Крыловский перевод «Начал» был событием в русской науке не только потому, что отечественному читателю впервые была дана возможность ознакомиться с главной книгой современного естествознания, но и потому, что Крылов снабдил свой перевод подробными математическими комментариями, объясняющими наиболее трудные места и переводящими доказательства Ньютона, изложенные на языке синтетической геометрии, на язык современного математического анализа. Однако в своем стремлении объяснить Ньютона, Крылов часто увлекался и таким образом модернизировал текст, чтобы тот наилучшим образом соответствовал современному читателю, в ущерб точности перевода.

Примеры стремления Крылова к модернизации текста Ньютона встречаются на каждом шагу, например, в доказательстве Следствия 2 (предложение VI, теорема V) в переводе Крылова говорится:

Центростремительная сила обратно пропорциональна пределу количества SY² × PQ²/QR […], ибо произведения SY × QP = SP × QT^[5]

 В то время как у Ньютона просто говорится, что сила обратно пропорциональна количеству SY² × PQ²/QR (а не пределу), ибо «прямоугольники SY × QP и SP × QT равновелики»^[6].

В доказательстве следующего следствия у Крылова сказано, что центростремительная сила будет пропорциональна некоторой величине вследствие того, что «PV = QP²/QR по свойству круга кривизны»^[7]. В оригинале слова «по свойству круга кривизны» отсутствуют.

Следующий пример еще более показателен: доказательство знаменитого предложения XI, задачи VI (о законе центростремительной силы, направленной к фокусу эллипса) Крылов дает^[8] в форме современной математической статьи:

На SP опустим перпендикуляр QT и обозначим параметр эллипса через L, так что L = 2BC²/AC, имеем

L×QR : L×Pv = QR : Pv (1)

но QR = Px, из подобия же треугольников Pxv и PCE следует

Px : Pv = PE : PC,

значит,

QR : Pv = AC : PC,

но

L×Pv : Gv×Pv = L : Gv (2)

и

Gv×vP : Qv² = PC² : CD² (3)

При совмещении точек P и Q будет (лемма VII, след. 2)

Qx = Qv

и следовательно в пределе будет

Qx² : QT² = Qv² : QT² = EP² : PF² = AC² : PF² = CD² : CB²     (лемма XII).

Итак,

Qv² : QT² = AC² : PF² = CD² : CB² (4)

Между тем в оригинале нет ни нумерации уравнений, ни ссылок на подобие треугольников, ни упоминания о пределах:

Ad SP demittatur perpendicularis QT, et ellipseos latere recto principali (seu 2BCquad./AC) dicto L, erit L´QR ad L´Pv ut QR ad Pv, id est, ut PE seu AC ad PC; L´Pv ad GvP ut L ad Gv, et GvP ad Qv quad. ut PC quad. ad CD quad. et (per corol. 2. lem VII) Qv quad. ad Qx quad. punctis Q et P coeuntibus est ratio aequitatis; et Qx quad. seu Qv quad. est ad QT quad ut EP quad. ad PF quad. id est ut CA quad. ad PF quad sive (per lem. XII) ut CD quad. ad CB quad. Et conjunctis his omnibus rationibus, L´QR fit ad QT quad. ut AC´L´PCq, seu 2CBq´PCq´CDq ad PC´GvCDq´CBq, sive ut 2PC ad Gv. Sed punctis coeuntibus aequantur 2PC et Gv^[9].

Новый перевод в точности соответствует латинскому оригиналу:

Опуская из SP перпендикуляр QT и обозначая через L параметр эллипса, т.е. 2BC²/AC, находим, что L×QR относится к L×Pv как QR относится к Pv, т.е. PE или как AC к PC, а L×Pv относится к GvP как L к Gv, и GvP относится к Qv² как PC² к CD². Но при совпадении точек Q и P будет Qv² равно Qx² (по следствию леммы VII); наконец, Qx² или Qv относится к QT² как EP2 к PF², т.е. как CA² к PF² или (по лемме XII) как CD² к СB². По перемножении всех этих пропорций получим L×QR относится к QT² как AC×L×PC²×CD² (или 2CB²×PC²×CD²⁾ к PC×Gv×CD²×CB², или как 2PC к Gv^[10].

