Bocпoминaнья o 80-x

Старый плагиат

Вышел я уже из детского возраста,

Стал я взрослым, как любому положено,

Жил, как надо я, как все, жил я попросту,

Был похожий на любого прохожего.

Я с дочуркою играл пятилетнею,

И с женой у нас все по-обычному,

И работал я в НИИ неприметненьком,

Пил "Молдавский" и "Кавказ", и "Пшеничную".

Тут прислал военкомат мне повесточку,

Я по первой не иду. Мне вторичную.

Я пришел и говорю: – Семья да деточки,

И для армии года неприличные...

Объяснили тут мне все по-привычному,

Догола меня раздели, обмерили:

– Состояние здоровья отличное,

И иди-ка ты, дружок, в артиллерию.

Выхожу оттуда чуть не зареванный,

Ошарашенно снежок сыплет на щеки.

Эх, везет же дружку, он – психованный,

Не берут ведь никуда, кроме "Кащенки".

Да и куда же мне в солдаты, здоровому,

Пропадет ведь вся мужская потенция,

И зарядки я лет пять как не пробовал.

Да и куда мне с животом на трапецию?

Я же шума не люблю. А в артиллерии

От стрельбы от этой можно ведь сверзиться,

Вот дружку-то моему, шизофренику,

Так давно уже "Калашников" грезится.

А вернусь когда домой – дочка-школьница,

Не узнает ведь отца, знать, нахмурится,

И жене два года ждать – тоже колется...

Да и мне под тридцать лет – куда сунуться?

Хорошо, еще вернусь... Нынче ж в Азии

То иранцы, то афганцы в истерике...

Эх, дружка бы туда – он с фантазией,

Все мне уши прожужжал про Америку.

Ну да что там... коли все утрамбовано...

Я к дружку иду с "Пшеничной" привычною.

А он сидит там на полу, как облеванный,

И мечтает о чем-то несбыточном.

Старый анекдот

Разбит был штормом пароход.

На остров неприметный

Лишь трое выплыли из вод –

На ящике буфетном.

Джон, Жан, Иван... Сглотнув тоску,

Открыли ящик, сдюжив,

А там – флаконов коньяку

Хороших пара дюжин.

Тогда Иван, сорвав банан –

Чего ж судьбе перечить! –

Из кожуры слепил стакан

И предложил: «За встречу».

Похорошело... Дело – вздор.

Купнулись... Солнце бродит.

Зашел за Вечность разговор –

Пора вторую, вроде.

Свернули пробку. – Что? Вода?

– Нет, джин... – И Джинн из плена:

– Приказывайте, господа! –

К песку склонил колена.

Воскликнул Джон: – Мне миллион!

И за Гудзон – ракетой...

И в тот же миг растаял он

В глубоком небе где-то.

Воскликнул Жан: – В Париже дом!

Сто дам и много денег...

И где был Жан, на месте том

Пустой остался берег.

– А что тебе? – устало Джинн

К Ивану обратился,

А тот глядел, как перед ним

Седой песок катился...

– Ох-хо-хо-хо, – вздохнул Иван, –

Сидели ж так приятно...

Послушай, Джинн, – сказал Иван, –

Верни ты их обратно.

Романсы

(1)

Перед долгою дорогой

Не спеши кричать "Вперед!"

Ведь у дальнего порога,

У холодного порога –

Там тебя никто не ждет.

Будет степь вокруг яриться,

Будет снег колючий сечь,

И не раз еще приснится,

В снах бредовых будет сниться

Взгляд последний в чаде свеч.

Злой мороз до сердца ранит,

Взять бы хлыст – взбодрить коня…

Нету сил, – чем шибче сани,

Чем быстрее мчатся сани, –

Тем ты дальше от меня.

(2)

Мадам, Сиваш уже не наш,

И Вам с вечерним пароходом

Спешить пора к нейтральным водам,

Взяв незатейливый багаж.

Мадам, к закату день грядет,

Проверьте деньги и билеты,

Ведь говорят, в сезоне этом

Последний это пароход.

Мадам, позвольте еще раз

Вуали Вашей прикоснуться.

