Номер 12(58)  декабрь 2014
Александр Генис

Александр генис Тяжба
 Глава из книги “Уроки чтения. Камасутра книжника”

 

Библию трудно читать, потому что она вся состоит из эпиграфов. Репутация этой книги так велика, что любая выдранная из нее фраза наделяется магической многозначительностью. На Библии клянутся, по ней гадают, с ней – и за нее – умирают. Читать, однако, другое дело. Я пробовал.

С раннего детства я мечтал узнать, что написано в книге, о которой я мог судить лишь по рисункам Жана Эффеля. Но достать Библию мне никак не удавалось, я даже ни разу не встречал верующего. Одна моя бабушка знала, когда Пасха, другая – когда Пейсах. На этом кончались их отношения с религией. Уже женатым, но еще студентом, я отправился за помощью в церковь Александра Невского, располагавшуюся, как все важное, на улице Ленина, но у священника не нашлось на меня времени. Выручил черный рынок. Там, в неприметной березовой роще, я, наконец, купил заветную книгу с рук за 25 рублей. Немалая сумма составляла чуть больше половины стипендии отличника, и чуть меньше моей же зарплаты пожарного. Ввиду траты и от нетерпения я принялся читать с середины и зверски заскучал. С начала было не лучше, с конца – непонятней. Я так ее и не дочитал, но за 40 лет, как евреи в пустыне, все время учился. Прежде всего – поэзии.

Библия написана первыми в мире стихами. Напрасно мы от них ждем ясности эпоса. Сродни Луне, а не Солнцу, библейская поэзия все делает зыбким, таинственным, пугающим. Гомер описывал, она выражала. Греки декламировали, она заклинала, они пели, она вводила в транс. Элиот говорил, что смысл – только приманка, усыпляющая разум, чтобы отдать его во власть звука. Повторяясь, стихи заводят, поднимают и ввергают в экстаз. Я видел такое у Стены Плача, где люди молятся крича и скача, как «Давид перед господом». Библия, словно песенник, требует не чтения, а соучастия. Поэтому и читать ее надо не про себя, а всем телом, жестикулируя и раскачиваясь.

Я догадался об этом, слушая Бродского. Его монотонный распев не помогал, но завораживал, умудряясь почти контрабандой донести лучшее поверх сознания. С тех пор я бормочу библейские стихи, завывая, дирижируя и притоптывая. И помогает! Завладев телом, ритм вколачивает смысл в душу, но для этого стиху все приходится повторять дважды. Не зря в русской Библии главный знак препинания – точка с запятой. Он делит стих на две равные части говорящие почти то же по-разному. Поднимая и опуская, эта риторическая волна держит нас на месте, накаляя обстановку и возгоняя чувства, описывая, например, путь человека от рождения к смерти:

Как цветок, он выходит, и опадает;
Убегает, как тень, и не останавливается.

 Чтобы никто в упоении не проглотил метафоры, Библия огорашивает ими слушателей. Каждая сразу темна и наглядна. Так, Иову говорят: «Уверенность грешника – "дом паука"». Если сказать «паутина», пропадет важный для кочевника оттенок. Уверенно раскидывая свой искусный шатер, паук живет, где работает, но только мухам дом его кажется прочным.

Как песню, библейские стихи сперва учишь, а потом, уже полюбив, понимаешь. И это, конечно, самое важное, потому что красота тут – побочный продукт производства. Библия – живая машина нравственности. Она о том, что всегда. Каждый из нас – Адам, многие – Евы, и все – Каин и Авель. Библия – личное дело. И если античности нужны комментарии, то Библии – трактовки, причем – твои. Иначе неинтересно, да и не вырасти. Ведь вся эта книга состоит из жгучих вопросов и сокровенных ответов. Задаваясь первыми и толкуя вторые, ты обретаешь точку зрения – ее и свою. Посредников слишком много, и они приходят позже. Библия ведь и сама – внезапная книга, она сразу переходит к сути дела, оставляя подробности на потом. Все важное понятно без посторонней помощи. Ну кто, кроме американцев, изучающих Библию с детского сада до Белого дома, помнит, кто такие великаны-рефаимы? И не надо. Не до подробностей. С Библией говорят о главном, как с Богом – на ты.

Этому тоже надо учиться, потому что по сравнению с Библией все наши книги несерьезные. Даже Толстой с Достоевским чуть подмигивают, ибо сам дух романа требовал от повествователя отчуждения и иронии. Я не про капитана Лебядкина. Насмешлив авторский голос всякого романа: «Салон был пущен». Мы просто не умеем ни писать, ни читать без ухмылки, которую Библия еще не изобрела. Ее жанр – трагедия. Но если у греков она учила людей на чужих ошибках, то в Библии трагедия – сама жизнь, что хуже – вся и наша.