Наконец, укажем, что иногда Крылов в своем стремлении к модернизации не просто дополняет текст Ньютона или подвергает его модификации, а даже заменяет одно понятие другим, если ему это кажется справедливым. Так второй закон Ньютона в его переводе гласит:

Изменение количества движения пропорционально приложенной силе и происходит по направлению той прямой, по которой эта сила действует^[11].

В то время как у Ньютона речь идет не о «количестве движения», а о «движении» вообще:

Mutationem motus proportionalem esse vi motrice impressae et fieri secundum lineam rectam qua vis illa imprimitu^[12].

Что в точности соответствует новому переводу:

Изменение движения пропорционально приложенной силе и происходит по той прямой линии, по которой действует эта сила^[13].

Конечно, Ньютон знал разницу между понятием «движения» (motus) и «количества движения» (momentum), и если он в данном случае употребил слово «движение», у него, очевидно, были для этого веские основания.

Когда уже при советской власти в 30-е гг. XX в. в СССР стала бурно развиваться история науки, стала отчетливо ощущаться необходимость нового, более адекватного оригиналу, перевода «Начал». Это ощущение отчетливо прозвучало в статье Т. П. Кравца «Ньютон и изучение его трудов в России», опубликованной в юбилейном сборнике, посвященном 300-летию со дня рождения Ньютона в 1943 г. (в разгар войны с гитлеровской Германией):

…Накануне войны 1914–1918 гг. известное одесское издательство «Матезис» намеревалось выпустить перевод «Начал», сделанный Чакаловым. По обстоятельствам войны и последовавшей разрухи издание не могло состояться. Но верстка перевода сохранилась: по отзыву видевших ее он обладает большими достоинствами. Нам кажется, что мы могли бы позволить себе роскошь двух переводов «Начал»^[14].

Не подлежит сомнению, что подобную точку зрения разделяли многие ведущие советские физики и историки науки. Более того, это место из статьи Кравца 1943 г., сопоставленное с фактом готовящейся в 1938 г. публикации (пусть несостоявшейся), вызывает недоумение: невозможно себе представить, чтобы Кравец, крупный советский историк науки, член-корреспондент АН СССР, человек близкий к Вавилову и Крылову, не знал об этой публикации. Более того, в 1934 г. по инициативе Вавилова и Крылова было задумано издание семитомного собрания сочинений Ньютона (об этом говорят архивные материалы, хранящиеся в фондах Санкт-Петербургского филиала Архива РАН, ПФА^[15]). Учитывая все эти обстоятельства, совершенно не понятно, как мимо Вавилова и Кравца могла пройти незамеченной подготовка в ГОНТИ^[16] издания нового перевода «Начал».

Почему Кравец помнил о том, что было полвека назад и не помнил о том, что было совсем недавно? Кроме того, неясно, кто такой Чакалов: ведь на самом деле новый перевод «Начал» мог быть сделан лишь специалистом, свободно владеющим нелегким аппаратом синтетической геометрии, который используется в книге, а также – экспертом в латыни. Таких людей в России и в СССР было немного, и их имена известны. Имени Чакалова среди них нет. Может быть, говоря о гранках, Кравец на самом деле имел в виду тот же самый перевод и ту же самую книгу, о которой говорю я? Кроме всего прочего, невозможно представить, чтобы издательство «Матезис», просуществовавшее по крайней мере до 1925 г., внезапно рассыпало набор, уже имея гранки нового перевода «Начал», а в обстоятельствах 1938 г. подобное легко объяснимо. Будущие поиски должны пролить свет на этот непростой вопрос.

