Муссолини

Главы из новой книги

Продолжение. Начало в №9-10/2013 и сл.

Консолидация

I

Клэр Шеридан овдовела в 1915 году, в том самом, в котором Италия вступила в Великую Войну. Оставшись одна, миссис Шеридан не сложила руки, а еще энергичней погрузилась в свою литературную и художественную деятельность - она была и писательницей, и журналисткой, и скульптором, и эти ее занятия не мешали друг другу, а иной раз даже и помогали.

В 1920 году она оказалась в Москве. Прямо скажем, это была рискованная поездка, но зато Клэр Шеридан набрала там великолепный материал, взяла интервью чуть ли не у всех видных советских лидеров, и даже сделала их скульптурные портреты. В ее модели попали и Троцкий, и Зиновьев, и Каменев, и Дзержинский, и сам глава нового режима, В.И.Ленин.

Он, кстати, произвел на нее большое впечатление.

Миссис Шеридан нашла его человеком исключительно умным, и в суждениях своих совершенно независимым - он руководствовался только собственными убеждениями.

Клэр Шеридан покинула Москву, в 1921 году перебралась на какое-то время в Америку, где и стала корреспондентом газеты "New York World" - "Нью-Йоркский Мир".

И уже в этом качестве поздней осенью 1922 оказалась в Риме.

Клэр Шеридан, помимо кипучей энергии, испытывала еще и самый искренний интерес к политике. Родственники шутили, что государственным умом она сильно напоминает своего старшего двоюродного брата, Уинстона Черчилля.

Соль шутки состояла в том, что Уинстон Черчилль действительно был деятелем, побывавшим уже на многих министерских постах - в то время как Клэр Шеридан была всего лишь частным лицом, да еще с ярко выраженными коммунистическими симпатиями.

Но симпатии - симпатиями, а дело - делом.

Читатели газеты "Нью-Йоркский Мир" очень интересовались новым премьер-министром Италии, и Клэр Шеридан добилась того, что он дал ей интервью.

Проговорили они довольно долго.

Муссолини, в частности, сказал своей собеседнице, что для него очень важно подчинять других людей своей воле, "...сгибать их..." - и даже повторил это несколько раз, да еще подчеркнул и жестом. Но, впрочем, добавил, что вообще-то хочет улучшить жизнь бедняков. А для буржуазии у него припасены крайне неприятные сюрпризы. И тут же перешел к некоей форме лирики - задушевно поделился с Клэр Шеридан мыслью, что “…могущество делает человека одиноким…”, и что в сердце у него – пустыня.

В общем, складывается впечатление, что он хочет ей понравиться.

И это, конечно, неудивительно - если судить по фотографии Клэр Шеридан, сделанной в 1921 году, она была тогда хорошенькой женщиной, с задорным и живым лицом, и к осени 1922 вряд ли успела так уж сильно подурнеть.

Но она в придачу к этому была умна и наблюдательна - и Бенито Муссолини в намерениях своих не преуспел. Миссис Шеридан заметила, например, что единственной фотографией в комнате был его собственный фотопортрет.

И что он слишком любит красиво выражаться:

“…я научился у отца, как ковать железо - теперь мне предстоит более трудная задача, ковать людские души…”.

И Клэр Шеридан решила, что Бенито Муссолини зависит от мнения окружающих, и старается внушить им мысль о своем превосходстве, но сам он на поверку - человек слабый, и нет в нем, в отличие от В.Ленина, действительно железной основы.

Нет, Муссолини ей не понравился.

II

Не понравился он и еще одному американскому репортеру, по имени Эрнест Хемингуэй. Муссолини буквально через неделю после вступления в должность уехал в Лозанну, на конференцию по урегулированию последствий греко-турецкой войны 1920-1922.

Для получения личного интервью 24-летнему Хемингуэю не хватило веса, но на пресс-конференцию Муссолини он все-таки попал. И обратил внимание, что тот сидит, глубоко погруженный в чтение какой-то книги, и совершенно не обращая внимания на то, что его уже ждут окружающие.

Хемингуэй подкрался поближе, слегка приподнялся - и обнаружил в руках у Муссолини англо-французский словарь - да еще и положенный вверх ногами. Ну, и уважение к новому итальянскому лидеру сразу упало до нуля - фальшь и показуху юный Хемингуэй презирал со всем пылом бескомпромиссной молодости.

Что тут сказать?

И Клер Шеридан, и Эрнест Хемингуэй были умными и проницательными людьми - но нам все-таки есть смысл поглядеть на Бенито Муссолини более объективно. Положение его в то время было и в самом деле зыбким и непрочным. И он действительно стремился “…произвести впечатление…”, и действительно – “…зависел от мнения других…”.

Этими "другими" в первую очередь были свои.

“Марш на Рим” был организован четверкой людей, в которую он не входил.

Эти четверо называли себя "квадриумвирами" - фашисты все старались переиначить на римский лад - и с одним из них, Итало Балбо, мы уже несколько знакомы.

