Джозеф Стиглиц и его дудка

 Посвящается Элле Грайфер и Алику Биргеру

Даже стремиться к похвалам или признанию публики означает почти наверняка погубить свою интеллектуальную честность...

  Фридрих Хайек

В 2001 г., профессорам Джорджу Акерлофу, Джозефу Стиглицу и Майклу Спенсу была присуждена Нобелевская премия по экономике «за анализ рынков с несовершенной информацией».

Джозеф Стиглиц – фигура совсем иного уровня и масштаба, чем его братья по Нобелю – Акерлоф и Спенс (см. главу 58).  Знающий, эрудированный, одаренный, высоко квалифицированный, обладающий широченным охватом проблем.  Хотя престижным призом был отмечен, главным образом, его вклад «в анализ рынков с несовершенной информацией», его научные интересы гораздо шире.  Они включают  макроэкономику, микроэкономику, общую теорию рынков, теорию благосостояния, государственные финансы, информационную экономику, денежную теорию и политику, международную экономику и политику, и прочая, и прочая...   Все это чистая правда, Википедия не даст соврать.

Его послужной и должностной список впечатляет.  В 1995-97 гг. – председатель группы экономических советников при президенте Клинтоне.  В 1997-2000 гг. – главный экономист (Chief Economist) и вице-президент Всемирного Банка.  С 2003 г. – профессор Колумбийского университета (США).  Основатель мозгового центра Initiative for Policy Dialogue (IPD).

Дальше начинается экзотика.  Стиглиц - председатель Института Всемирной Нищеты (University of Manchester's Brooks World Poverty Institute), член Понтификальной Академии Социальных наук в Ватикане (Pontifical Academy of Social Sciences), почетный профессор Школы Государственной Политики и Менеджмента университета Чинхуа, председатель комиссии Социалистического интернационала по глобальным финансовым вопросам и много всякого другого.

   Фигаро здесь, Фигаро там, нужен я этим, нужен я тем, всем пригожусь я, всех обслужу я, тра-ля-ля-ля...

Пожалуй, трудно найти область, которая не входит в научные интересы Стиглица.  Может, только «Закон опережающего развития производства средств производства при социализме»?  И то, еще не известно.  Впрочем, его книга о социализме с непереводимым буквально названием Whither Socialism? [1] вызвала гнев европейских социалистов.  Другая книга, Freefall: America, Free Markets and the Sinking of the World Economy вызвала бурные дебаты (а что еще нужно автору?).  Стиглиц  также награжден престижной Медалью Дж. Б. Кларка (1979).  Известна его критика глобализации, а также политики Международного Валютного Фонда и Всемирного Банка (после ухода оттуда).

    Стиглиц долго держал (может, и держит) одно из первых мест по показателю цитируемости.  Интересная фигура. 

Имидж

Убеждений не скрывает: левый.  Однако в его работах достается всем – и правым, и левым, и консерваторам, и социалистам, и Америке, и международным организациям, и корпорациям, и государству, и свободному рынку. Последнему, правда, – в особенности.  Вот как пишут о нем его критики:  «Плодовитость Стиглица, его умение блестяще и талантливо излагать сделали его ведущей фигурой в обсуждении “новых провалов рынка”.  Его работа на государство, особенно как главного экономиста Всемирного Банка и главы экономических советников президента Клинтона, еще больше увеличила его влиятельность.  Получение им Нобелевской премии по экономике в 2001 г. вызвало новый интерес к его взглядам».[2]

Джо Стиглиц

Экономисты самых разных школ – вплоть до рыночника Уильямсона и «австрийца» Хаберлера подчас в статьях и книгах называют его запросто: Джо Стиглиц и даже просто Джо.  Такая фамильярность не обязательно говорит о дружеских отношениях – это, скорее, отражение общего имиджа (кто не знает нашего Джо, простого парня!).  Сюда хорошо ложится и образ «рассеянного  профессора», который может явиться на серьезную встречу с галстуком, съехавшим на спину.  Парень не чуждается клоунады...  

...Может ли галстук съехать на спину самопроизвольно?  С таким же успехом, как повязка на голове может сползти на ногу...

Многое из того, что пишет и говорит Стиглиц, звучит (и, возможно, задумано) как хорошо дозированный эпатаж.  И пишет подчас с юмором.  Поэтому представляется достаточно уместной и толика юмора в материале о нем.  

Мы, вундеркинды...

Автобиография:  Я родился в г. Гэри к югу от Чикаго.  Это был рабочий поселок металлургов, все они работали на US Steel.  С раннего детства, наблюдая нужду и безработицу простых людей, я понял, что неоклассическая экономика неверна... Позже, работая в Кении, я видел нещадную эксплуатацию крестьян землевладельцами и пришел к выводу, что рынку присущи провалы...

    Понятно, это пародия.  Но каждая уважающая себя пародия имеет нечто общее с оригиналом.  И  то, чем начинает Джозеф Стиглиц свою Нобелевскую лекцию, дает поводы для подобной пародии.  Хотя нужна поправка: начинает он не с автобиографических сведений, это у него идет чуть позже.  Начинает он с заголовка: ИНФОРМАЦИЯ  И  ИЗМЕНЕНИЕ  ПАРАДИМЫ  ЭКОНОМИЧЕСКОЙ  НАУКИ.

Резюме (Abstract) статьи на основе его Нобелевской лекции звучит так:

«Исследования Джорджа Акерлофа, Майка Спенса и мои, которые получили одобрение, - это часть широкой программы исследований, которая сегодня включает сотни, возможно, тысячи исследователей по всему миру.  В настоящей лекции я хочу представить определенную работу, которая имела место в рамках указанной программы, и самое эту программу в широкой перспективе истории экономической мысли.  Я надеюсь показать, что Информационная Экономика представляет фундаментальную перемену в преобладающей парадигме экономической науки».