Про Новый завет я говорить не готов, но и Ветхий – не памятник древней словесности. Центральная в нем, решусь сказать, – книга Иова, ибо она должна оправдать Бога в глазах человека. Если у Него это не получится, то все остальное – насмарку. Теодицея – критерий религии. Говорят, что только переселение душ объясняет наши страдания: расплата за грехи в прошлом рождении. Я понимаю, что такое карма, но отвечать за предков как-то уж совсем по-сталински. К тому же, метемпсихоз требует не меньше веры, чем загробное воздаяние. Зато «Иов» не нуждается в предпосылках и условиях. Эта книга задает единственный вопрос, которого не избежать никому. Более того, Библия на него отвечает.

Страдалец Иов – даже не еврей. Он – абстрактный праведник из какой-то земли Ют, ставший в одночасье несчастным изгоем. Иов – жертва несправедливости, ставка в пари, заключенном Сатаной с Богом. Их, впрочем, тоже можно понять.

Бог Ветхого Завета – разочарованный бог. Он сделал все, как лучше, но не спас людей от первородного греха. Дальше все покатилось вниз вплоть до потопа. И первое, что сделал уцелевший Ной, причалив к суше, это напился до бесчувствия. Изменив тотальную тактику на штучную, Бог избрал себе из толпы элиту. Иов – продукт нравственной селекции, плод трудов Господних и высшее среди людей достижение: он безгрешен. Но «разве даром богобоязнен Иов», шепчет умный Сатана, который служит Богу внутренним голосом. Не убедившись в Иове, Бог не может продолжать начатое. А впереди – Исход, Земля обетованная, Иерусалим, храм, мессия. Залогом великого будущего служит бескорыстная праведность Иова.

Поэтому Бог разрешил Сатане обобрать Иова, который героически справился с утратами. Лишенный детей, скота и богатства, он, не сказав «ничего неразумного о Боге», с каменным достоинством стоика заключает: «наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращаюсь». Но смерти, которой он бы «обрадовался до восторга», ему тоже не дают. Продолжая экзамен, Сатана требует и получает «кожу» Иова. Из всех напастей выбрана проказа. Мучительная, но не смертельная, она делает недуг очевидным, а значит, позорным. Это – клеймо грешника, и на него Иов не согласен. Он молча страдал, «ворочаясь досыта до самого рассвета», он примирился с тем, что превратился в отвратительные мощи и «остался только с кожею около зубов». Не может Иов вынести лишь смеха: «Он поставил меня притчею для народа и посмешищем для него». Став, говоря по-нашему, басней, даже анекдотом, Иов не мученик, а грешник, наказанный позорной казнью. И это нечестно, ибо тема книги Иова – справедливость.

 Бог договорился с человеком, заключив Завет: Он дал нам все, потребовав взамен только одного – праведности. И ее Иов не отдаст даже Богу: «доколе не умру, не уступлю непорочности моей». Однако, именно этого требуют от него трое друзей, считавших, как Вышинский, признание – царицей доказательств. Советчики не могут вынести присутствие наказанного без вины. Этот казус взрывает моральную вселенную, покушаясь и на их личную безопасность. Иов, как Бухарин, обязан признаться в несодеянном, чтобы другим не было так страшно. Подлое и не оставшееся без осуждения Бога поведение друзей Иова лишает его последнего терпения и включает самую проникновенную, после псалмов, библейскую поэзию. Диалог путается, горячится, становится сбивчивым. Обе стороны хвалят Бога и бранят грешников, но Иов, как списанный с него Иван Карамазов, не соглашается принять мир таким, каким Он его устроил. Его, как и Ивана, бесит даже не то, что праведность не вознаграждается, а то, что грешники не наказаны: «они вместе будут лежать во прахе, и червь покроет их». Ветхий завет не знал спасения, поэтому вся «полнота правосудия» должна быть явлена здесь и сейчас. Атеизм – тоже не выход, ибо в книге Иова есть те, кто не признают Божьего закона, но нет тех, кто сомневался бы в Его существовании. Это значит, что автор загнал себя в тупик: он должен ответить Иову. И так, чтобы его слова были достойны Бога.

