Женька

На водительском сиденье белел клочок бумаги. Откуда взялся? Может, я сама утром выронила?
Повернула ключ, открыла дверь. На меня обрушился душный запах раскаленной кожи. Дура я все-таки! Лишнюю тысячу переплатила за кожаный интерьер. Вопрос: зачем? Что и кому пыталась доказать? Кожаные сиденья — где? В Калифорнии, где температура в августе и девяносто, и даже сто по Фаренгейту!? Сколько, кстати, это будет по Цельсию? Тридцать или тридцать пять? Не помню, как переводить из одного в другое, да и Цельсием давно не пользовалась.

Перегнулась через руль, повернула ключ в зажигании и врубила кондиционер на полную. Пусть хоть несколько минут поохлаждает, а не то плюхнешься с разбегу в кожу эту престижную, и ожог задницы гарантирован.
Подняла бумажку с сиденья. Это оказалась продолговатая полоска из китайского печенья, какие подают вместе со счетом. Полое внутри, в нем непременно такая вот полоска бумаги, а на ней напечатано какое-нибудь пожелание. Или предсказание. Как правило, приятного содержания. Такая вот невинная и недорогая традиция китайских ресторанов.

Развернула, прочла — точно, предсказание: “Your dearest wish will come true tonight.” Очередная приятная глупость. Скомкала, поискала глазами урну, не нашла, сунула бумажку в сумку — дома выброшу. Уселась за руль. Все, поехали. Кондиционер шумел вовсю, и внутри уже не было огнедышащего пекла. Тронула с парковки, выехала под светофор на улицу.

Позвольте, а откуда вообще взялась эта китайская бумажка? Машина весь день простояла запертой. Ни в каком “восточном” ресторане я уже с полгода, наверно, не была.

Мистика...

Ну и черт с ней! Так, куда теперь — домой? Зачем туда спешить? Там наверняка еще душно и жарко. Успеть только к восьмичасовым новостям. Сотворю себе какой-нибудь коктейль со льдом и вытянусь на диване под репортажи о бейсболе и сексуальных маньяках.
Даешь маньяков! Серьезно, что-то очень уж давно ничего у меня ни с кем не было. Да и на горизонте не густо... А откуда чему взяться: работа и дом. На работе мужики, конечно, имеются, но какие-то они все... скучные, пыльные и женатые. Один, правда, ничего. Даже очень ничего. Мулат, одевается стильно, и лицо, и фигура, и зубы белые... Но ведь никаких телодвижений в мою сторону не делает. А самой начинать — легко на “sexual harassment” нарваться. В этой странной стране все, похоже, на этом свихнулись: в суд подают, деньги сумасшедшие сдирают, в тюрьму сажают — за что? За взгляд, за вздох, за касание...

И почему эти телевизионные маньяки всякий раз оказываются не там, где надо? Вот ведь готовый объект: не слишком стара, не слишком уродлива... Приходи и бери.

Никому я, на фиг, не нужна, хоть вибратор покупай. А что? Вот прямо сейчас заеду — и куплю.

— Куда лезешь, корова, машины, что ли, не видишь!?

Правильно говорят об этой стране: край непуганных идиотов...

А все-таки Димка — сволочь! Трубку не снимет поинтересоваться, жива ли я еще? А зачем я ему? Нашел себе молодую, меня отшвырнул, как сношенную тапочку... Сколько той длинноногой тогда было? Двадцать. Сейчас, стало быть, двадцать три. А мне завтра сороковник исполняется... Зато теперь ему говорят: “Папаша, у вас такая красивая дочурка!” — а он злится, коронками своими клацает. Седина в бороду, бес в ребро...

Почему я вообще о нем думаю? Да потому, что столько лет — полжизни вместе. В институте познакомились. Общие друзья, пьянки-гулянки — всегда вместе. Потом эмиграция, вэлфер, бесконечные курсы английского, первая работа — его на бензоколонке, моя продавщицей в магазине, первая машина-развалюшка — ах, как радовались, символ успеха ведь! Давно это было... Будто и не с нами. Но вот встали, вроде, на ноги — и нате вам, пожалуйста: малолетка-туристочка, ноги от шеи растут. Охмурила мужика — другого слова не подберу. Со мной развелся, на ней женился, “грин-карт” ей сделал, машину купил, шмотки из “Нордстрома”, в долги по уши влез...