 От свежеиспеченного нобелиата всегда ожидается некий отчет о тех достижениях, которые привели его на эту трибуну.  Нужно соответствовать (даже если получил награду дуриком).  Так что не сомневайтесь: достижение вот этого докладчика как раз и есть та самая новая парадигма экономической науки. 

 Почти все без исключения ... эти труды, подобно рабо­там ортодоксальных марксистов, отличаются чрезмерной зависимостью от сомнительных, если не мошеннических, научных теорий, а также вопиющим искажением фактографической информации.  
Генри Э. Тернер [3]

Веху в развитии его новой парадигмы составляет статья «Рыночный социализм и неоклассическая экономика».[4]

 «Фундаментальная проблема с неоклассической моделью и соответствующей моделью рыночного социализма заключается в том, что обе упускают принять во внимание многообразие проблем, вытекающих из отсутствия совершенной информации и издержек на приобретение информации, также как отсутствие определенных рисковых рынков; отсутствие определенных рисковых рынков, в свою очередь, может быть во многом приписано информационным проблемам».

    Трудно к чему-нибудь придраться, верно ведь?  Ну разве только к некоторой корявости формулировок в сравнении с тем, как писал об этом Хайек лет за 50 до «новой парадигмы» Стиглица. 

Анекдот?  Кстати, на трех с половиной страницах списка литературы имя Хайека не фигурирует вообще.  Потому что – ни одного упоминания в тексте.  Отсюда уже видно, почему парадигма «новая».  В дельнейшем увидим, что про Хайека он не только знает, но даже как бы использует его идеи. 

И как это выглядит?  Стиглиц понимает информацию, которой не хватает участникам рынка, как готовые «данные», которые где-то существуют.  В точности то, что высмеял Хайек.  Не анекдот уже – пародия...  Все это сходит за науку и принимается всерьез, потому что аудитория ему подстать.  

  Однако, замах Стиглица гораздо более велик и отважен.  Там же, в начальных абзацах Нобелевской лекции Стиглица, находим и такое: «Вывод Адама Смита (1776), основателя современной экономики, что свободный рынок ведет к эффективным результатам “как бы невидимой рукой” играл центральную роль в этих дебатах.  Он предполагает, что мы можем, в общем и целом, полагаться на рынки без вмешательства государства, или, в лучшем случае, при ограниченной роли государства.  Совокупность идей, которые я представлю здесь, подрывает теорию Смита и взгляд на государство, на котором она покоится.  Они предполагают, что причина, по которой эта рука может быть невидимой, - это то, что ее нет.  Или, если все-таки есть, то она парализована».

  Вот какого масштаба экономист перед нами.  Глыба и матерый человечище в одной пробирке!..

По забытому выражению, от скромности точно не умрет.  Впрочем, маленькую слабость Стиглица отметили до нас читатели его книг.   

Отзывы читателей

 Ниже даются отрывки из отзывов читателей в интернет-магазине Амазон о двух книгах Стиглица “Freefall: America, Free Markets, and the Sinking of the World Economy” (“Свободное падение: Америка, свободные рынки и опускание мировой экономики”) и “Roaring Nineties” (“Ревущие Девяностые”):

 1-й. - Д-р Стиглиц начинает с обвинений администрации Буша, идет дальше к восхвалению кампании Обамы и затем к провалу администрации Обамы, потому что она не следовала его рекомендациям.  Одного этого достаточно, чтобы увидеть, что мы имеем дело с эго, скорее чем с рациональным мышлением...

2-й: - Стиглицу удалось показать характеристику капитализма.  Однако, он делает это с решительностью твердокаменного социалиста.  На свободном рынке люди конкурируют за долю рынка, и это движет прибыль вниз.  Кто-то выживает, кто-то нет.  Все это мы и так знали.  Его презрение к свободному рынку только подчеркивается его выражениями «провалы» и «неэффективность».  Но если конкуренция ведет прибыль вниз, разве потребитель не выигрывает?

3-й: - Книга настаивает на государственном контроле рынков.  Его взгляд таков: несколько умных парней, таких как он сам, бесконечно лучше оснащены, чтобы указывать бизнесам и рынкам, чем тысячи бизнесменов, которые все это делают ежедневно.  Он доказывает, что государство создавало правила, которые позволяли бизнесам делать плохие вещи, и поэтому больше контроля со стороны того же государства может эти вещи выправлять.  Он понимает, что государство помогало компаниям вроде WorldCom воровать деньги [5], и он доказывает, что это же самое государство может теперь помочь им стать честными... 

  4-й - Я предвкушал глубокий анализ профессионального экономиста, но быстро понял, что книга задумана как политическая диатриба.  Читать было трудно, так как чувствуешь, что почти каждый абзац испещрен полуправдой и «зеленым виноградом».  Однако, не стоило удивляться, так как карьера м-ра Стиглица почти целиком академическая или работа на государство – мало опыта в «реальном мире», и это видно...

  5-й - Не купитесь на название.  Я приобрел книгу, думая, что найду проницательный анализ «бума» 90-х и всеобщего спада потом.  Вместо этого, я получил основательно переиначенную историю с 80-х и до наших дней.  Главная цель книги – обвинить политических консерваторов во всех мировых экономических проблемах.  Ее самопротиворечия и умолчания – в классической манере администрации Клинтона.  Вы будете одурачены, если подумаете, что автор подходит к делу объективно...

  6-й - «Ревущие Девяностые» не отвечают подзаголовку «Новая история самого процветающего десятилетия».  Здесь нет анализа причин процветания.  Он заявляет: «К концу десятилетия то, что казалось восходом новой эры, начало выглядеть больше как одна из тех кратких вспышек экономической активности, или гиперактивности, за которой неизбежно следует спад, что характерно для капитализма в течение двухсот лет».  Такой цитатой мог бы гордиться Карл Маркс.  Капитализм содержит некоторый риск (циклы бума и спада) по определению.  Но он также порождает создание большего богатства и личных возможностей, чем любая иная альтернатива.  У Стиглица с этим проблемы.