Этой истории, правда, можно предложить и другое объяснение: дело в том, что с «Матезисом» еще до революции тесно сотрудничал Вениамин Федорович Каган, выдающийся геометр и историк математики, который уже советское время стал своим человеком в ГОНТИ. Представляется вполне правдоподобным, что если в действительности гранки нового перевода были сделаны в «Матезисе», а книгу издать так и не удалось, то Каган несомненно должен был обратить на это внимание и оказался тем самым каналом, по которому перевод «Начал» перекочевал из Одессы в Москву. Поскольку С. Е. Аршон, главный редактор ГОНТИ, был арестован в 1938 г. (об этом ниже), то можно вполне представить себе, что Кравец в 1942 г. никоим образом не хотел намекнуть на связь нового перевода «Начал» с «врагом народа».

 Экземпляр нового перевода «Начал» попал ко мне из личного архива Ивана Васильевича Кузнецова, который в середине 50-х гг. был директором Института истории естествознания и техники АН СССР, а до этого (с 1937 г. и до начала войны) работал в издательстве ГОНТИ старшим редактором отдела физики. Конечно, Иван Васильевич хорошо понимал ценность этого экземпляра, и благодаря его стараниям он смог сохраниться. Однако сохранился он в далеко не идеальном виде: в нем отсутствуют первые и последние страницы, содержавшие выходные данные, фамилии переводчика и редактора, более того, из некоторых страниц аккуратно вырезаны прямоугольные фрагменты полей, имевшие, очевидно, какие-то пометки. Короче, все было сделано для того, чтобы книга не вызывала никаких нежелательных ассоциаций. Для человека, знакомого с практикой советской цензуры, все это выглядело вполне закономерно и обыденно. Эта практика заключалась в том, что книги, написанные автором, подвергнутом репрессиям, уничтожались, или, по крайней мере, в них уничтожалось любое упоминание о нем.

Хранить дома или на работе книгу репрессированного автора, т.е. врага народа, считалось преступлением, и человек, заподозренный в этом, сам мог оказаться в тюрьме. Дело доходило до анекдота: когда после смерти Сталина был арестован и расстрелян Лаврентий Берия, всемогущий шеф тайной полиции, в это самое время выходило в свет второе издание «Большой Советской Энциклопедии», и том на букву «Б» к тому времени уже вышел; так вот вскоре после этого все подписчики энциклопедии получили по почте пакет с рекомендацией аккуратно вырезать из соответствующего тома статью о Берии, а на ее место также аккуратно вклеить вложенные в пакет страницы с вполне безобидным текстом^[17]. Практически все подписчики последовали этому совету, во всяком случае том со статьей о Берии является сегодня библиографической редкостью. Вопрос, кто в нашем случае был тем лицом, упоминания о котором необходимо было избежать любой ценой, мы коснемся позже. Сейчас я хотел бы остановиться на том, что собственно представляет собой сохранившийся перевод.

Несмотря на то что ряд страниц утерян, можно достаточно полно восстановить содержание экземпляра. При внимательном рассмотрении книги становится ясно, что издатели стремились, во-первых, как можно более точно придерживаться текста оригинала, а во-вторых, облегчить усвоение книги для массового (хотя и высокообразованного) читателя. Поэтому из издания были исключены части, относящиеся к чисто математическим проблемам (в Книге I таковы, например, Отдел I, «О методе первых и последних отношений», т.е., выражаясь современным языком, о методе перехода к пределу, Отделы IV «Об определении эллиптических, параболических и гиперболических орбит при заданном фокусе» и V «О нахождении орбит, когда ни одного фокуса не задано», говоря о которых, Крылов подчеркивал, что они « чисто геометрические и заключают в себе решение задач об определении конических сечений по данным их точкам или касательным»^[18]). Кроме того, в издании отсутствует вся целиком Книга II, посвященная, как мы знаем, движению тел в сопротивляющейся среде и почти целиком ошибочная. По-видимому, издатели стремились не столько к академической полноте, сколько к тому, чтобы в лучшем виде представить созданный Ньютоном фундамент небесной механики (во всяком случае, лишь то, что прошло проверку временем и не вызывает никаких возражений).

