Интервью с О.С. Ивашевым-Мусатовым

С доцентом кафедры математического анализа Мехмата МГУ Олегом Сергеевичем Ивашевым-Мусатовым я знаком с 1-го курса моего поступления в университет в 1960-ом году - он вёл в моей 109-ой группе семинарские занятия по «матанализу». Поэтому я с большим удовольствием воспринял согласие Олега Сергеевича на интервью со мной.

Наша неторопливая беседа состоялась на филиале кафедры ОПУ, находящемся в гуманитарном корпусе МГУ. Ниже предлагается расшифровка этой беседы, длившейся около двух часов.

ИНТЕРВЬЮ С О.С.ИВАШЕВЫМ-МУСАТОВЫМ

О.С. ИВАШЕВ-МУСАТОВ

В.Д.: Итак, дорогой Олег Сергеевич, начнём наш разговор. Сначала расскажите немного о Вашей не простой поре детства и юности.

Я знаю, что родились Вы в Москве 13 декабря 1927 года. В Internet'е я прочёл, что Ваш отец, Ивашев-Мусатов Сергей Михайлович (в других сайтах - Мусатов Сергей Николаевич), родившийся в 1900 году, сначала учился (в 1918-1926 годы) на Физмате МГУ, потом (в 1926-1930 годы) - на Центральных курсах Ассоциации художников революционной России, где его педагогами были такие известные мастера, как Илья Иванович Машков, Михаил Фёдорович Шемякин и Борис Владимирович Иогансон (это объединение, созданное в 1922 году, в 1928 году переименованное в Ассоциацию художников России и распущенное в 1932 году, служило предтечей Союза художников СССР), а затем ещё (в 1936-1938 годы) - в Институте повышения квалификации художников-живописцев и оформителей. Знаю, что в 1947-ом году Ваш отец был необоснованно репрессирован (с обвинением в антисоветской агитации и терроре) и приговорён к 25 годам исправительно- трудовых лагерей с последующим поражением в правах. Я знаю и то, что до 1954-го года он отбывал срок в СтепЛАГе Карагандинской области, а в 1954-1956 годы, после досрочного освобождения из лагеря по болезни, был на поселении в Караганде, и лишь в 1956-ом году, реабилитированный, вернулся в Москву.

В отношении Вашей матери, Анны Дмитриевны (урождённой Егоровой), мне известно, что ещё задолго до ареста Сергея Михайловича она была с ним в разводе, и в 1942-ом году вышла замуж за своего одноклассника по гимназии Андрея Николаевича Колмогорова. Тем самым с 15 лет Вы стали колмогоровским пасынком.

Можно ли сказать, что интерес к математике у Вас пробудили сначала Сергей Михайлович, а потом Андрей Николаевич? Или же никакого математического влияния на Вас Сергей Михайлович практически не оказал, но зато вызвал у Вас интерес к живописи, которой, я знаю, Вы, так же, не чужды?

О.И-М.: Я бы сказал, что проявление интереса к математике - моя самостоятельная деятельность.

Всё дело в том, что, начиная с пятого класса художественной школы, все мои одноклассники - с самого начала, как мы только сошлись в ней в одном классе - именовали меня математиком. Все, без всякого исключения! И так, с сентября тридцать девятого года, до самого окончания этой школы.

Но и по живописи у меня тоже было всё в порядке. И я могу это подтвердить тем, что лично участвовал в первой выставке работ нашей школы. Она открылась в тридцать девятом году. На четвёртом этаже школы.

В марте, апреле и мае сорокового года там уже были выставлены совершенно великолепные рисунки наших старшеклассников. Изумительных художников! Смотреть на их работы бегали все на четвёртый этаж! Но ничего от их работ теперь не осталось ...

Был среди нас, например, художник - Володя Белянин. У него не было ни жены, ни детей. Мать его довольно быстро умерла. И он жил один. Мой товарищ по школе, Павел, к нему иногда заходил. И однажды, когда он зашёл, увидел, что в его комнате живут совершенно другие люди. Павел спрашивает: «А где же Володя?». И в ответ: «А мы не знаем. Нет его» ...

В.Д.: Что, забрали его?

О.И-М.: ... Нет, он просто умер. Года два назад, говорят. Где ж его работы? Да выкинули все. Все, ничего не осталось! А великолепный был художник ...

У нас полно было и других восхитительных художников...

Так вот, значит, о первой выставке нашей школы. Она открывалась моим акварельным натюрмортом! И я был один-единственный из своего класса, который был выставлен на этой первой выставке. Вот так.

Так что в школьную пору все разговоры со мной были только о рисовании и живописи. Причём, папаша очень строго следил, чтобы на меня «не давили» ...

В.Д.: В том смысле, что если у человека нет таланта к живописи, то никто не должен требовать, чтобы он стал художником?

О.И-М.: Вот именно.

