О последних работах^*

Дорогие друзья! Мне казалось, что я должен рассказать вам не о чем-то очень специальном из истории физико-математических наук, а о том, что может представлять интерес для широкого круга ученых. Поэтому среди многих работ, выполненных мною за последнее десятилетие, я выбрал лишь те, которые, по моему мнению, заслуживают особого рассказа, поскольку все они связаны с открытием новых историко-научных документов. Историку не часто удается сделать это, поэтому мне кажется, что рассказ об этом будет представлять некоторый интерес.

Первой из находок, о которых я хочу рассказать, было обнаружение неизвестного аннотированного экземпляра «Математических начал натуральной философии» Исаака Ньютона. Первое издание этой книги вышло в 1687 г., и почти сразу Ньютон начал готовить второе издание. Для ясности замечу, что русский перевод «Начал», которым мы располагаем в настоящее время, выполнен Алексеем Николаевичем Крыловым по последнему третьему изданию, которое появилось лишь полвека спустя в 1726 г. А в 1690-е гг. Ньютон внес большинство поправок в текст первого издания, а затем еще добавил к ним дополнения на отдельных листах.

Этот поправленный экземпляр Ньютон давал читать своим ближайшим друзьям и коллегам, а те, как правило, снимали копии с этих исправлений, перенося их затем в свои экземпляры «Начал». Один из таких экземпляров принадлежал Дэвиду Грегори, профессору геометрии в Оксфорде, племяннику знаменитого математика Джеймса Грегори и одному из самых близких Ньютону людей. Совершенно точно известно, что аннотированный экземпляр Грегори существовал в начале XVIII в., но вскоре он непонятным образом исчез. Все старания ученых его обнаружить оказывались безуспешными до самого последнего времени.

Бернард Коэн, знаменитый ньютоновед, писал по этому поводу, что он сам искал и потратил массу времени на то, чтобы найти экземпляр Грегори везде, где только возможно, но потерпел неудачу. И, как выяснилось, совсем неудивительно! Потому что именно этот самый аннотированный экземпляр «Начал» из библиотеки Грегори я и обнаружил в библиотеке Московского университета. Конечно, обнаружив аннотированный экземпляр «Начал» в университетской библиотеке, я еще не знал, чей он. Но мне было известно, что, согласно общепринятому мнению, в России не было ни одного экземпляра первого издания до 1943 г. Тогда по случаю юбилея Ньютона экземпляр первого издания как величайшая ценность был подарен Лондонским Королевским обществом Академии наук СССР. Но тот экземпляр хранился в Академии наук, был хорошо всем известен и никаких пометок на полях не имел. Откуда взялся этот и как он попал в МГУ, было непонятно. Для прояснения этого вопроса пришлось провести целое исследование в архивах Москвы и Ленинграда, а также Оксфорда, Эдинбурга, Лондона и Кембриджа.

Одновременно выяснились многие неизвестные факты, касающиеся создания первой академической библиотеки в Петербурге, русско-английских связей во времена Петра I и взаимоотношений внутри английского научного сообщества, а также обнаружены неизвестные рукописи Ньютона и многое другое. Изложу их вкратце.

В XVII в. одной из наиболее замечательных библиотек Шотландии считалась библиотека Арчибальда Петкарна, известного медика, физиолога и химика. Дэвидом Грегори был среди друзей Петкарна, и помимо личной приязни их еще объединяла страсть к науке — в такой степени, что и библиотека у них была общая. Стоит добавить, что они оба были страстные ньютонианцы. Когда «Начала» были опубликованы, Грегори купил книгу и начал ее изучать, а так как он понимал в ней далеко не все, то стал писать Ньютону письма с просьбой разъяснить тот или иной вопрос. Ньютон охотно отвечал. Вскоре переписка превратилась в дружбу. Ньютон помог Грегори стать профессором в Оксфорде, и они время от времени стали встречаться.

Все поправки, которые Ньютон сделал в первом издании, в процессе подготовки второго издания, Грегори перенес в свой экземпляр. А поскольку Грегори умер на пять лет раньше Петкарна, эта книга попала в их общую библиотеку. После смерти Пекарна библиотека была выставлена на продажу и куплена в 1718 г. для Петра I его ближайшим сподвижником Робертом Орескином, которому было поручено среди множества других обязанностей составление императорской библиотеки.

После создания Академии наук собрание Петкарна вместе с ньютоновскими «Началами» вошло в состав академической библиотеки. А в 1814 г. «Начала» вместе с другими книгами были переданы в дар Московскому университету, чтобы хоть в какой-то мере восполнить утрату библиотечного фонда во время пожара 1812 г.