Текст перевода занимает в книге 257 страниц, т.е. предполагавшийся перевод обнимал приблизительно половину текста оригинала. Помимо этого, в книге существовали предисловие редактора (вещь обязательная в подобных изданиях) и обширные примечания, объясняющие наиболее трудные места в тексте (распределенные по 88 сноскам). Текст, относящийся к примечаниям, к сожалению, не сохранился, однако по месту сносок можно сделать некоторые предположения относительно их характера. Ряд сносок призваны восполнить отсутствие в книге Отдела I, другие, по-видимому, совпадают с примечаниями А. Н. Крылова, наконец, третьи с ними не совпадают и, вероятно, должны давать объяснение трудных мест, которые Крылов пропустил или не счел нужным объяснять. Книга, по-видимому, должна была иметь формат 82´1101/32, аналогичный «Геометрии» Декарта, также опубликованной в ОНТИ в 1938 г. У книги Декарта был тот же редактор, что и у книги Ньютона — Г. Ф. Рыбкин. Кстати, последняя в новом переводе называлась не «Начала», а «Принципы» – «Математические принципы натуральной философии», что мне представляется более удачным.

Неопровержимым доказательством того, что книга должна была выйти в ОНТИ, являются многочисленные записи работников типографии и издательства на страницах книги: на каждой тетрадке гранок стоит типографский штамп «15 ФЕВ 1938», виза технического редактора Е. Г. Шпака, указание редактора издательства: «Исправить и дать сверку в 3-х экз. Г. Рыбкин. 29/XII 38», визы сверщиков и, наконец, типографский штамп «Сверка». Из этого можно сделать вывод, что набор прошел весь цикл типографской проверки, книгу можно было выпускать в свет. Тем не менее этого не произошло. В поисках объяснения этого факт стоит обратить внимание, что на каждой странице есть еще одна виза — а именно, инициал «А». Я полагаю, что он обозначал визу главного редактора издательства С. Е. Аршона, который вскорости был арестован и погиб в тюрьме или в лагере.

Соломон Ефимович Аршон, талантливый советский математик, сменил на посту главного редактора ГРТТЛ ОНТИ другого известного математика и историка науки М. Я. Выгодского, после того как тот был вынужден уйти после скандала, связанного с присуждением премии Папской академии его книге о процессе над Галилеем. Биография С. Е. Аршона осталась неизвестной, несмотря на ту весьма важную роль, которую он играл в советском научном сообществе в 30-е гг. Со слов Полака^[19] и Виленкина^[20], мы знаем только лишь то, что он был арестован в конце 30-х гг. и с той поры его имя уже больше никогда не упоминалось. Тот факт, что новый перевод «Начал» Ньютона, а затем и «Динамика» Лейбница так и не увидели свет, говорит, во-первых, о том, что он имел к этим двум книгам близкое касательство (может быть, даже именно он написал предисловие), а во-вторых, что ему было предъявлено очень серьезное по тем временам обвинение – по слухам, его обвинили в шпионаже, поскольку он переписывался с отцом, «оказавшимся после гражданской войны за рубежом, причем письма зачастую были криптограммами (оба любили головоломки)»^[21].

Мы не знаем точной даты его ареста, но если учесть, что «Геометрия» Декарта, подписанная к печати 29 ноября 1938 г., была благополучно опубликована, а «Начала»/«Принципы» Ньютона, в декабре того же года проходившие сверку, были уничтожены, представляется весьма вероятным, что Аршон был арестован в самом конце 1938 г. или же – в самом начале 1939 г. В пользу этого предположения говорит и тот факт, что Аршон был уволен с работы в издательстве в июне 1938 г.^[22] Затем в издательство пришел новый директор, работа возобновилась, но замечательные издания Ньютона и Лейбница оказались потерянными безвозвратно.