 Иногда я представляю себе этого самого автора – с закинутой головой, выпученными глазами, потной шеей, с пеной в уголках рта. Он занес ногу над вырытой им самим пропастью и шагнул в нее. Кто решится говорить за Бога? И что тут можно сказать? В эту грозную паузу, если уж мы взялись читать Библию, каждый должен поставить себя на место Бога – кто-то же это сделал.

 Для Бога Иов, как собака Павлова, которой академик поставил памятник за причиненные им муки. Иов необходим для величественного эксперимента, который ставит Бог над людьми. Но к концу книги он уже перестает быть лабораторным животным, нейтральным материалом для опыта. Мы знаем о нем много личного и даже неприятного. Меня, например, слегка коробит хвастовство Иова, подробно вспоминающего свои добрые дела. «Милосердие, выписал я еще в школе из Джека Лондона, кусок, брошенный псу, когда ты голоден не меньше его». А тут одних верблюдов «три тысячи». И чувствуется, что Иов никогда не забывал, какой он важный: «После слов моих уже не рассуждали; речь моя капала на них». Авторитет. Но это еще не повод для той расправы, которую учинил над ним Бог, пусть даже он, как наука, поступил так в наших интересах.

Поразительно, что и Бог признал хотя бы частичную правоту Иова, иначе бы Он ему не ответил. Уже это – грандиозный, неописуемый, сенсационный дар. Бог заговорил с человеком, чтобы тот (мы) Его больше не спрашивал.

И с чего же Он начал этот исторический монолог? С сарказма. Как Иов, я не могу пережить это место без восторга. Кем надо быть, чтобы отбросить повествовательную логику и ответить вопросом на вопрос: где был ты, говорит Бог, когда я создал бегемота? То есть, не только его – Бог устраивает целый парад творения с «хранилищами снега и сокровищницами града», но я больше всего люблю этого бегемота. Он так огромен, подглядим у Аверинцева, что в иврите у него нет единственного числа: «Ноги у него, как медные трубы; кости у него, как железные прутья; это – верх путей Божиих: только сотворивший его сможет приблизить к нему меч Свой».

Гордясь, как хозяин зверинца, напоминающим динозавра бегемотом, Бог делает Иова свидетелем «страшного великолепия» природы. Мир так велик, что человек не может судить даже о своем месте в нем. Но мало того, что мир несравненно больше нас, он еще и прекрасен. И Бог гордо любуется своей работой, вспоминая «общее ликование утренних звезд» при закладке краеугольного камня вселенной.

Мир, говорит книга Иова, хорош – с нами или без нас. Человек страдает, но в роскошном чертоге. Его (наше) дело восхититься праздником мироздания, или, как тот же Иван у Достоевского, вернуть билет, зажмурившись от невыносимой боли.

Сжалившись над Иовом, Бог раскрыл ему глаза. Раньше, признается Иов, «Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя». Как истинный поэт в боговдохновенном приступе восторга, Иов смог отвлечься от своих ран, чтобы прозреть – признать окружающее таким, какое оно есть само по себе, без нас. Иов убедился воочию, что мир безгранично прекрасен. От этого ничего не изменилось для Иова. Он по-прежнему нищ, гол и болен. Но признав красоту мира выше своего горя, Иов поднялся над ним и заслужил снисхождение Бога.

К такому апофеозу ничего не прибавляет счастливая, как в Голливуде, развязка. Бог дал Иову новых верблюдов, новых ослов и новых детей – других, но числом тем же: семь сыновей и трех дочерей.


К началу страницы К оглавлению номера
Всего понравилось:1
Всего посещений: 2254




Convert this page - http://7iskusstv.com/2014/Nomer12/Genis1.php - to PDF file

Комментарии:

Igor Mandel
Fair Lawn, NJ, USA - at 2014-12-25 22:06:59 EDT
Вся эта история - ярчайший пример полного бессилия слабого перед лицом безмерно более могущественного сильного. По сути, мораль здесь та же, как в басне "Волк и ягненок" - с той лишь разницей, что Иов кончил хорошо, а не плохо. Но не потому, что его аргументы оказались верными (они были верными и у ягненка) - а потому что так захотелось сильному. В этом принципиальный момент. Г-дь выступает как абсолютный повелитель (на грешной земле таких называют еще тиранами), которому никакие чужие аргументы не интересны. Но зато интересны свои собственные - демонстрация, абсолютно избыточная и обсцессивная в мелочах, своего могущества.

