|
 |
 |
| Номер 8(65) август 2015 года | |
Виктор Каган
 |
|
* * *
От жажды умираю над ручьём
Франсуа Вийон
верлибр говорят это просто проза
неровно нарезанная на грубые ломти строк
неловкий изыск не умеющих рифмовать
и паковать слова в пакетики метрик и ритмов
так что каждый журден
лишь вчера открывший что он говорит прозой
и наугад тычущий в клавишу еnter
начинает казаться себе поэтом
ладно
я же не спорю
я открываю библию
где воля рифмуется с жизнью
молитва с дыханием
дыхание с пульсом мысли
где волны смиренной страсти
стремятся к берегу гнева
и золотой песок прощенья лижут
ласковыми языками
где песнь возникает из песни
где чистота стиха
белее любой белизны
которая не разлагается на семь цветов радуг
где птица скользит по тайне
между крылом и каплей земного шара
в усталой ладони
бога
в начале
была не словесность
а слово
рождённое из
косноязычных вибраций верлибра
между створками связок
как жемчуг между невзрачных створок моллюска
как дух между сложенных вместе ладоней
а вы говорите проза
ну что ж говорите
рифмуйте под стук метронома
кайфуйте в дыму филологий
но не пропустите
не прозевайте
не упустите
свободы
таящейся в клетках классификаций
как муза на ложе прокруста
уста не сводимы к губам
потрескавшимся от жажды
над родником верлибра
а вы говорите
проза
***
непостижимый
всеведущий
всемогущий
вездесущий
не играет в кости
небо в клеточку
география в клеточку
демография в клеточку
сердца в дырочку
души дымом восходят в небо
кости отхрустят
и тихо истлеют в земле
кесари своего не отдадут
ещё и прихватят богово
шахи во сне бредят матом
цари царицы царевичи и царевны
свиты кабинеты министров
отобранная обслуга
отборные офицеры кони ладьи пушечки
за рядами пешечек
что пешки считать
они ещё себя нарожают
ожог растворён
в царской водке полудня
хлопья пепла
неразличимы в ночи
как серая кошка
день встаёт на закате
и догорает в рассвете
чёрное неотличимо от белого
ненависть от любви
колыбель от гроба
умные верят в науку
умеющую много гитик
в политиков
власть которых
знающие говорят
от бога
а этот дурачок
эта дурочка
эти дурачки
чёрная пешка у белых
белая пешка у чёрных
сбивчиво и нескладно
просят прощения
за чужие грехи
которые боль сделала своими
простите говорят простите
что возьмёшь с дурачков
слёзы любви замерзают
в раскалённом воздухе
как след реактивного ангела
***
вот он стоит
***
истёртые
пыльные
заросшие паутиной
слова
выползают на свет
выстраиваются в строки
страницы
ор ораторий
перековывают орала
на мечи и забрала
заряжаются ражем
покорения горизонтов
маршируют
по солнечным зайчикам любви
теням перепуганных птиц
дыханью надежд
в мясорубку войны
и выползают из неё
буквенным фаршем
прахом смысла
а он
собирает по искорёженной буковке
отогревает их в ладонях
отмывает от грязи
выправляет вывихи и переломы
радуется их ожившему взгляду
красоте
свежести
складывает в слова
простые и свободные
человеческие слова
полные жизни
любящей жизнь
последнюю её опору
и её прорастающее семя
на выжженных полях войны
а ему говорят
дурачок
дурачок
***
ошалевшая кукушка
давно сбившаяся со счёта
вешает лапшу обещаний
на уши
парочки в далёкой аллее
пары деловитых могильщиков
безутешной вдовы
детей
старых друзей
скрывающих равнодушие сослуживцев
каких-то вовсе случайных людей
и покойного
о котором
или ничего
или хорошо
подобающую случаю степенность речей
вдруг разрывает крик
на кого ты нас
вспугнутые вороны срываются с деревьев
надо всем повисает
бросающий в холод
вороний грай
и кукушка
затаившись в листве
умолкает
все расходятся
тишина
шёпотом листьев жучков облаков
шелестом стрекозиных крыл
потрескиванием сухих веток
отзывается на голоса
слышные только тебе
каждому по глотку
и сам по глотку за каждого
чья жизнь навсегда упакована
в тире между датами
прилетает ворона
осторожно косит угольным глазом
схватывает брошенный ей хлеб
потом клюёт с руки
так и сидим вдвоём
о разном и вместе
ну всё
мне пора
прости подруга спасибо
она подпрыгивает следом
потом отстаёт
бреду к выходу
как много новых могил
а в спину
заевшей пластинкой
деловито врёт
осмелевшая кукушка
из вечных ходиков
времени
на сосновой ветке
гирькой качается шишка
***
сначала
спрашивать было рано
одни не знали
другие скрывали
третьи просто молчали
страна была широка
в ней дышали так вольно
как в никакой другой
и не любили вопросов
на всё уже были ответы
надо было только
их заучить
затвердить
запомнить
зарубить на носу
и не морочить голову
себе и другим
правда находились такие
кто призывал мальчиков спрашивать
и мальчики спрашивали
а им говорили
ты что самый умный
тебе что больше всех надо
напоминали
о любопытной варваре
или
ставили в угол
если не к стенке
потом
спрашивать было некогда
надо было прыгать а не думать
перестраивать
чёрное в белое
не пялить ум
на разноцветье вопросов
потому что ведь ясно
что оно отвлекает
но некоторые мальчики спрашивали
им отвечали то же
что раньше
только наоборот
и распальцовка
указывала куда им пойти
а слишком упрямых
