшника:

Эти потоки слюнявого яда
часто сейчас по улице льются... (Х, 8)

 9. У каждого гада свой облик и свой способ пропитания. В серпентариуме полно шумящих гадюк и змей, а также буйных гремучников словесности:

Пусть ропщут поэты,слюною плеща,
губою презрение вызмеив. (Х, 147)

 10. Серпентариум Маяковского включает и воинственный отряд всевозможных шпильковых змей, лучистых, очковых, населявших Советский Союз:

Целый день семенит на доклад с доклада.
Как змее не изменить?!
Так ей и надо. (IХ, 56)

 11. Совписы в стихах «ДОМ ГЕРЦЕНА. Только в полуночном освещении», где ночная гюрза со змеиной улыбкой клянётся – Вот те крест – не заражу...

На искусительнице-змие
глазами чуть не женятся. (IХ, 184)

 12. О всеобщей агрессии нигде не даст забыться страна-серпентариум:

а сядешь в кабинку – тебе из купален
вопьётся заноза-змея в ягодицу. (IХ, 231)

 13. В стране расстрелянных поэтов и в поэме о любви – как видение:

проглоченным кроликом в брюхе удава
по кабелю, вижу,слово ползёт. (IV, 146)

(Выделено самим автором это слово. Проглоченное кем-то недобрым.)

 14. В зверинце «Слоны в комсомоле» и питонистого вида кандидаты:

Что глядишь вниз – пузо свернул в кольца?
Товарищ – становись рядом в ряды комсомольцев. (V, 37)

 Комсомольцев Маяковский видит и в виде чертей особого окраса. Когда ВЛКСМ заработал первый орден, поэт подзуживал: «Добудь второй!» (1928):

Красным отчаянным чёртом
и в будущих битвах крой! (IX, 86)

 15–16. Не для Советского Союза слова Христа – Будьте мудры, как змеи.

Змей здесь даже чересчур много, разного фасона и ядовитости в зависимости от ранга, а вот с марксистско-ленинской мудростью тяжеловато.

В СССР с его особым путём в истории, даже обычные в других странах учреждения дважды внутри и снаружи – как зеркала Медузы Горгоны:

А очередь!.. Раз шесть окружила дом, как удав...
У завовской двери драконом-гадом некто шипит:
– Нельзя без доклада!.. (VII, 250)

 17. В фольклоре разных народов есть змеи мудрые и глупые, добрые и злые.

В стране-серпентариуме от старого до малого все – пресмыкающиеся, но на разных социальных этажах. Само собой – рептилии-начальники. Однако и гады-подчинённые тоже исходят собственным ядом – побольнее ужалить:

Уж и ужалит начальство,
жало, жало этих правильных жалоб! (IХ, 135)

18. В стране, где гады-мужья и гады-жёны – молодая поросль гадёнышей. Гады-родители пугают своих змеёнышей стихами о себе – пресмыкающихся:

– Ах, жадоба! Ах ты, злюка!
Уязви тебя гадюка! (Х, 221)

 19. Уязвлённые гадюками вырастают в таких же, в этом же измерении:

 Его некультурной ругать ли гадиною?! (IХ, 221)

 20. В гадюшнике искусство не может быть другим. Гады ползучие создают все виды серых искусств, похожих на них. А кино – так и внешне змеиное:

серой змеёю фильмы
задушим зелёного змия. (IХ, 97)

 21. О зелёном змие, словно о Продармии Ленина-Троцкого, шастающей по деревням и сёлам Поволжья. На время написания стихов – 77 983 мародёра:

Всё богатство крестьянское змеище жрёт,
вздулся, пол-России выев. (V, 191)

 22. Другие пол-России терзает убыточный для народа миллионноротый Коминтерн, в сто тысяч раз головастее Лерне́йской гидры Гомера:

Наш вождь – миллионноглавый
Третий Интернационал. (II, 43)

 У Гомера и Овидия схожее – Лерне́йская девятиглавая гидра. В древности шутили: змея нелепая до бесконечности. У гидры, как и III Интернационала, головы человечьи. Вместо одной срубленной у неё отрастало две новых. Не менее 16-ти раз нужно их срубить, чтобы гидра стала походить на миллионноглавый Коминтерн. Остановил удваивание голов гидры (её называли и стоглавой) помощник Геракла, прижигая раны. У русского Гомера гидра Коминтерна столь же нелепа, хотя успешно подменяет... вождей Ленина и Троцкого.

 23. По-змеиному милллионноротый Коминтерн даже планету взорвёт:

Шнур динамитный вызмей!
Подготовь генеральный план взрыва капитализма. (IХ, 201)

 24. Страну плющил социализм, а Горький пляжничал на Капри:

Или с Вами начали дружить по саду ползущие ужи? (VII, 210)

 25-26.   Если взглянуть с птичьего полёта, увидим глазами ангелов: Ока змейнула. Отзмеилась Ока. (IV, 112). На другом конце страны та же картина:

Льнут к Баку покорно даже змеи
извивающихся цистерн. (V, 58)

 27. В библейские времена рай утерян людьми из-за происков коварного змия. В Советском Союзе – сплошь гады, как говорит поэт, под завязку:

Этими – и добрыми, и кобры лютей –
Союз до краёв загружен. (VII, 203)

28. В США ядовитое войско идей. Демократизмы, гуманизмы. Чужих гадов мы не включаем в перечень. В былине «150.000.000» войско идей выставил Президент США Вильсон. Серпентариум СССР грохнул отечественным ядом:

колье на Вильсоних
бросились кобрами.