Однако отцовский «надзор» проявлялся в разное время по-разному. Скажем, во втором и в третьем классе «обычной» школы отец только «слегка присматривался» к тому, как я рисую «невесть что». А «по серьёзному» всё началось только при подготовке меня к поступлению уже в художественную школу. Чтобы было что предъявить на приёмных экзаменах в эту школу - какие-то работы, по которым меня бы в неё приняли. И чтобы успешно пройти эти приёмные экзамены - три по два часа, довольно жёсткие.

В.Д.: Понятно.

Вот интересно, в детстве, до сорок второго года, кто занимался Вашим воспитанием?

О.И-М.: Бабушка.

В.Д.: С чьей стороны?

О.И-М.: С отцовской.

В. Д.: С папиной, ясно...

О.И-М.: Бабушка была очень агрессивной женщиной. Но у неё тяжелая судьба была.

Мой отец у неё родился вне брака. А к тому времени, когда он должен был родиться, она преподавала уже девять лет в гимназии, в младших классах. Он родился в девятисотом году, в мае, и её уволили. Да и родственники выкинули её из семьи!

И наступила для неё тяжелая жизнь. Она «маялась». Но ей, всё-таки, удавалось подрабатывать у разных университетских профессоров, в частности, у Герье.

(Примеч. В.Д.: Владимир Иванович Герье (1837- 1919) - это известный русский историк, общественный деятель, профессор Московского университета (1868- 1904), член-корреспондент Петербургской Академии наук.)

Так продолжалось, пока не приехал с Русско-Японской войны 1904-го года мой дедушка ...

В.Д.: Бабушка долго прожила?

О.И-М.: Очень долго - она умерла, когда ей было за девяносто.

Как я уже сказал, очень агрессивной была бабушка ... Моя мама уезжала на работу в восемь утра - я только поднимался, - а приезжала домой в седьмом часу вечера. И весь этот период я должен был находиться под суровым надзором бабушки ...

В.Д.: Анна Дмитриевна работала?

О.И-М.: Она работала в Люблино, каждый день туда ездила на электричке ...

В.Д.: Она была учительницей?

О.И-М.: Нет, она работала в лаборатории. Она химиком была, и обеспечивала очистку сточных вод Москвы. Все эти поля фильтрации, о которых часто пишут, были под её наблюдением.

В.Д.:  Когда она вышла замуж за Андрея Николаевича, она продолжала работать?

О.И-М.: Сначала да. Но потом довольно быстро перестала.

Дело в том, что это был сорок второй год. Очень тяжелый год. В смысле еды. И она стала просто «загибаться». Андрей Николаевич её «выхватил на краю могилы». А я в это время был в эвакуации. И приехал я к ним только в сорок третьем году. Тут только мы с Андреем Николаевичем и познакомились.

К моим школьным математическим «успехам» Андрей Николаевич отнёсся весьма пренебрежительно. Какие-то задачки он пробовал мне дать «посмотреть». Я что-то там старался «накалякать» про них, но, обычно, это было «не то». И вскоре он больше к этому не возвращался.

Но то, что я рисовал, он исключительно ценил. Это ему нравилось. У него даже над кроватью, где он спал в Москве, висел мой пейзаж, написанный в эвакуации. Башкирский, написанный мною с большим настроением.

В.Д.: Поговорим теперь о Вашем интересе к живописи. Вы окончили МСХТТТ - Московскую среднюю художественную школу. Кстати, в каком году Вы её окончили?

О.И-М.: В сорок шестом году. Мои одноклассники должны были ещё год учиться, одиннадцатый год, а мне разрешили получить аттестат после десятого. Поскольку в школе меня учителя, так скажу, уважали.

Штрих, например, такой: я в ней был бессменным старостой класса! Как ни странно, по выбору самих учащихся.

А нашей учительнице математики, в конце концов, надоело, что я успевал сразу много вариантов контрольных решать. И когда она объявляла, что в такой-то день будет очередная контрольная, то, приходя в класс, первое, что она говорила, была фраза: «Ивашев, вон из класса» (смеются). Чтобы, значит, никаких шпаргалок я не делал другим!

В.Д.: Вот Вы решили поступать на Мехмат МГУ. Андрей Николаевич приветствовал это решение?

О.И-М.: Нет.

Когда я приехал из эвакуации в Москву, как раз начались школьные олимпиады. И на одну из них я пошёл. По восьмому классу.

Было несколько задач. Одна из них была вариантом того, что давали десятому классу. Так вот, для девятого класса предлагалось найти общую формулу для десяти тысяч первых слагаемых от единицы и так далее. Целых чисел. Я эту задачу всё отведенное время решал и, в конце концов, в последний час, нашёл эту общую формулу для любого N. И доказал её по индукции. За это мне дали похвальный отзыв. За то, что я провёл полную индукцию, с начала до конца.