Вторым был Эмилио Де Боно — отставной генерал, герой всех войн, что вела Италия, но фигура сравнительно второстепенная. Он был уже стар, и от него можно было отделаться какой-нибудь синекурой. Но вот от Чезаре де Векки, сверхактивного главы сквадристов в Турине, отделаться так просто не удалось - он считал себя "...творцом великой победы...", и требовал соответствующих наград.

И Микеле Бьянки, влиятельнейший человек в среде фашистских профсоюзов, тоже собирался получить свой кусок пирога - уж не говоря о самом опасном из квадрумиров, Итало Балбо. Со всеми ними надо было что-то делать - и Муссолини сделал совершенно неожиданный ход.

Он сформировал “…правительство не только из фашистов…”.

III

Муссолини пришел к власти в результате странной процедуры. В сущности, это был путч, который окончился тем, что главарю путчистов предложили занять должность премьера. И в результате он - как бы по наследству - получил парламент, где у его сторонников было три дюжины мест из 535, армию, которую он не контролировал, и полицию, которая фашистам, в принципе, симпатизировала, но фашистской все-таки не была.

Как известно, всякое трудное положение таит в себе не только опасности, но и определенные возможности - и Бенито Муссолини воспользовался этими возможностями в полной мере.

Первым делом он запугал парламент.

16 ноября 1922 там была произнесена громовая речь, в которой слушателей уверили, что времена лени, нерешительности и некомпетентности окончены - теперь все пойдет по-другому. И было добавлено, что в случае необходимости он может легко превратить этот зал в бивуак для его отважных легионеров. После чего Муссолини потребовал чрезвычайных полномочий на исправление законов - и получил их огромным большинством голосов.

Например, за эту меру проголосовали и Саландра, и Джолитти.

Следующим шагом было формирование нового кабинета министров. Туда были приглашены люди, пользовавшиеся всеобщим уважением, и вне зависимости от партийной принадлежности. Единственное исключение было сделано для социалистов - но и тут были колебания вплоть до последней минуты. В конце концов, Муссолини решил обойтись без них - но зато без всяких колебаний министром внутренних дел назначил самого себя.

Теперь Бенито Муссолини лично командовал всей полицией Италии.

Это был сильный ход на случай конфронтации с людьми вроде Итало Балбо - которой, однако, хотелось бы избежать. С этой целью на свет божий была извлечена старая идея о Национальном Техническом Совете, призванном вести всю практическую, каждодневную политическую деятельность в стране. Совет был создан в декабре 1922, наречен Большим Фашистским Советом Италии, и вобрал в себя всех видных людей фашистской партии - они получили, таким образом, собственную среду, но довольно неопределенные полномочия.

Функции арбитра между партией и государством Муссолини брал на себя.

В первые месяцы своего правления он открывал в себе все новые и новые неожиданные черты. Например, оказалось, что в глубине души Муссолини не безбожник, как предполагалось, а самый искренний католик. Этим открытием он поделился с кардиналом Гаспарри, госсекретарем при Святом Престоле - и встретил полное понимание.

Разумеется, роман, написанный Муссолини в его молодые годы, был крайне непочтителен к Святой Церкви, но это можно было отнести к юношеским заблуждениям. И вообще, это все в прошлом - а сейчас, в 1922-ом, надо было иметь дело с настоящим. Бенито Муссолини заявлял, что фашизм пришел в Италию надолго, по крайней мере на поколение.

Кардинал Гаспарри, человек очень умный, подозревал, что такая возможность существует.

IV

В первые же дни существования нового режима выяснилось, что Муссолини очень заботит внешняя политика. Чуть ли не сразу после поездки в Лозанну он отправился в Лондон. Там проходила конференция по вопросу о выплате Германией репараций - и Муссолини сразу внес свой вклад в дискуссию, потребовав переноса конференции в какое-нибудь другое место, поближе к Италии. Результат демарша оказался обидней некуда - Муссолини даже не отказали.

Его запрос был просто проигнорирован.

Тогда он устроил скандал по поводу комнат итальянской делегации в отеле "Кларидж" - кто-то сказал ему, что французов разместили удобнее, и он накричал на администрацию гостиницы, требуя обмена апартаментами.

На что последовал вежливый отказ.

Единственной победой итальянской дипломатии оказалось разрешение лондонской полиции на проведение парада чернорубашечников в честь приезда Муссолини - и то были серьезные трения в связи с исполнением фашистского гимна "Джовинецца".

За три дня, проведенных в Лондоне, Бенито Муссолини умудрился обидеть решительно всех, с кем имел дело. Он, правда, внял голосу разума и на церемониальный прием в королю в Букингемский Дворец явился во фраке, а не в форме сквадристов, как собирался.

Но зато сорвал пресс-конференцию с британскими журналистами - собравшимся было заявлено, что премьер-министр Италии в настоящий момент принимает у себя в номере даму, слишком занят, и поэтому встреча с прессой не состоится.

Муссолини говорил потом, что Англия не произвела на него впечатления:

"...все как в романах Голсуорси, ничего тут не меняется...".

