Причины тают

Эйнштейн и Дарвин не очень любили

неуютность Дискретного Мира.

их Бог, непрерывно и честно,

соблюдает (его-же) законы.

Но прав Маккиавели:

Принц выше его-же закона;

вспомните случай Иова.

Бог - психопат: непредвидим,

случаен и беспричинен.

Причинность шкало-зависима:

тает в малости квантов или

громадности Долгого Времени.

Глубокое Долгое Время

рождает высшие причины

по уровням результатов

всё более редких событий.

Далёкие/редкие выживания

особей-путешественников

важнее обычного рассеяния.

Вирус “добреет” со временем

и входит в геном хозяина.

Бипеды с лучшими лёгкими,

динозавры овладели сушей.

Но Астероид Великий

опрокинул скрижали отбора:

динозавры-нептицы исчезли,

из норок выползли мы -

живое второго сорта.

А визиты звёзд

и вспышки сверхновых

стирают низшие каузальности.

Секс — как танец геномов —

есть у бактерий и вирусов.

Горизонтальным трансфером,

а не дисциплиной мейоза,

взметнулись хляби Живого.

Кислород — как яд удвоения,

фотосинтез, эукариоты

возникли в редчайших —

раз в миллиард лет —

судьбоносных встречах бактерий,

а не по “отбору лучшего”.

В пропастях Больших Чисел,

в океане Случайного,

в тоху-боху Бесформия -

сверкают жёсткие структуры,

ясные лики значения:

рокот ритма причинности

в судорогах понимания.

И каждое зёрнышко сущего

влечёт вереницы зеркал,

поколения  смыслов:

ударами осознания

через строй наблюдателей.

Как луч фонаря в ночи

лепит скульптуры из тьмы,

мы создаём рельеф

наделяя факты значением.

Внимание вырезает узоры

лазером понимания,

выжигает лик соответствия,

полупричинность мира

из массы безотносительного.

Скользя по шкале осознания

в бездну немыслимой точности,

компактности и конкретики:

от тумана к алмазам,

от галактики в атомы.

В трижды пустом пространстве

сеем цепочки причинностей:

известить других о себе

и себя  о своём agency.

Суеверия и знания едины,

скрывая смысл Пустоты:

тайну безотносительности.

Каузальность - только иллюзия,

в мире господствует случай.

Ночные средние хищники

смогли добывать падаль

в хитрых ловушках-ямах.

Это развилось по эволюции:

всего за 20000 поколений

дошли до квантовой физики.

Чем не бизонья плоть теорем?

В ловушках теорий

умерщвляем незнакомое,

добиваем усталое.

За мишурой одежды,

слов, представлений -

Голая Обезьяна

щерится, беспощадная.

Живые, т.е. вне равновесия,

умеют только расшириться,

но тянутся к  равновесию.

Уже ключевые хищники, мы

добавили к грудам органики

другие ресурсы, включая знание.

Неизлечима зараза Знанием,

безвозвратна дорога к Истине,

неутолима жажда  Причинности.

Тора явилась нагая

дождём из буковок

чёрного пламени.

О, как больно в глазах!

Шалью из трёх ошибок -

разве в значке над буквой -

укутали пламя Истины.

Стекает Нерастворимая

по лестницам понимания

в каменный  Сад Толкований.

Явления созданы мемами:

в рою беспорядочных встреч

знаков, значений и смыслов

рождались объекты Реальности,

осыпаясь падшими ангелами,

наказанными вновь прожить,

заслужить возврат в Небытие.

Продираясь на дне сквозь

груды разбитых сосудов -

одичавших с потерей функции

исходных Сил Разделения;

из бездны бентоса

через “снежинки моря” -

выделения, умирания -

от уютной плотности Зла

к невесомости Света,

надо всплывать медленно.

Щемящая точность пилпюля

порождает чудовищ логики:

Тьма - не отсутствие света,

а творение по умолчанию

до её названия Ночью.

Мессия придёт досрочно,

не в год 6000, а в субботу,

соблюдённую всеми

ИЛИ НИКЕМ.

Теорему, факт, наблюдение

обобщай, пока упрощается.

Непонятное руби на случаи.

Сложность -  эстетика знания,

да и его экономика

заменяет его исходные

этику и мотивацию.

По кратчайшей дороге

идём к безвопросности

по влажной густой траве.

Даже в моменты эврики -

осознав сдвиг парадигмы,

но ещё не почуяв выгоды -

мозг цепенеет в ужасе:

зверушка боится света.

Мы живём в восприятиях

как червячки в яблоках.

Реальность удобно съедобна,

пережёванная иллюзиями,

в расфасовке лже-времени

лже-пространства личности.

Какие там братья по разуму,

понять бы соседа по лестнице.

Бесконечна война со Спартой.

Всё полезное — туалеты,

оружие, пропаганду —

влечение чистить улей

(фашизм) абсорбирует.

Ну, чуть с опозданием.

На малых зазорах времени

и ревности двух фашизмов

держатся все демократии.

Фашизм быстр в эволюции,

как малые вирусы РНК,

сладок душе большинства:

страх общих врагов слабее

надежды делить добычу.

