Номер 9(66)  сентябрь 2015 года
Вера Кузьмина

Имя фамилияДевочка рисует
Стихи

Возвращение. Ненадолго

А рванули, Рай, за старую церковь -
Поваляемся в пахучей полыни?
Знаю, выросла, но все-таки Верка,
И глаза все те же - серое в синем.

Облака над нами - белая вата,
То, большое - как пузатая панда...
Знаешь, бабка говорила: когда-то
Здесь тюремщики хлебали баланду.

Здесь? А в церкви - ты не слышала, Райка?
Их гоняли по Вороньже работать,
А потом давали черную пайку,
Вертухаил старый дедушко Зотов.

Твой папашка не дает алиментов,
У пивной все ошивается бочки,
А у матери у Божией ленты
Как у Майки, у завмаговой дочки.

Райка, бабка говорила, что ходит
Бог невидимо по улицам нашим.
Подсказал бы, что помрешь через годик -
Заплатил бы, может, пьяный папаша.

Райка, в церкви, говорят, Бога нету -
Там цемент, горбыль, щелястые доски,
И четыре или пять вагонеток,
А святых-то забелили известкой.

Не известка - так залезть, поглядеть-ко,
Говорят, святые были - как мы же,
Ну не все, а третья часть - малолетки,
Кто в огне и на кресте-то не выжил.

Хорошо лежать в полыни и кашке,
Да пора мне уходить из июля.
Ты смотри, не перепачкай рубашку,
Божья Матерь заругает - грязнуля.

Мне ведь, Райка, сороковник - хренею,
А тебе осталось ровно двенадцать.
Мы обнимемся по-детски - за шею,
Я приду еще...пора расставаться...

Полетела? Ну, счастливой дороги.
Я стою, и перехвачено горло.
Ты спроси там, Рай, у Господа Бога:
Можно сделать, чтобы дети не мерли?

 

Лето сорок пятого

Шли в сорок пятом по домам солдаты.
Поспать бы... вон хозяйка рубит жердь -
И был ночлег случайным, как когда-то,
Два месяца назад - случайна смерть.

Топила баню, щурилась от дыма.
Две стопки наливала: "Будь здоров...
Война, война, разлучница голима,
Полсотни баб да восемь мужиков,
И те старее лапотной подошвы...
Тебе, служивый, сколько? Пятьдесят?
Родить бы Ваньку - скоро ты уйдешь ведь.
Неуж не пожалеешь, слышь, солдат?"

Слегка тянуло холодом от пола
И запахом соломенной трухи.
В углу закрыл глаза святой Никола:
Ничо я не видал, каки грехи?
Вздыхал огонь, в беленой печке шаял,
В жестянке Ванька мокрый тихо чах.
Страна лежала - сильная, большая,
Со скомканной Европой в головах.

Не кончилась страна: деревни, чащи,
Москва, глаза Ванюшек и Марусь...
Крестили бабы спины уходящих,
А в теплых животах -
Толкалась Русь.

 

Что-то вроде колыбельной

Зыбаю, позыбаю,
Отец ушел за рыбою.
Мать ушла пеленки мыть,
Дедушко дрова рубить.
Дедушко дрова рубить,
Баушка уху варить
(Колыбельная моего детства)

Никогда не пели мне: баю-баю-баюшки,
Пели: батя ловит рыб, будет рыбий мех.
А окраина всегда на краю, на краешке,
А внизу река и ров, общие для всех.
Никогда не пели: спят рыбки-птички-заечки,
Пели: дед ушел дрова тюкать во дворе.
Батя пьяный на крыльце в полосатой маечке
Отморозил полстопы ночью в ноябре.
А четвертый бабкин дед утонул под Тесаным,
Камень Тесаный высок, сверху пять берез.
На окраине полынь вся покрыта росами,
А в полыни дядя Вить, снова не тверез.
Никогда не пели мне: баю-баю-баюшки,
Пели: бабка чистит щук, чтоб кормить семью.
А окраина всегда - на краю, на краешке,
Да по тоненькому льду, да по острию...

 

Собачий поселок

Потянет к печке в холода,
В дожди - тем паче...
Поселок Красная звезда
Зовут Собачий.

Пусть на куличках у чертей -
Айда со мною,
Спасет от тысячи смертей
Тепло печное,

Спасут картоха и кровать
Времен Хрущева...
Все есть, чтоб жить - не выживать,
Чего еще вам?

Все есть - святые и волхвы,
Соседки-крали,
Обои редкой синевы -
На базе брали,

Щенок на улице ничей,
В снегу вороны,
И тихий голос у дверей:
"Открой, не трону..."