Фраза заслуживает внимания: вроде бы всего несколько слова, а в то же время Англия, в которой “…ничего не меняется…”, сравнивается с фашистской Италией, полной динамизма. Ну, и вскользь сообщается, что профессор Муссолини знает, кто такой Голсуорси...

Но, если говорить о вещах более существенных, чем вопросы стиля, то оказалось, что дипломат из Муссолини получился неудачливый. В споре между англичанами, которые хотели смягчения условий для Германии, и французами, которые хотели их ужесточения, он встал было на сторону Франции, потом увидел, что задел этим Англию, и отрекся от своих слов - и в итоге умудрился обидеть обе стороны.

В итоге французские газеты написали, что новый лидер Италии – “…карнавальная маска, разукрашенная под Цезаря…” - a английские - что итальянский премьер не государственный деятель, а бессовестный оппортунист.

С англосаксами Бенито Муссолини решительно не везло.

V

С тем большим жаром он взялся за преобразования внутри Италии. В июле 1923 в парламент было внесено предложение - с целью пресечь бесконечные коалиционные игры, лишающие страну необходимой стабильности, следует на будущее изменить правила избирательной кампании. Согласно предложению, выборы оставались свободными - но партия, набравшая «наибольшее количество» голосов (при минимуме в 25 %), получала две трети мест в парламенте. А оставшаяся треть мест распределялась между остальными партиями - совершенно честно и правильно, согласно пропорции.

Предложение было внесено Джакомо Ачербо, заместителем Муссолини в его должности премьер-министра, принято огромным большинством, и в ноябре 1923 стало законом, названным по имени его "автора".

Во избежание каких-нибудь недоразумений во время слушаний галереи парламента были заполнены вооруженными сквадристами, которые заодно охраняли и входы в здание. Одновременно с подчинением парламента Муссолини самым активным образом пытался ввести дисциплину в ряды чернорубашечников. От Чезаре де Векки ему удалось избавиться - в мае 1923 тот получил назначение на пост губернатора далекой итальянской колонией в Сомали.

Но вот повторить этот же трюк с почетной ссылкой с Итало Балбо или с Роберто Фариначчи ему не удалось - оба "раса" сидели в своих владениях крепче прежнего, и про Фариначчи, например, говорили, что его власть в Кремоне прочнее, чем власть Муссолини в Риме[7].

И его, и Балбо пришлось оставить в покое.

Но с другими политическими деятелями, конечно, дело обстояло попроще. На депутатов парламента, или на редакторов газет, выпадающих из ряда послушных, устраивались нападения.

Делалось это, как правило, фашистами в полной партийной форме - так сказать, для дополнительной наглядности.

А расследование нападений проводилось только в случае подачи жалобы, и проводилось полицией, находившейся под контролем своего прямого начальника, министра внутренних дел Италии, Бенито Муссолини.

Случались и вовсе удивительные казусы.

Скажем, депутат Джованни Амендола обнаружил, что стал объектом уголовного преследования. На него пожаловались пять членов группы сквадристов за то, что во время "... бытовой ссоры на улице... " он избил их всех своим зонтиком. Всех пятерых.

И теперь они полагали, что этим затронута их честь...

Бывшему премьер-министру Нитти, замеченному в том, что в парламенте он систематически голосовал против предложений, подаваемых фашисткой партией Италии, намекнули, что ему лучше бы уехать из Рима. Мало ли какие бытовые ссоры случиться - а для дополнительной ясности дом Нитти был разгромлен какими-то неустановленными “… хулиганствующими элементами …”.

Что и говорить - все это способствовало установлению покоя и устойчивости существующей власти. Но куда более важное воздействие на умы оказало другое происшествие.

Утром 27 августа 1923 года на албано-греческой границе был убит генерал Теллини.

VI

Албания откололась от Османской Империи еще в 1912 года, а в 1920, после окончания Великой Войны, находилась как бы под управлением Лиги Наций. Положение в стране было неясным, на ее территорию в разное время претендовали и Италия, и Югославия, и Греция - и в итоге к 1923 в Албании присутствовали всевозможные военные миссии этих стран.

И оказалось, что итальянская инспекционная группа во главе с генералом Теллини угодила в засаду и была перебита.

Муссолини немедленно обвинил в организации нападения Грецию. Никакого расследования он делать не стал, а просто предъявил Греции ультиматум.

Требования формулировались так, чтобы их гарантированно отвергли.

Например, публичные извинения за преступление должен был принести главнокомандующий греческой армии, все греческие министры должны были участвовать в похоронах погибших, убийцы - ну, или лица, назначенные убийцами - должны были быть схвачены и казнены.

A еще Греция должна была выплатить Италии пятьдесят миллионов лир в качестве компенсации.

Тут, правда, у Муссолини случилась небольшая осечка - греки его ультиматум приняли. Но его это не смутило - он прицепился к оговорке, что в Греции по закону судьбу осужденных решает суд, а не правительство. И итальянский флот захватил остров Корфу, да еще и с предварительным артиллерийским обстрелом крепости, в которой было полторы сотни солдат, и которым нечем было отстреливаться.

Шум в Италии вокруг этих событий был поднят просто невероятный.