А Андрей Николаевич отнёсся к этому очень скептически. Вот моё рисование - это, конечно, другое дело!

В.Д.: А сам он рисовал?

О.И-М.: Почти нет.

В.Д.: Видимо, поэтому у него и было такое почтение к живописи.

Кстати, где сейчас находятся картины Вашего отца? В музеях или у Ваших родственников? Или их просто «растащили»?

О.И-М.: Во всяком случае, у меня их нет. Ни одной. Его последняя, четвёртая, жена сделала так, что после похорон моей бабушки (мы вместе её хоронили), я больше с ним не виделся. Это - дело его четвёртой жены ...

В.Д.: Но Вы думаете, что у четвертой его жены они существовали?

О.И-М.: Я думаю да, где-нибудь существовали. Но никаких сведений об этом у меня нет.

То, что мой отец умер в девяносто втором году, я узнал только от его второй жены, которая вышла замуж за Даниила Андреева, писателя. Они были дружны ещё до войны.

(Примеч. В. Д.: Поэт и писатель Даниил Леонидович Андреев (1906-1959) является, в частности, автором мистического (долгое время запрещённого) сочинения «Роза Мира».)

Я слышал, что одна работа моего отца, портрет большого размера, одного доктора, висит в Третьяковке. Но я никак не соберусь это проверить.

В.Д.: А не в Русском музее? Мне кто-то сказал, что там есть его картины.

О.И-М.: Нет, в Третьяковке. Но надо будет пойти проверить.

В.Д.: Кстати, как он подписывался на картинах: Ивашев или Ивашев-Мусатов?

О.И-М.: Я думаю, что он подписывался просто Мусатов. Ивашев-Мусатов - это настаивала бабушка, не хотела терять фамилию. По её преданиям, был такой декабрист Ивашев, а она похожа на его француженку-жену, которая приехала к нему в Сибирь.

(Примеч. В.Д.: Ротмистр Кавалергардского полка Василий Петрович Ивашев (1797-1841), за участие в декабристском движении был приговорён к каторжным работам в Читинском остроге. После 10-летнего отбывания там на каторжных работах, ему было милостиво разрешено провести последующее 10-летнее отбывание своего приговора на поселении в Туринске (тогда - городке в Тобольской губернии).

Его жена, француженка, дочь гувернантки в семье Ивашевых, Камилла Лё Дантю /Camille Le Dantue/ (1808-1840) была тайно влюблена в сына хозяев, Василия, однако огромная разница в социальном положении не позволяла ей сделать даже намёка на её чувства. Но, после осуждения В.П.Ивашева на каторгу девушка решилась открыться его родителям в своей любви к Василию и просить разрешение разделить с ним свою судьбу. Родители благосклонно отнеслись к порыву девушки и сообщили об этом сыну. Сын, «с чувством изумления и благодарности», ответил согласием. И Камилла выехала, в 1830-ом году, к нему в Сибирь

В браке с ним Камилла родила четверых детей (первенец Александр умер во младенчестве). Но счастливому их браку не суждено было длиться долго: в 1839 году Камилла простудилась и умерла при преждевременных родах вместе с пятым ребёнком, а Василий скончался ровно через год, в день её похорон.

Детям их (Мария, Вера и Пётр) впоследствии было разрешено вернуться в имение Ивашевых (Симбирская губерния), где они воспитывались у сестры их отца Екатерины Петровны (в замужестве Хованской) под фамилией Васильевы (по имени отца). По указу Александра II от 1856 года детям были возвращены фамилии Ивашевы и дворянство. Впоследствии все они посвятили себя общественной деятельности).

В.Д.: Арест Вашего отца произошёл, когда Вы были на 2-ом курсе Мехмата МГУ - так? И после ареста Вас легко могли исключить с факультета, как сына врага народа. Но, к счастью, этого не случилось. Тяжело ли было с таким ярлыком продолжать учёбу? И знали ли Ваши сокурсники об этой ситуации?

О.И-М.: Отца арестовали 1-го сентября 1947-го года. Партком МГУ, партбюро Мехмата, конечно, всё знали. Знали и студенты - у нас пол курса были партийные и дети репрессированных.

В.Д.: А-а, послевоенный курс!

О.И-М.: Да, это был первый (после войны) мирный приём - сорок шестой год. Они все были в курсе, это же ясно.

Но я очень быстро побегал по разным юристам - выяснить, что мне делать. Они сказали: сидеть, молчать и не высовываться. Раз в месяц туда-то и туда-то ходить и спрашивать, как идёт следствие. И всё! И ничего больше!

Вот я этого твердо и придерживался. Хотя с первого курса я был оформителем стенной газеты. И это за мной до конца так и осталось (смеются).

В.Д.: Газета и тогда называлась - «За передовой факультет»?