 29. Про гадюшник знают и зарубежные юристы, обязанные давать не эмоциональные, а чёткие юридические определения известным организациям:

Уж погоди, Чека-змея! Раздокажу я!
Или не адвокат я? Я не я?.. (IV, 39)

 30. Граница серпентариума на замке от внешних гадов. Но куда страшнее пресмыкающие свои, внутренние, ползающие вокруг. Охрана змеепитомника доверена их пролетарскому яду, как видно из причудливой фантазии поэта:

Припаси на зубе яд,
в километр жало вызмей
против всех, кто зря сидят
на труде, на коммунизме! (Х, 23)

 31. Такой режим не мог не нагнать страху и на всю планету. Даже рядовой зарубежный чиновник на паспортном контроле, обычные для разных прочих шведов загранпаспорта, берёт с ужасом у выезжающих из гадюшника:

берёт, как гремучую, в 20 жал
змею двухметроворостую. (Х, 70)

 Сталин определил строгую схему и ограничил рамки оценки Маяковского.

Как в Прокрустово ложе СССР-ские критики втиснули и творчество, и жизнь великого поэта. Слова Сталина о «лучшем и талантливейшем поэте нашей советской эпохи» абсолютно верны, если убрать подмену смыслов: не было никакой советской эпохи имени Калинина, а был тоталитаризм имени товарища Сталина. С этим наваждением Маяковский и боролся. Образ эпохи, кишащий красными гадами, у него такой, как и на плакатах Белого Движения.

 32. В пьесе «Баня» режим коммунистов уничтожил время. Англичанин Понт Кич приехал в СССР скупить все часовые механизмы. Из многих ироничных определений времени остановимся пока на ползающем и слепом:

Довольно ползло время-гад.
Копалось время-крот. (Х, 87)

Видимо, и это не всё. Но и так видно, что профессор-маяковед никак не хочет поверить про страну пресмыкающихся. И таких работ, в которых поэт поверхностно и эстрадно прочитан, угнетающе много, словно его интеллектуальное наследие и подвиг навечно прокляты в похвале Сталина.

Словом, зачёт уважаемому профессору МГУ Вл. Зайцеву я бы не поставил.

И не потому, что он не понимает стихов Маяковского, а потому, что непонимающим, как и его товарищи-маяковеды, многие годы притворяется.

Маяковский родился в год Змеи. Чертами характера, линией поведения, как и Достоевский, поэт во многом соответствовал своему Знаку Зодиака.

Возможно, поэтому Маяковский изобразил себя в виде Лаокоона.

Гомеровский Лаокоон – пророк-патриот, пытавшийся не допустить разрушения родной Трои. Две вражеских змеи набросились на его двух сыновей.

Отец кинулся их спасать, но в неравной борьбе все трое погибли.

Маяковский-Лаокоон, борющийся с гигантским питоном, на плакате к киноленте по его сценарию и с ним в главной роли «Закованная фильмой» (1918).

На мой взгляд, поэту на Пегасе более приличествует роль Георгия Победоносца, разящего копьём сатиры многих ползающих по его стране гадов.

Первая любовь юноши Маяковского, влюблённая в него Евгения Ланг, видела в нём Архангела с фресок Рублёва. В её воспоминаниях (в музее поэта) сказано, что он изначально мыслил себя особым героем греческой трагедии.

Но в жизни разворачивалась планетарная трагедия, вызванная Октябрьским переворотом. В ней уже не было места герою греческого эпоса...

В былинах звание Змееборца заслуженно носит Добрыня Никитич, растоптавший царство Тугарина Змеёвича, но Маяковский, понимая, что такой подвиг ему не под силу, взял за образец поведение богатыря-скомороха:

Стою будущих былин Святогор богатырь. (I, 21)

 Время удивления пришло

 Грузинская патриотическая лирика классика Важа Пшавела была образцом для писавшего стихи молодого Джугашвили-Сталина. Змееед – один из его ранних псевдонимов. По имени героя поэмы В. Пшавела «Змееед» (1901).

 Этот необычный народный герой поэмы вопреки врагам, бросившим его к змеям, постиг всю мудрость мироздания. У Маяковского три десятка сравнений СССР с гадюшником во главе со Змееедом и его лабораторией ядов фармацевта Генриха Ягоды – картина социалистического сюрреализма.

Сталин, приказав поднять Маяковского над уровнем орденоносцев Демьяна Бедного, Кольки Асеева, Сёмки Кирсанова, надеялся, что ложью своих воспоминаний с одной стороны и лже-дневниками Лили Брик с другой, а с третьей – стаей учёных, вроде профессоров МГУ А. Метченко и Вл. Зайцева, из Литинститута Ал. Михайлова или А. Ушакова из ИМЛИ, низведут интеллектуальный подвиг Сопротивления на уровень... усердного служения режиму.

Джонатан Свифт описал подобное: йеху обмазали Гулливера дерьмом, чтобы и он благоухал тем же ароматом, что и они, и не сильно отличался от них.

Широко известна мудрость Ленина о том, что русская интеллигенция не мозг нации, как она о себе воображает, а говно (из резкого письма Горькому, 1919, 15 сентября). И тут неожиданно поэт по-шутовски обмазался сам.

По-скоморошьи Маяковский выкрикнул о себе, интеллигенте:

Я себя под Лениным чищу,
чтобы плыть в революцию дальше. (VI, 234)

 После такого признания благоухающие йеху от литературы не смогли доказать, что поэт, ну точно такой же – как и они, певчий Великого Октября.