И плевать! Мое какое дело? Теперь-то, после всего — какое мое дело?

Любопытно: завтра хоть вспомнит — позвонить, поздравить?..

А оно мне надо? Даешь вибратор! К черту кобелей, переходим на самообслуживание.

Припарковалась у магазина, того самого. Лампочки разноцветные мигают — это среди бела дня, в витрине манекены обряжены в дырчатое белье, под ними видеокассеты с яркими картинками: сплошь длинные ноги, в точности как у той...
В подобном заведении я была всего однажды. В Сан-Франциско с Димой, много лет назад. Перекусывали в каком-то ресторане, выпили вина, возвращались к машине, ну и заглянули по пути. Мне, помню, несмотря на вино, было страшно неловко, хоть была не одна и с сугубо экскурсионной целью. А сейчас нужно войти, выбрать и купить. И продавец сразу поймет, что эту штуковину я покупаю для себя... Может, не стоит?

Так. Стоп. Довольно дергаться. Решила пойти и купить — пойди и купи. Какое кому дело, что подумает какой-то там продавец?
Внутри — после яркого солнца — электрическая полутьма. Стенд презервативов, стенд порнографических журналов, полочки с видеокассетами... А вот и то, что мне нужно. Ой, сколько же их разных! Рядом в больших коробках надувные куклы: и бабы, и мужики. Может, купить уж сразу целого надувного мужика — если с обычными не светит? Посмотрела цену: сто шестьдесят девять долларов. За куклу!? Нетушки, перебьемся, ограничимся вибратором. Этим вот, например: нормального, вроде, размера, не монстр, но и не лилипутский.

За кассой скучал пожилой дядечка.

— Сколько это стоит? — смело глядя прямо ему в глаза, спросила я.

Он равнодушно повертел штуковину в руках в поисках ценника.

— Двадцать девять. Плюс нужны две батарейки.

— Давайте уж и батарейки.

Сунула штуковину эту в сумку и пулей выскочила из магазина. Машинально огляделась — прямо, как шпионка. Уф-ф! А что — вдруг знакомые какие засекут...

Через дорогу на углу кафе, столики под полосатыми зонтами. У девчушки за стойкой попросила двойного “экспрессо” и остаток пространства в стакане заполнить “френч роаст” — это обычная моя убойная порция кофеина. Села за свободный столик, вынула сигарету, стала шарить в сумке в поисках зажигалки — и наткнулась на скомканное китайское предсказание.

“Your dearest wish...”

Как это будет по-русски? Самое острое... нет, самое сильное... самое главное желание...

Нашла наконец зажигалку, прикурила.

А есть оно у меня — Самое Главное? Наверно, есть. У всех есть, чем я хуже?

Очень давно, еще в “прошлой” жизни, классе в девятом или десятом, развеселая наша компашка решила заняться искусством. И для начала — сочинить рок-оперу. Тогда это было жутко модно: после “Суперзвезды” крыши поехали и у Тухманова, и у Рыбникова с Марком Захаровым... Вот и мы решили примкнуть к движению. Кто-то из ребят предложил тему Колобка, в сценической версии — “История Трех Соблазнов.” Медведь, волк и лиса олицетворяли, соответственно, деньги, славу и женщин. На последнем соблазне герой-Колобок по плану спотыкался...
А ведь и подростки бывают мудрецами! Вот они, три главные вехи, три отправные точки. Меняем в моем случае женщину на мужчину: я не лесбиянка — и поехали!

Деньги... Бля! Или лучше по-английски: “Oh shit!” Зарплаточки моей гаденькой не хватает ни на что. Покупка приличной косметики всегда сопряжена с нелицеприятным диалогом с самой собой и, в конце концов, опустошением кредитной карты. Будь у меня два источника дохода, как во всех порядочных домах, то есть, будь у меня мужик, я могла бы ему скандалы на эту тему закатывать...
Стоп! Мужик — это из пункта третьего. Пока что о деньгах...