Муссолини отдал приказ флоту готовиться к войне против Великобритании. Вряд ли он действительно собирался делать что-то в этом направлении - соотношение сил между Англией и Королевством Италия ему было более или менее известно - но он твердо знал, что на слове его не поймают. Англичане к этому времени уже вели с ним переговоры, и условия разрешения кризиса были уже согласованы - Италия получает свой выкуп, но уходит с острова.

Так и случилось.

В сущности, это было поражение. Вся истерия, собственно, была устроена с целью аннексии Корфу, но это не удалось, и Муссолини пришлось отступить. Но в Италии, в условиях постепенной ликвидации независимой прессы, инцидент был подан как величайшая победа итальянской дипломатии со времени 1860 года. Ведь было известно, что за греков заступилась Англия - и тем не менее, Италия "...достигла своих целей...". Страна, так сказать, вставала с колен - теперь великие державы будут говорить с ней, как с равной.

Вот этот довод вызвал совершенно искренний восторг.

Не зря д’Аннунцио сделал лорда Хисфилда главным злодеем в своем романе - все в Италии знали, что англичане горды, богаты и заносчивы - и вот теперь новый премьер показал им, как твердо могут защищать свою честь итальянцы.

“Закон Ачербо”, конечно, многое сделал для консолидации власти нового режима. Но по-настоящему его все-таки укрепила "...маленькая победоносная война...".

Бенито Муссолини мог смотреть в будущее с хорошо обоснованным оптимизмом.

Примечание:

Роман «Любовница кардинала», написанный Муссолини, недавно вышел в свет в издательстве "Алгоритм"-ЭКСМО в переводе на русский - и y издательства были неприятности.

О несовершенствах Италии как организованного государства

I

Был такой писатель, журналист, и даже несколько и политик - Луиджи Барзини. Он написал книгу о своих соотечественниках, она так и называется, "Итальянцы". Книга вышла в 1964-ом году, была переведена на многие языки, оказалась популярной и во Франции, и в Англии, и в Америке - но вот до Россия пока еще не дошла.

По крайней мере, мне ее русский перевод не попадался.

Веселый и остроумный человек, Барзини к своим соотечественникам тоже относится с долей юмора. И вот он, в частности, однажды написал следующее:

“…итальянец верит в то, что суд справедлив, полиция - неподкупна - а продвижение по службе происходит только в соответствии с достоинствами кандидата на повышение. Но он знает, что это - не в Италии...”.

Он, собственно, и дальше не унимается, а добавляет, что в Италии обилие нелепых бюрократических правил умеряется необязательностью их исполнения, и что способ парализовать производственный процесс работой строго по правилам недаром называется "...итальянской забастовкой..." - но, я думаю, основную идею вы уже уловили.

Автор не склонен преувеличивать гражданские добродетели своих соотечественников.

Книга Луиджи Барзини вышла в свет в 1964 - но и за пару поколений до этого ситуация выглядела довольно похожей. Джованни Джолитти, старейший из итальянских политиков 20-х годов ХХ века, человек, пять раз становившийся премьер-министром своей страны и сделавший для нее много добра, на обвинения в жульничестве и в манипулировании парламентом, говорил, что он - всего лишь портной, который шьет одежду для горбуна.

Волей или неволей - а ее приходится подправлять под его фигуру...

Так что в свете вышесказанного становится понятно, что никто особо не удивился, когда на выборах, проведенных весной 1924 года, фашисты получили 374 места в парламенте из 535 возможных - и при этом без всякого "закона Ачербо".

Закон оказался, что называется, излишней предосторожностью.

Причем оказалось, что лично за Муссолини, Бьянки, Балбо и прочих вождей фашизма было подано относительно немного голосов - а вот фашисты как партия получили широкую поддержку. За них и в самом деле голосовали и консерваторы, и представители католической "народной" партии, и вообще все, кто примыкал к правой части политического спектра в Италии - и использование фашистами известных штучек, вроде раздачи заполненных бюллетеней неграмотным, или регистрации мертвых в качестве избирателей, были излишними.

Общей картины они не меняли.

Тем неожиданнее оказался кризис, случившийся в июне 1924. Случилось громкое политическое убийство, к тому же еще и раскрытое, и получившее крайне нежелательную огласку. И все это - из-за нестыковки работы различных ведомств.

Ну, и традиционного итальянского разгильдяйства.

II

Началось все с того, что 30 мая 1924 года депутат парламента от социалистов, Маттеотти, произнес резкую речь. Он сказал, в частности, что выборы прошли под нажимом, результаты их фальсифицированы, и призвал социалистов в знак протеста “…покинуть парламент…”.

Практика бойкота заседаний в итальянском парламенте практиковалась еще со времен Кавура.

Ее несколько высокопарно сравнивали с уходом в древности из Рима недовольных плебеев, что в итоге повело к реформам и предоставлению плебеям права голоса.

Из зала ему, конечно, кричали самые разные вещи - как-никак, фашистских депутатов теперь было побольше трехсот, и каждый хотел отличиться. Кричали, например, что Маттеотти - большевик, разбойник, и вообще - бандит.