О.И-М.: Да, так называлась факультетская газета. А я делал, в основном, нашу курсовую стенгазету - «За отличную учебу». Но если на факультетской газете бывал «аврал», то меня сразу звали и туда.

В.Д.:  Помните ли Вы своих первых факультетских лекторов? Кто это были?

В частности, кто читал у Вас курс математического анализа, и кто вёл по нему семинарские занятия?

О.И-М.: А как же! Лекции читал Тумаркин Лев Абрамович, а семинары вёл Борис Павлович Демидович! (смеются).

В.Д.: Замечательно! Значит, Вы прошли их школу.

О.И-М: Да! Алгебру же нам читал Курош, семинары по курсу вёл Проскуряков.

В.Д.: А аналитическую геометрию?

О.И-М.: Второй... слепой ...

В. Д.: Пархоменко?

О.И-М.: Да-да, Пархоменко!

В.Д.: Всё точно, как у меня. Ну, за исключением Бориса Павловича (смеются).

О.И-М.: Лекции же по аналитической геометрии читал Делоне. Читал со всеми своими прибаутками.

В.Д.: Сергей Петрович Новиков мне говорил, что ему запомнилось, как он прыгал через стол, когда входил.

О.И-М.: Нет, у нас он через стол не прыгал. У нас была однокурсница, которая предпочитала подобное делать (смеются). Он, по-видимому, один раз это увидел, и решил - не стоит повторятъся.

В.Д.: Кто, из впоследствии ставших известными математиками, были Вашими сокурсниками?

О.И-М.: Ну, известный математик - это Шапиро-Пятецкий.

В.Д.: Да, это очень крупная фигура Вашего курса.

О.И-М.: Ещё Годунов. Мы были с Сергеем Константиновичем Годуновым, а также с Александром Дмитриевичем Соловьёвым, в одной группе.

В.Д.: Ну, теперь немного личных воспоминаний.

Я у Вас учился: Вы вели в моей группе семинарские занятия по математическому анализу. И за первую контрольную работу (по теории пределов) Вы поставили мне двойку за то, что я решил, помнится, всего лишь пять задач из десяти.

Я, вообще-то, из «тугодумов», и не любил экзамены - мне нередко на них не ставили желаемую пятёрку за то, что до правильного ответа на какой-нибудь нестандартно сформулированный вопрос я додумывался не во время экзамена, а лишь после него. Обычно, по дороге домой, пока шёл пешком из Главного здания МГУ до метро «Университет».

А у Вас как прошла Ваша первая контрольная работа? Тоже, наверное, по теории пределов?

О.И-М.: Конечно. Но я вам скажу так: я ... «выродок» до некоторой степени. Начиная с пятого класса никаких отметок, кроме пятерок, до самого окончания Университета, у меня никогда не было. Только так! По всем спецкурсам, семинарам и так далее. Выродок совершенный, представляете себе? (смеются) Поэтому особенно ничего не запомнилось: всё шло своим путём, как в школе, так и в Университете.

В.Д.: И с какого курса Вы начали посещать спецсеминары и спецкурсы?

О.И-М.: С третьего. И сразу по теории рядов. И сразу у Нины Карловны Бари - и спецкурс, и спецсеминар.

В.Д.: В связи с этим такой вопрос: я знаю, что Нина Карловна стала Вашим научным руководителем. Как произошло Ваше знакомство - Вы сами к ней решили подойти, или Вам это посоветовал Андрей Николаевич?

О.И-М.: Андрей Николаевич насчёт неё ничего мне не советовал. Андрей Николаевич к Нине Карловне очень легкомысленно относился (смеются). Поэтому я с ним ни о чём не советовался, по части Нины Карловны, а просто слушал её лекции.

В.Д.: Она понятно читала? Она же ещё, кажется, и французским языком владела?

О.И-М.: Скажем так: читала эмоционально ... И французский язык она, наверное, знала. Вот я у неё и учился. С третьего курса и до конца. Всё у неё прослушал. И после всего этого у меня «выкристаллизовалось», чем заняться на диплом.

В.Д.: Она уже была женой Немыцкого?

О.И-М.: Была.

В. Д.: Кафедрой теории функций и функционального анализа Мехмата МГУ тогда заведовал Дмитрий Евгеньевич Меньшов. Про него на факультете ходили разные байки. Были ли у Вас, при общении с ним, какие-нибудь забавные моменты?

О.И-М.: Нет, не было. Потому что я же был уже на положении «молчащего». Я должен был безо всяких баек «обходиться». Так что общался со всеми по минимуму. И только по математике.

И ещё про Нину Карловну. Я был на четвёртом курсе и слушал её спецкурс. На него ходили только трое: я и два пятикурсника - Гутарина и её муж. А когда пришла пора сдавать по нему экзамен, Гутарина попросила у меня запись лекций Нины Карловны. Потому что я очень аккуратно всё записывал по этому спецкурсу. Стрелками указывал, откуда что следует. И по моим записям легче было готовиться к экзамену.