Итак, были бы деньги... А кстати, сколько мне нужно? Выплатить по кредиткам. Выплатить за машину. А может, купить другую? “Мерседес”? “Ягуар”? Да ну их на фиг, бензин жрут, как миноносцы, а мне говорили, что именно в “Хонде” моей я хорошо смотрюсь.
Что еще? Дом купить. Чтобы за стеной дурная соседская собачонка по ночам не гавкала. Большой дом с бассейном. Чтобы лежать нагишом возле собственного бассейна. Нанять садовника: трава, цветы... может быть, даже малину посадить? И еще: чтобы кто-нибудь приходил бассейн чистить. Раздевался бы — и в бассейн со шваброй... стройный, мускулистый...

Стоп! Это я опять на третий пункт повестки сползаю.

Вернемся к деньгам. Работу, конечно, бросила бы. Пусть кто-нибудь другой моему придурку шефу жопу его поганую лижет.
Издала бы полное собрание собственных сочинений. Не в России, где каждому говну за свои же деньги кланяться нужно, а прямо здесь, в Сакраменто. Хоть и впятеро дороже, зато заплатил, получил — и все. Потом прокатилась бы с презентациями по Америке, по России, в Израиль бы наконец съездила... Останавливалась бы в лучших гостиницах, выступала в лучших концертных залах. Почему нет — если деньги?
Та-ак... Похоже, это переход ко второму пункту. К “волку”. К славе, то есть.

Я прозаик. Про каких таких “заек”? — спрашивает новый русский из старого анекдота...

Пишу короткие романы и длинные рассказы. Сочинительством баловалась с детства, но серьезно окунулась в нелегкое это ремесло только в последние годы. Когда с Димой все так получилось. Может быть, это стало попыткой заполнить пустоту, попыткой доказать — кому? — ему прежде всего, но и самой себе тоже, что я — не клочок туалетной бумаги, а некая самодостаточная единица.

Написала первый свой рассказ. О несчастной любви, естественно, о чем еще я могла тогда писать? Вечная тема, расцвеченная блестками заморской жизни. Набралась наглости — и отправила в Лос-Анджелес, в русскую газету. А там — ну кто бы мог подумать? — взяли и опубликовали. И просили присылать еще. Знакомые звонили, поздравляли. А Дима не позвонил. Может, не читал?

Но я все равно окрылилась. Сочинила один за другим четыре коротких рассказа — портреты нашей иммиграции. И отправила в ту же газету. Оттуда позвонили. Сказали, что узнаваемо, пожалуй, даже слишком узнаваемо, гипертрофировано. Я, помнится, ответила, что ежели не было бы узнаваемо, то нафига писать. Мне ответили, что да, конечно, что они там, в редакции, еще почитают и непременно включат в планы на будущее. Короче — проехали. Все ясно: читатель узнает себя и обидится, а газета есть бизнес.

После этого я взяла “творческий отпуск”, села в “Хонду” и укатила в горы. Сняла там маленький коттедж в лесу и за неделю написала роман. Исторический. Про неземную любовь юной Нефертити к юному Тутанхамону. Плевать, что эти двое из разных династий, разных эпох и при жизни никак не могли пересечься. Для меня это было фантастическим наваждением, в романе этом было столько любви!

Димка, подлец, отреагировал старой частушкой: “Мы с миленочком вчера целовались до утра. Целовались бы еще, да болит влагалищо...”

И вот эту, как он ее назвал, порнушечку от литературы опубликовали в Питере. Еще и презентацию устроили: не то в Таврическом дворце, не то в районной библиотеке. Приглашали, но я не поехала: денег пожалела. Вообще после развода с Димой в России не бывала. Вместо этого грохала деньги на международный телефон. Ведь и родные, и друзья — все там остались. Здесь никого. Так, знакомые...

Значит, что получается? Пункт первый обеспечивает пункт второй? Ничего подобного! Ведь со времен той древнеегипетской фантазии ни единой строчки не сочинила! Талант за деньги не купишь — мысль, конечно, замшелая, но, увы, справедливая...

Пока курила, кофе почти остыл. И про сахар забыла — вот дура! Пришлось встать и идти за сахаром. Через два столика от меня сидел мужик — сидел и пялился, буквально поедал меня глазами. Ого-го! Я еще не списана в утиль! Крупный такой мужчинка, что называется, дородный, бородка с проседью. Улыбнуться ему? Или даже подсесть, поинтересоваться прогнозом погоды?