Муссолини тоже внес свой вклад - уже на следующий день, 1-го июня 1924, в "Народе Италии" появилась его статья, в которой говорилось, что человек, оспоривший выборы, заслуживает чего-то похуже, чем просто быть названным бандитом.

Он, правда, потом передумал, и через неделю, 7 июня, заявил, что не следует наконец-то единой Италии тратить время и энергию на политические споры.

А 10 июня Маттеотти исчез.

Ну, исчез и исчез - мало ли что бывает. Может, он решил уехать на время, проведать родственников. Однако нашлись свидетели. И они показали, что в 4:30 дня, когда Маттеотти вышел из своего дома, на него напало несколько человек. Он отбивался, но они его осилили, кинули в машину, и куда-то увезли. И одна из свидетельниц даже записала номера этой машины.

Полиция - как-то сама по себе и без должного согласования - взялась за расследование.

И на свет начали вылезать очень и очень нехорошие факты. Оказалось, что машина принадлежит некоему Филиппо Филиппелли. А этот самый Фаринелли - редактор фашистской газеты "Корриере италиано". И он сказал, что понятия не имеет, где его машина - но ее нашли на одной из дальних улиц Рима. И оказалось, что и внутри и снаружи на ней полно пятен крови.

Адвокат семьи Маттеотти сообщил об этих открытиях иностранной прессе.

12 июня в парламенте премьер-министру, Бенито Муссолини, был сделан запрос о судьбе пропавшего депутата Маттеотти.

Тут, собственно, сказалась определенная гибридность существующего режима.

Скажем, в английском парламенте пропажа депутата была бы крайне маловероятна. А в советском никому бы и в голову не пришло делать какие бы то ни было запросы.

Но вот тут, в Италии 1924, и депутат пропал, и запрос был сделан, и надо было что-то отвечать - и Муссолини сказал, что дело взято под особый контроль, и за ним последит лично глава итальянской полиции, генерал Де Боно. Ответ показался неубедительным - в похищении Маттеотти обвинили самого Муссолини. В итоге социалисты оставили парламент - а 16 августа в 20 километрах от Рима было обнаружено тело депутата Маттеотти.

Как оказалось, его насмерть забили дубинками.

III

Муссолини сильно испугался. То, что на жульничество в Италии могут посмотреть сквозь пальцы, он знал очень хорошо - но заказное политическое убийство известного человека, депутата парламента - это все-таки в обычаи не входило. И если бы следы преступления повели прямо к премьер-министру, он мог и не усидеть в своем кресле, "…молчаливое большинство…" повернулось бы против него.

Конечно, Муссолини немедленно начал принимать меры. Де Боно было велено найти “козла отпущения”, на которого можно было бы свалить все грехи - и требовался такой козел, который дал бы нужные показания, не дал бы повода копать глубже, и как "...единственный убийца Маттеотти..." выглядел бы правдоподобно.

Муссолини говорил потом, что в течение нескольких дней, сразу после обнаружения тела Маттеотти, фашистский режим в Италии мог быть сломан.

Но этого не произошло.

Де Боно "нашел" убийцу - некоего Америго Дyмини - итальянский сенат промолчал, Церковь призвала к гражданскому миру, и к “…неумножению разногласий…” - а старый мудрый Джолитти решил голосовать вместе с правительством. Возможно, он посчитал одно политическое убийство в пресловутый "...горб Италии..." еще впишется, а вот "...проказа большевизма..." - уже нет, не пройдет, и окажется для страны смертельной.

Обстоятельства "дела Маттеотти" выяснились уже сильно позднее.

Думини, как оказалось, действительно был замешан тут по уши. Он был сыном итальянских эмигрантов, и родился в США, вернулся в Италию в самом конце Великой Войны и к немедленно примкнул к фашистскому движению. Карьера его пошла вверх, когда выяснилось, что он хорошо управляется с ножом и пускает его в ход без малейших колебаний. В результате его продвинули из рядовых костоломов и взяли в состав тайной партийной полиции - фашисты называли ее “ceka” - что по-итальянски звучит как “ЧК”.

Он-то и командовал отрядом, который похитил Маттеотти. Убивать его вроде бы не собирались, но как-то вот увлеклись - а скоординировать свои действия с государственной полицией ни им, ни их начальству в голову не пришло. Все это дело - с узнаваемым автомобилем, брошенным где попало телом, кучей оставленных следов - было обставлено настолько по-любительски, что просто диву даешься.

И продолжение тоже было “…чисто итальянским…”.

Думини никого из начальства не выдал, получил срок в 5 лет, и через не слишком долгое время был выпущен. В тюрьме его почему-то не убили - скорее всего, по непростительной небрежности.

Это обнаружилось, когда он вышел на волю, и явился в канцелярию Муссолини - требовать денег.

Его опять арестовали, подержали немного в тюрьме, а потом назначили государственную пенсию в 5000 лир в год и отправили в итальянскую колонию в Сомали, от греха подальше. Там его арестовали опять - и тут он выложил на стол козырную карту. Думини представил убедительные доказательства того, что все известное ему о "деле Маттеотти", во-первых, записано на бумагу, во-вторых, эти бумаги хранятся у его нотариуса в США.