Орескин был врачом и членом Королевского Общества. С Петкарном и Грегори его связывали дружеские отношения, и он хорошо понимал ценность их библиотеки. В Россию он попал в 1705 г., когда многие иностранные специалисты с готовностью поступили на службу к российскому царю. Его история поначалу была вполне шпионской, но со временем он стал близким сподвижником Петра. На его похоронах в 1718 г. Петр шел за гробом в одной рубахе и нес свечу.

Среди множества порученных ему обязанностей было заведование ботаническими садами, госпиталями, библиотеками, и, в частности, коллекцией императорской библиотеки. Когда библиотеку Петкарна выставили на продажу, Орескин не только настоял на санкционировании ее покупки, но и заплатил собственные деньги, надеясь на последующее возмещение, которого не получил, поскольку неожиданно умер. Чтобы разобраться с причинами такой настойчивости, мне пришлось выяснить биографию Орескина, которая до того была известной лишь начиная с 1705 г. Она оказалась ничуть не хуже «Трех мушкетеров»!

Атрибутировать экземпляр книги книги удалось, лишь изучив бумаги Грегори. В них я обнаружил, среди прочего, текст неизвестной поправки Ньютона к третьей книге «Начал», совпадающей и в рукописях Грегори, и на полях экземпляра в университетской бибилотеки. Выяснилось еще много подробностей. Например, оказалось, что в 1713 г. королева Анна учредила в Лондонском Королевском обществе специальный комитет по России, членами которого среди прочих были Ньютон и Галлей, а главным источником сведений о России был тот же самый Орескин. Эта находка вызвала в Англии бурный интерес, и мне написать об этом статья для “Notes and Records of the Royal Society of London”.

Ну вот, такова первая история.

* * *

Вторая история довольно близко напоминает первую. Она связана с другой знаменитой книгой, а именно с «Космотеоросом» Христиана Гюйгенса. «Космотеорос» был издан в 1717 году и оказался первой переведенной на русский язык книгой, излагающей основы новой науки. Здесь история такова. В начале XVIII века Петр Великий, прежде чем отправиться в длительный заграничный вояж, приказал сделать перевод и напечатать 1200 экземпляров перевода «Космотеороса» Христиана Гюйгенса. Царь пробыл заграницей около двух лет, а когда он вернулся, оказалось, что опубликовано всего несколько экземпляров.

Царь возмутился, и через несколько лет, в 1724 году книга была вновь напечатана, но уже не в Петербурге, а в Москве, и в должном количестве экземпляров. Как и в случае с «Началами», эта книга странным образом пропала. Известный советский историк, профессор Райков, повторяя слова Бернарда Коэна по поводу «Начал», писал в 1947 году о «Космотеоросе»: «Первое издание этой книги 1717 года ненаходимо. Мы знаем о его существовании только вследствие упоминания о нем во втором издании 1724 года. Я тщетно искал первое Петербургское издание в наших главных книгохранилищах».

Эти поиски были возобновлены мною в 1996 году, и они увенчались успехом: книга была обнаружена не в какой либо библиотеке, а в Центральном архиве древних актов, причем оказалось, что мне в руки попал единственный сохранившийся экземпляр. Как и в случае с «Началами», эта находка послужила импульсом к исследованиям, которые пролили свет на очень непростой вопрос восприятия новой науки в России. Книга Гюйгенса, одного из творцов научной революции XVII века, впервые предлагала русскому читателю подробный и популярный рассказ о новых взглядах на мироздании, включая изложение теории Коперника и основных результатов Кеплера, Декарта и Ньютона. В России же для основной образованной части общества эти взгляды шли вразрез с общепринятой традицией, освященной к тому же авторитетом православной церкви.

Противники Петра делали все возможное, чтобы воспрепятствовать тем нововведениям, которые царь стремился внедрить на русской почве. История публикации книги Гюйгенса — яркий пример этой борьбы.

В России в начале XVIII века, еще до учреждения Петром Академии наук в образованной части общества полностью господствовали средневековые представления о мироздании, причем, что важно, освященные авторитетом православной церкви. Поэтому не вызывает удивления текст письма на высочайшее имя Михаила Петровича Аврамова, директора Петербургской типографии, которому Петр и поручил издать книгу Гюйгенса.

