В гости к Собачниковым

Диму Блейзера с женой пригласили в гости их друзья Собачниковы. Многих из нас такое приглашение, наверно, обрадовало бы. Для кого-то оно, возможно, было бы праздником. Но не для Димы и не для его жены Веры. Им совершенно не хотелось идти в гости к Собачниковым.

Только не подумайте, что Дима или Вера имели что-нибудь против Собачниковых. Упаси Боже. Наоборот, они с Собачниковыми были старыми, друзьями и любили друг друга прочно и бесповоротно. Просто им надоел процесс хождения в гости, который с подачи какого-то бойкого словообразователя иммигранты стали называть “гостеванием”.

Да, Дима не любил “гостевания”. Он заранее знал, кто соберётся у Собачниковых, кто о чём будет говорить, и кто какой анекдот расскажет.

Он знал, что придёт их общий друг, тусклый, неразговорчивый проктолог Коля Степанов с женой Фирой. Фира будет верещать за двоих, а Коля пить молча, закусывая редко и без страсти.

Придут, конечно, программисты Володя и Наташа Зайдманы. Володя будет острить матом, а Наташа рассказывать про академические успехи их внука, студента Колумбийского университета.

Придёт художник Сушняк, то ли холостой, то ли разведённый, и будет всем по очереди показывать красочный, на глянцевой бумаге, проспект своей выставки, которая прошла два года назад в городе Монтиселло.

Придут ещё две-три пары, с которыми Блейзеры знакомы десятки лет и про которых знают всё, включая то, что эти люди усердно скрывают.

Дима заранее знал, что сначала будет произнесен тост за встречу (“со свиданьицем!”), потом за хозяйку дома, потом за детей и внуков и, наконец, за Америку, после чего возникнет жаркая перепалка на почве политики. Эта перепалка прекратится, когда Жора Финкель, тоже старый друг Собачниковых и Блейзеров, возьмёт гитару и начнёт петь песни советских композиторов времён своей пыльной молодости. И вместе с ним все будут громко петь “Броня крепка и танки наши быстры” и хихикать. И неизвестно, чего больше будет в этом пении – сарказма или тоски по молодости. Ещё будут петь “Огней так много золотых на улицах Саратова” и “Ой, рябина кудрявая”, глядя томными глазами куда-то в несуществующее пространство.

Короче говоря, Дима заранее всё знал, ему было заранее скучно, и очень не хотелось идти в гости к Собачниковым. А его жене Вере не хотелось ещё больше, или хотелось ещё меньше, это уж – как вам будет понятнее, потому что Вера вообще не любила никуда ходить – ни в гости, ни в кино, ни даже по магазинам, чем она отличалась от всех остальных жён их круга. Но отказываться было неудобно. И это создавало мучительную ситуацию.

– Давай скажем, что ты заболела, – предложил Дима. – Допустим, что у тебя болит поясница. Все поверят.

– Нет – сказала Вера, поморщившись. – Поясница у меня на самом деле не болит. Я не хочу врать. Врать некрасиво.

– Давай соврём красиво, – предложил Дима. – Скажем, что у тебя приступ шизофрении.

– Шизофреник – это ты, – сказала Вера. – Я вообще не хочу врать. Давай лучше скажем, что на этот день нас уже пригласил твой троюродный брат из Филадельфии.

– Это тоже враньё, – сказал Дима. – Он нас не приглашал.

– А ты позвони ему и попроси пригласить.

– Ты хочешь поехать в Филадельфию?

– Не дай Бог – сказала Вера. – Мы скажем ему, что не можем приехать, потому что нас уже пригласили Собачниковы.

– Ага. Значит, ты готова соврать и тем, и другим. У тебя что, две неправды взаимно нейтрализуются?

– Это будет правда, – сказала Вера. – Ты скажешь, что нас пригласили, но ты же не будешь говорить, что мы приняли приглашение, правильно?

Дима задумался.

– Нет, это не годится, – наконец сказал он. – Причина должна быть настоящая. Может, поедем в Европу на этот день? Или, хотя бы во Флориду?

– Дешевле пойти к Собачниковым, – сказала Вера.

– Ты права, – вздохнул Дима. – Придётся пойти.

Весь следующий день они не возвращались к этой теме. Вечером Вера вдруг встала со стула и произнесла:

– Ой!

В её глазах светилась значительность.

– Поясница? – с надеждой спросил Дима.

– Она самая.

– Ах, бедняга! – радостно закричал Дима и бросился к телефону звонить Собачниковым.

Узнав, что Вера заболела, и поэтому Блейзеры не придут, Федя Собачников объяснил, что он страшно огорчён. Конечно, из-за страданий Веры, но, главное, из-за того, что он в субботу не увидит у себя Блейзеров.

– Слушай, как же так! – гнусавил он в трубку, – все придут, а вы нет?

– Я сам расстроился, – охотно сокрушался Дима, наполняя свой голос искренностью. – Не из-за Верки, конечно. Ей чего – поболеет и поправится, а мы с тобой из-за неё не сможем выпить по-человечески.

– Жалко, жалко, – продолжал гнусавить Федя. – Ну ладно, что поделаешь. Выпьем в другой раз. Поцелуй Верочку и скажи, чтобы поправлялась.

– Ладно, придётся поцеловать. Пока.

– Пока.

Федя положил трубку и повернулся к жене.

– Нинка, хорошая новость! – сказал он, сияя счастливой улыбой. – Верка Блейзер заболела. Они не придут.

– Ну да! Это прямо вери гуд! – обрадовалась Нина, которая в свою речь всегда подмешивала английские слова. – Они мне прямо до смерти надоели. Кроме того, Дима жрёт прямо нон-стоп, на него прямо не наготовишься.