(Примеч. В.Д.: В Интернете я нашёл, что Нина Ивановна Гутарина (р. 1928) работала в НАМИ. А жива ли она теперь, каковы Ф.И.О. её мужа и каковы его годы жизни - я не знаю.)

В.Д.: Нину Карловну я помню смутно. Я поступил на Мехмат МГУ в шестидесятом году, а в шестьдесят первом она погибла. Но я слышал, что студенты боялись, что вдруг она придёт на экзамен. Считалось, что она может раскричаться, и сразу поставить двойку.

О.И-М.: Да, она была очень эмоциональной. Нина Карловна так трогательно смотрела на моего старшего сына, когда он только что родился. Ведь она тоже хотела иметь детей, и очень жалела, что у неё их нет.

В.Д.: На Мехмате МГУ был тогда и семинар Израиля Моисеевича Гельфанда. Не интересовались ли Вы им?

О.И-М.: Нет, я на него не ходил.

В.Д.: Это было далеко от Ваших интересов, да?

О.И-М.: Далеко. Меня интересовала классическая, начала XX века, теория функций. А на семинаре Гельфанда было другое ...

В. Д.: Занимались ли Вы общественной деятельностью в студенческую пору? Или эта тема была для Вас закрытой?

О.И-М.: Только стенная газета! И всё.

В.Д.: Но потом, я помню, Вы были профсоюзным деятелем.

О.И-М.: Профком - это потом, когда я уже стал работать на факультете.

В.Д.: Помните ли Вы название своей дипломной работы? И защита её прошла без проблем?

О.И-М.: Без проблем. Моя дипломная работа заключалась в том, что я построил пример сингулярной функции, ряд из квадратов коэффициентов Фурье-Стильтьеса которой расходится как угодно медленно ... До этого от таких коэффициентов (в условиях расходимости указанного ряда) всё время требовали ещё их монотонную убываемостъ. А мне это требование удалось преодолеть! И после этого никаких работ уже по этому вопросу больше не было.

В.Д.: И какого же сорта была эта функции?

О.И-М.: Речь идёт о функциях с, так называемыми, нуль-рядами, тригонометрические ряды которых, не тождественные нулю, почти всюду сходятся к нулю. Первый пример такой функции построил Дмитрий Евгеньевич Меньшов в 1916-ом году. Причём Лузин, его учитель, в 1901-ом году высказал предположение, что таких рядов быть не может. А вот Дмитрий Евгеньевич показал, что это не так - и тем сразу прославился.

В.Д.: Ваша первая публикация - статья в ДАН СССР 1952-го года «О коэффициентах Фурье-Стильтьеса сингулярных функций» - как раз об этом?

О.И-М.: Да. Об этом была и моя дипломная работа. Да и диплом назывался также.

Эту статью сразу прореферировали во многих иностранных журналах. Прореферировали и в Европе, и в Японии, и в Австралии. А американцы потом просто перевели мою подробную статью полностью. Мне Сергей Борисович Стечкин об этом рассказал, когда я уже работал на кафедре. Восемнадцать страниц занимала моя дипломная работа ...

В.Д.: В «Докладах АН СССР» результаты Вашей дипломной работы были изложены лишь кратко, на трёх страницах ...

О.И-М.: Да. А в «Известиях АН СССР», в 1956-ом году, они были изложены уже полностью, на восемнадцати страницах.

В.Д.: Понятно: вот как раз эта статья, из «Известий», и была переведена в США.

О.И-М.: Переведена полностью. И мне был прислан в подарок её перевод, с поздравлениями. Переводом занимались Винер и Винтнер вдвоём - от них я и получил поздравления ...

В.Д.: Эту задачу Вам поставила Нина Карловна? Или Андрей Николаевич тоже высказывал Вам какие-то соображения по поводу таких рядов?

О.И-М.: Эту задачу высказал, в своё время, Дмитрий Евгеньевич ... До пятидесятых годов многие занимались этой задачей. Но после опубликования результатов моей дипломной работы больше публикаций по этой задаче уже не было.

В.Д.: Понятно.

По окончании Мехмата МГУ в 1951-ом году речь об аспирантуре для Вас, видимо, не шла по анкетным обстоятельствам - правильно? Значит, Вы подлежали обязательному распределению. И Вы пошли на работу в издательство, кажется, в «Физматгиз».

О.И-М.: Да, меня взяли в «Физматгиз». Рыбкин был тогда там директором.

В.Д.: На мой взгляд, этот опыт оказался Вам жизненно полезным - правильно? И сколько лет Вы проработали, как сейчас сказали бы, в издательском бизнесе?

О.И-М.: Два года. В отделе астрономии там работали Рахлин и Левантовский. Слышали про таких?

В.Д.: Про таких математиков? Нет.

О.И-М.: Они не математики... Они ближе к механике и астрономии ...