  Циничная оценка Стиглицем 90-х гг. не укладывается в данные.  Примерно в 1995 экономика США сделала резкий рывок к лучшему, раскрученная эффективным использованием информационных технологий.  После двадцати лет слабости, производительность начала стремительно расти в сравнении с предыдущим периодом и далеко обогнала большинство международных соперников...

  7-й - Нобелевский лауреат по экономике, Стиглиц почти наверняка может обосновать все, что говорит об экономике 90-х.  Но он этого не делает – вот что самое интересное.  Здесь масса жару и мало света.  И то, что начинается как книга об экономике 90-х, кончается поношением Буша по всевозможным поводам, многие из которых к экономике никак не относятся...

  8-й - Читателю, ожидающему живого левоцентристского, в манере Гэлбрейта, рассказа о десятилетнем процветании, лучше поискать чего-то другого.  Книга больше рассказывает о вероломной экономической политике Клинтона, создавшей большее экономическое неравенство здесь и заграницей, которая позволила хищным главам огромных компаний надувать доверчивых инвесторов...  Стиглиц говорит, что эта политика формировалась министерством финансов Рубина, Федеральным Резервом Гринспена, консерваторами в Конгрессе...  Хотя сам был у Клинтона главой экономических советников.  Эта книга – покаяние прохиндея (a weasel's mea culpa).  Слишком мало и слишком поздно.  Мне стыдно, что потратил на нее 29 долл. 95 ц.» 

 Ради справедливости следует доложить читателю, что подобные критические отзывы – в меньшинстве.  А у большинства – по тому, что конкретно нравится, с чем соглашаются и чего не хотят они замечать, почти у всех видна левая идеология.  Но даже и у этих нет-нет да проскочит критическая нотка.  Один замечает вскользь, что у него «проблемы с односторонним взглядом» Стиглица.  Другой подводит такой итог: «В целом книга замечательная, но все же ее нужно сбалансировать, не забывая об идеологических симпатиях автора и принимая его замечания со щепоткой – только со щепоткой – соли».

Можно надеяться, что приведенные выше отзывы дали достаточное представление о научно-популярном творчестве Стиглица.  Вернемся его научному творчеству.

Главная идея: асимметрия информации искажает рыночную систему и она не достигает равновесия.  Стиглиц развивает свою тему на примерах  трех сегментов рынка: медицинское страхование, банковские кредиты и установление зарплаты при найме на работу.  Мы ограничимся здесь последней темой, знакомой наверняка практически всем нашим читателям.

Шапиро и юмор

Основные предпосылки Стиглица:

 (а) Он принимает указание Адама Смита о том, что более высокая зарплата повышает стимулы к усердию в труде. 

(б) Если работника уволить за нерадивость, он найдет себе работу за такие же деньги (при рыночной цене труда). 

(в) Как разумеющаяся сама собой очевидность, утверждается: босс не может знать, усердно работает его работник или валяет дурака на рабочем месте (асимметрия информации!).  Но коли потенциальная угроза увольнения не может быть стимулом, по всему выходит, что единственный стимул подстегнуть усердие работника, это – платить ему больше, чем диктует рынок труда.  То есть, зарплата устанавливается выше равновесного уровня спроса-предложения.  Рынок перестает работать, то есть «проваливается». 

Это называется гипотезой зарплаты по усердию (efficiency wages).  Так как рабочим платят больше, чем равновесная ставка зарплаты, может возникнуть безработица. Таким образом, необходимость предлагать зарплату по усердию объясняет безработицу «провалом рынка».  Правда, признают, что «зарплата по усердию» не обязательно вызывает безработицу, но неравновесие рынка остается как его «провал».  Вообще, термин «зарплата по усердию» ввел Маршалл.  Он толковал о различиях в рыночных ставках зарплаты, в зависимости от дееспособности, продуктивности, усердия работника.  Ничтоже сумняшеся наши современники  используют этот термин почти в противоположном смысле – как стимул усердия.

Короче, если зайти в интернет, вы увидите, какая высокая наука накручена на этот вздор.  Сложные математические формулы, графики.  Вот, например, модель Стиглица – Шапиро,[6] геометрическое представление:

Здесь по оси абсцисс идет занятость, E, по оси ординат – реальная зарплата.  Наклонная (нисходящая) прямая выражает спрос на труд в условиях свободного рынка зарплаты (естественно, чем зарплата выше, тем занятость ниже, и наоборот). 

Восходящая кривая NSC – это «условие не халтурить» (do not shirk).  Она показывает уровень зарплаты, при котором работники начинают трудиться с отдачей.  Повышенная плата за усердие не дает зарплате понизиться до уровня рыночного равновесия (точка W*E*).  Полная занятость не может быть достигнута, так как повышение зарплаты ради хорошей работы одних ограничивает ее фонд и не дает нанимать других.  Это выражается тем, что, приближаясь к точке полной занятости, Efull , кривая  NSC уходит в бесконечность. 

Вывод: рынок труда по своей природе неэффективен.  Дисциплина и усердие на рабочем месте могут быть достигнуты исключительно повышением зарплаты выше рыночной ставки.

 Что неверно в этом построении Стиглица – Шапиро?  Да все.  Кривая NSC есть просто нелепая выдумка.  Вернемся к предпосылкам модели.

(а) Указание Адама Смита вытащено из исторического контекста.  В те времена преобладало мнение, что если платить рабочему выше прожиточного уровня, он станет работать меньше, считая, что ему хватит и того, что было.  В каких-то формах, по-видимому, такое имело место на заре формирования класса наемных рабочих.  До промышленной революции, когда стал формироваться тип регулярного предприятия, не существовало никакого понятия о дисциплине труда, рабочем ритме и т.п.  Рабочий мог поработать дня три и потом не выходить на работу до следующей недели. Все привыкли работать не спеша, ходить из угла в угол в поисках нужной детали или инструмента – не было еще такой вещи, как организация труда. 