Глупости! Ненавижу бородатых. У Димки, когда мы стали встречаться, была борода. Ну, не совсем борода, а так — козлиное нечто. Кололось это “нечто” ужасно, весь кайф отбивало. Я, помнится, долго терпела, месяца три. И все-таки заставила его это “нечто” сбрить к чертовой бабушке.

Да и с погодой все ясно: завтра будет то же, что и сегодня. Приеду домой — и под душ. Или в бассейн — вместе с детишками из нашего комплекса. Или и то, и другое. А завтра с самого утра — сумку в багажник — и в Рино. Отмечать сама с собой собственный юбилей. Номер в “Эльдорадо” заказан на две ночи — отосплюсь. Проиграю в “очко”, в “одноруких бандитов” и в рулетку долларов сто, ну сто пятьдесят — больше просто жалко. Оторвусь в сауне с массажем, маникюром и педикюром. А вечером на какое-нибудь шоу. Все равно на какое, лишь бы с мужиками: обнаженные атлетические торсы...

Ну тебя на фиг, жирняга бородатый! Сидишь — и сиди себе. Хрен я к тебе подсяду. Как говорит в таких случаях мой приятель Павлик: “Не для тебя цвету!”

Итак, размешиваем сахар и переходим к пункту третьему — не то кофе совсем остынет.

Павлик — хороший парень, но... Но и не более того. А мне обыкновенный настоящий мужик нужен. Ой, как нужен!..

Вопрос: а кому не нужен?

Вот, например, Лариска, подруга моя, у нее проблема мужиков на первом, на втором и на третьем месте. Готова, кажется, лечь под первого встречного... ну, как минимум, под второго. Павлик сказал о ней как-то — “огнедышащая вульва”. Я до подобных крайностей, вроде, не дошла. Хотя вот уже и вибратор купила. Надо будет, кстати, штуковину эту сегодня же испробовать.

Вскоре после истории с Димкой в газетах прогремела сенсация: интервью с одной дамой. Днем она служила на приличной должности в одной из престижных фирм в даунтауне, а по вечерам подрабатывала проституткой. Она, дама эта, популярно объясняла читающей публике, что одно другому отнюдь не противоречит, что она любит секс как таковой, и что наиболее верный способ этот самый секс поиметь — пойти и “сняться”. Деньги, конечно, лишними не бывают, но не это главное. Главное — неограниченный источник потенциальных партнеров.
Ознакомившись с сенсацией, я даму эту, разумеется, сурово осудила. И двинулась по ее стопам. Целых два раза.
Нет, я не планировала таким образом зарабатывать. Просто облачилась в нечто облегающее, завлекающее, намекающее и отправилась в некий “клуб для одиноких”. Господи, какой это был ужас! Бабы — сплошь престарелые коровы. Мужики — сплошь престарелые — нет, даже не быки, а — тюфяки. Я выскочила оттуда, недопив заказанный коктейль.

Во второй раз, едва отдышавшись от первого, то есть, недели через три отправилась на дискотеку. Молодежную! Ну, дура — она и есть дура. Девочки там все — не старше той, длинноногой Димкиной. А мальчики... Наполовину откровенно “голубые”. На вторую половину — ухлестывают вовсю за теми девочками, которые не старше... Себя я ощущала, как пожилая мадам в краснофонарном заведении, только вот почему-то никто не нес мне денег. Оттуда я точно так же выскочила, не допив...

И все. И более никогда. Ни под дулом пистолета! Завлекающе-намекающее повесила в самый дальний угол. Не забыть, кстати, взять его, платье это, с собой в Рино. Если оно еще налезает.

Да что это я все о тряпках да мужиках? Ребенка так и не родила — вот что печально. Дима не хотел. Говорил, что не время, что потом когда-нибудь. Вертинского цитировал: “Я был против! Начнутся пеленки. И для чего свою жизнь осложнять?” А я, дура, не настаивала. Родов боялась, боли боялась, ответственности боялась...

Вот завтра в казино подцеплю первого встречного, затащу в номер и заставлю себя обрюхатить. Или все — поздно, ушел мой поезд? Тогда, может, взять приемыша? Непременно мальчика. Потому что девочка у меня вырастет такой же стервой, как я сама.
Где эта чертова китайская бумажка!? Ни в карманах, ни в сумке нет. Ладно, я наизусть помню: “Your dearest wish will come true tonight.”
Во-первых, с “dearest wish” так и не определилась: медведь, волк или лиса?