Мы - тоже не случайность,

чёрные лебеди статистики,

мутации на всякий случай.

Надолго грядущая ночь,

но только-выжить нетрудно:

держись у костров памяти.

Интернет возродил Поэзию Брани -

праматерь всех языков:

гейзеры горькой ненависти

бьют со строк комментариев.

Клеймят “Рашкины поцтриоты"

“жопулизм" Обаме и “украм"

“либерастов” и жидо-чего-то-там.

Но это тоже культура

и мета-мораль Поэзии:

создание мемов, мечта о чистом,

какой-то мутант любви.

Как и при встречах звёзд,

между съесть и не съесть ближнего

есть частичные поглощения:

в материи — как при сексе,

во времени — паразитизм.

Если недолог век микроба,

то у макроба жизнь сложна:

пустые хлопоты секса,

восстания раковых клеток,

много врагов, старение,

ненужная сложность мира.

Что есть личность,

союз нерушимый клеток?

Но восемь недель обновляют

всю материю тела.

А в ускоренном времени

даже полная жизнь —

случайная вспышка материи.

Как скользит смысл организма

в расщеплении метаморфоза,

в химерах и агрегатах амёб?

Вызывающе обнажённая

наглая тайна Живого

ещё не приручена Биологией.

Организмы, голобионты,

племена-ли, виды-ли, гены -

кто субъект Эволюции?

Может ли, “хочет” ли Эволюция,

как динозавров, покинуть нас,

ради чего-то нового?

Не так уж мы совершенны:

геном переполнен обломками

смертельных схваток с микробами.

Осознание своей смертности

мы топим в надеждах

на вечность страны и вида.

Но осознав все высшие смертности,

как силы найти чтоб жить?

Не проси, не надейся, не бойся…

От Кембрийского взрыва жизни

идёт моя родословная

через Пермское вымирание,

Астероид и Интернет.

Я выполнил долг размножения:

четвертинки - 13 внуков

унесут семена генома

в непостижимость Будущего.

Люди, как и термиты,

создали касты профессий:

полезные сдвиги личности.

У нас, у воинов Знания,

абстракция  суть оружие,

троп и лопата мысли.

В Литературе-же это ново:

пугает, чешет и злит.

Но языку, включая Поэзию,

придётся освоить нашествие

наших связок и терминов.

Выбор из двух радостей

свободнее чем двух зол.

Свобода - это надежда,

а не детали выбора.

Сравнимое, но ОЧЕНЬ

большое и долгое,

кажется бессмертным,

внимательным Богом:

замыканием постижимого,

смыслом сферы присутствия.

Когда Жизнь металась,

в кислородном угаре,

наливаясь метаболизмом,

туда и обратно - на сушу

и в многоклеточнось…

Встреча на пожирание

трёх блуждающих клеток

скользнула в чудо слияния:

общую клетку с ядром:

первый интеллигент,

химера-эукариот,

два шага до человека.

Скалы, вода, СО₂…

Градиенты протонов

в термальных ветрах

легко создали живое.

Эукариот к Интернету -

тоже недолгий путь.

Великим прыжком и чудом

стали сами эукариоты:

сильные и громадные, они

потянулись  к сложности.

Редкие зёрна мудрости -

ищите таких в космосе.

 Геологически недавно

ушли все “другие люди”.

Геологически скоро уйдут

шимпанзе, гориллы, оранги.

Убрали себе подобных и

продолжили уточнение (войнами)

кто ж и впрямь владеет Землёй.

Без соперников и свидетелей

встретим милых братьев по разуму.

Конструктор ad hoc, эволюция

неоптимальна, слепа и бездумна,

без памяти, плана, изящества.

Наши геном и сознание

полны устаревших деталей.

Не несмотря на это, а в этом

Наши высшие чувства.

Бессмысленность мира -

не повод отчаяться.

Клетка -  не заперта,

остров - необитаем;

на свои опиоиды -

страха, воли и радости -

строится вся избушка.

Наука как танец дервишей,

как сладость регрессии:

услышать шепот абстракций

и жить с ними как в таборе.

Я вижу лица понятий,

их страсти и отношения.

Общение с ними и есть наука.

И мир стал уютней:

ками за каждым камнем

подругой в каждом порту.

Первобытное суеверие

очистило накипь в душе

от вяло-текущей мерзости

обычной и взрослой  жизни.

Строгим рисунком по мягкому

скользит мой контакт с миром.

Кисло-сладким ручьём ущелья

между Страхом и Восхищением.

Боль восприятия в сладость измерить,

на сушу Поэзии с моря Науки.

Старый самец человека,

крадусь по оврагам улиц,

верный законам физики,

гражданству Антропоцена,

с тем же колчаном  желаний.

В сладости догорания,

очиститься от добычи

раздачей вещей и знаний

и местью - добром за добро -

близким людям и птицам.

И на пустой желудок,

опустошив колчан и карманы,

эмигрировать вон из жизни.

Строгим рисунком по мягкому

скользит мой контакт с миром.

Кисло-сладким ручьём ущелья

между Страхом и Восхищением.

Боль восприятия в сладость измерить,

на сушу Поэзии с моря Науки.