Смит первым указал, что повышенная плата, скорее, может стимулировать усердие. Автоматически перетаскивать это правило из XVIII столетия в XX-XXI – нелепо.  Не высокая зарплата с первого дня, а ожидание ее повышения при хорошей работе – вот что стимулирует дисциплину и усердие.  Думаю, с этим согласятся все, кто работал по найму.  И в этом идея Смита.

Далее, (б) увольнение за халтурную работу – отнюдь не столь приятная перспектива, как кажется нашим пожизненным профессорам.  По общему правилу, новые потенциальные наниматели непременно справятся на старом месте твоей работы – почему ушел. 

Наконец, предпосылка (в) вообще не лезет ни в какие ворота.  Начальников, которые не могли бы определить, вкалывает у них работник или сачкует, на свете не существует.  Если и появляется такой, недолго ему оставаться начальником.  По всему сказанному, давать завышенную зарплату сразу, с первого дня, нет никакой необходимости.  Ее и не дают. Практически никогда.  В общем случае, всегда стараются поначалу дать наименьшую.  В тех редких случаях, когда нужно привлечь достоверно ценный кадр, ему предлагают зарплату не «вообще завышенную», а просто повыше, чем он имеет на прежнем месте.  Как правило, происходит нормальный рыночный торг, где равновесие достигается в зависимости от переговорной силы сторон.  Короче, рынок расчищается.

  Здесь асимметрия информации существует не в жизни, а в голове ученого, - он не обладает информацией о реальном рынке, о котором пишет.  Понятно становится, что все примеры «провалов рынка» вследствие информационной асимметрии у Стиглица – надуманные и нереальные.  Это провалы не рынка, а старины Джо.

 Теперь у нас есть достаточно оснований, чтобы сделать общий вывод о концепции асимметричной информации как причины «провалов рынка» и сказать, что вся она целиком есть провал экономистов по воинствующему ученому невежеству. 

Нужно понять простые вещи.  Университетскому профессору нет необходимости покупать машину в кредит – профессорский доход позволяет заплатить сразу.  А если он берет ссуду (на автомобиль, на дом…)  он никогда сам ее не оформляет – это делает его адвокат.  И никогда не покупает он сам медицинскую страховку – ее обеспечивает университет.  Тем более, никогда он не был в шкуре обычного работника, какие приходят «с улицы» наниматься на работу.  Все, что пишут об этих материях наши нобелиаты с новой парадигмой, сплошной домысел.  Они не имеют малейшего представления о многих сферах жизни за пределами узкого круга академии.

Асимметрия информации – в природе вещей

 Едва ли ошибемся, если скажем: асимметричность информации не есть экстраординарное явление, этот феномен реален и распространен.  Везде.  Без преувеличения, можно сказать, что рынки (как и вся наша жизнь) пронизаны информационной асимметрией.  И еще больше того можно сказать: это естественное явление - так было и так будет.  Всегда, когда взаимодействуют две стороны или больше, по общему правилу, у кого-то может оказаться больше информации, чем у его партнеров.  И это – одна из предпосылок эффективности свободного рынка!  Мизес и Хайек постоянно подчеркивали, что асимметрия информации есть органичное свойство рынка и залог его координирующей работы.

Асимметрия информации – явление повсеместное, заурядное, банальное.  На этом явлении основаны деловые успехи предпринимателей (особенно, эффект ноу-хау), изобретательство, охрана авторских прав и патентное право. На нем основаны преимущества образованности индивидов против отсутствия такового.  И конечно, всевозможные обманы и мошенничества.  На нем же основаны различные случаи оппортунистического поведения в контрактах, о чем писал Уильямсон.  И мы видели у него пример того, как чреватая оппортунизмом асимметрия информации преодолевается путем формирования достоверных обязательств (см. гл. 46). 

У Адама Смита есть рассказ о мальчике, которого поставили передвигать рычаги клапанов на паровой машине.  Видимо, мальчику хотелось поиграть со сверстниками, он связал рукоятки рычагов веревочкой и убежал.  А машина себе работала... с веревочкой.  Получился механизм автоматической регулировки. 

Такое случается сплошь и рядом: некий предприимчивый человек однажды соображает, как извлечь выгоду из того, что всем вокруг как бы известно, но никем не используется.  Он соединяет, объединяет, комбинирует известные всем вещи и получает новый вид продукта, прирост производительности, экономический эффект.  Фактически, он извлек из мира информацию, которая неявно содержалась в природе вещей и в сочетании определенных условий.  Все видели вещи по отдельности, их нужно было только связать веревочкой, но никто не догадался сообразить.  Так делали великие организаторы промышленности, от Аркрайта до Карнеги.  Так делали и делают изобретатели, от Ивана Кулибина и Томаса Эдисона до Стива Джобса и Билла Гейтса...

Асимметрия информации – неотъемлемое свойство нашей жизни и залог самой жизни.  Уравнивание информации в системе означает рост энтропии и сползание этой системы к гибели – будь то живой организм, промышленная организация или социальная система.  Деградация системы предотвращается только за счет создания новой информации.  Притом новая информация возникает не повсеместно, а локально – то есть, в виде асимметрии, которая постепенно рассасывается.

Из того, что мы знаем и узнали только что, напрашивается вывод, что разрыв в информированности между партнерами по трансакциям всегда есть и будет.  Иные теоретики склонны неоправданно преувеличивать воздействие этой асимметрии на поведение рынков.  Другие же просто страдают непониманием этого явления как такового. 

 Асимметрия информации – определенно не есть фактор, решающий судьбу целого рынка.  Она была всегда, на всех рынках и при любой погоде.  Нынешний академический истеблишмент, включая и шведов, - все они забыли или, скорее всего, даже не знают о достижениях Хайека в отношении рассеянного знания.  Только так можно объяснить само представление, будто асимметрия рыночной информации препятствует «расчистке рынка».