(Примеч. В.Д.: Позднее мне удалось выяснить лишь их имена и отчества: Рахлина звали «Илья Евгеньевич», Левантовского - «Владимир Исаакович». Узнать же годы их жизни оказалось для меня «непосильной задачей».  От редакции: В отношении Левантовского эта задача не такая уж непосильная: даты его рождения и смерти таковы - 28.01.1924 - 28.12.1999).

В.Д.: Там были ещё две дамы - Стечкина и Баева. Правильно?

(Примеч. В.Д.: Я здесь упоминаю о (редакторах издательства) Екатерине Ивановне Стечкиной /урожд. Трифоновой/(1927-1987) и Анне Петровне Баевой (р. 1932))

О.И-М.: Ну, это уже позднее ...Я с ними не работал ...

В.Д.: Ну хорошо. В 1956-ом году Вы защитили кандидатскую диссертацию. Писали Вы её как соискатель или, всё-таки, через аспирантуру?

О.И-М.: Конечно, как соискатель. И ни каких у меня не было поблажек - всё сдавал только по разрешению.

В. Д.: Естественно, что Вашим научным руководителем по диссертации была Нина Карловна. Её же фамилия, в качестве такового, была и на автореферате диссертации - правильно? А скажите, кто были по ней оппоненты и где происходила её защита?

О.И-М.: Всё было сложнее. Первым оппонентом был Андрей Николаевич! Ну а кто же ещё решится? Пятьдесят шестой год уже на дворе, но всё равно ... опасаются ...

В.Д.: А вторым оппонентом кто был?

О.И-М.: Нина Карловна.

В.Д.: Кто же тогда был указан в качестве научного руководителя? ... Или у Вас руководителя формально не было, а были просто два оппонента - Нина Карловна и Андрей Николаевич?

О.И-М.: Да, так и было. Защита происходила в старом здании МГУ, в семьдесят четвертой, маленькой, аудитории, на «задворках» Мехмата.

В.Д.: То есть, защита, всё-таки, была на Мехмате МГУ?

О.И-М.: На Мехмате МГУ, да. Но на задворках.

В.Д.: Интересно - новое здание МГУ в 1956-ом году уже существовало, а защита происходила в старом здании. Ну да ладно.

В 1957-ом году, в «Известиях АН СССР», вышла Ваша статья «О тригонометрических нуль-рядах». Это было уже развитие Вашей кандидатской диссертации?

О.И-М.: Развитие и диссертации, и диплома. Причём, всё основное, конечно, было именно в дипломе.

В.Д.: Хорошо. В 1957-ом году Вы стали ассистентом кафедры математического анализа Мехмата МГУ, через несколько лет - её доцентом. И ещё будучи ассистентом, Вы были приглашены Ниной Карловной Бари быть её со-руководителем факультетского спецсеминара по тригонометрическим рядам. Но в 1961-ом году Нина Карловна трагически погибла. И что, этот спецсеминар после её смерти перестал существовать?

О.И-М.: Да, спецсеминар перестал существовать. А я, как-то, целиком сосредоточился на преподавании обязательных занятий.

В.Д.: Понятно: одному, без Нины Карловны Бари, его трудно было бы Вам продолжать ...

Теперь у меня такой вопрос. Меня всегда интересовала Польша, поскольку моя бабушка (по материнской линии) - Софья Иосифовна - была полькой. «Родовое владение» бабушкиного рода Буржец-Буржинских находилось, под Варшавой, в Межиречье (ныне Мiedzyrzec Podlaski) - небольшом селении Царства Польского. Но это я говорю лишь «к слову».

Так вот, я придумал для Вас такой «польский» вопрос. Вы были переводчиком второго (расширенного, в двух томах) издания книги известного математика из Польши Антони Зигмунда «Тригонометрические ряды». А первое издание (кажется, «однотомное») этой книги, вышедшее в Варшаве в 1935-ом году и переведенное на русский язык в 1939-ом году, кто переводил?

О.И-М.: А вот кто первое издание переводил - я не помню.

В.Д.: Я немножко поинтересовался биографией Зигмунда.

Он родился в 1900 году в Варшаве, и окончил там университет. Потом он преподавал в Варшавском политехническом институте, в Варшавском и в В иле не ком университетах, а в 1939 году переехал в США, как раз из Вильнюса. В США он продолжил свою преподавательскую деятельность в разных высших учебных заведениях (в основном, в Чикагском университете). Поляки мне рассказывали, что, пока позволяло здоровье, этот замечательный математик никогда не забывал, что он родом из Польши, и почти ежегодно (после 1945 года) приезжал в Варшавский университет, где выступал со своими научными докладами. Я так понимаю, на польском языке. Умер он в США в 1992 году. Встречались ли Вы с ним лично - быть может, он приезжал в Москву? И, как Вы думаете, была ли с ним знакома Нина Карловна?