Да и Гулливер успел нас, товарищей потомков, предупредить, чтобы мы его не смешивали с ними, роясь в сегодняшнем окаменевшем г..... (Х, 279)

До Красной Смуты гордость Маяковского Я – поэт. Этим и интересен. (I, 7)

При коммунистах он – ассенизатор и водовоз. Но это ёрническое оказалось ещё более интересным для осознания – Придёт время, и я всех удивлю…

Замысел Змеееда почти удался: три-четыре поколения считали поэта певчим Красной Смуты. Переосмысливать эту ложь любознательным поможет музей Евгения Амаспюра. Талантливый художник, он, очевидно, и отталкивался от слов поэта о приходе времени, когда Маяковский всех удивит.

Работая ст. научным сотрудником музея Маяковского, стихам о большевиках – волках революции, сожравших кадетов, «Сказочке о Красной Шапочке» я вернул эпиграф 1-ой публикации – Цвету интеллигенции посвящаю.

И, главное, за два года службы в музее собрал материал для новой книги – «Анафема Маяковского и Русский Апокалипсис ХХ столетия» – о проклятии социал-демократов Ленина-Троцкого и анархистов-коммунистов, работавших на Германию во время войны, в засекреченных стихах «Анафема» (1916).

 Предсмертное завещание Михаила Булгакова: Маяковского прочесть должным образом

При жизни Маяковского, за 18 дней до гибели поэта, Михаил Булгаков, наследник и ученик сатирика-антикоммуниста XIX века, писал Сталину о своём изображении страшных черт моего народа, которые задолго до революции вызывали страдания моего учителя М.Е. Салтыкова-Щедрина (1930, 28 марта).

Писатель потрясён гибелью собрата по драматургии. Они оба воспользовались Машиной Времени Герберта Уэллса, приспособив её как транспортное средство... для побега из СССР. С одной разницей – герои Булгакова бежали в прошлое, герои Маяковского – рванули, уверяют маяковеды, в будущее.

Неожиданностью для Булгакова было и то, что Сталин, после шести лет запрета, приказал срочно легализировать поэта. И совсем неладное почувствовал писатель, когда коммунисты 10-летие его гибели превратили во всенародный праздник. Как отмечали и 100-летие со дня гибели Пушкина (1937).

Праздничной шумихой вокруг имени ранее запрещённого Маяковского явно намеревались утаить что-то важное. Булгаков, только что закончивший роман «Мастер и Маргарита», пытаясь разобраться, продиктовал жене за несколько дней до смерти: Маяковского прочесть должным образом. [8]

Предсмертное завещание Булгакова справедливо на все времена для исследователей наследия Маяковского – прошлых, нынешних, будущих...

  «Анафема Маяковского и Русский Апокалипсис ХХ века»
Главы из книги

Необычный музей необычного поэта

 Человеку мiра – поэту, драматургу, актëру, озарившему ХХ век и раздвинувшему горизонты поэзии, драматургии, театра, кино, Владимиру Маяковскому 2-е столетие не везëт с критиками.

Даже ослепительное прозрение Карла Кантора в книге «Тринадцатый апостол» померкло, стоило уткнуться неординарному учëному в тупик лукавого СССР-ского литературоведения, похоронившего «Анафему» Маяковского.

А Маяковский без «Анафемы» – как Михаил Лермонтов без стихов «На смерть поэта».

Повезло поэту вот в чëм. Директор «Государственного музея В.В. Маяковского» поверила в удачу гения музейного дела художника Евгения Амаспюра, сотворившего чудо на все времена – музей не просто деятеля искусства, а музей поэтического пространства народного поэта, воевавшего с режимом коммунистов в облике шута у трона Революции.

Борьба Маяковского с прóклятыми была интеллектуальной. Получился и музей – яркая интеллектуальная шкатулка. С несколькими необычными разгадками. Музей покаяния.

При входе огромный пистолет над лестницей, чей ствол – как перст неотвратимой судьбы. Гиг­антский опущенный палец. Символ смерти в Древнем Риме на арене гладиаторов.

На мысли о шуте наводит деревянный трон при входе и стихи поэта и шута двух королей Франсуа Вийона. У трона – бунтарская гитара Владимира Высоцкого: «Мы не умрëм мучительною жизнью – мы лучше верной смертью оживëм».

Экспонат в  музее Маяковского (до разрушения) в Москве: почти у самого входа был поставлен «трон»,
а к его подножью прислонена (муляж из металла)... гитара – с обломанным грифом, и с цитатой из Высоцкого:
«Мы не умрем мучительною жизнью. Мы лучше верной смертью оживем!»

Рад бы заплакать, да смех одолел. Русская пословица

 Если гениального поэта из списка певчих режима коммунистов убрать, то в их обойме, пожалуй, и не останется достойных. Но как такой талантище занесло под своды их богадельни?

В этом если и есть загадка, то разгадка проста: проверь пяток любых расхожих цитат, приспособленных режимом к себе, – и начнёшь постигать первоначального Владимира Маяковского.

Поколение, жившее между 1910-м и 1930-м годами, читало Маяковского в подлиннике.

Например, точно знало, что «Анафема» (1916) – проклятие врагам России. Партии Ленина, ана­рхистам, народным коммунистам и уголовникам, работавшим в годы войны на Германию.