А там, вернуться-не вернуться –

Зависеть будет не от Вас.

Пора. Стреляют... Добрый путь!

Не стоит в траур одеваться.

Вам – плыть, а нам резон остаться,

Чтоб Вам вернуться. Как-нибудь...

***

Давит, давит небо ясно

И ветвистые пути,

И кусты с листвою красной

Обожгут, того гляди.

Неизвестные созданья

Под рубашкою, как тать,

Ни щавели, ни герани,

Ни ромашки погадать.

Ни ручья с ключом речистым,

Ни тропинки за ручьем,

Знай, следы с пятой когтистой –

Пуще сторожа с ружьем.

Гукнет что-то… Так не выпь ведь,

Не болотная душа.

Ни пожрать тебе, ни выпить,

Ни покоя, ни шиша

Как же жить? Без ног в колоды,

Без конвоя, без сумы...

В клетке – хочется свободы.

В стужь таежную – тюрьмы.

***

Возле ног – пока поземка,

Степь – глубокая, как чад,

Пара травок одиноко

Из-под снега чуть торчат.

Впереди – мутней сивухи,

Приближается буран,

Солнца шар, прижамши ухи,

Закатился под курган.

Позади – село Любава,

На пути – Запутный Дол,

Вольный ветер с вольным правом

Вольно тронул под подол.

Обернуться – не вернуться,

Отлежаться – не доспать,

Вот уж в воздухе, как блюдца,

Хлопья жирные летять.

Вот и снегу по колена,

Ни одной травы вокруг,

Да в носу позеленело,

Да в ушанку стук-да-стук.

Вот и выдохлась поземка,

Пухи хлещут, как хлысты.

А поди, дойдем, дойдем-ка

До критической черты...

* * *

Позабыт и позаброшен,

Вспоминаю вечерком –

Платье белое в горошек

С отложным воротничком.

Не фетиш и не игрушка,

А на сердце – окоем,

А на шее завитушка,

Вроде бантика на нем.

Буду я три дня хороший,

Сэкономлю на вине,

Я куплю его – в горошек,

И повешу на стене.

***

Только красивое любят поэты,

Только красивые любят портреты,

Только красивых аккордов набор,

Только красивый разрез помидор,

Только красивой одежды струну,

Только красивых движений волну,

Только в красивых влюбляются. Но

Часто премерзкое любят вино.

***

Как тягостно порой в пределах,

Натурой отведенных нам!

Температурой только тела

В какой мы загнаны капкан:

На градус меньше – уж мы стынем,

Наоборот – горим огнем.

41-34 –

Вот щель, в которой мы живем.

Деленьиц жалких семь... А рядом –

Огромный Мир без вер и мер

Живет в мильярдных перепадах

Температурных перемен.

Не зная минусов и плюсов,

Он лед и пламень единит,

Великий мир великим чувством

Порой нам душу бередит,

Когда земной теснимым прозой

Так хочется вдохнуть сполна

Венерианского тепла

Иль марсианского мороза...

Увы! Толпою напирая,

Поглубже в щель спешим залезть,

Из всех семи предпочитая

Родные 36 и 6.

***

На затухающий костер

Глядеть в непроходимой лени...

На догорающем полене

Дробится траурный узор,

Уголья падают в золу,

Бледнея в медленном томленье,

И мягко трепетные тени

Переливаются во мглу,

И бездна внятней шелестит,

И пламени листок последний,

Как с тополей порой осенней,

С поленей гаснущих летит.

Смолкает угольков сопенье,

И тихий дождик в свой черед,

На долгое настроясь пенье,

Аккорды робкие берет...

***

Стирая ностальгию тщательно,

Как теркой – медленно и жестко

Из памяти друзей-приятелей,

Сестер, морозные известки,

Квартиры – лабиринты критские,

Пивные – как кресты на карту,

Измайловские и Никитские,

И полустанки, и плацкарты,

Собак, буфеты, книги, ягоды,

Кирзу, опенки, грязь, блины...

И в час, когда уже не надо б и

Ни тех людей, ни той страны, –

Вдруг резанет, как свист из сада,

Московским запахом весны.