 

Девочка рисует

Я читаю сказку: бабка и корыто, рыбка золотая - плавники дугой. В кухне пьяный батя спорит с дядей Витей, будто бы у русских рай совсем другой. Папиросой в шторке батя дырку выжег, Витя засмеялся: будет нам буза. Мамка пилит батю: пьяница да рыжий, нарисую бате черные глаза. А в раю, наверно, сладкая малина, кормят шоколадом, колой, шаурмой... Мишка тети-Танин, жирная скотина, мне кричал недавно: батя мой - не мой, что на самом деле батя - дядя Витя, и шептались бабки кучей на крыльце: "Ох, глаза-те черны...сходства не ищите, нету ни в повадке, ни в самом лице." Мама называет дядю Витю "мачо". Я раскрашу батю с головы до пят...а в раю, наверно, бабки не судачат, и не топит Мишка маленьких котят.
"Провожу Витюху...Не играй у печки. Маме скажешь: пили с дядей Витей морс." А в раю, наверно, теплые крылечки - чтобы пьяный батя ночью не замерз...

  

Донюшко-доню

Донюшко-доню, беги на кухню,
Там на столе чугунок картошки.
Мячик оставь и не трогай куклу,
Нам же сказали - с собою трошки.

Донюшко-доню, Параску вбили,
Вот и ее сарафанчик синий...
Ладно, уехать успел Василий,
Все поспокойней, кажись, в Хатыни.

Чуешь, командуют: "Юде, топай!"
Пан офицер молодой, да ранний.
Донюшко-доню, сосед наш Степа,
Что молоко куповал - в охране.

Степушка, нет на тебе погонов,
Только повязка, она не в счет ведь.
Степушка, нас-то куда погонят?
Что ты казав - отбивать чечетку?

Чуешь, мой свекор женат на русской -
Степа, какие же мы евреи?
Вот - от Явдохи остались буски,
Жинка износит на белой шее.

Ленту возьми - как подвяжет косы,
Скажет любой: хороша хозяйка...
Степушка, что ты казав? ...по носу,
Не по родне узнаются Хайки...

Донюшко-доню, там кто? Солдаты?
- Мамо, гляди, как шагают ловко!
Мамо, у дядей зачем лопаты?
...Мамо, а можно не быть жидовкой?

 


К началу страницы К оглавлению номера
Всего понравилось:9
Всего посещений: 5103




Convert this page - http://7iskusstv.com/2015/Nomer9/VKuzmina1.php - to PDF file

Комментарии:

Виктор (Бруклайн)
- at 2015-09-24 18:13:02 EDT
Окончание:

И ужасно мне тоже нравится:

На осевших сосновых воротах
Досыхает рыбацкая сеть.
Мне охрипшей прокуренной нотой
Над провинцией тихой лететь.
Здесь ответы — лишь «по фиг» и «на фиг»,
Здесь, старушечью келью храня,
С чёрно-белых простых фотографий
Перемёршая смотрит родня,
Здесь в одном магазине — селёдка,
Мыло, ситец, святые дары,
А в сарае целует залётка
Внучку-дуру — бестужи шары.
Половина из нас — по залёту
Заполняет родную страну…
(Блестяще сказано!)
Мне — охрипшей прокуренной нотой
По верхам — по векам — в глубину —
В ласку тёплой чужой рукавицы,
В стариковский потёртый вельвет…
Дотянуть. Долететь. Раствориться.
Смерти нет. Понимаете? Нет.

Вот какая густая фактура, какая точность деталей! Блистательные стихи! А мне скажут, что это пошло, что это традиционализм какой-то. Да я вообще традиционалист, я такой же «совок», и мне ужасно это нравится. Вот замечательное стихотворение «Всего
лишь сохнет бельё»:

На вокзале гудят электрички,
После дождика город просох.
Осыпаются яблони-дички
На колени уставших эпох.
(Это очень здорово сказано тоже.)
Сушит ветер трусы-парашюты,
Ползунки и футболки мужей.
Под заборами кашка и лютик,
Над заборами — синяя гжель.
И на лавках сидят с разговором —
Каждый тёплому вечеру рад —
Работяги, студенты и воры,
Пиво пьют и ментов матерят.

Я не буду дальше читать, но это очень хорошее стихотворение, любовью большой проникнутое. Понимаете, как-то удивительно: как только человек впадает в пафос, тут же ему изменяет литературное чутьё; а пока он просто пишет о том, как он любит всё это, всё у него получается, и вообще он большой молодец.