Басни о поэте Агитпроп сочинил, когда проу­тюжил наследие бунтаря, выжигая крамолу утюгом цензуры. Здесь нужно немногое, поменяй букву (Бог и бог), одно-два слова, смени название, вычеркни строфу – и поэт совсем другой.

В канун Октябрьского переворота в г-те «Но­вая Жизнь» [1917, 30 июля (7 авг.)] «Сказочка» с эпиграфом «Цвету интеллигенции посвящаю»:

 Волки революции сожрали кадетов

 Кадеты – конституционные демократы, цвет нации России. Волки революции – большевики.

Поколениям между 1935-м и 1985-м годами поэт навязан после 6-ти лет запрета в ранге... певца революции. Для них «Анафема» названа «Ко все­му». Их учёные мужи, убрав «Цвету интеллигенции посвящаю», внушали в школах, что «Сказочка о Красной Шапочке» – сатира, мол, на... кадетов, названных Лениным червями революции.

Цвет интеллигенции малообразованный Ленин называл не мозгом нации, а говном. Яркий образ тирана поэт продолжил в саркастическом варианте безвольно плывущих по течению щепок: Я себя под Лениным чищу, чтобы плыть...

Пьесам «Мистерия Буфф» и «Клоп» – сатирам на сивушный рай и «Бане» – о массовом побеге на чёртовом колесе из-за железного занавеса за границу критики придумали иной смысл.

В антологии «Владимир Маяковский: pro et contra. Личность и творчество Владимира Мая­ковского в оценке современников и исследова­телей» (Санкт-Петербург, 2006) три критика без тени сомнения цитируют вроде бы хрестоматий­ные стихи поэта (С. 502, 639, 784):

Меня одного сквозь горящие здания
проститутки, как святыню, на руках понесут...

Футурист Сергей Третьяков, позже расстрелянный, сохранил подлинные стихи друга, напечатав их в Дальновосточной республике без цензуры (Чита, 1921). СССР-ская цензура туда не добралась. Сохранилось авторское (С. 628):

проститутки, как Христа, на руках понесут
и покажут Богу в своё оправдание.

 Волки революции, превращая Маяковского в СССР-ского поэта, лишили его права сравнивать себя с Христом. Печатали даже в Полном Собрании Сочинений (М. 1955. Т. I. С. 62):

проститутки, как святыню, на руках понесут
и покажут богу в своё оправдание.
И бог заплачет над моею книжкою!

В Литинституте шутили, что с такими стихами проститутки не только Маяковского могли показывать Богу в оправдание, а почти каждого из справочника Союза писателей СССР. Маяковский написал о другом. И это другое читается так:

 проститутки, как Христа, на руках понесут
и покажут Богу в своё оправдание.
И Бог заплачет над моею книжкою!

 Бог заплачет, опознав в поэте распятого Христа со страдалицей Марией Магдалиной...

Если же падшие безымянные девушки понесут безымянную святыню Агитпропа – знамя комсомола Чухломы или какую-то другую по их меркам святыню, плача не будет, а смех гарантирован.

Агитпроп намеренно изуродовал глубокий ав­торский замысел с подтекстом из Евангелия.

Поколение, полюбившее поэта без подсказки, знало одно – авторское прочтение: Христос, снятый с креста. Мученик за людские грехи...

Казарменный коммунизм Салтыкова-Щедрина из «Истории одного города» поэт увидел в СССР, дав ему сокрушительную оценку сатирика.

Этому посвящена книга, где не только возвращено авторское прочтение «Анафеме», «Сказочке», былине-поэме «150.000.000», 3-м пьесам сатирика, но и прояснены многие события жизни.

Придёт время, и я всех удивлю

 Поэт-фронтовик Максим Кравчук на одном из заседаний Групкома литераторов Москвы рассказал о поэте Джеке Алтаузене. До войны тот вытащил Кравчука из концлагеря на Колыме.

Никто всерьёз не воспринял, что однажды Алтаузен записал странное предсказание Маяковского «Придёт время, и я всех удивлю...» Дружно похихикали. Ну чем смог бы нас уди­вить поэт громкой и, главное, казённой славы?

В гостях у Кравчука я рассказал, как на установочной лекции в Литинституте предложил профессор Г.Н. Поспелов студентам вкратце сообщить о себе. Заявление, что, как и Маяковский, хочу гордиться: «я себя советским чувствую заводом, вырабатывающим счастье», развеселили профессора. Поспелов посоветовал, что если начинать цитировать, то – полнее, а не отрывочно.

Гордиться-то нечем: ленью еле двигая моей машины части, я себя советским чувствую заводом, вырабатывающим счастье. (VII, 93-94)

Самый из амбициозных проектов Сталина – завербовать погибшего бунтаря на службу режиму не состоялся бы, не будь изощрённой и послушной машины Агитпропа, заинтересованной ещё и материально. Надо знать главных винтиков и гаечек хитро отлаженного механизма.

Гаечка Лили Брик – директивная вдова поэта.

За публикации в книгах и учебниках, постановки пьес Маяковского причиталось ей 50 % гонораров. Винтик – Василий Катанян-старший. Окончательный муж Лили Брик и создатель книги «МАЯКОВСКИЙ. Хроника жизни и деятельности», где всё расписано по годам, дням и часам.

Что наследие поэта – шкатулка с двойным дном, Катанян-ст. знал лучше всех, судя по тому, какие события он описал, а какие, чтобы не под­рывать семейный бюджет, намеренно опустил.