Новоявленные «хаекианцы»

 Хайек получил Нобелевскую премию в 1974 г. «за основополагающие работы по теории денег и экономических колебаний и глубокий анализ взаимозависимости экономических, социальных и институциональных явлений».  На следующий же год вышла статья Гроссмана и Стиглица «О невозможности информационно эффективных рынков». [7] 

О!  Наверное, у них было что сказать в дополнение или в поправку к сказанному Хайеком за тридцать лет до того!  И что же они имели сказать? 

 Это стоит видеть.  Участники рынка, говорит наш дуэт, состоят из двух категорий: информированные и не информированные.  «Насколько информативна система цен, это зависит от числа информированных лиц».  Роль цен - передача информации от информированных (мы сами обозначим их как И) к не информированным (НИ).  Когда И «наблюдают информацию» (так и написано: observe information), что отдача от ценных бумаг идет вверх, они бросаются на эти бумаги и конечно набивают цены этих бумаг вверх.  А когда отдача снижается, все идет наоборот.  Таким образом система цен делает доступной для НИ информацию, которой владеют И.  Однако, в общем, цены делают эту работу не совершенно (imperfectly).  «И это, пожалуй, к лучшему, так как если бы они делали это совершенно, не существовало бы равновесия».  И так далее, и тому подобное.

 Только не думайте, что Стиглиц и Гроссман ничего не слышал про Хайека.  Они определенно слышали звон...  В последующих своих работах они даже применяли его теорию.[8]  Вот как это выглядит.

В их извращенном сознании, Хайек доказывал, будто рыночные цены представляют собой... «надлежащую статистику» для рыночной координации.  Поэтому, мол, теория Хайека – это хорошо, но выводы из нее неверны!  Для координации жизненно важна «частная информация», но для добывания ее «рынок не обеспечивает подходящих стимулов».  Отсюда выходит, что доказательство в пользу децентрализации решений не столь строго, как полагал Хайек!

На фоне работ Мизеса и Хайека все это выглядит как художественная самодеятельность в дурдоме.

Рынки с несовершенной информацией

 По сути, только такие рынки и бывают на свете.  О несовершенствах рыночной информации писали до Стиглица многие.  В отличие от него, правда, писали вещи разумные и дельные.  Ее с разных сторон касались и освещали Эрроу, Стиглер и, конечно же, Хайек.  Даже само выражение «асимметрия информации» появилось в научном обиходе прежде, например, у Стиглера.  Ничего нового Стиглиц не открыл, кроме возможности использовать для самопиара невежество своих коллег. 

Именно об имманентном несовершенстве рыночной информации писал Хайек, а также и о том, почему и как рынок с этой проблемой справляется. (см. главу 33).  Стиглиц упорно прикидывается, что он чуть ли не первым указал на это явление, предложив «новую парадигму» экономики.  Но спорит он не с Хайеком (понятно, где ему!), а с моделью «совершенной конкуренции».  Все или почти все неоклассики, которые придумали или использовали это понятие, понимали, что это – только полезная абстракция.  Во всяком случае, первые их поколения, и до открытия Коузом трансакционных издержек.  Потому что уравнения Вальраса и само понятие общего равновесия работают только в предположении полной и бесплатной доступности рыночной информации.  Да пожалуй, и модели частичного равновесия – тоже.

  Фактически, Хайек убил теорию Стиглица еще до ее зачатия.  Если кто и знал об этом, в их число не входила (да и сейчас не входит) великая масса профессоров экономики – невежд во всем, кроме математических моделей. 

"Постороннему человеку трудно представить, насколько невежественны экономисты", - пишет Дрейдра Макклоски.[9]  «Мало кто из экономистов читает что-либо за пределами экономики.   Это сплошное расстройство – поглазеть на библиотеку выдающегося экономиста и не обнаружить ни одной книги, кроме прикладной математики или статистики.  Это и есть та мировая философия, что направляет наш народ?  Ну-ну.  Естественно, профессора экономики имеют детские идеи, скажем, об эпистемологии…»

  «Экономисты институционально невежественны, - пишет она далее, - что значит, у них нет ни малейшего любопытства относительно мира, который они пытаются объяснять.  Например, академические экономисты думают, что это устаревшее дело и пустая трата времени – делать реальную полевую работу с бизнесами, о которых они толкуют.  Это потому (объяснят вам терпеливо), что люди склонны врать.  Поэтому не спрашивай бизнесмена, почему он делает это.  Просто наблюдай, как если бы люди были муравьями.  Великий Рональд Коуз, тогда еще студент ЛШЭ, придумал ошеломляющую идею – действительно говорить с людьми бизнеса.  С октября 1932 года он пытается убедить других экономистов делать то же самое.  Бесполезняк (No soap)».

 «Точно так же, - не унимается Макклоски, - посторонний поразился бы историческому невежеству экономистов.  Они думают, что научная информация об экономическом развитии до нескольких последних лет наверняка представлена в данных какого-то экономиста.  Нет, она не представлена.  В 70-х и 80-х в программах обучения раз за разом обрубались требования знакомства студентов с экономическим прошлым.  Сама я в течение двенадцати лет ухитрялась предотвращать такую экзекуцию в Чикагском университете.  Как только я в раздражении ушла с кафедры, тамошние варвары послали преподавание экономической истории на гильотину.  И с тех пор доктора экономики из Чикагского университета присоединились к таким же невеждам об экономическом прошлом в Миннесоте, Принстоне и Колумбийском.  Примерно в то же время почти все программы университетов Америки (мой прекрасный Гарвард гордо шел в первых рядах [10]) отказывались от изучения истории самой экономической науки.  Люди называют себя экономистами, не прочитав ни страницы из Адама Смита, Карла Маркса или Джона Мейнарда Кейнса».

И куда социализм?