О.И-М.: Он приезжал в Москву по приглашению Ульянова и Нины Карловны. Они с ним встречались, но я на этой встрече не был.

В.Д.: Это было в каком году?

О.И-М.: Это было... Вот не помню точно, но отец ещё сидел.

В.Д.: А-а, это было, видимо, ещё в сороковые годы. А что, Ульянов мог посылать официальные приглашения?

О.И-М.: Ну, может, Меньшов пригласил ... Нет, всё-таки, Ульянов ... Это было, заведомо, в пятидесятые годы, и уже после смерти Сталина.

В. Д.: Значит, Нина Карловна могла с ним общаться, хотя бы по-французски. Польский язык она, вряд ли, знала. Хотя, Немыцкий немного понимал по-польски. Он рассказывал моему отцу, что у него в роду есть кто-то из Польши.

Ну, теперь про учебные пособия: Вы много занимались написанием школьных учебных пособий, в частности, по математическому анализу, алгебре, теории вероятностей и математической статистике. Это очень достойная деятельность. Кроме того, Вы читали лекции учителям математики средних школ. А сами в школе Вы когда-нибудь преподавали?

О.И-М.: Было дело: во Второй школе.

В.Д.: А-а, Вы работали во Второй школе!

О.И-М.: Да, причём как: меня пригласили прочитать там лекции по матанализу ...

В.Д.: Вторая школа - это же дынкиновская школа, верно?

О.И-М.: Да, Дынкина. Как раз это был момент, когда на неё «наезжали». Был такой момент.

Так вот, меня пригласили в эту школу. Мне сказали, что лекции можно в физкультурном зале читать, потолки там высокие. Я пришёл туда, поглядел, и спросил: «А, собственно говоря, у вас рядом Дом пионеров ничего не делает, пустует. Почему вы не договоритесь, чтобы там лекции читать? Там же есть прекрасные аудитории». Через неделю - всё, вопрос был решён! В Доме пионеров мне выделили прекрасную аудиторию, с вниз идущими рядами, с амфитеатром. Там была чудесная доска, мел был замечательный. На мои лекции собрали все пятые классы. Почему-то посчитали, что это им будет интересно послушать. Много народу пришло ...

В.Д.: Лекции касались лишь математического анализа или на них немножко говорилось и про алгебру?

О.И-М.: Нет, лекции были только по анализу.

В.Д.: В пятом классе учить анализу?

О.И-М.: Так это, по существу, был девятый класс.

В.Д.: А, пятый класс «интернатовский»! Плюс четыре младших класса общеобразовательной школы.

О.И-М.: Да, в этом смысле девятый класс ... И до меня доходили сведения, как мои лекции воспринимались. Ведь мой сын в этом выпуске учился, старший сын.

В.Д.: Он, что, окончил Вторую школу?

О.И-М.: Да. И он докладывал, что про мои лекции девчата говорили так: «Их удобно посещать, потому что можно писать, ничего не думая, а потом посмотришь - и всё понятно».

В.Д.: Я, кстати, тоже лишь записывал лекции, а потом дома их разбирал. Старался только успеть всё записать. Хотя, конечно, масса математических книг в доме была, но, всё равно, в лекциях как-то всё более сжато. Лишнего-то не хотелось читать!

О.И-М.: Да и книжки - это не то.

В. Д.: С 1998-го года Вы преподаёте на факультете фундаментальной медицины МГУ, где даже стали членом факультетского Учёного совета. Есть ли специфика изложения основ высшей математики будущим медикам по сравнению, скажем, с чтением таких лекций на Химфаке МГУ, где Вы, кажется, тоже преподавали?

О.И-М.: Безусловно, есть существенная разница! И для медиков я радикально всё изменил. У меня курс был подготовлен для других факультетов. Я много лет вёл занятия не у химиков, а у биологов и почвоведов. И уже там я понял, что вся эта премудрость - «эпсилон-дельта» - им не нужна.

В.Д.: Ну, это же ещё Мышкис, в своё время, говорил про ВТУЗы ...

О.И-М.: Главное - научить студентов уметь правильно решать задачи! ... С ориентацией на потребности физики ... И вот в этом плане я построил все свои занятия. Начинались они с того, что я говорил студентам: «Вот помните, у вас в школе, на уроках физики, говорилось о колебаниях? Вот мы припомним, как их описать. Вот вспомним это, вспомним то ...». Так что первое занятие состояло из воспоминаний, как колебания записывать. Затем переходили к действительным и комплексным корням ... И потом пошло-поехало! Понемножку всё разрасталось дальше и дальше вглубь.

В.Д.: Медикам, наверное, много надо и про вероятность рассказать, да?

О.И-М.: По вероятности у них отдельный курс, годовой.

В.Д.: Тоже Вы читаете?