В итоге его не только отпустили, но и увеличили пенсию до 50 тысяч лир в год. А еще сделали разовый подарок, вручив 125 тысяч лир, “…на обзаведение…”. На эти деньги он купил себе виллу в итальянской Ливии, и пообещал больше не беспокоить.

Видимо, решил, что от добра добра не ищут.

IV

Кризис улегся далеко не сразу. Муссолини снова пришлось маневрировать. Раскол наметился даже внутри фашистской партии - идеалисты никак не хотели понимать, почему грехи руководства должны ложиться на репутацию всего движения. Они хотели "...чистки рядов..." - и она действительно началась, вот только работала в обратную сторону.

Композитор Артуро Тосканини, который в 1919 вступил, было, в ряды новой партии, к 1922 так в ней разочаровался, что отказывался дирижировать при исполнении "Джовинеццы".

Идеалисты уходили - их сменяли другие люди.

Влияние "расов", с их частными армиями, в результате кризиса только выросло - Роберто Фариначчи совершенно открыто защищал Думини. И вообще держался того мнения, что расстрел нескольких тысяч человек очень оздоровил бы обстановку.

Ну, так далеко Муссолини не пошел, но все больше и больше склонялся на сторону боевого крыла своей партии. В августе 1924 он призвал делегатов съезда фашистов не стесняться жестокости - она необходима, без нее ничего не достигнешь.

"Фашизм" - сказал Муссолини - "нуждается в людях, на которых можно положиться...".

Эти люди его и в самом деле поддержали - но не бесплатно. В ноябре 1942 генерал Де Боно был смещен со своего поста шефа итальянской полиции - и заменен на Итало Балбо.

Шаг был опасным - Муссолини отдавал полицию в руки очень способного и очень честолюбивого человека - но делать было нечего. По-видимому, он надеялся отыграться позднее.

Дело в том, что Бенито Муссолини пришел к выводу, что само по себе наличие парламента становится ему нежелательным. Действия сквадристов по устрашению всякой возможной оппозиции шли вплоть до декабря 1924 - и приостановили их только в Риме. Tуда ожидался наплыв иностранных корреспондентов в связи с заседанием совета Лиги Наций. Муссолини, которого уже стали называть "вождем" - "дуче", добился того, чтобы заседание проходило в Риме.

Его сжигала жажда признания и престижа.

Примечание:

В 1925 Эмилио Де Боно даже судили по совершенно ошеломляющему обвинению - за соучастие в убийстве Маттеотти. У него хватило ума никого не выдать, и в результате он был оправдан, и отправлен в почетную ссылку - губернатором провинции Триполитания в итальянской Ливии.

Анатомия диктатуры

I

30 декабря 1924 все префекты Италии получили циркуляр из Рима, обязывающий проследить, чтобы депутаты парламента, разъехавшиеся на рождественские праздники по домам и пребывающие ныне в подотчетных префектам городам и весям, непременно вернулись в столицу. Ибо 3 января 1925 года премьер-министр намерен произнести важную речь, и необходимо присутствие всего парламента.

Вряд ли циркуляр был так уже необходим - слухи о "важной речи" уже широко разлетелись. 2 января - совершенно неофициально - было сообщено, что Муссолини ровно в 9:00 утра встретился со специалистом по Данте.

Оказывается, глава правительства каждое утро непременно читает какое-нибудь "Canto" великого поэта Италии - а вот 2 января он изменил своему обыкновению, потому что ему припала охота поговорить о прозе Данте - о ее глубине и элегантности. Для особо непонятливых пояснялось, что в исторической речи, намеченной на 3 января, дуче народа Италии взял стиль Данте за образец.

Речь началась с сурового осуждения депутатов-социалистов, бойкотирующих заседания парламента. Далее оратор, охарактеризовав себя как “…человека достаточно разумного, уже неоднократно доказавшего и свою храбрость, и полное презрение к материальным благам…”, сказал, что если бы он захотел учредить всякие там "ceka”, то он давно бы это сделал - честно и открыто.

Конечно, делать ничего подобного он и не помышлял - но сейчас, в присутствии всей ассамблеи, и всего итальянского народа, он заявляет, что берет на себя всю моральную, политическую и историческую ответственность за все, что произошло в Италии - и за все, что происходит сейчас.

Потому что все происходящее есть результат сложившегося в стране нового политического климата - а климат этот создан фашистским движением. Следовательно, будет только логично, если Бенито Муссолини, вождь и основатель этого движения, примет тяжкий груз ответственности на свои плечи.

И добавил:

“…когда две непримиримых силы сталкиваются в борьбе, единственным решением тоже является сила…”.

Слова не разошлись с делом.

Уже 12 января король Виктор Эммануил одобрил новый состав кабинета. Собственно, согласно конституции, у него и не было другого выхода - но конституция теперь трактовалась вполне произвольно, и на свет появлялись совершенно удивительные комбинации.

В принципе, случалось, что премьер-министр, формируя кабинет, брал себе и еще какой-нибудь портфель - скажем, министра иностранных дел.