вычёркивала из жизни
теперь
можешь спрашивать сколько влезет
никто и не подумает
тебе отвечать
а и ответят
уж лучше бы помолчали
тогда не спросил мальчик
теперь уже поздно
твой поезд летит сквозь время
выпавших не считают
ты крутишь какую-то ручку на стенке
как когда-то в свои золотые пять
представляя себя машинистом
ты уже большой мальчик
оставь ручку
стоп-кран не работает
поезд несётся
время
спрашивать себя
спрашивать с себя
самому отвечать на вопросы
самому отвечать за себя
чтобы завтра
иметь право ответить им
если они тебя спросят
***
в сновидениях
она ещё жива
думаешь о себе
какая же ты сволочь
столько лет не видел
не звонил
забросил
и чёрт-те куда едешь
проходишь сквозь хлам
коммунальных коридоров
в голой комнате
одинокая железная койка
на ней
съёжившаяся в сухой кокон
фигурка
ты садишься рядом
берёшь за руку
разговариваешь
и постепенно
кокон
становится бабушкой
и вы говорите говорите говорите
и всё как тогда
те кого уже нет
живут в твоих снах
словно и не умирали
иногда подумаешь
что это лишь снится
но сразу одёрнешь себя
как же так
ведь вот они
и продолжают вчерашний разговор
а утром просыпаешься
и думаешь
что они вышли куда-то
и вот-вот вернутся
но они не возвращаются
найдя в своих заграницах
чёрный хлеб
похожий на тот питерский
который любил отец
ругаешь себя за то
что не нашёл
пока он был жив
за то что ухитрился
не купить маме
эту замечательную посуду
а брату
фотокамеру и компьютер
о которых он и мечтать не мог
а сегодня это запросто
раньше
приезжая в москву или питер
ты и за месяц
не успевал повидаться со всеми друзьями
сегодня
хватает трёх дней
а завтра и их будет много
время
не покладая рук
пропалывает
память
телефонные книжки
стирает
адреса и лица
а частное от деления любви
на тех кого можешь обнять
становится
всё больше
***
вглядываясь в прошлое
с трудом узнаёшь себя
как будто
заглянул из него
в будущее настоящее
только наоборот
не кто этот мальчик
или молодой человек
с его
наивной глупостью
глупой наивностью
напоротыми косяками
за которые даже не стыдно
настолько это не ты
а
кто этот дед
которому девушки в автобусе уступают место
стреляющий сигарету пожилой алконавт
говорит
папаша дай закурить
а он поскрипывая скелетом
размышляет о жизни
будто она не уже проходит
а только ещё приходит
наступает
и никогда не наступит на голову
прикрываешь глаза
мальчик с дедом
то встречаются
берутся за руки
обнимаются
сливаются в одно целое
то выходят из него
расходятся
тают каждый в своём нигде
а ты
стоя между ними
вертишь башкой
вглядываешься
недоумеваешь
неужто это я
ты ты
кто же ещё
***
начало
находится там
где концы
сходятся с концами
но в клубке
слишком много концов
рваных нитей судьбы
в них иголкой в стоге сена
затерялась ариаднина нить
она повела бы тебя
от конца к концу
а ты бы связывал их морскими узлами
чтобы не развязались
клубок становился бы всё меньше
пока от него не осталась бы
одна ариаднина нить
которая могла бы тебя повести
от конца к концу
но
она уже ни к чему
хотя начало
так и не раскрылось
***
змеи
узловатых вен
обвивают
узловатые пальцы
поднимаются выше
набухают под тончающей кожей висков
сползают по ногам
чтобы скользнуть в траву
и наслаждаться свободой
и снова ползут вверх по усталому телу
шаркающий шаг
короче гудящей ступни
тонкая нота
в городском многоголосье
вслушивается в себя
птицей меж прутьев рёбер
вопрос
не ждущий ответа
который придёт
когда зеркало неба
у губ останется чистым
а пока
улица ладонями стен
хранит от ветра
вершащего свой путь
пилигрима
***
эх
как строил
ах
как строил
ох
как строил он шинель
копейка к копейке
год к году
день к дню
час к часу
ту самую
из которой
мы все и выросли
но
не выросли
она приросла к коже
проросла в душу
из неё выросли песни
о серой шинели
грохочущие маршами
в такт сапогам
чавкающим кровавой грязью войны
его
вытряхнули из шинели
мы
учились делать из неё скатку
подтыкать полы
чтобы не путались в ногах атаки
спать
укрыв ею спину
кроить из неё пальто
из остатков нарезать стельки
и не вспоминать
ни о бедном акакии
ни о николае васильевиче
в стране накрытой
серой шинелью
под которой
ухитрялись
любить
становиться людьми
мечтающими построить шинель
чтобы
её сняли с нас
в ближайшей подворотне истории
по приказу
накрытой ею страны
которой
мы сами и были
***
в окне напротив
сосед
готовит еду
что-то чистит режет трёт
помешивает
пробует с ложки
задумывается
что-то подсыпает
опять пробует
убавляет огонь
достаёт
из шкафчика посуду
ложки вилки ножи
смотришь и думаешь
какой в этом смысл
зачем всё это
как это в общем банально и мелко
а сам
чистишь
режешь
трёшь
помешиваешь
пробуешь
прикидываешь
какие лучше тарелки
спохватываешься
кладёшь в морозильник водку
вот теперь порядок
и мир
наполнен покоем и смыслом
а сосед
достаёт из холодильника графинчик
смотрит на меня в окне
и думает
что он там возится
какой в этом смысл
зачем всё это
взгляды встречаются
машем друг другу
привет
поворачиваемся
и говорим в комнату
готово
|
|
|
|
|||
|
|||