 В 1990 г. Стокгольмская Школа Экономики пригласила Стиглица прочитать почетную «Викселлевскую лекцию».  На основе этой лекции потом была сделана книга Whither Socialism?  В самый момент обрушения мировой системы социализма Стиглиц с уверенностью афериста заявляет, что социализм может воскреснуть, если переформулировать наше понимание социализма и капитализма в более приемлемом виде.  Далее представим основные идеи книги, в большинстве случаев едва ли требующие комментариев.  Ясно видно, что Стиглиц в совершенстве владеет всем арсеналом экономического анализа.  Также видно и то, что может сделать вооруженная этим инструментарием виртуозная ловкость рук.

  Итак, почему провалился реальный социализм?  Во-первых, это была только одна разновидность - «рыночный социализм» по модели Ланге – Лернера (!) (см. главу 31).  А модель эта провальная потому, что основана на понятии общего рыночного равновесия, - да не вообще равновесия, а того типа, что предусмотрен Фундаментальными Теоремами Благосостояния Эрроу – Дебре.  Обе теоремы базируются на понятиях о совершенной конкуренции и полной информированности агентов рынка.  Это допущение нереалистично и неприменимо ни к реальному капитализму, ни к рыночному социализму.  Поэтому упомянуты теоремы нужно заменить новыми, которые тоже доказаны математически.  Это – теоремы Гринвальда – Стиглица.  Они основаны на постулатах, что рынок страдает несовершенством информации (асимметрия!), моральными рисками и т.д.  Из этих теорем следует – ну да, конечно же, полностью свободный рынок не может достичь оптимума по Парето, зато государственное вмешательство потенциально в состоянии сделать экономику Парето-оптимальной...

  Конечно, указание, что социализм СССР или даже ГДР соответствовал модели «рыночного социализма», - открытие весьма впечатляющее.  Сказанное до сих пор есть краткое резюме полутора десятка глав.  Там все – самая высокая наука – от разнообразных «экстерналий» до критики постулата о выпуклости пространства решений в теоремах Эрроу - Дебре.  

 Разделавшись с вопросом кто виноват, Стиглиц доходит до главы 15, где отвечает на вопрос что делать – по его мнению.  Что именно?  Государство должно устранить или минимизировать барьеры для входа на рынок.  Оно же должно установить общие и разумные правила игры, следить за инфляцией, менять структуру стимулов для менеджмента и, наконец, использовать возможности для более равного распределения богатства и создания чего-то типа «народного капитализма».  Надо понимать: пока не пришел старина Джо с новой научной парадигмой, до этих вещей ну совершенно никто не додумался.

  В науке есть неписаное правило: знать, что уже сказали люди по избранной теме и обозначить свое к тому отношение. Так что теперь Стиглиц, в подтверждение себя, несколько раз ссылается на Хайека.  Правда, искажая его идеи, - но кто будет с этим разбираться!  Маркс сплошь и рядом так делал, и ему верили, а нам нельзя?   

Стиглиц и государство

 Кроме многих других своих книг, плодовитый Стиглиц написал еще одну: «Экономическая роль государства» (типа материалы симпозиума по его статье) Вот перевод аннотации: «Со времени Великой Депрессии легитимность государства тесно связана с его экономическими функциями.  В недавнее время, теории «паблик чойс», монетаризма и Новой классической экономики поставили под вопрос эффективность и желательность вмешательства государства в экономику.  Настоящая книга, основанная на статье проф. Джозефа Е. Стиглица, имеет целью дать более глубокое понимание позитивных и нормативных аспектов растущей роли государства (курсив мой – ЕМ).  Статья проф. Стиглица обсуждается группой экономистов, которые рассматривают критически важный вопрос – может ли существовать оптимум в отношении размеров и характера государственного сектора». 

Более глубокое понимание – оценить надо!  Глубже Мизеса, Хайека, Коуза, Бьюкенена, Фридмена...  А что?  Я такой же нобелиат, как они все!  Я даже больше нобелиат, чем они все!

 Не будем обсуждать «обсуждение», глянем только на то, что пишет Стиглиц.  Начнем с аннотации.  Сколько шельмовства, оказывается, может вместить такой короткий текст... 

Нечего и напоминать, на государстве лежит ответственность за многие важнейшие функции, которые не могут выполняться частными лицами, начиная с обороны страны и кончая освещением улиц.  Что касается его экономической роли, то это, как видим, еще только подлежит обсуждению «группой экономистов». 

Другая натяжка: монетаризм, как известно, оспоривает не экономические функции государства, а кейнсианский (фискальный) подход к осуществлению этих функций.  По Стиглицу выходит, что без кейнсианства государству и делать нечего в экономике. 

Наконец, следует отметить, одно, так сказать, красноречивое умолчание.  В действительности, едва ли не главный аргумент, поставивший под вопрос «эффективность и желательность вмешательства государства», принесли исследования этой эффективности (о чем рассказано у нас в главах 48, 49, 51 и др.).  Указанное научное событие аннотация запросто игнорирует. 

Почему можно говорить, что именно на этом фронте был сделан решающий вклад?  Потому что всякая теория может быть оспорена другой, встречной теорией. Посредством хитроумных и круто заверченных теоретических построений, математических моделей, замысловатых кривых и т.п. инструментов можно доказать все, что угодно (или что угодно опровергнуть), в зависимости от допущений, положенных в основу – о чем напомнила та же Макклоски.  Фактически, на такого рода занятия и употребляет Стиглиц свои таланты, когда занимается как бы серьезной наукой, а не просто популяризацией собственных взглядов. 

Однако, такие номера не проходят с расчетами эффективности государственных мер.  Основу этих расчетов составляют конкретные экономические показатели из доступных всем источников, ошибки же могут быть разве лишь арифметические.  Остается лишь одна стратегия – делать вид, что ничего такого нет и продолжать дудеть в свою дуду.

Еще не пропало желание заглянуть в книгу, предваряемую такой увертливой аннотацией?  Думается, довольно будет того, что сам автор сообщает об аргументации книги в более поздней статье.[11]

«Существует “народная теорема”, - начинает Стиглиц (называя этим словом некую ходячую мудрость), - утверждающая, что все, что может делать государство, частный сектор может делать точно так же или лучше.  Предполагаемые преимущества государства возникают только от “несправедливых” сравнений, например, государство с дармовой информацией может улучшить рыночное распределение, когда в условиях рынка информация требует затрат».