Деньги могут помочь натворить шума, но таланта не родят. Деньги могут помочь обзавестись ебарем, но — не другом и не мужем.

Слава создает поклонников, но опять-таки не друзей и не мужей. И уж точно не принесет денег: кто из хороших писателей в наши времена богат?

Любовь... Переходим к “во-вторых”.

Во-вторых: “will come true tonight”. Проклятая бумажка, дала бы хоть месяц, хоть неделю срока! А что может произойти “tonight”? Несуществующий любимый с моим забытым дитем на руках объявится? Заодно с домом, “ягуаром” и нобелевской премией по литературе — для меня?

Ладно, довольно! Домой пора. Там — душ, перекусить чего-нибудь, коктейль какой-нибудь, льда побольше — и восьмичасовые новости.
Уходя, все-таки оглянулась. Бородач еще сидел, как пришитый, и пялился мне вослед. Ну-ну...

Припарковалась у дома. Ребятишки в бассейне шумно плескались. Присоединиться к ним? Или под душ? Или для начала просто разоблачиться, упасть на диван и закрыть глаза? До новостей время еще есть...

Разоблачилась. Упала. Закрыла.

Жизнь прожита напрасно... Нет у меня ни “dearest”, вообще никакого “wish”. Кроме одного, пожалуй: умереть без боли и во сне. И если не помру “tonight”, значит, обманула меня китайская бумажка. Тогда — в Рино! Двое суток в забытьи, в придуманном ярком мире, где одно казино незаметно перетекает в другое, и нигде нету окон, чтобы свихнувшиеся в своем азарте игроки даже и не вспоминали, какое ныне тысячелетье на дворе...

Дверной звонок услышала со второго раза. Значит, все-таки задремала. Встала, запахнула халатик — к счастью, утром не повесила на место, оставила валяться на кресле — и пошла открывать. Кто бы это мог быть? Для почтальона, вроде, поздновато. Знакомые без предварительного телефонного звонка в гости не ходят.

В дверях стоял молодой мужчина. Нет, пожалуй, еще мальчик. На фоне бьющего мне прямо в лицо заката его волосы светились золотистым нимбом.

“Солнечный мальчик, — подумала я. — Галлюцинация. Мираж, как в пустыне. Это у меня от жары...”

— Здравствуйте, Женя, — вслух произнес “мираж”. — Я Максим. Племянник Дмитрия Александровича, вашего мужа. Не помните?

— Э-э... — промычала я, загораживаясь от солнца рукой.

Племянник Димы... У того, насколько я помню, есть единственный двоюродный брат, Мишей зовут, в Москве живет. Лет шесть назад мы с Димой, когда в Москву летали, у него останавливались. У Миши, вроде, и вправду сынишка был.

— Максим Михайлович будете?

— Он самый. Вспомнили?

— Вспомнили.

— Можно без отчества, — улыбнулся он.

— Как скажете. А ко мне — можно не на “вы”.

— Как скажете, — продолжал улыбаться он.

— Проходи, давай, а то солнце слепит.

Я отступила внутрь, и он вошел. Смешной такой, пшеничные вихры взъерошены — и впрямь солнечный! — на плече висит огромная синяя сумка “Adidas”, в руках бутылка вина и букет цветов. Розовые розы, мои любимые...

Джентльмен, изволите ли видеть!

Вошел. Протянул цветы. Следом бутылку: оттудашнюю, “Черные глаза”. И так и стоял в дверях с сумкой на плече.

Подмывало спросить: “чем обязана?”. Удержалась.

— Бросай сумку, располагайся. Пить хочешь?

— Спасибо, хочу.

Перешагнул через сумку, сел в кресло в напряженной позе олимпийца. Или незванного гостя. Сказал:

— Жарко у вас.

— Welcome to California! — металлическим голосом телефонного турагента съязвила я. — Откуда ты взялся?

— Из Москвы, — ответил он. — Прилетел в Нью-Йорк, потом пересадка в Цинциннати, потом в Дэнвере...

— Ничего себе маршрутик! — Я принесла виноградного сока с кубиками льда. — К кому же так стремился?