"Иов убедился воочию, что мир безгранично прекрасен. От этого ничего не изменилось для Иова. Он по-прежнему нищ, гол и болен. Но признав красоту мира выше своего горя, Иов поднялся над ним и заслужил снисхождение Бога." - заключает А.Г. Я не чувствую этого в тексте. Иов абсолютно подавлен. Его надежду на справедливость объявлены бесмысслицей. С ним не хотят ничего обсуждать. Весь его случай - лишь очередной (далеко не единственный) повод для Г-да высказаться о своем безмерном могуществе. Вечный вопрос человечества о справедливом воздаянии за правдедность и о наказании за грехи оставлен без ответа. Милость, оказанная в результате Иову (после несправедливого ущерба, ему же сознательно и нанесенного) не есть торжество справедливости, но лишь прихоть могущественного существа. Иов (со своими "словами без смысла”) так это и должен понимать после всего происшедшего. А.Г. хорошо придумал про "памятник собаке" ("Для Бога Иов, как собака Павлова, которой академик поставил памятник за причиненные им муки.), но данный памятник поставлен Г-дом не за муки Иова, а за его полнейшее беспрекословное подчинение, да и не Иову, а самому себе, в память об эксперименте, который был неверно задуман, но с блеском воплощен, ибо доказал то, что было ясно с самого начала - Бог велик.

Igor Mandel
Fair Lawn, NJ, Fair Lawn - at 2014-12-25 22:05:06 EDT
Часть 2 из трех

г) Но мало этого. В своих риторических "вопросах" к Иову Г-дь достигает просто потрясающей степени оторванности от исходного предмета "беседы", если он вообще был: "Кто приготовляет ворону корм его, когда птенцы его кричат к Богу, бродя без пищи? (38;41) - то есть вот и кормом для ворон, я, мол непосредственно занят - а ты?; "Знаешь ли ты время, когда рождаются дикие козы на скалах, и замечал ли роды ланей? (39.1) - Г-дь упрекает Иова в незнании чего-то, что знать бы и можно, в принципе; "Можешь ли веревкою привязать единорога к борозде, и станет ли он боронить за тобою поле? (39;10) - Иов также виноват в том что не может справиться с мифическим зверем; "Ты ли дал красивые крылья павлину и перья и пух страусу? (39;13) - наконец, Иов получает прямой упрек в том что он - НЕ СОЗДАТЕЛЬ... То есть многочисленные упреки и вопросы обкладывают Иова со всех сторон, от очень прикладных до немыслимых для человека - но никак не задевают то, о чем, собственно, Иов заботился (о справедливости относительно его уничижения). Да, это описывает прекрасный мир вокруг, о чем говорит А.Г., и достигает очень высокого уровня поэтичности - но об этом ли были мольбы Иова? Такая детализация усугубляет ощущение абсурдности происходящего, ибо для прямого ответа достаточно было бы одного-двух примеров всемогущества, а не разборов мельчайших деталей творения.
г). Все это Иов в ошеломлении понимает и принимает: "И отвечал Иов Господу и сказал: вот, я ничтожен; что буду я отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои." (39; 33-34)3.

3. Демонстрация силы как единственного аргумента.
а). Далее Г-дь приводит "наиболее яркий аргумент в споре": "Ты хочешь ниспровергнуть суд Мой, обвинить Меня, чтобы оправдать себя? Такая ли у тебя мышца, как у Бога? ...Укрась же себя величием и славою, облекись в блеск и великолепие; ...сокруши нечестивых на местах их; зарой всех их в землю ...Тогда и Я признаю, что десница твоя может спасать тебя. (40;3-9). "Аргумент" действительно убойной силы: вот если ты докажешь, что ты не менее могуществен, чем я, то тогда и поговорим. А пока молчи.
б). Потом идет очень долго про полюбившегося А.Г. бегемота (как символа силы и таинственности - типа, ты и к бегемоту-то близко не подойдешь, а еще со мной намереваешься чего-то обсуждать). Потом Иов окончательно и бесповоротно кается в своей наивности.
в). И вот только после этого Г-дь обращается к друзьям, порицает их за то, что они говорили о нем "не так верно" как Иов и, наконец, возвращает Иову все что было в двойном размере, добавив еще вдобавок 140 лет жизни.