Слова про удивление и Катанян-ст. приводит в книге «Распечатанная бутылка». Дж. Алтаузен их произносит от себя, но – исключительно в связи с тем, что записал после бесед с поэтом.

Циничны манипуляции Гаечки и Винтика. Потеряв бдительность, Катанян-ст. приоткрывает кухню их фальсификаций, где Лили Брик…

И вот она не поленилась, прежде чем уничтожить этот дневник, переписать его весь, опуская только крамольные имена и фамилии.

В предисловии к книге Катанян-мл. жалеет отца-добытчика: «На многое уже не хватило сил и времени – рассказать… об искажённом изда­нии поэм Маяковского». А кто же искажал поэмы?

Лили Брик с Катаняном-ст. сами же искажали многое. Например, придумав сцену с обалдевшим поэтом, увидевшим Лилю Брик, пялящим глаза на хозяйку дома и читающим поэму «Облако в штанах». По просьбе Осипа Брика посвящена Лиле – в обмен на издание книги: 150 рублей за 1000 экз. тиража. Осип и Лиля сделали вид, что не заметили хитрости поэта, округлившего цену за издание на 17 руб. К радости сестры Лили, Эльзы, тогдашней, как она считала, невесты Маяковского. Поэма прочитана только во второй приход Владимира и Эльзы к родственникам.

Об этом рассказывала сама Эльза Триоле.

Винтик и Гаечка умолчали о статье «Доволь­но «маяковщины» в главной партийной газете, где поэт обвинён в насмешках над декретами Ленина и выгнан с работы, а «Окна РОСТА» были разогнаны. «Правда» (1921, 8 сент.).

Весь 1922-й год – борьба безработного с цензурой. 1-й том книги «13 лет работы» не выходит: восстановленную поэтом «Анафему» цензура считает ответом на приговор «Правды».

Двухмесячное сидение в комнате на Лубянке известно по фантазиям Лили Брик, хотя и поэт даёт повод воспринимать эпизод – как реальный (1922, 28 дек. по 28 февр. 1923-го):

..теперь нет ни прошлого просто, ни давно прошедшего для меня, а есть один до сегодняшнего дня длящийся теперь ничем неделимый ужас. (1923, 1-27 февраля)

Даже при поверхностном анализе переписки этого периода создаётся впечатление, что Лили Брик и здесь не поленилась. Ответы на часть писем, видимо, сочинялись после канонизации поэта в 1935-м году. Лили Брик перевела в лич­ный план – ничем неделимый ужас. Ни слова не написав, что вначале вышел 2-й том в октябре 1922-го. Что за восстановленную в 1-м томе «Анафему» сослуживцы из ОГПУ разразились бранью в «Русском журнале» (1922, № 1. С. 27-28).

Письма Маяковского, помимо любовного момента, включают и его отчаяние, что 1-й том с «Анафемой» никогда не выйдет (1922, 28 дек.):

 Я ничего с собой не сделаю - мне чересчур страшно за маму и Люду.

 Лили Брик в переписанных ответах оставила одни тендерные посылы. Она – единственная, у кого сохранился с автографом 1-й том, вышедший в феврале 1923-го года. Автограф – 31 янв. 1923. Других следов этого тома не обнаружено.

Со времён «Анафемы» у поэта несколько вольных или невольных насмешек над Лили Брик.

Маякознавцы от А до Я (от Асеева до Янгфельдта) намеренно не замечают закодированное.

Даже самое очевидное, лежащее на поверх­ности: Если я чего написал, если чего сказал - тому виной глаза-небеса, любимой моей глаза.

Круглые
да карие, горячи
до гари. (VIII, 294)

 Отмахиваясь от горнего (глаза-небеса), не объясняют и ясное дольнее – горячие до гари.

Гарь – вонь от горелого и окалина железа, плешь выгоревшего леса. Гарь – место сожжения старообрядцев. Странноватые круглые глаза…

О голубоглазой засекреченной Евгении Ланг: Если я чего написал, если чего сказал – тому виной глаза-небеса – любимой моей глаза.

«Про это» – поэма о похоти, превращающей людей в животных: Вчера человек – единым махом клыками свой размедведил вид я! (IV, 148)

Но это похоть железок: Кровать. Железки. Барахло одеяло. Лежит в железках. Тихо. Вяло. Трепет пришёл. Прошёл по железкам. (IV, 148)

Похоть толкает героя к женщине – как к старухе процентщице Достоевского: Вот так убив, Раскольников пришёл звенеть в звонок.

«По это» – о потопе № 2 из слёз: Откуда вода? Почему много? Сам наплакал. Плакса… Неправда – столько нельзя наплакать… (IV, 148)

Одному нельзя. А слёзы людей: Океан – большой до обиды. Спасите!.. Спасать некому. Герой гибнет, расстрелянный на маковке колокольни Ивана Великого: Лишь на Кремле поэтовы клочья сияли по ветру красным флажком. (IV, 177)

Жизнь каждого в этой стране обессмыслена: Пусть бредом жизнь смололась. (IV, 169)

О похоти – как и о режиме коммунистов в стране: не приемлю, ненавижу это всё. (IV, 179)

Живущий чужой жизнью просит: воскресить его в ХХХ веке, когда на планету вернётся уничтоженная режимом любовь: Я своё, земное, не дожил, на земле своё не долюбил. Просьба загубленной жизни: Воскреси – своё дожить хочу!

Лили Брик, спохватившись, разрушила легенду, осознав со слезами, что «Володю затрепали, превратили в неживого… лучше бы всё развивалось своим чередом, и время бы его пришло». Хотя всё развивалось не своим чередом, но уже и так ясно: время Маяковского на подходе.