Но в январе 1925 Муссолини побил все мыслимые рекорды.

Он стал премьер-министром Италии, министром иностранных дел Италии, военным министром Италии, министром военно-морского флота Италии, а уж заодно - и министром авиации Италии.

Потом окажется, что и это не конец: в 1926 Муссолини возьмет себе министерство корпораций, в 1928 - министерство колоний, а в 1929 - министерство общественных работ. К этому надо прибавить и пост министра внутренних дел, который после короткого перерыва он вернет себе в 1926. Но это все - дело будущего. А сейчас, в январе 1925-го, имелись куда более насущные дела, чем коллекционирование должностей.

Надо было задавить прессу.

II

Официально цензура введена не была, и никакие газеты не запрещались - даже коммунистическая “l’Unita”- "Единство". Но полиция конфисковывала выпуски газет - например, та же "l’Unita" в течение 13 дней - с 3 января 1925 и по 16 января 1925 - изымалась из обращения 11 раз. По непонятной причине - видимо, с целью соблюсти видимость беспристрастия - забирались выпуски и мелких фашистких газет - таких, как "Impero" - но главным результатом было то, что из обращения исчезло 4 миллиона экземпляров ежедневных газет.

Остались только те 300 тысяч, которые издавались фашистами.

Короля потом упрекали в том, что он ничего не сделал, но упреки, право же, были напрасны. Обвинять следовало не короля, а уж скорее всю Италию. 16-го января в парламенте было выдвинуто предложение осудить происходящее - но "за" проголосовало только дюжины три отважных депутатов, решившихся на столь безнадежное дело.

Правда, среди них были такие авторитетные люди, как бывшие премьер-министры Саландра, Нитти и даже Джолитти - но их уже никто не слушал. Причем “… не слушал …” - в совершенно буквальном смысле слова - свист и шум в палате стоял такой, что речей освистываемых было уже и не слышно.

Муссолини проигнорировал оппозицию. Он сказал, что она бессильна, и в качестве наглядного доказательства этого факта предложил парламенту утвердить единым блоком 2 364 декретов правительства. Что и было проделано - и не то что без обсуждения, а даже и без формального представления текстов.

Читать их было все равно некогда.

Парадоксальная вроде бы мысль - "...парламент - не место для дискуссий..." - как-то незаметно показалась самоочевидной.

В феврале 1925-го года последовало назначение Фариначчи на пост секретаря фашистской партии. Человек он был бессовестный и жестокий - и потому-то Муссолини его и назначил. Требовалась "...чистка рядов..." - из партии изгонялись все, кто сомневался, и оставались те, кто признавал "...железную дисциплину военных траншей...", и не обсуждал приказы вождя.

В порядке компенсации влиятельные фашисты получали государственные посты.

Делалось это обычно так - человек вроде Итало Балбо получал назначение на пост заместителя министра в то министерство, где министром значился сам Муссолини. Таким образом, на назначенного ложилась вся повседневная деятельность по управлению целой отраслью бюрократической машины страны, с немалой властью, прекрасным жалованьем, изрядной свободой в увеличении этого жалованья, впридачу к прямому доступу к дуче - но без официального министерского титула. И всякому было понятно, что заменить замминистра куда легче, чем сместить министра.

Оставался, конечно, вопрос - почему они на это соглашались?

III

Ну, как это часто бывает - потому, что у них не было выхода. Фариначчи был поставлен над партией для того, чтобы “… внести в нее дисциплинирующее начало …”, и всех недовольных выгонял сразу, невзирая на титулы и былые заслуги. Он свою миссию принимал, как огромное доверие, оказанное ему лично, и клялся дуче в "...братской любви...".

Насчет братской любви - это некоторое преувеличение.

Муссолини своему брату, Арналдо, которому действительно доверял, передал редактирование "Народа Италии" - а вот на Фариначчи держал внушительное досье. Там значились даже такие мелкие шалости, как диссертация Фариначчи по юриспруденции, содранная от слова до слова с работы совсем другого человека - поменялось только название. Влиятельный "диссертант" был уверен, что проверять его не будут - но в "...необходимый запас грязи..." легла и эта история.

Если бы вдруг Бенито Муссолини вздумалось поиграть в строгого блюстителя законности, то история со списанной диссертацией тянула на шесть месяцев тюрьмы - уж не считая разрушенной репутации. Фариначчи это очень хорошо знал, и из назначенной ему роли не выходил.

Таким образом, фашистская партия оставалась под контролем.

Но диктатура не может держаться на одной опоре. Партии было нужно найти противовес - и в этом качестве очень пригодилась армия. Ее престиж после Капоретто очень пострадал. И в послевоенной Италии шли бурные дебаты - как сделать новую армию более современной и эффективной?

Мнения разошлись.

Еще до Великой Войны отстаивалась идея обязательной военной службы для всех, c целью создать массовую армию, "...вооруженную нацию...". Этим путем пошли только уже в ходе военных действий, начиная с 1915 - и в результате в военные части хлынула волна плохо подготовленных призывников, которым, тем не менее, были нужны офицеры.