– Может, пригласить Шмуйловых вместо Блейзеров? – предложил Федя.

– Ты что, киддинг меня? – испугалась Нина. – Они же с Зайдманами враги. Они прямо хэйтят друг друга. Ты хочешь иметь трабл?

– А если Шмуйловы узнают, что их не пригласили, будет ещё хуже

– Надо, чтоб не узнали. Обзвони всех и предупреди.

Федя не стал спорить с женой и немедленно позвонил Жоре Финкелю.

Жора, помимо музыкального таланта, отличался чуткостью ко всякого рода интригам и секретам. Он сразу уловил деликатность ситуации.

– Не беспокойся, старик! – закричал он в трубку. – Я всё понял. Сегодня же позвоню Шмуйлову и скажу, что ты никакой компании не собираешь и никого в гости не приглашаешь. А все остальные будут?

– Блейзеров не будет. У них Верка заболела.

– Что-нибудь серьёзное?

– Не знаю. Только не звони Шмуйлову.

– Ладно, не буду.

Жора не стал звонить Шмуйлову. Вместо этого, он позвонил Фире Степановой, велел не говорить Шмуйлову, что они идут к Собачниковым, и сообщил, что Вера Блейзер заболела. Непонятно, что с ней, но, похоже, что-то серьёзное.

Фира Степанова позвонила Наташе Зайдман, велела не говорить Шмуйлову, что они идут к Собачниковым, и сообщила, что Вера Блейзер серьёзно больна.

Наташа Зайдман обзвонила всех кого могла. Про Шмуйлова она не стала говорить, потому что другое известие было гораздо важнее и трагичнее. У Веры Блейзер нашли что-то страшное, рассказала Наташа. Сколько ей осталось жить, не говорят, но, наверное, немного. Иначе бы они пришли к Собачниковым.

В конце дня Диме Блейзеру позвонил его старый друг Костя Шмуйлов. Голос его дрожал от страха и сочувствия к ближнему.

– Ну, как ты, старик? – спросил он тихо. – Держишься?

– За что? – не понял Дима.

– А как она? В сознании?

– Ты про кого?

– Я про Веру. Что говорят врачи? Сколько ей осталось?

– Не много, не беспокойся, – заверил Дима. – Дня три-четыре. У неё поясница быстро проходит. Но к Собачниковым мы не сможем пойти. Так что, веселитесь без нас. Всем привет.

На другом конце провода наступило зловещее молчание. Дима понял, что сказал что-то страшное и непростительное, но было уже поздно.

В тот же вечер разразился скандал, который в течение последующих суток набирал силу, как ураган Сэнди. Костя Шмуйлов позвонил Феде Собачникову и объявил, что отныне не желает иметь с ним ничего общего. Он узнал, что в субботу все собираются у Собачниковых, а его с женой не пригласили.

– Такого я от тебя не ожидал! – кричал Костя с надрывом.

Федя Собачников позвонил Диме Блейзеру и обложил его матом за то, что Диму кто-то тянет за язык. Дима пытался оправдаться, как мог, но Федя был неумолим в своём гневе. В конце концов, Дима, в знак признания своей вины, сказал, что они с Верой готовы преодолеть боль в пояснице и прийти в субботу к Собачниковым. Узнав об этом, Нина Собачникова обрушилась на своего идиота мужа, которого вечно кто-то тянет за язык. Теперь из-за него, кричала она, надо готовить вдвое больше, потому что Димка Блейзер жрёт, как прорва.

По мере разрастания скандала, он втягивал всё больше и больше народу, как торнадо в зону пониженного давления. Стали выяснять, кто кому звонил, кто кому что сказал, и какой болван не предупредил Блейзера, чтобы тот не говорил Шмуйлову, что у Собачниковых собирается компания. Оказалось, что никто не говорил про Шмуйлова, а говорили только про Веру Блейзер, и то зря говорили, потому что она оказалась не при смерти и вообще не больна. Болвана не нашли, скандал начал затихать сам по себе, и супруги Собачниковы стали думать, что дальше делать со Шмуйловым.

– Наверно, придётся пригласить, – сказала Нина.

– Да, придётся, – вздохнул Федя. – Посадим их подальше от Зайдманов.

…В субботу, расточая улыбки и поцелуи, все собрались у Собачниковых. Пришёл тусклый проктолог Степанов с женой Фирой. Пришли программисты Зайдманы. Пришёл художник Сушняк. Пришли Дима и Вера Блейзеры. Все расспрашивали Веру о здоровье, и каждый делился своим личным опытом лечения поясницы. Последними пришли супруги Шмуйловы, которых никто не любил. Их посадили с краю, на самом дальнем от Зайдманов конце стола. Провозгласили тост за встречу, потом за хозяйку дома, потом за детей и внуков и, наконец, за Америку. До политических споров дело не дошло, потому что Жора Финкель вовремя схватил гитару, и все запели “Броня крепка и танки наши быстры”. Потом пели “Ой, рябина кудрявая” и “Огней так много золотых на улицах Саратова”. Вера Блейзер с чувством подпевала, игнорируя боль в пояснице. Под конец вечера Володя Зайдман рассказал два матерных анекдота, и все хохотали до слёз.

По пути домой машину вела Вера, потому что Дима выпил.

– Люблю я бывать у Собачниковых, – медленно шевеля языком, говорил Дима. – Хорошо, что у тебя прошла поясница.

– Поясница не прошла и не пройдёт, – сказала Вера со вздохом. – Ты что, забыл, что в следующую субботу мы званы на день рождения Зайдмана?

Иллюстрации Вальдемара Крюгера