Давайте же прочитаем поэта не по искажённым изданиям и без учёта переписанных дневников, лживых писем и лукавых воспоминаний.

 «Анафему» похоронили, а она – вырылась!

 При коммунистах фальсификаторы, канонизируя Маяковского, уничтожали поэта громкой барабанной славой. Взрывоопасность наследия великого поэта понимали многие. Опасались, что люди задумаются над адресатами его программных стихов «Анафема». Из множества подтасовок, передёргиваний, подмен, вычёркиваний и дописываний, выделяются усиленные похороны проклятия Ленину и тем партиям, которые работали на поражение России.

Кратко проследим историю манипуляций с названием. В альманахе «Стрелецъ-2» (1916) и в 1-м томе книги «13 лет работы» (1922-23) стихи выходят под названием «Анафема».

А далее, 2 строки – 3 вранья.

В сборнике «Простое как мычание» (1916) – название: «Ко всей книге».

В изданиях «Стрелец» (1916) и «Всё сочинённое» (1919) – третье название: «Ко всему».

Под этим, 3-м названием, «Анафемa» публикуется в ПСС (1955-1961), чтобы даже память о проклятии поэта похоронить (Т. I. С. 434).

Память о его проклятии вытравляли 90 лет.

Убитый ложью Агитпропа, поэт возрождается. Название «Анафеме» тихо вернули в сборнике «ФЛЕЙТА-ПОЗВОНОЧНИК. Трагедия. Стихотворения. Поэмы» (Прогресс-Плеяда. 2007. С. 117).

Отрицать предвидение поэта невозможно. Маяковский предвидел и предупредил в «Анафеме» своих неведомых убийц:

 Убьёте,похороните – выроюсь! (I, 105)

 Не зря же в 1940 г. свою статью «Размышления о Маяковском» Андрей Платонов начинает фразой: «Он предвидел нас, пишущих в его память…».

Как в добрую, так и не в добрую…

Анафема

Когда,
наконец,
на веков верх став,
последний выйдет день им,
в чёрных душах убийц и анархистов
зажгусь кровавым видением…

 «Анафема» впервые напечатана в августов­ском альманахе «Стрелецъ-2» (Пг. 1916. С. 117).

Идёт война. Брусиловский прорыв, но «Ана­фема» не немцам или австрийцам, а своим. Как ни крути, а сводятся стихи к вопросам: кого и за что проклял Маяковский во время войны?

Альманах попал под ураган критиканства, и дело дошло до суда и до дуэли. В фельетонах в газете «Утро России» (1916, 26 авг.) и «Журнале журналов» (1916, № 35) особенно досталось Маяковскому и его «Анафеме».

Левого большевика М. Горького раздражало, что «Анафему» связывали с РСДРП. По указке Ленина буревестник уже обругал спектакль «Николай Ставрогин. Бесы» во МХТе, в героях которого узнавали ленинцев. Под видом помощи – издать книгу во время войны – Горький провёл спецоперацию под прикрытием. Он отвёл проклятие Маяковского от Ленина с его статьёй предателя «О поражении своего правительства в империалистической войне» (1915, 26 июля) и планами Ленина в Циммервальде и харчевнях Швейцарии.

На правах редактора Горький нейтрализовал «Анафему». В сборнике «ВЛ. МАЯКОВСКИЙ. ПРОСТОЕ КАК МЫЧАНИЕ» (Пг., 1916, окт.), его стараниями "Анафема" превратилась в безликое "Ко всей книге" (?!).

На книге поэт надписал: «Дорогому Алексею Максимовичу, Маяковский», но, обнаружив обезглавленную «Анафему», набросился на редактора.

Видимо, дошло и до драки, судя по намёку: Алексей Максимович, как помню, между нами что-то вышло вроде драки или ссоры. (VII, 206)

О драке все молчат, а ссору не упоминают.

Памятью за такое оскорбление остались две настолько злые карикатуры на Горького в наморднике (записная книжка № 1 в му­зее поэта), что в СССР их никогда не печатали.

Свою версию вражды Горького и Маяковского, всех устраивающую, придумала после смерти поэта Лили Брик – одна из главных героинь засекреченной навсегда «Анафемы».

«Анафема» – вопросы и до сих пор. Как после Октябрьского переворота поэт стал относиться к тем, кого проклял? Попытаемся ответить.

Создавая икону певца революции, могли приз­нать «Анафему», скажем, проклятием царизму.

Не решились, тщательно скрывали название проклятия, дав стихам новую кличку – «Ко всему».

Заменить название – это флаг над кораблём поменять. Поэт верил, как корабль назовёшь, так он и поплывёт: «У меня заглавие всегда входит конструктивной частью произносимого сти-хотворения». Читал он его всегда как «Анафема».

В правление Ленина поэт ненадолго вернул название стихам «Анафема» в многострадальном 1-м томе 4-х томника «13 лет работы» (1922).

Цензура не зря засекретила название стихов.

Вот назовите «Пророк» А.С. Пушкина как «Случай в пустыне», и смысла никто не поймёт, даже если стихи прочитает с эстрады сам Достоевский.

Фёдор Михайлович читал «Пророка» – изложение Книги Исайя (Гл. VI, ст. 2-11), которого Господь сподобил глаголом жечь сердца людей.

Ю. Карабчиевский запутался в стихах «Ко всему», без вопросов идя по следу Агитпропа, не подозревая о зашифрованном в «Анафеме».