— К вам.

— К кому это — к нам?

— Ну, к тебе...

— В гости, что ли?
— Ну, как бы...

— А что же дядюшка твой, Дмитрий Александрович?

— Папа звонил ему, спрашивал. Он сказал, что не может, что к нему нельзя.

— Я знаю, почему: личная жизнь у него.

Подумала — не дурак Димка. Пусти козла в огород, в смысле, такого вот молодого красавчика к длинноногой его лахудре, самому Дмитрию Александровичу места в постели не останется. Спросила:

— А мне твой папа или ты сам — не могли позвонить?

Он, вроде, как бы смутился.

— Номера телефона не знали.

— Адрес знали, а номера телефона не знали?

— Не знали...

— А у того же Дмитрия Александровича спросить?

Он опустил голову. А я подумала: человек ведь из России, где заявиться в гости без звонка — в порядке вещей. Произнесла примирительно:

— Я могла ведь и дома не быть, уехать куда-нибудь или вообще переехать.

Налила в вазу воды, распушила букет. Розы пахли — редкость для здешних цветов.

— По какому поводу джентльменский набор: цветы и вино? На мой день рождения или просто “со свиданьицем”?

— А у вас тоже день рождения? — отозвался он из кресла.

— Что значит “тоже”? У меня завтра день рождения.

— И у меня завтра день рождения.

Бывает... На шарике земном шесть миллиардов человечков. В году триста шестьдесят пять дней. Совпадения, следовательно, неизбежны. Любопытно, сколько ему лет? На вид — совсем еще мальчик. Задать вопрос — значит, самой на встречный вопрос нарваться. Роскошь, в мои годы непозволительная...

— Сколько же тебе исполняется?

Не удержалась, дурища!
— Девятнадцать.

Я вся обмерла в ожидании. А он молча тянул виноградный сок... Воспитанный. А может, просто ему мой возраст без разницы? Тетушка Женя без возраста...

Стоп. Какое этому мальчику дело до меня? И какое мне дело до этого мальчика?

Спросила:

— Так какими судьбами?

А что — не имела права спросить?

— К вам приехал.

— К нам?

— Ну, к тебе...

Снова та же волынка. Но ведь не мог же он не ожидать подобного вопроса! Звонок в дверь, да на другом конце земли: “Здрасьте, я ваш родственник.” Даже по российским стандартам, пожалуй, чересчур.

— Ладно... Есть хочешь?

— Да.

— Тогда я займусь ужином. А ты пока что — в бассейн окунешься?

— А можно?

— Можно. В ванной комнате слева от двери на полке полотенца. Возьми какое понравится.

— А вы?

— Мы?

— Ты...

— А я ужином займусь.

И запахнула потуже халат.

Он вышел из ванной комнаты почти что голышом: на нем были очаровательные серые в клетку плавочки, в таких в нашей Америке можно показываться только на очень специальных пляжах. Но я подумала: для местного бассейна, да еще вечером — сойдет. И еще подумала: не мальчик, а живая обложка журнала “Новое поколение выбирает...” — до того хорош! В руках он держал мое самое-самое любимое желтое махровое полотенце. Что за чутье у парня: розовые розы, “Черные глаза”, теперь полотенце вот желтое...

Он сказал:

— У меня тапочек резиновых нет.

— Возьми мои, — автоматом отреагировала я.

 оба рассмеялись: размер ноги у него вполне мужской.

— Обойдусь, — успокоил он. — Я по-быстрому.

Намешала капустного салата, достала хлеб из холодильника, нарезала ветчины из банки — все, ужин готов. Вино свое пусть сам открывает.
Из ниоткуда родился вдруг экспромт:

Запахнула я халат,

Настрогала я салат.

А вином пусть сам займется:

Он Христос. А я Пилат...

Подумала: не переквалифицироваться ли из прозаиков в поэты? Выглянула в окно. Разбегаясь вдоль бортика, Максим нырял с головой и из-под воды хватал за ноги купавшихся детишек. Те визжали, а их мамаши на берегу в шезлонгах хлопали в ладоши. Веселый парень...
Итак, на меня свалился совершенно чужой человек — двоюродный племянник бывшего мужа. Что мне с ним делать? Утром уезжаю в Рино. Оставить его здесь? С ключами? Обчистит квартиру, и ищи ветра в поле. Вернусь к разбитому корыту. А не обчистит и не сбежит, так еще хуже: кормить надо, развлекать как-то, на экскурсии какие-то возить... Оно мне все надо?