В период с 1914 и по 1919 год количество итальянских генералов увеличилось со 176 до 556 [2] - и если рядовых в конце концов демобилизовали, то с генералами это было не так просто сделать.

Муссолини увидел в этом не затруднение, а преимущество - генералов можно купить.

Денег, положим, в казне не было - Де Стефано, министр финансов, изрядно подсократил общий военный бюджет. Но если денег, в общем, нет, то распределение оставшихся следует пустить на приоритетные цели - и таковой целью стало “…улучшение денежного содержания офицеров…”, причем чем выше был их чин, тем лучше было "улучшение".

Более того - с целью уравнять Италию с Францией в смысле ранга ее лучших воинов, в итальянской армии был введен новый чин - маршал. И армия прониклась сознанием, что Бенито Муссолини, во-первых, понимает военные нужды, во-вторых, служит щитом против претензий некоторых слишком радикальных фашистов, которые только и думают о том, чтобы переделать офицерский корпус на свой лад, да еще и отменить монархию.

А армия, как-никак, присягала королю - и что было еще более важно, на высших постах в ней преобладали, так сказать, исконные подданные савойской династии - пьемонтцы. Одним из них был Пьетро Бадольо, назначенный на пост начальника Генштаба.

И в итоге сложилась конструкция, при которой итальянские консерваторы, аристократия и монархисты сплотились вокруг трона и армии, фашистские революционеры - вокруг партии - а примирял и тех и других, и, если надо, защищал друг от друга, один-единственный человек, поистине незаменимый Бенито Муссолини, национальный лидер Италии.

Которого отныне следовало называть просто Дуче.

IV

Стройная система фашизма, с упором на единство нации, и стоящее на дуализме партии и армии, с всеведущим вождем во главе, сложилась не сразу - процесс формирования занял несколько лет.

Более того - он мог оборваться примерно через полтора месяца после начала, если за начало мы посчитаем речь Муссолини от 3 января 1925.

15 февраля 1925 он свалился с кровавой рвотой. Врачи диагностировали язву желудка, и предписали покой и смену диеты - но сам дуче подозревал нечто похуже. У него была в молодости венерическая болезнь, и Муссолини внушил себе, что случившаяся рвота - симптом ее обострения.

Были сделаны все необходимые анализы - и даже перепроверены в Англии.

Когда “реакция Вассермана” дала отрицательный результат, дуче испытал такое облегчение, что думал даже обнародовать свой “…успешно пройденный анализ на отсутствие сифилиса…” - его насилу отговорили.

Но, как бы то ни было - кризис прошел.

Облик дуче тиражировался повсюду как образец здоровья и цветущей мужественности. В газетах публиковались его фото с теннисной ракеткой, или верхом на коне, или на берегу моря, непременно - с голым торсом.

Считалось хорошим тоном укорять вождя за то, что он в своих мужественных забавах не бережет себя - ибо его здоровье есть здоровье всего народа, и он должен быть осторожней.

По крайней мере, Фариначчи - "...фашист, любящий правду..." - со всей прямотой говорил вождю прямо в лицо, что "...Ваша жизнь, Ваше Превосходительство, принадлежит не Вам, а народу Италии...".

И советовал ему не летать, и уж по меньшей мере - не пилотировать самолет самому.

Распорядок дня дуче, как сообщали газеты своим читателям, был истинно спартанским. Он вставал очень рано, принимал холодную ванну, выпивал стакан молока, а дальше сразу же садился на коня - в его привычки входила часовая прогулка верхом, в ходе которой он играючи брал любые препятствия.

Почтительно добавлялось - "...как настоящий ковбой...".

Конечно, вождь много работал - но спорт занимал в его жизни видное место. Например, он фехтовал, и всегда в своем собственном стиле, полном совершенно неожиданными острыми контратаками.

Все это, конечно, нарастало постепенно, но прививалось очень успешно.

Первый номер журнала “Lo Sport Faschista” – “Фашистский Спорт” за 1928 год открывался заголовком: "Дуче - авиатор, фехтовальщик, знаток конного спорта, первый спортсмен Италии".

Странно, что позабыт теннис.

Бенито Муссолини полюбил это аристократическую игру, часто практиковался, и в партнеры ему подбирали чемпионов Италии, которые изо всех сил старались играть медленно и отбивать мячи так, чтобы они попадали прямо на ракетку их столь важного соперника. Было известно, что ему нравится лихо отбивать удары, но бегать он все-таки не любит.

Игра непременно сопровождалась фотографами.

Считалось, что по свету циркулирует 30 миллионов фотографий Бенито Муссолини, снятому примерно в 2 500 различных позах, и в самых разных костюмах, от строгого редингота и до спортивной рубашки теннисиста.

Фотографии вырезались, коллекционировались, служили предметом обмена, ими наполняли нарядные альбомы. У Муссолини появились миллионы фанатов - если в порядке анахронизма тут можно употребить такое современное слово. В 1926 одним из таких фанатов стала 14-летняя девочка, дочка хорошего врача.

Ее звали Клара Петаччи.

(продолжение следует)