* * *

Чудом уцелевшие гранки второй книги «Сочинений по динамике» Г. В. Лейбница дошли до нас в значительно лучшем виде: в экземпляре присутствуют все страницы за исключением самой последней, где обычно печатались выходные данные: формат бумаги, количество авторских листов, тираж, фамилии научного и технического редакторов издательства. Но и без этой страницы можно найти все, что нам требуется знать об этой книге. Экземпляр попал в мои руки при разборе архива А. П. Юшкевича — его тесть, Владимир Соломонович Гохман, был одним из переводчиков этой книги.

Книга состояла из двух разделов. Первый раздел «Мелкие статьи» включал:

I. Краткое указание ошибки достопочтенного Декарта и других относительно естественного закона, согласно которому по божьей воле всегда сохраняется якобы одно и то же количество движения и которым неправильно пользуются, между прочим, в механической практике;

II. Дальнейшее пояснение по поводу возражения против декартовского «закона природы» и по поводу выдвигаемого взамен его закона;

III. Некоторый общий принцип, полезный не только в математике, но и в физике, с помощью которого путем рассмотрения божественной мудрости исследуются законы природы, в связи с чем излагается разногласие, возникшее с Мальбраншем, и отмечаются некоторые ошибки картезианцев;

IV. О законах природы и правильном измерении движущих сил – возражение картезианцам и ответ Папену по поводу его соображений, изложенных им в «Acta eruditorum» (1691 г. январь);

V. Динамический этюд о законах движения, где показано, что сохраняется не количество движения, а абсолютная сила, или величина движущего действия;

VI. Динамический этюд о вновь открытых и достойных удивления законах природы в связи с силами и взаимными действиями тел – и о законах, приведенных к их причинам.

 Одно из главных сочинений Лейбница по физике «Динамика. О потенции и законах телесной природы» (Dynamica de potentia et legibus naturae corporae) составляло целиком содержание второго раздела. Объем книги включал 462 страницы, из которых 335 страниц приходилось на «Динамику», а оставшуюся часть занимали «Статьи», небольшое предисловие и примечания. Взглянув на титульный лист книги, можно подумать, что переводчиком книги был В. И. Егоршин, но это не так: в написанном им же предисловии мы читаем, что переводчиком большинства статей и разделов «Динамики» был В. С. Гохман, а «первоначальный текст перевода остальных частей настоящего издания был дан С. П. Кондратьевым»^[23], роль же Егоршина, как я понимаю, свелась к редактированию этого перевода.

По сравнению с философскими сочинениями Лейбница его трудам по теологии и логике, его естественно-научным сочинениям в России не повезло: за исключением «Краткого указания» и некоторых отрывков из математических сочинений – на русский язык не переведено ни одного произведения Лейбница из области физико-математических наук. Поэтому планируемое издание представляло для русского читателя особую ценность – в книге достаточно полно представлена эволюция идей Лейбница, приведших его с созданию новой науки о силе и действии, которую он назвал динамикой. Конечно, вклад Лейбница в физику не ограничивался указанными сочинениями, для полноты картины следовало бы подумать об издании его «Форономии» (Phoranomus), «Новой физической гипотезы» (Hypotеsis physica nova), состоящей из «Теории абстрактного движения» (Theoria motus abstracti) и «Теории конкретного движения» (Theoria motus concreti), а также «Попытки выяснить причину небесных движений» (Tentamen de motuum coelestium causis), но в предполагаемом издании содержатся и главные идеи, приведшие его к формулировке законов сохранения.