И новости мои восьмичасовые... Господи, какие еще новости — гость в доме, а я вся липкая от пота! Немедленно под душ!
Пустила чуть теплую воду, подставила голову, закрыла глаза... Хорошо!

Куда он пойдет на ночь глядя? Пусть уж переночует. В гостиной на диванчике. А завтра, так и быть, завезу его в аэропорт или на автобусную станцию. С наилучшими пожеланиями. И пусть катится.

Открыла глаза, потянулась за полотенцем — и едва не грохнулась головой о кафель: в дверях стоял он. Взъерошенный, в клетчатых своих плавочках.

— Извините, я переодеться зашел, ноги ополоснуть...

А я стояла в чем мать родила, мокрая, по-идиотски обняв саму себя за плечи, и так и не дотянувшись до полотенца. Ну, не привыкла я дверь в ванную закрывать, не было повода до сих пор. Он шагнул вперед и протянул мне свое, влажное. Ухватилась за него, прикрылась кое-как.
— Вообще-то я вас уже видел под душем, — преспокойно произнес он.

— Где? Когда? — я примитивно охрипла.

— В Москве шесть лет назад. Вы с дядей Димой у нас тогда жили, помните? Папа и дядя Дима выпивали на кухне заполночь и потом поздно спали, а вы просыпались рано и шли в ванную комнату. А я подглядывал. Каждое утро. Ночь не спал, боялся прозевать.

— Господи, неужели я и тогда забывала запереть дверь!?

— Нет, но у меня была секретная дырочка...

— Сколько же тебе было?

— Тринадцать.

— Бессовестный! Подай халат.

Почему я не потребовала, чтобы он вышел, а лишь халат подать попросила? Он подал. Вышагивая из ванны, оступилась и упала ему на шею. Он подхватил руками — за локти, под грудь, вокруг спины. Сказал:
— Я с тех пор не могу вас забыть.

Пока мы устроились ужинать — стемнело. Максим откупоривал “Черные глаза”. Как мог он угадать, что в “прошлой” жизни это вино было моим самым любимым? Я смотрела на него — и умилялась: уже не мальчик, вроде, но еще и не мужчина. Нечто переходное. Подросток...

— С днем рождения, Женя!

Подняла свой бокал навстречу.

— С днем рождения, Максим!

Подумала: сейчас бы для полноты картины пару свечей и полено в камин. Хотя по такой жаре полено в камине — это даже не Голливуд, а Союзмультфильм.

— Хотите, я вам всю правду скажу? — Максим как-то весь подобрался, съежился. — А вы меня потом выгоните.

— Давай, — ответила я. — И потом выгоню. С превеликим удовольствием. А за “вы” — еще раньше выгоню.

Ну почему, почему я такая стерва, а?

И вот тяну вино — забытый вкус, жую салат, а он гонит сумбурный свой монолог.

— Попытаюсь по порядку. Если получится... Итак, мамы у меня не было. То есть, была, конечно, но я ее не помню. Отец — отличный парень, если бы не он... Но он... короче, он запил здорово. И я думал: неужели и я так кончу? Потом армия. Решил: умру, но не пойду! Этим летом — или в институт надо было поступать, в такой, где освобождение от армии дают, или убегать за границу. Экзамены вступительные в августе. Решил: не пустят в Америку, буду пытаться сдавать. Не поступлю — тогда не знаю что...

Он залпом допил из бокала. Похоже, глагол “решил” был его любимым. Ну-ну...

— Я не то говорю, это все не главное... А главное вот что: посреди моей скучной серой жизни однажды появились вы. Какая-то неземная... не знаю, как объяснить... В общем, у меня мозги поехали, все никак не мог вас забыть. Наконец решил: сейчас или никогда. Не собирался я вовсе к дяде Диме, знаю, что у него новая жена и что ему не до меня, отец позвонил ему так, для порядка. Я к вам ехал. И запретил отцу звонить вам: боялся, а вдруг вы тоже заняты и откажете!