Виктор (Бруклайн)
- at 2015-09-24 18:11:14 EDT
Из выступления Дмитрия Быкова на «Эхе Москвы»:
Я вам могу рассказать о моём недавнем литературном открытии (может быть, вам это понравится).
Я прочёл стихи Веры Кузьминой. Вера Кузьмина живёт в Каменск-Уральском, она работает медсестрой, ей 40 лет. Стихи она пишет последние 5 лет. Она получила приз на конкурсе «Заблудившийся трамвай». Она пишет довольно… Знаете, вот такого яркого ощущения дебюта у меня не было, может быть, со времён Марины Кудимовой. Она и похожа немного на Марину Кудимову, но лучше, как мне кажется. И она похожа немножко на Марию Аввакумову, которую потом тоже унесло в какое-то безумие. Я помню её стихи: «Но ты очнись, потухший свет, скорей! // Зачем ты спишь, когда не спит еврей?» Но мне казалось, что начинала Аввакумова очень ярко. Я помню, как Слепакова восторженно её приветствовала и говорила: «Вот! Мясо, мускул есть в стихах».
Так вот, Вера Кузьмина. Очень большая её подборка появилась сейчас в «Дне и ночи», хорошем красноярском журнале (можно найти в журнальном зале), и в одном петербуржском альманахе (не вспомню сейчас название) лежит буквально целая книга её стихов. Она, как и Борис Рыжий — такой поэт Урала, несколько упивающийся, по-моему, иногда чрезмерно уральской местной экзотикой, диковатостью и несколько демонстративной пьяной несчастностью, — в общем, поэт настоящий. Видно, что она очень хорошо владеет инструментарием современного стиха.
Понимаете, что появляется иногда? У неё появляется такая довольно противная, к сожалению, интонация… Я вам сейчас попробую продемонстрировать. Интонация: «Ну да! А что? Да, вот мы такие! Мы — русские. Мы самые несчастные, поэтому самые лучшие». Её может унести в том же направлении, в котором унесло Аввакумову. Но у неё есть лирическая сила, лирическое чувство, есть свои интонации — ну, есть свой материал. Поэт вообще должен приходить со своей территории. И у неё есть этот быт полудеревенской, окраинной уральской жизни, этих двухэтажных деревянных бессмертных домиков, этого белья, которое сушится на верёвке, этих тёплых вечеров, когда сидят хмельные мужики. У неё очень точно подборка в «Дне и ночи» названа — «Совки». Она, как мне кажется, настоящий поэт.
Но посмотрите, куда её может унести и что, по-моему, неправильно. Кстати говоря, я говорил о том, что Бродского делают имперским поэтом. Как видите, корневая Россия сопротивляется. Вот её стихотворение «Бродскому и не только» с эпиграфом «На Васильевский остров // Я приду умирать…»:
Гаражи, да сараи,
Да дощатая гать…
Что ты, Бродский, забаял?
Что придёшь умирать?
Расскажу, как, до дому
Не дошедши — на кой? —
Я к проулку Речному
Прижималась щекой,
А старуха Парася
У ворот подняла:
«Эко чо, напилася…
Ведь спалишься дотла.
Шибко быстро да просто…»
И отчистила грязь.
Твой Васильевский остров
Маловат для Парась.
Что ты баешь: по-скотски?
Мол, холопская кровь?
Как презрительно Бродский
Вскинул рыжую бровь!
«К равнодушной Отчизне…»
Слышь, во все времена
Нам Россия — для жизни,
Вам — для смерти дана.
Мы не братья и сёстры
Перед нашей страной:
Вам — Васильевский остров,
Нам — проулок Речной.
Отвратительное стихотворение. Отвратительное прежде всего по такой интонации высокомерия. Кто она такая, чтобы обращаться к Бродскому — «слышь»? Надо всё-таки уважительно разговаривать с поэтом. Почему, собственно говоря, тот факт, что она сильно напилась в проулке Речном, как-то поднимает её над Васильевским островом? Это очень плохо. И, Вера, если вы меня сейчас слышите, очень плохое стихотворение вы написали — по-человечески плохое и эстетически. Это тем более обидно, что у вас есть превосходные стихи, стихи, которые выдают в вас блистательные зачатки. И мне очень жаль, что в самое ближайшее время, наверное, вас будут приватизировать критики, типа Бондаренко. А вы не давайтесь, не давайтесь! (Окончание в следующем посте)

Владимир Сорин
Вичуга, Россия - at 2015-09-24 17:46:22 EDT

Читаю и берёт до слёз -
Я в восхищении снимаю шляпу
И, бескорыстно, как дворовый пёс,
Я Вам протягиваю лапу!

_Ðåêëàìà_




Яндекс цитирования


//