В книге «Тринадцатый апостол» К. Кантор по­дошёл к пониманию связи Маяковского и Христа вплотную. Интуиция изменила маститому учёному, когда он, не зная об «Анафеме» – главном апостольском послании поэта Голгофы, приписал Маяковскому нелепую самозабвенную любовь к мишеням его сатиры – Ленину и Марксу.

Духовное родство поэта с Иисусом Христом библейского масштаба, судя по «Анафеме»:

Вознёс над суетой столичной одури
строгое –
древних икон –
чело.

 Внешне «Анафема» об отвергнутой любви, но внутренний сюжет – проклятие врагам России, коммунистам-анархистам и партии Ленина.

В 1905-м году подростка-гимназиста привлекли голубые знамёна РСДРП социал-демократов.

У социал-революционеров (эсеров) знамёна красные: Пошли демонстрации и митинги. Я тоже пошёл. Хорошо. Воспринимаю живописно: в чёрном анархисты, в красном эсеры, в синем эсдеки, в остальных цветах федералы. (I, 13)

Вступление в партии, как и в воровские шайки, добровольное, но приказ начальника (пахана, большевика, анархиста, эсера) – закон военного времени, даже если прикажет покончить жизнь самоубийством в тюрьме. Каждая партия сулит в подполье свой социализм-коммунизм.

Многих привлекла утопия с триадой выпить, закусить, совокупиться на халяву. Россию захлестнуло враждебное море бунтовщиков, зовущих к их воображаемому будущему.

Михаил Кузмин пишет оду-сатиру «Проклятье героям, изобретшим для мяса и самок первый под солнцем бой!» Но из-за этого «кровь настоящая льётся в пустое геройство!»

Потому всё – «Проклято, проклято!»

Понимающему, что происходит со страной, Владимиру Маяковскому, однодумцу, посвящена эта ода Кузмина «Враждебное море» (1916, апр.).

 ***

Проклятие врагам России Маяковский вынес в заголовок. По маскам «Анафемы» видно, что бешеной собакой поэт у коммунистов-анар­хистов. У эсеров, видимо, бык на бойне. В ячейке РПСДР(б) - лось, запутавшийся в высоковольтных электропроводах.

Цитаты Маркса социал-демократ Ленин превращал в догматы своей религии: Армии подвижников обречённым добровольцам от человека пощады нет.

«Анафема» и любимой, чьё имя поэт обязался проставлять на произведениях хотя бы раз в год, поскольку её муж постоянно оплачивал издание его книг.

В одной из комедий антикоммуниста Аристофана (V век до Р. Хр.) юноша мог обладать подружкой при коммунизме, удовлетворив сначала старушку в очереди. Очерёдность, бранясь, устанавливали матроны. В духе Аристофана или скифов-муссагетов, у которых женщины были всеобщим достоянием, поэт, куражась, требует сексуальный аванс у бывших однопартийцев: дайте любую красивую, юную, – души не растрачу, изнасилую и в сердце насмешку плюну ей!

Насильник не просил бы: дайте любую. Это – обращение к сулящим языческое будущее. Но, выходит, не любую, как при коммунизме.

«Московский Листок», пытаясь разобраться в стихах, писал «заслуживает ли поэт, мечтающий о насилиях и плевках в душу, с дозволения предварительной цензуры, называя бака­лейного хама или же нет» (1917, 2 февр.).

Ни подвиг Иисуса Христа, ни Дон Кихота не по плечу людям злой воли и недобрых помыслов, вербовавших его в свои раздираемые интригами партии. Он сам остановил глупой комедии ход, сорвал латы Дон Кихота и, отдав выданный нака­нуне партбилет, вышел из РСДРП(б). Это часто оборачивалось местью убийц подполья:

Севы мести в тысяч крат жни!
В каждое ухо вой:
вся земля –
каторжник
с наполовину выбритой
солнцем головой!

 Севы мести, похоже, вызрели. Взращённые в эмиграции социал-демократы Ленина и коммунисты-анархисты в войне на стороне врагов.

Ленин поучал: «Лучшее в анархизме может быть и должно быть привлечено». Основа их программы – убийства. Лучшее у анархистов дерзкий девиз: ВЛАСТЬ РОЖДАЕТ ПАРАЗИТОВ.

Прикрываясь маской социал-демократов до Красной Смуты, Ленин и его сообщники, чтобы не мараться, убийства своих политических противников заказывали коммунистам-анархистам, пишет начальник контрразведки Петроградского округа полковник Б. Никитин в книге «Роковые годы» (М. 2007. С. 197-205).

Маяковский закодировал, проведя сквозь цензуру, рассказ об убийстве Петра Аркадьевича Столыпина по заказу Ленина коммунистом-анархистом. Это нетрудно прочитывается в стихах о 3-х сменах мифологического сознания на примере событий истории в Украине «Киев» (1927).

Поэтому прицельный удар, адресная тяжесть проклятия «Анафемы» ложится на связку этих двух партий – растлителей юношеских душ:

в чёрных душах убийц и анархютов
зажгусь кровавым видением.

 На месть анархистов и ленинцев – ответная месть поэта: Святая месть моя! Превращение страха в смех над безумием утопии.

В храмах дедов и отцов, провидит поэт, намалюют поверх икон преданных анафеме разбойников: на царские врата на Божьем лике Разина.

Двух лет не прошло, а захватчики в храмах и монастырях составляли иконостасы из своих богов – Ленина, Троцкого. Ставили бюсты Маркса.