Igor Mandel
Fair Lawn, NJ, USA - at 2014-12-25 22:01:35 EDT
Часть 1 из трех
Интересное эссе. А.Генис затрагивает некие болевые точки вечной коллизии Иова (история которого, действительно, одна из вершин библейского текста в целом), но трактует их, скорее, поэтически, в то время как текст дает почву для более логического рассмотрения.
1. Проблема эксперимента. А.Г. пишет: "Не убедившись в Иове, Бог не может продолжать начатое.". А убедившись - может? Праведность Иова (в предположении, что она экспериментом доказана - что потом и случилось) означает лишь, что лучший из живущих ("ибо нет такого, как он, на земле" (1;8)), действительно, надежды оправдал. Но как насчет следующего в ряду, чуть менее праведного? Про него ничего не известно. То есть, делая такой эксперимент, Г-дь в ЛУЧШЕМ случае убедился бы лишь в наличии ОДНОГО праведника. И стоит после этого "продолжать начатое"? Ради него одного? Другое дело, если результат отрицательный - тогда, действительно, игра не стоит свеч, коли даже лучий надежд не оравдал. Именно в этом и есть идея cатаны (или "внутреннего голоса Бога", по версии А.Г.). То есть cатана ставит на негативный результат, Г-дь - на позитивный. Матрица потерь несимметрична. Если прав Сатана и Иов неправеден - он, cатана, в выигрыше, а Г-дь чрезвычайно посрамлен (вплоть до "полного разочарования в человечестве и нового потопа" - по версии А.Г., хоть и не закрепленной в тексте Библии). Но если сатана не прав - он (сатана) посрамлен куда меньше, так как всегда может сказать "ОК, этот, самый лучший из всех, действительно, праведен - но что насчет остальных?". И что - делать новые эксперименты? Коротко говоря, сам эксперимент был задуман очень неубедительно - Г-дь, предложив произвести его сатане, "не до конца взвесил последствия" того или иного исхода. И даже если исход ему был известен заранее (с этим вопросом всегда наиболее непонятно, ибо затрагивается проблема свободной воли человека как явно противоречащая всемогуществу Г-да) - пользы от эсперимента с Иовом для Г-да очень немного, ибо сатана с легкостью пренебрежет результатом (смею предположить, так и случилось).
2. Отсутствие диалога. На меня это производит наиблее сильное впечатление: весь тескт есть не разговор двух, пусть очень неравных, сторон, а два несвязанных монолога. В этом отношении Книга Иова дает фору текстам абсурдистов и частично экзистенциалистов. Вот краткая фабула "беседы" двух сторон.
а). Иов, несмотря на все мучения, смиренно принял все с ним происшедшее и ни разу никакой хулы не сказал, заявляя лишь в разных формах, что никаких грехов за собой не знает. Хотел он, в сущности, одного - возможности общения: "О, если бы кто выслушал меня! Вот мое желание, чтобы Вседержитель отвечал мне" (31; 35)".
б) Это можно понимать двояко: 1) Сам факт общения с Г-дом достаточен для Иова, ибо это явное доказательство бытия Божьего; но этот вариант, видимо, отпадает, так как трудно заподозрить праведника, что он в данном факте сомневается. Остается 2) - он все же хочет разъяснения причин происшедшего, то есть, по сути, справедливости: "пусть взвесят меня на весах правды, и Бог узнает мою непорочность. Если стопы мои уклонялись от пути ...пусть отрасли мои искоренены будут. " (31;6,8). То есть он готов к справедливому суду и к любому его результату, хотя явно о суде и не просит.
в) После долгих бесед с друзьями "Господь отвечал Иову из бури и сказал: кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла?" (38;1,2). Этот ответ абсолютно негативен, то есть все призывы Иова, явные и тайные, к справедливости, объявляются "словами без смысла". Но почему? Г-дь дает лишь один аргумент - он могущественен, а Иов - ничто по сравнению с ним., т.е. Г-дь непосредственно ни о каком суде, ни о какой справедливости ни разу не упоминает, тем самым оставляя Иова вообще без ответа. Такой стиль мы видим очень часто на пресс-коференциях каких-либо политиков, когда они не отвечают на прямой вопрос, а рассуждают о чем-то другом.

Фаина Петрова
- at 2014-12-25 19:23:28 EDT
У меня в России была книжка "Петр Вайль, Александр Генис. Родная Речь. Уроки Изящной ...
(http://www.lib.ru/PROZA/WAJLGENIS/literatura.txt), которой я зачитывалась и которой отчасти пользовалась для преподавания.
Вообще не пропускаю ничего, что встречается мне под этими двумя фамилиями или только Вашей. Всегда интересно, нетривиально, свежо. Спасибо!

Виталий Пурто
NJ, - at 2014-12-25 18:17:21 EDT
Я познакомился с Александром Генисом в 1978 году, будучи его соседом. Этим своим очерком он блестяще доказал читателям этого сайта, что постоянное развитие своего мировозрения не только необходимо, но и возможно. Браво!

_Ðåêëàìà_




Яндекс цитирования


//