Во мне вдруг проснулась практическая половина головного мозга:

— То есть, ты сюда, как говаривал великий Ленин, всерьез и надолго?

— Хочу остаться. Учиться. Работать.

— Тогда тебе придется найти какую-нибудь глупую американочку и жениться на ней: получишь право на работу и даже “грин-карт”. Обычно такая женитьба несколько тысяч стоит. У тебя деньги есть?

Та-ак... Я не просто стерва, я клиническая стерва! Парень смотрел на меня, как незаслуженно побитый щенок.

Извините, — сказал, — я пойду, пожалуй.

Протянул мне злополучную ту бумажку с пророчеством.

На пороге лежала, не вы выронили?

Наверно, выронила, когда ключи доставала.

— Спасибо. А чаю? Или кофе?

Все! Я даже не клиническая, я — американская стерва. Послать человека на три буквы в ночь — элементарно, а не предложить чаю на дорожку — неловко...

Стоп! Вспомнила: что там было насчет “dearest wish”?

Я хочу мужика — так? И я хочу ребенка — так? И вот он сидит напротив меня: мужик и ребенок в одном лице. Где-то далеко-далеко, за тысячи миль, за одиннадцать часовых поясов жил человек, о котором я никогда и не вспоминала и который, оказывается, любил меня всю свою жизнь. И случилось так, что он здесь — как же я прогоню его?

— Стоп! — заорала я вслух.

Максим, уже встававший было из-за стола, дернулся и послушно сел на место. Втянул голову в плечи.

Меня непреодолимо потянуло обнять, прижать к себе. Обошла стол, обняла его за плечи, прижалась подбородком к вихрастой влажной макушке.

— Я люблю вас... — продышал он мне в живот, обхватив крепкими своими руками ниже талии. — Не прогоняйте меня, пожалуйста...

И я потекла... в самом буквальном смысле: заплакала. Сколько лет я уже обходилась без слез, думала, у меня их вовсе не осталось.

— Сейчас дам тебе ключи от квартиры, у меня есть запасные.

Засуетилась, схватила сумку — где же она, запасная связка? Стала вываливать содержимое на стол: носовой платок, косметичку, две батарейки, вибратор... О дьявол! Быстро сгребла все обратно. Взглянула на Максима: он заметил, по глазам видно было.

— Ладно, потом найду. Тебе здесь постелить или...

— Или! — на выдохе перебил он.

— Там, где “или” — там постелено. И вот еще что: завтра рано утром выезжаем.

— Куда?

— В Неваду.

— Далеко это?

— Часа три — если без пробок на шоссе.

— А зачем туда?

— В казино играть. Заодно поженимся, там это за один день успеть можно.

Он вскочил. Закричал:

— Женька!

Подхватил меня под мышки, как будто я не весила ничего, закружил в воздухе, как котенка. Халатик мой порхал под потолком. Я вдруг подумала, что будь в комнате люстра, как это принято в его Москве, я непременно сшибла бы ее своей летающей задницей.

С трудом отбившись, отправилась чистить зубы, расчесывать волосы... Зазвонил телефон.

Это был Дима. Я так ждала его звонка, а сейчас он был совершенно некстати.

— С днем рождения!

— Спасибо, что не забыл.

— Ну что ты! Какие новости?

— Замуж выхожу.

— В смысле? — Он откровенно прибалдел.

— В буквальном. Завтра.

— Поздравляю! И кто же счастливчик?

Именно от него, от Димки, я подцепила мерзкий свой сарказм. Ответила:

— Узнаешь — умрешь.

— Ну, не томи!

— Перебьешься. Может, ты кому-нибудь еще живой нужен.

— Женька, не будь стервой!

— Спасибо за поздравление. Спокойной ночи.

Нажала “отбой”. Обернулась. Максим стоял у стола, доливал остаток “Черных глаз” по бокалам. Светлый, солнечный какой-то — до невозможности! Все в тех же серых в клетку плавочках-бикини. Ведь мокрые, наверно. А это чрезвычайно вредно для почек, предстательной железы и потенции...

Господи, что сейчас будет? Что же это я, дура старая, делаю?..

А что, собственно? Двадцать один год разницы — “очко”, счастливое число! Да, и вот еще: не забыть завтра купить ему нормальные плавки.