О.И-М.: Нет, не я. Им читают специальный курс теории вероятностей.

В.Д.: И кто его читает - кто-то с кафедры теории вероятностей?

О.И-М.: Нет. Физики читают. В частности, академик по физике.

В. Д.: На медицинском факультете теорию вероятностей читает физик, да ещё и академик! (смеётся)

О.И-М.: Что вы! У них там академиков в Учёном совете - просто пруд пруди! (смеются). Куда ни посмотришь - всюду академики и члены-корреспонденты сплошные сидят.

В.Д.: Академики медицинских наук, да?

О.И-М.: Нет, не только. Декан факультета - он и главной академии тоже академик. И там не он один такой.

В.Д.: Здорово! Я расспрашиваю Вас про факультет фундаментальной медицины потому, что у меня есть приятели-медики, и они интересовались, что за медицинский факультет появился в МГУ ...

Разрешите теперь личный вопрос? Я знаю, что Вашей женой была Ваша сокурсница Татьяна Александровна Доронина. После замужества она фамилию не сменила?

О.И-М.: Что вы, нет, конечно! Как можно было!

В.Д.: И когда Вы поженились?

О.И-М.: Она меня, извините за выражение, «охмурила» уже студенткой на предпоследнем курсе.

В. Д.: Мне Александр Дмитриевич Соловьев говорил, что она была одна из двух красавиц вашего курса. Ну, как он сказал, всё-таки, она была второй. А фамилию первой, которую он назвал, я не запомнил. Не скажите, кого он имел ввиду в качестве первой красавицы вашего курса?

О.И-М.: Там была ещё одна - которая как раз на столах бегала (смеются). Это - Ира Буяновер.

Сейчас она много болеет. Недавно мне звонила, говорила, что с трудом ходит.

В.Д.: Она дружила с Вашей Татьяной?

О.И-М. Нет, как-то не очень... Прыгала и прыгала ... Ну да Бог с ней.

В. Д.: Как я знаю, Ваша Татьяна была математиком и преподавала в МАТИ. Знаю, что у Вас есть двое сыновей, один из которых окончил Мехмат МГУ. А второй что окончил?

О.И-М.: Физфак МГУ. Он старший, и его Игорем зовут. А младшего, закончившего Мехмат МГУ, зовут Глебом.

В.Д.: Значит, оба сына в физико-математическом русле. А что про внуков скажите? Они уже большие, наверное.

О.И-М.: Внук и внучка окончили... какой-то технический ВУЗ инженерного толка. И прямого отношения ни к математике, ни к физике они не имеют. Внучка уже сама имеет детёныша. А внук работает, по-старому говоря, в КГБ - он ещё окончил Высшую школу КГБ.

В.Д.: Где преподавал Александр Дмитриевич?

О.И-М.: Во-во! Именно там.

В.Д.: А живописью кто-нибудь ещё занимался?

О.И-М.: Кроме меня?

В.Д.: Ну да.

О.И-М.: По-моему, нет.

В.Д.: Жалко! Род живописцев не продолжился.

О.И-М. Ну что делать! Живопись - тяжелая работа.

В.Д.: Не сомневаюсь.

О.И-М. Да, тяжелая работа! Но, хотелось бы, чтобы её ценили. Я как-то пришёл на день рождения к Елене Александровне Морозовой, смотрю - висит моя картина. Спрашиваю её: «Когда же я тебе успел её подарить?» Она в ответ: «Вот подарил, и я её повесила». А мне было приятно, что моя работа была так оценена.

В.Д.: Что, прямо в рамке у неё висит?

О.И-М.: В рамке, да. Всё «чин-чинарём».

В.Д.: Свои работы Вы сразу узнаёте?

О.И-М.: Конечно! (смеются)

В.Д.: И последний мой традиционный вопрос: на склоне лет ни о чём-либо Вы не жалеете, как сложилась у Вас судьба? Я не говорю про все эти «неприятности» с отцом. Я имею ввиду лично Вашу судьбу.

О.И-М.: Да нет, не жалею. Единственное, о чём я жалею - что Таня рано умерла.

В.Д.: Ну, это понятно.

О.И-М.: Единственное.

В.Д.: А так более или менее всё шло правильно?

О.И-М.: Всё правильно! Я занимался тем, чем мог заниматься с пользой для дела.

В частности, в отношении курса математики для медиков, то же самое - построил для них его так, как им нужно. При помощи Петра Ивановича Пасиченко, добавлю ...

В.Д. Отлично: заодно мы и Петра Ивановича вспомнили. Кстати, тоже, как и я, являвшегося Вашим учеником.

Ну что ж, дорогой Олег Сергеевич, мне осталось только поблагодарить Вас за нашу беседу и искренне пожелать Вам здоровья, энергии и исполнения всех Ваших задумок.

О.И-М.: И я был рад, Вася, с Вами побеседовать.

Июнь 2013 года