 Хотя многие из этих идей сегодня можно считать устаревшими (например, введение и использование понятия конатуса), тем не менее для истории науки сочинения Лейбница по динамике представляются важнейшей вехой в эволюции представлений классической физики, и предполагаемое издание «Сочинений по динамике» на русском языке предназначено было заполнить брешь в исследованиях отечественных ученых, которая продолжает зиять и до сей поры: в то время как в мировой истории науки за время начиная с 30-х гг. прошлого века, появился ряд солидных работ, посвященных физике Лейбница (отметим, к примеру, исследования П. Костабеля^[24] и Э. Эйтона^[25]), в русской истории науки эта важнейшая глава так и остается ненаписанной.

Теперь следует сказать несколько слов о редакторе и переводчиках книги. Ее редактор Василий Петрович Егоршин (1898–?) в 30-е гг. был одним из авторитетных специалистов по истории и философии науки, пользовавшихся благосклонным вниманием со стороны советской власти. Так, в 1930 г. он выпустил книгу «Естествознание, философия и марксизм»^[26] (единственная из всех тогдашних книг по философии и истории науки) она заслужила одобрительную оценку Э. Кольмана, надзиравшего за наукой от имени ЦК ВКП(б), который ругмя ругает таких выдающихся ученых, как Егоров, Буняковский, Лосев, Флоренский, Бугаев, Некрасов: «Весь этот букет математиков-идеалистов, защитников самодержавия, религии». И далее сетует, что этому засилью «мракобесов» до сих пор не дан отпор, лишь «в вышедшей только книжке т. Егоршина […] дан краткий обзор «заслуг» русских математиков на идеалистическом фронте»^[27].

И действительно, достаточно прочитать оглавление книги Егоршина, чтобы понять ее направленность: «Связь естествознания с реакционной философией», «Отражение реакционной философии в «Курсе физики» О. Д. Хвольсона», «Сотрудничество русских естествоиспытателей с философскими черносотенцами» и т. п. Одновременно с отстаиванием большевистских позиций в естествознании Егоршин определенно имел склонность к истории науки, и в этой области ему принадлежат немалые заслуги. В 1934 г. он пишет статью «Из истории механики эпохи Возрождения» и публикует ее в одном из советских официозов того времени – журнале «Под знаменем марксизма»^[28] (1934, № 5, с. 86–113), а в следующем году подготавливает диссертацию «Галилей в истории механики»^[29]. В 1937 г. Егоршин редактирует перевод «Избранных сочинений по механике» Иоганна Бернулли^[30], сделанный В. С. Гохманом и Д. Г. Беспрозванным, а 1938 г. под его редакцией выходит перевод «Основ динамики точки» Леонарда Эйлера^[31], причем предисловие и примечания принадлежат также Егоршину.

Перевод осуществлен другими двумя специалистами В. С. Гохманом и С. П. Кондратьевым, они же переводчики и книги Лейбница по динамике. Наконец, уже после войны Егоршин опубликовал свой собственный перевод «Динамики» Даламбера, снабдив его подробными примечаниями^[32].

О Д. Г. Беспрозванном и С. П. Кондратьеве узнать ничего не удалось, известно только, что, помимо Эйлера и Лейбница, Кондратьев также переводил с латыни «Описание морского берега Испании» Р. Ф. Авиена^[33].

Что же касается В. С. Гохмана, то о нем удалось узнать побольше. Владимир Соломонович Гохман (1880–1956) был чрезвычайно талантливым и прекрасно образованным человеком; он родился в Мариуполе в семье крестьянина – еврея-колониста, который к моменту рождения сына уже служил счетоводом у богатого торговца. В 1899 г. он закончил гимназию с золотой медалью и поступил Петербургский университет, избрав своей специальностью физику. После окончания университета он собирался продолжать занятия наукой, но обстоятельства вынудили его кардинально изменить профессию (по слухам, он участвовал в студенческих беспорядках, и из-за этого его не оставили в университете; существует, однако, и другое объяснение этого факта: для него было невозможно стать приват-доцентом, так как для этого необходимо было перейти в православие). Вместо приват-доцента Владимир Соломонович стал сотрудником страхового общества «Россия», но не простым, а выдающимся. Годы революции и Гражданской войны он провел в Нью-Йорке, наездами бывая в России, то в Москве, то в Мариуполе.