Ну как это назвать?  Вряд ли хоть один вменяемый человек может разделять такую «теорему» касательно, скажем, обороны страны или поддержания судебной системы.  Давным-давно (со времен Адама Смита) среди экономистов установился консенсус: рынку – свое, государству – свое.  Разногласия о меже, разделяющей компетенции одного и другого, - это да, это было (и есть).  Однако, насколько нам известно, даже либертарианцы не призывают к созданию негосударственных судебных органов или национальных армий на основе частной инициативы.  

Что делает здесь Стиглиц?  Он начинает с избитого демагогического приема: исказить главный тезис оппонентов таким образом, чтобы затем было удобнее и проще с ним спорить.  И это еще виднее по второй фразе.  Как раз наоборот, рыночники настаивают, что государству информация точно так же не достается бесплатно. И если это микроэкономическая информация, то государству она наверняка обойдется много дороже, чем рынку, где она, согласно Хайеку, рассеяна в виде конкретных цен, знаний, умений, личного опыта агентов рынка...

Убедившись, что Стиглиц не брезгует подтасовками и натяжками, дальше можно было бы и не ходить.  Но все же интересно узнать, что положительного (а главное – что нового) имеется у него о функциях государства.  

«Но все же остается вопрос, - продолжает он, - чем отличается государство от других экономических организаций?  Почему может оно делать вещи, которые другие делать не могут?»  Вот здесь Стиглиц как раз и ссылается на ту свою книгу о роли государства, чтобы представить нам главные ее идеи.  «Я доказывал там, что сила принуждения у государства дает ему отчетливые плюсы…»  А мы-то и не знали!  «…и озабоченность возможностью злоупотребления этой силой приводит к ограничениям, вызывающим отчетливые минусы».  Ничего себе!  Вот это действительно новость: для отчетливых плюсов власть государства должна быть неограниченной, что ли?  Сюда, товарищ Сталин...  Просим, просим!.. 

Затем идет довольно неуклюжий, на полстраницы пример возможностей полезного государственного принуждения.  Оно может запретить производство сигарет, а никакая частная организация этого не может.  Ну надо же!  А если трудно провести такой запрет в жизнь, государство может обложить сигареты налогом.  Да ну!..  «Никакая частная фирма, никакая ассоциация страховых компаний не может заставить всех производителей сигарет платить налог на свою продукцию». Оригинально мыслит товарищ, э?  Вот и концовочка: «Это всего лишь иллюстрация того факта, что государство обладает такой властью, какой частный сектор не имеет, - властью, которая в определенных обстоятельствах (если ее хорошо использовать) может приводить к Парето-улучшениям». 

То, что «иллюстрация» не вытекает из предыдущего, говорить излишне.  Оно вообще ниоткуда не вытекает.  Так называемый «факт» есть обычная туфта: ни налоги, ни запреты, ни другие проявления «силы государства», недоступной частному сектору, не могут «приводить к Парето-улучшениям».  Все это мы уже проходили с Гарольдом Демсецом и Карлом Далманом (гл. 48).  Стиглиц пишет уже после всех тех дебатов.  И не предлагает ничего такого, чего бы прежде не предлагалось и не было бы опрокинуто в рамках научного дискурса.  

К нашим баранам...

По наблюдению Джорджа Стиглера, Нобелевская премия редко служит средством привлечения внимания ученого сообщества к работам лауреата.  Просто потому, что «задолго до момента присуждения – в среднем, проходит лет тринадцать, - его работы были опубликованы, и его результаты компетентные ученые уже знают (и иногда даже используют)».  Добавка в скобках, конечно, юмористична.  Но словечко «иногда» побуждает кое о чем задуматься. 

Насколько мы успели узнать, достижения Акерлофа и Стиглица (Спенс вообще случайная фигура) явились именно тем редким случаем.  До Нобеля другие экономисты использовали их достижения, мягко говоря, не шибко.  В данном случае, как отмечают все комментаторы, именно выбор Нобелевского комитета привлек к их работам широкое внимание.  И если Акерлоф держится более-менее скромно, то Джо Стиглиц использует свою славу на всю катушку.  Кроме книг-бестселлеров, он выступает с интервью, докладами, речами и т.п.  Он постоянно на виду и на слуху. 

Одна из его излюбленных тем – поношение свободного рынка.  Не раз и не два он провозглашал, что кризис 2008 г. был «провалом свободного рынка», игнорируя тот всем известный (и ему, в том числе) факт, что рынок в это время был отнюдь не свободным.  К тому времени, на частный сектор в экономике США были наложены буквально сотни регулирующих ограничений и пут.  Особенно много путаницы накопилось в регулировании финансового сектора.  Знающие люди говорят, что здесь уже сами законодатели потеряли счет и след, так что новые акты принимаются без учета принятых когда-то прежде, но не отмененных и не пересмотренных.[12]  Если можно говорить о провале, то по совести следует сказать, что это был провал зарегулированного рынка и потому, главным образом, провал государственного регулирования.

Стиглиц не может не знать о сказанном выше.  Теперь судите о его научной честности, если хотите.  Широко растиражирована заснятая на ю-тюб лекция Стиглица: «Невидимая рука Смита – миф?». [13]  «Невидимая рука потому и невидима, что ее нет», - не стесняется провозглашать Стиглиц.  Это уже не наука.  Это лекция для пенсионеров в ЖЭКе о кризисе загнивающего капитализма.

Ужасная мысль закрадывается: уж не перехвалили ли нам экономиста Джо Стиглица?  «Новая парадигма экономики», провозглашенная в Стокгольме есть только новый соус, а субстанция – давно избитая (во всех смыслах слова). 