На самом деле это письмо написано уже не Петру, а Екатерине, потому, что Петр уже к тому времени умер (в свое время он дал Аврамову взбучку и тот был сослан), и Аврамов решил при новом правителе каким-нибудь образом оправдаться. Я тут позволю себе процитировать часть текста этого письма, не переводя его на современный язык, потому что, с моей точки зрения, текст совершенно поразителен:

 «Егда в прошлом 1716 году поднес его императорскому величеству генерал Яков Брюс при самом томом отбытии его величества в Голландию новопереведенную атеистическую книжищу с обыклом своим перед государем в безбожном и безумном атеистическом сердце гнездящимся и крыющемся, хитрым тщением весьма восхваляя оную и подобно ему тое книжищу автора Христофора Гюйгенса, якобы книжища та весьма умна и к обучению всенародному весьма благоугодна и таковою своею обыклою лестью мысленно окрал Государя. Которою книжищу, приняв, Государь, призвав меня, накрепко изволит приказать напечатать оных целый выход, 1200 книг. И по прибытии Его Величества, рассмотрел я оную книжищу, во всем богопротивную. Вострепетав сердцем и ужаснувшись духом и горьким слез рыданием, пал перед образом богоматери, боясь печатать и не печатать».

 В результате Аврамов не выполнил приказа Петра и напечатал только 30 экземпляров, из которых до нас дошел только один. Гонения на новую науку продолжались и после смерти Петра. В 1728 году власти запретили публикацию на русском языке лекции Делиля, которая была посвящена запрету теории Коперника. Два десятилетия спустя Святейший Синод наложил запрет на все книги, содержание которых могло восприниматься как противоречащее православной доктрине. Это было сделано «дабы никто отнюдь ничего писать и печатать как о множестве миров, так и обо всем прочем, Святой Вере противном и честными нравами не согласном, не отважился». Лишь только в царствование Екатерины II новая наука получила, наконец, окончательное признание. В 1765 году вице-адмирал Петр Саймонов опубликовал книгу «Краткое изъяснение об астрономии», содержание которой целиком основывалось на «Космотеорусе» Гюйгенса и включало в себя обширные цитаты из нее. В 1786 году теория Коперника, наконец, была включена в программу общеобразовательных школ. Такова вторая история.

* * *

Третья история тоже касается книг и в некотором смысле уникальна, хотя и характерна для определенного периода в истории нашей страны. Именно в нашей стране в течение десятилетий, не столь давних, поскольку они еще и на моей памяти, выражение «рассыпали тираж» не вызывало никакого удивления. Всем было понятно, о чем идет речь и чего следует остерегаться. Так вот в различных частных архивах мне удалось обнаружить бесценные для историка науки гранки книг, которые так и не были опубликованы. Речь идет о последнем переводе «Математических начал натуральной философии» Ньютона, «Динамики» Лейбница и хрестоматии по истории науки, сделанной Борисом Михайловичем Гессеном. Все эти книги были подготовлены к печати в конце тридцатых годов, но в последний момент все они пошли под нож.

Даже сегодня нехватка этих книг представляется историку наук невосполнимой потерей. Можно себе представить, как они были ожидаемы научным сообществом в тридцатые годы, когда советская история науки была на подъеме. Действительно, необходимость в новом переводе «Начал» ощущалась всеми советскими ньютоноведами, потому что перевод академика Крылова при всех своих достоинствах и прекрасном математическом комментарии чересчур вольный, что затрудняет работу историков. О Лейбнице надо сказать, что отечественный читатель до сих пор не имеет переводов его основных математических работ, а «Динамика» — та книга, которая существует только в гранках — его главная и наиболее фундаментальная работа по физике.

Не может не вызвать горького сожаления и уничтожение Гессеновской хрестоматии по истории физики. Большинство представленных там фрагментов сочинений классиков науки пришлось впоследствии переводить заново, а его интересные предисловия к отдельным главам были потеряны безвозвратно. Передо мной как историком эти удивительные находки поставили целый ряд вопросов. В первую очередь — кто были эти замечательные люди, открывавшие русскому читателю сокровища мирового естествознания? К сожалению, я не смог ответить на этот вопрос полностью, но кое-что мне все же удалось сделать.

Мне удалось показать, что одним из главных действующих лиц в этом процессе был Владимир Соломонович Гохман (1880—1956). Он получил блестящее образование – окончил с золотой медалью классическую гимназию, пошел в Петербургский университет, в котором был оставлен для подготовки к профессорскому званию. В смутное время до и после революции жизненные обстоятельства не позволили ему посвятить себя науке и сделать академическую карьеру. Он был вначале страховым агентом, затем, вскоре после революции, занялся переводами научной литературы. На этом поприще он добился поистине выдающихся результатов. Стоит перечислить, что он сделал.