В 1922 г. Гохман окончательно переселился в Москву, где занял должность управляющего научно-техническим отделом Госстраха. Это были годы нэпа, и он, вероятно, неплохо зарабатывал, потому что смог – на фоне общей разрухи и нехватки жилья – выстроить себе трехкомнатную кооперативную квартиру в начале теперешнего Кутузовского проспекта. Впоследствии квартира стала государственной, но всем жильцам выдали компенсацию. В 1929 г. дочь Гохмана, Елена Владимировна, вышла замуж за Адольфа Павловича Юшкевича, будущего выдающегося историка математики, который еще на моей памяти жил в этой квартире. В 30-е гг. Гохман уже оставил свою службу в Госстрахе и стал доцентом кафедры физики Московского института связи, по-видимому, именно в это время он обратился к переводческой деятельности и не оставлял ее уже до конца жизни.

В 1934 г. Гохман переводит для сборника «Второе начало термодинамики», статьи Уильяма Томсона (лорда Кельвина) (с английского) и Мариана Смолуховского (с немецкого)[34]. В 1934–1936 гг. он отредактировал и отчасти исправил перевод (с немецкого) трехтомной «Истории физики» Фердинанда Розенбергера^[35], к тому времени, безусловно, лучшей книгой в этой области (ее первое издание было подготовлено Сеченовым, знаменитым русским физиологом). Затем, как мы уже теперь знаем, он взялся за перевод (с латыни) трудов Эйлера и Лейбница. В 1937 г. он перевел (с латыни, при участии Д. Г. Беспрозванного) «Избранные сочинения по механике» И. Бернулли (см. выше) и (с разных языков) сборник работ различных авторов (Д. Бернулли, М. Ломоносов, Д. Джоуль, Р. Клаузиус, Дж. Максвелл), вышедший под заглавием «Основатели кинетической теории материи»^[36]. В 1938 г. он переводит «Аналитическую механику» Лагранжа (с французского)^[37]. Наконец, уже после войны, незадолго до смерти, им подготовлены «Гидродинамика» Даниила Бернулли (перевод с латыни)^[38] и третий том «Экспериментальных исследований по электричеству» Майкла Фарадея (перевод с английского, совместно с Е. Н. Кладо)^[39].

Становится ясно, что среди переводчиков серии «Классики естествознания» В. С. Гохман был, конечно, выдающейся фигурой как по количеству выполненной им работы, так и по тематическому диапазону. Вместе с тем даже из этого небольшого анализа видно, как мало было людей, способных выполнять нелегкую работу переводчика латинских научных текстов. В те довоенные годы такими людьми были В. С. Гохман, С. П. Кондратьев, Д. Г. Беспрозванный и упомянутый Т. П. Кравцом Чакалов. К этому списку можно добавить А. Н. Крылова, Д. Д. Мордухай-Болтовского, и Г. Н. Свешникова (переводчика «Стереометрии винных бочек» И. Кеплера). Возвращаясь к вопросу о том, кто мог быть автором нового перевода «Начал» Ньютона, мы, по-видимому, должны ограничиться этими семью кандидатурами; Крылова, Мордухай-Болтовского и Свешникова можно исключить, – первого – по очевидной причине, остальных же – потому, что оба были математиками, и вряд ли взялись бы за перевод книги по физике. Тогда остается всего четверо. Среди них скорее всего и находится наш неизвестный автор.

* * *

Нам остается рассмотреть последнюю из невышедших книг – хрестоматию по истории физики XVII века, составленную Б. М. Гессеном.