Натяжки, подтасовки, трюизмы, фантастические предпосылки, следствия, которые ниоткуда не следуют, выводы, заданные наперед...  ...В современной психологии отмечено явление, которое называют paradigm-collapse trauma.[14] Когда человек ощущает, что его общая парадигма начинает трещать от критики, появляется «компиляция беспочвенных аргументов, маскируемых как научные писания, со сносками, ссылками и публикацией в профессиональных журналах»...

Есть наука, которая имеет «много гитик», а есть такая, которая умеет много гитик.  Стиглиц несомненно принадлежит ко второй категории, которая не зря напоминает нам о карточных фокусах.  Обладая острым умом, но не имея своих оригинальных идей, он умеет выбирать чужие, комбинировать, накручивать, закручивать, раскручивать, в конце концов выйти из этого нагромождения со своими «оригинальными» выводами.

Джо Стиглиц как зеркало нынешней академии

Профессор университета Джорджа Мейсона Д. У. Маккензи не так давно написал статью «Миф о провалах рынка».[15]  Особое место он уделил Стилицу.  Ниже этот кусок цитируется с сокращениями:

Когда-то он писал, - говорит Маккензи, - что рынки не совершенны в сборе и накоплении информации, но прежде чем мы сможем сказать, что центральные власти делают это лучше, мы должны лучше понять, как они используют информацию.  Но все же, заключил Стиглиц, государство может улучшить благосостояние, потому что – даже перед лицом серьезных информационных ограничений – его стимулы и другие установки лучше, чем у рынков.

В те времена можно было усомниться в том, что он имеет представление о том, как работает государство.  Академические ученые часто страдают отсутствием опыта общения с реальным миром, и Стиглиц не был исключением.  Однако позже Стиглиц совершил вылазку в государственный сектор.  Как заметил он сам, накануне этой попытки некоторые его друзья предполагали, что он вернется из Вашингтона «несколько более предубежденным относительно роли государства».

И вот это произошло.  В течение своего срока в администрации Клинтона, Стиглиц выявил четыре проблемы относительно государства: проблемы намерений, проблемы достижения согласия, несовершенная конкуренция и асимметричная информация.  Теперь он верит, что эти проблемы не дают государству проводить эффективную политику.  Он также утверждает, что центральную проблему представляет стремление к секретности.  Стиглиц уже признает, что государство страдает несовершенствами.  В общем, у него уже есть то знание, как государство использует информацию, какового знания у него не было перед тем.  И как же он теперь интерпретирует полученные в Вашингтоне уроки?

“Сделать процессы в государстве более открытыми прозрачными, демократичными, больше участия и усилий в построении консенсуса – это должно привести к процессу не только более справедливому, но также к результатам, которые ближе всего к согласию с общими интересами.  Пожалуй, мы можем привнести эффективность в государство” [16]».

Итак, он надеется, что мы можем сделать государство более эффективным (продолжаем цитировать Маккензи).  Почему мы должны пытаться это делать?...

Можно было бы ожидать, что профессор Стиглиц, увидав неэффективность государства, по меньшей мере, рассмотрит возможность того, что от свободного рынка можно получить лучшие результаты.  Помня, что когда-то он заявлял, будто не знает, что эффективнее – рынки или государство, ожидалось бы, что, увидев недостатки государства, столь объективный ученый выскажется о частной инициативе более одобрительно.  В конце концов, объективные ученые, озабоченные только экономической эффективностью, должны просто принять факты, как они есть.  Но вместо этого Стиглиц продолжает надеяться на то, что мы можем повысить эффективность государства.  Тот факт, что он никогда не выказывал подобных надежд на свободный рынок, лишь подчеркивает его предвзятость.  Объективный ученый приходит к выводам на основе глубоких рассуждений и надежных свидетельств, а не выдачи желаемого за действительное.

Поскольку Стиглиц явно невосприимчив к любым аргументам и свидетельствам в пользу рынка, мы должны заключить, что он вовсе не озабочен беспристрастным экономическим анализом, направленным на отыскание наиболее эффективных средств для получения заданных результатов.  Очевидно, что целью, к которой нужно стремиться, он считает экспансию государства.

Стиглиц никоим образом не одинок в своем пристрастии к государству.  Реальность такова, что в своем сословии он пользуется признанием вплоть до восхищения среди своих коллег.  Поэтому разумно предположить, что его единомышленники также заражены идеологическими предрассудками.

Такие люди прячут свои предрассудки под покрывалом научного жаргона.  Для их целей, провалы большого государства в ХХ веке ничего не значат, потому что экспансия государства и есть их цель.  Их забота не о том, чтобы система работала наилучшим образом, а о том, как продвигать систему, которую они хотят иметь.

 Люди имеют право на попытку ставить для нас цели, к которым нужно стремиться.  Однако, те, кто желает побольше государства ради государства, должны хотя бы быть честными, говоря о своих намерениях.  Вместо того, чтобы притворяться озабоченными эффективностью, проф. Стиглиц и ему подобные должны признать, что они отстаивают определенные цели, а не анализируют различные средства.

 Если их идеологическая убежденность о государстве чего-то стоит, они должны стремиться объяснить это нам.  Если их верованиям недостает добротности, они должны достойно принять это.  В любом случае, уже ясно, что многие экономисты не заинтересованы в открытой и честной дискуссии по этим вопросам.  Вместо этого, они применяют обманчивую риторику о “провалах рынка”, чтобы скрыть свои замыслы: экспансия и усиление государства".

  Конец цитаты.  Надо сказать, редкий случай в академическом мире – прямые личностные выпады и обвинения в нечистоплотности.  Видать, настолько обрыдло...

  Особенностью нашей науки, писал Хайек, является то, что очень трудно отличить эксперта от шарлатана.  По меньшей мере, в одном случае мы уже можем это сделать.  Итак, просим любить и жаловать: Джозеф Стиглиц, нобелиат-  шарлатан.

  В 2011 г. известный журнал «Тайм» назвал Стиглица «одним из 100 самых влиятельных людей в мире.  Может, оно и так...

 Примечания