Он перевел для сборника, посвященного второму началу термодинамики, статью лорда Кельвина с английского, Марианна Смолуховского с немецкого, отредактировал и частично исправил перевод с немецкого трехтомной истории физики Фердинанда Розенбергера (лучшей книги в этой области вплоть до наших дней). Затем взялся за перевод с латыни трудов Эйлера и Лейбница (перевод «Динамики» принадлежит ему), после этого он перевел с латыни избранные сочинения по механике Иоганна Бернулли, и с разных языков сборник работ различных авторов: Даниила Бернулли, Ломоносова (он же по-латыни писал, и мы до сих пор точно не знаем, что же говорил Ломоносов, поскольку сейчас мало кто владеет латынью), Джоуля, Клаузиуса, Максвелла. Этот сборник вышел под заголовком «Основатели кинетической теории материи». В 1938 году он переводит с французского «Аналитическую механику» Лагранжа. Наконец, уже после войны, незадолго до смерти им подготовлена «Гидродинамика» Даниила Бернулли и третий том экспериментальных исследований по электричеству Фарадея. Поразительный человек!

Становится ясно, что среди переводчиков серии «Классики естествознания», нам всем хорошо знакомой, Гохман был выдающейся фигурой как по количеству выполненной им работы, так и по тематическому диапазону. Вместе с тем, даже из краткого анализа видно, как мало было до войны людей, способных выполнять нелегкую работу переводчика латинских научных текстов. Такими людьми были Гохман, Кондратьев, Беспрозванный. К этому списку можно добавить Крылова, Болтовского и Свешникова, переводчика «Стереометрии винных бочек» Кеплера. Однако осталось неизвестным, кто же сделал новый замечательный перевод «Начал».

Причиной уничтожения этих книг скорее всего послужил тот факт, что их составители или редакторы были незадолго до того арестованы и впоследствии погибли. Так дело обстоит с Гессеном. Что же касается «Динамики» Лейбница и «Начал» Ньютона, я полагаю, что причиной их уничтожения послужил арест Соломона Ефимовича Аршона, главного редактора издательства технико-теоретической литературы, который курировал эти книги. Тоже замечательная фигура и в истории математики и в истории науки.

Вообще директорам издательств очень не везло на этих постах. До него директором издательства по технико-теоретическим вопросам был историк науки и известный математик Марк Яковлевич Выгодский (1898—1965). С ним произошла такая история: когда он написал книгу о Галилее (а книга была отмечена золотой медалью Папской академии наук), в нашей стране это многим не понравилось, и Выгодский, будучи умным и проницательным человеком, поспешил уехать в Тулу, бросив Москву и все свои должности, и занялся там составлением справочников по высшей математике. Я думаю, многие их знают. Вот на его место и заступил Аршон, который был замечательным математиком, специалистом по комбинаторному анализу, что его и сгубило.

Его отец оказался после революции за границей, и в Советский Союз возвращаться не хотел. Они обменивались письмами, где все слова были зашифрованы, поскольку составление криптограмм было их хобби. Лучшего повода для ареста невозможно было придумать, и в 1938 году Аршон был арестован и погиб, по-видимому, в 1941 году. Тиражи редактируемых им книг были уничтожены, ну а гранки этих книг люди сохранили. И вот сейчас они доступны, их можно издать, если удастся получить на это деньги. такова третья история.

* * *

И последний рассказ. Тут я скажу совсем мало, поскольку книга о физике Лейбница еще не написана, но, безусловно, будет написана. Дело в том, что историки науки только приступили к серьезному изучению физико-математического наследия Лейбница, материала здесь много, но работа пока в самом начале. В это предприятие я тоже попытался внести некоторый вклад.

В статье, которая выйдет в ближайшем номере ВИЕТа, рассказывается о неопубликованных рукописях Лейбница, которые написаны им в период его пребывания в Париже в середине 1670-х. В отличие от математических рукописей, относящихся к этому же периоду, об исследованиях Лейбница по физике в историко-научной литературе нет практически никакой информации. В его рукописях, интересных, прежде всего, для правильного понимания эволюции его научных взглядов, содержатся, помимо прочего, попытки сконструировать вечный двигатель.

А нам известно, что впоследствии Лейбниц категорически отметал эту возможность.

Другая рукопись, примыкающая к этим работам, содержит едва ли не первую в истории нового времени попытку аккумулирования энергии и, кроме того, она интересна представленным в ней замечательным кинематическим механизмом, преобразующим вращение в разные стороны во вращение в одном направлении. Наконец, последняя из рассматриваемых рукописей является исследованием движения тела в сопротивляющейся среде и предвосхищает результаты, опубликованные Лейбницем лишь 12 лет спустя. Эти результаты вызвали в свое время нападки Ньютона и его обвинения в адрес Лейбница в плагиате, так как в этой публикации содержались результаты, эквивалентные теоремам из «Математических начал» Ньютона.

Теперь, благодаря этим новым находкам, стало возможным оправдать Лейбница и снять несправедливые в его адрес обвинения. Вот это все, о чем я хотел рассказать.

* Выступление на заседании ученого совета ИИЕТ РАН, посвященном 70-летию В.С.Кирсанова. 27 января 2007 г.