На Красной площади Ленин, выступавший с Лобного места, открыл памятник «Стенька Разин с ватагой и персидской княжной» (1919, 1 мая).

Бунин такого же мнения о большевиках: «О, анафема! Чтоб вам ни дна, ни покрышки...»

Остановить наваждение могли бы 1000-крат­ные анафемы, чтобъ тысячами рождались мои ученики трубить с площадей анафему!

Будущих убийц ещё тогда поэт пророчески предостерёг: Убьёте, похороните, – выроюсь!

Через 2 года, предавая коммунистов анафе­ме, Патриарх Всея Руси Св. Тихон проклятие поэтов повторил на своём уровне (1918, 19 янв.).

Самое невероятное в и без того невероятной истории начала ХХ века. Кого поэт мог проклинать в 1922-м году? Видимо, было кого, если в 1-м томе «13 лет работы» на время вернул название «Анафеме».

Боролся за «Анафему». Помог случай и то, что печатался в созданном при НЭПе издательстве ВХУТЕМАС. Цензор (Главлит № 3039) перед этим запретил издание сказки «Конёк-горбунок» из-за того, что в ней народ встречает царя криками «Ура!» Взъелся цензор и на стихи «Анафема».

Цензору объясняли: проклятие анархистам.

Похоже. После взятия Перекопа Чёрная Гвар­дия Ленину не нужна. Махно (Орден Красного Знамени № 4) объявлен вне закона, 10357 комму­нистов-анархистов расстреляны как бандиты.

Из 4-томника вышел только 2-й том (1922, окт.). Для страховки № 3039 бегал к политконтролёрам в ГПУ. Они выше его Главлита. 1-й том выйдет в феврале 1923-го года, но кроме как у Лили Брик следов его нигде не обнаружено.

1-й том отобрали даже у художника издания. Так что в музее выставлен его 2-й том с автогра­фом поэта. Молчала и печать о 1-м томе.

В журнале «Книга и Революция» (1922, № 11/ 12) заметка «В. Маяковский. 13 лет работы. 2 том». Удивление: «поражает большое количество пустых страниц». Нас не поражает. После расстрельной статьи «Довольно «маяковщины» в «Правде» (1921, 8 сент.) поэт на особом контроле у цензуры. Искромсанная рукопись «389 страниц Маяковского» выползла из мясорубки цензуры книгой «255 страниц Маяковского» (1923).

Лжефилософ Ленин тайно составлял списки на высылку из страны философов, писателей. Лубянка открыто предложила и неуправля­емому Маяковскому убираться из страны. «Русский журнал» («Гостиница для путешествующих в прекрасном»). 1922, № 1. С. 27-28:

...Пожелаем ему, – вещал Сергей Спасский от имени ЧК, уже в маске ОГПУ, – или действительно и бесповоротно переступить через своё прошлое и найти в самом себе живительные струи подлинной творческой активности или... уехать за границу, поражать новизной, дерз­новением и нетронутостью соскучившихся по си­льным впечатлениям эмигрантов.

После такого напутствия ЧК-ОГПУ 3-й и 4-й тома рассыпали. Они оказались уже «14 лет работы».

Этот автошарж Маяковский нарисовал после запрета сборника
«13 лет работы», где напечатана «Анафема».

Но... ни один критик ни строки не написал о сатире на Ленина. Через 6 лет после смерти поэта и канонизации его Сталиным – в лучшего и талантливейшего (1935, 5 дек.) СССР-ские критики теперь уже по долгу службы вынуждены были его поэмам придумывать нужный режиму смысл, никак не вытекающий из содержания самих поэм. Не всегда это получалось легко. Тогда попросту искажали написанное. А уже по искаженным изданиям широкими мазками рисовали образ певца Октября...

Примечания и комментарии к предисловию:

1. Катанян В. Абг.: Катанян Г. Д. Распечатанная бутылка. Н.Новгород, 1999. С. 109.

2. Ильин И.А.: Собрание сочинений в десяти томах. М., 1993. Т. II. С. 313.

3. Ульянова М.И.: Воспоминания о Ленине в двух томах. М., 1989-1991. Т. I. C. 260.

4. Салтыков-Щедрин М.Е.: Сборник «Нивы». Полное Собрание Сочинений. СПб. 1905. Т. III. Книга 10. С. 584.

5. Янгфельдт Бенгт: Ставка – жизнь. Владимир Маяковский и его круг. М., 2010. С. 123.

6. По замечанию консультанта 2-го издания настоящей книги Ефима Шехтера (США, экономист): Сравнение «при капитализме» и «при социализме» неправомерно. Первое – понятие экономическое, является определением способа и средств производства, и отношений производительных сил. Второе – понятие, определяющее государственно-общественную структуру и социально-общественные отношения. Подобное смешение – плод малообразованных большевиков-марксистов, знавших Маркса в искажённом пересказе Ленина и иже с ним. Выражение «капиталистическое государство» может (и должно!) означать одно – это государство, чья экономическая база и производительные силы основываются на капиталистическом способе производства. «Социалистическое государство» – это нечто другое. СССР никогда не был ни советским, ни социалистическим государством, о чём писал и, именно, что и высмеивал Владимир Маяковский, как маску тоталитаризма.

7. Николаев Вл.: Дм. Сталин, Гитлер и мы. М. 2005. С. 86.

8. Михаил Булгаков: Владимир Маяковский. Диалог сатириков. М., 1994. C. 55.